Нераскрытая тайна гибели Моррисона

Аскольд Де Герсо

«Нераскрытая тайна гибели Сэмюеля Моррисона». Что же случилось на борту шхуны «Селестина»? На этот и другие вопросы предстоит отыскать ответ детективу Джонни Бёрду. Удастся это ему или нет?«Легенда о космосе». Далёкий и такой же близкий космос. Что мы знаем о нём? Что мы знаем о человеке? По последним данным, практически ничего ни по первому пункту, ни по второму. А как хочется узнать.

© Аскольд Де Герсо, 2022

ISBN 978-5-0055-3097-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Его здесь, в относительно тихом месте обычно шумного морского порта, видели не первый день. Да и сам он не делал из этого тайны, пытаясь скрываться при приближении людей. Он появлялся едва ли не с восходом солнца и продолжал сидеть до заката, вглядываясь вдаль. Казалось, ему не ведомы ни голод, ни усталость, даже малейших признаков утомления нельзя было прочитать на его веснушчатом лице.

Волны неспешно, как вчера, как и много лет до этого, накатывали на песчаный берег и создавали одним им ведомый рисунок, который следующим разом смывали, как если бы прежний им не понравился. Сколько миллионов, миллиардов раз продолжалось сие действо, никому не подсчитать. И каждый раз, возвращаясь в родную стихию, они прихватывали несколько десятков тысяч песчинок. В море же, волны смыкались с соседними и всё время поверхность моря находилась в движении, как если бы там ворочался сонный великан.

О чём он думал или мечтал, никто из прохожих не удосуживался расспросить, хотя кто знает: открыл бы он свой секрет, если он существовал, разумеется. Мальчишки в этом возрасте неохотно расстаются со своими тайнами, в кои даже близких товарищей посвящают под клятвой.

Мало ли что могло втемяшиться в юную голову. Может статься, он просто отлынивал от школьных уроков или иная была в этом причина. Сей факт так и остался нераскрытым. Мне думается, где-то в дальних морях его отец — морской волк бороздит океанские просторы и тоже высматривает родные берега, стоя у штурвала в вахтенные часы. Или напротив сгинул у каких берегов, но мальчишка упорно продолжает не верить людским словам и всё ждёт и ждёт. Не отец ли ему говорил: в море я, как дома. Солнце уже изрядно потрудилось на его лице, ещё ярче обозначив конопатки, да и кожа на носу успела облупиться. Но он не обращал ни малейшего внимания. Казалось, во всём мире они одни: он и море.

Море простиралось перед ним своей серебристой белой гладью до самого горизонта и изредка эту божественную идиллию нарушали обитатели морской стихии, сверкнув своим зеркальными плавниками на солнце. В такие мгновения солёные брызги разбивались на тысячи радуг, чтобы через минуту вновь воссоединиться в единое целое. В воздухе носились легкокрылые чайки, что, заметив движение в воде, тут же устремлялись туда и иногда им сопутствовала удача. Мальчик видел в клюве той или иной птицы бьющуюся рыбку. И тогда начиналась борьба в воздухе за обладание этим призом и чайка, которой повезло прилагала все свои усилия дабы не упустить свою добычу. В иные дни оно было ярко-голубым у самого берега, а немного дальше меняла окраску на изумрудный цвет. И уже далее море шло полосами, пока не становилось совсем чёрным у самого горизонта.

Мальчик вспомнил, как ещё будучи маленьким поймал медузу. Он тогда ещё не знал, что они бывают смертельно опасными и в своём невесомом теле таят огромную опасность. Да и как можно поверить в такое от этой слизи? Скользкая, более похожая на нечто студенистое, она переливалась из одной ладошки в другую. Он тогда положил её на камушек и начал с интересом наблюдать. Медуза тут же на его глазах растеклась на камне и стала уменьшаться в размерах. Это было удивительно. Когда медуза стала совсем крошечной, более схожей с каплей на камне, он поспешил вернуть её в море. Оказавшись в воде, медуза не сразу начала подавать признаки жизни, всё ещё оставаясь в том виде, в каком он её вернул. Но вот, прямо на глазах она стала преображаться, приобретя сначала цвет, а после и свою форму. А ещё он любил нырять в море и вытаскивать на берег раковины. Самые красивые он уносил домой и дарил младшим братьям. Но сейчас ему не хотелось купаться, он просто сидел на берегу. Как всё давно это было.

Мальчик и море. Это всё было так и не так. Стоило бы людям приглядеться внимательнее, и они вполне заметили бы, что его не меньше моря занимает шхуна, поблёскивающая на солнце свеженанесённым лаком. Любо даже далёкий от моря человек увидел бы обновление бортов, на которых с большой любовью вывели название шхуны: «Селестина». Новый такелаж, ещё не познавший морской стихии и палящих луче солнца, от которых некуда спрятаться.

Может быть, причина крылась в маленькой девочке, что посещала шхуну с красивой женщиной и импозантным мужчиной? Это произошло в тот день, когда шхуна бросила якорь у самого берега и с неё отчалила шлюпка с несколькими матросами. Именно в тот день и появились они в первый и последний раз здесь, на этом месте. Один из матросов хотел девочку поднять на руки, но мужчина властным движением пресёк его душевные порывы. С той минуты мальчик невзлюбил этого человека, пусть даже он никоим образом ничего предосудительного не совершил в его адрес.

На борту шхуны, не смотря на полуденные часы, никого не было. Об этом говорило хотя бы то, что все двери задраены, а на палубе ни единого следа. Не могли же матросы перемещаться по воздуху, если бы таковые имелись там. Что же в таком случае могло привлечь внимание мальчишки? Тем паче его одежонка не самой первой свежести с заплатками, прямо говорила, что он из бедных кварталов. Эти небольшие лачуги можно разглядеть даже отсюда если подняться на небольшую возвышенность. Они стоят настолько близко друг к другу, что кажется там и пройти между ними не представляется возможным. Среди этих серых домиков, больше похожих на игрушечные своими размерами, находится и его дом. В этом доме бедная женщина пытается управиться с кучей детишек, которые только и знают, что приставать с просьбой о еде. Эти дети не знают, что такое куклы или красивые игрушки, но уже познали, что значит: с самого утра ни крошки хлеба не было во рту. Все их игрушки морские раковины, выброшенные волнами на берег или кошки и собаки, что забредают в эти кварталы. По всему внешнему облику мальчугана заметно, что его воспитанием, как и внешностью, никто не занимался. Волосы, закрывающие пол-лица, едва ли имеющие представление о таком предмете, как расчёска, выцвели на солнце и представляли собою некое подобие птичьего гнезда. Босые ноги, никогда не знавшие обуви, на пятках потрескались, но неудобств не доставляли. Они, казалось, покрыты дублёной кожей, которым не страшны даже колючки.

Выросший на улице или близко к этому, как оно чаще всего и бывает в этих кварталах, мальчишка был предоставлен сам себе. Лишь во вчерашний день к нему подсаживался подросток и о чём-то они оживлённо говорили. Подросток, подтверждая истинность своих слов, отчаянно жестикулировал и в такие моменты, до случайно оказавшихся поблизости, людей долетали отдельные фразы, из которых едва ли можно было составить суждение о теме разговора мальчишек. Да и кому пристало прислушиваться к их разговору, у взрослых своих забот хватает и уж тем более к мальчишкам из низов. Они могут заинтересовать одних карманных воришек, дабы отвлекли внимание на себя, пока те извлекут содержимое карманов. Будь то отъезжающие, тогда бесспорно, носильщик бы наорал на них, а богатый пассажир может и огреть. Но на этом месте, которое облюбовал мальчик, ни того, ни другого не бывает, исключая владельца шхуны. Только вот ведь незадача, уже около полутора недель никто не приближался к этому месту. Мальчишка готов был побожиться, утверждая, что именно так и обстоит.

Сегодня, как и вчера, как и несколько дней кряду, солнце взошло в привычное время и в эти минуты, казалось, застыло на одном месте и пекло. Над береговой полосой стояла дымка, от песка отдавало жаром. А на небе же ни единого лоскутка облака куда ни обрати свой взгляд. Одна сплошная синева, режущая глаз. Даже чайки, вечно голосящие над головой своим неприятным криком, и те куда-то запропастились в эти часы. И тем удивительнее, что мальчик оставался на месте. Он лишь периодически менял положение тела и всего-то. В этом точно таилась какая-то загадка.

И всё же развязка любой ситуации неизбежна. Как неизбежна весна после долгих зимних дней и ночей, когда всё скрыто под толстым слоем снега — об этом мальчик слышал от кого-то из взрослых, что ходил на добычу китов. Как неизбежен обрыв нити при излишнем натяжении. Солнце успело взойти и оторваться от морской поверхности, когда на том месте, где обычно сидел мальчишка, остановилось несколько гружённых телег, запряженных в ухоженных лошадей. Мальчишка в тот день припозднился и наблюдал за происходящим издалека, выбрав вполне-таки добротное место, откуда просматривалось всё довольно прилично, а сам он оставался как бы невидимым.

После того, как содержимое первой телеги переместилось на борт шхуны в карете прикатил тот самый импозантный мужчина, но ни женщины, ни девочки вместе с ним не было. Он лёгкой поступью подошёл к человеку, руководившему погрузкой на шхуну и долго обсуждал с ним какую-то тему. Судя по встревоженному лицу, его заботило что-то, но мальчик не слышал слов их разговора. Мужчина дважды указал в сторону кареты, стоящей в некотором отдалении, после отрицательно покачал головой, но понять по одним движениям не представлялось возможным. Крепкого телосложения грузчики быстро управились с погрузкой и вот уже всё, повозки покинули место. Но не долго пустовала площадка, через небольшой промежуток времени подогнали ещё подводы и снова те же мужчины начали перетаскивать груз.

Едва они закончили и отошли, мальчишка, преодолев расстояние, отделявшее его от шхуны, прошмыгнул на борт, как ему казалось, незамеченным. И его затея вполне бы удалась, если не матрос, в то время оказавший в трюме. Джону оставалось сделать небольшой шажок и затаиться за бочонками, когда матрос, уловив шорохи, обернулся. И его цепкие пальцы сомкнулись на ухе Джона, отчего последний завопил на весь трюм.

— Ах, ты негодник! Кто тебе позволил пробираться сюда? — матрос говорил на смеси англо-испанского наречия, что говорило лишь об одном: команда шхуны набрана не из местных.

— Пустите! Больно же! — Закричал Джон, уже не выдержав боли, что не возымело никакой реакции со стороны матроса, который тащил его к выходу. Джону оставалось только молиться и споро передвигать ноги, чтобы матрос не оторвал ему ухо, да не перепало ещё от хозяина шхуны.

Едва они оказались на берегу, к ним поспешил тот самый импозантный мужчина — владелец шхуны.

— Что здесь происходит? — обратился он на испанском к матросу. — Это что за мальчишка?

— Да я сам его вижу впервые, — ответил тот на поставленный вопрос, — а что до его появления, я его заметил в трюме, когда закреплял бочонки с пресной водой.

— Кто допустил подобное безобразие? — не вслушиваясь в объяснения матроса, продолжил хозяин, оглядываясь вокруг. По интонации голоса владельца Джон понял одно: он недоволен, но не более того. Да и глаза, пусть смотрели сурово, но не горели гневом.

Но ответа не последовало и его внимание переключилось на Джона:

— Что же ты делал на моём корабле?

— Ничего, сэр, я хотел отправиться в кругосветное плавание, — быстро сообразив, солгал Джон.

— В кругосветное? — этот ответ вызвал вначале недоумение, а после громкий смех у владельца. Смех его был добродушный, означавший для мальчишки, что худшее позади. И когда мужчина наконец перестал смеяться, спросил у опешившего от такого поворота событий мальчишки: — с чего ты решил, что корабль идёт в кругосветное плавание?

— Я просто подумал так, — озадаченно ответил Джон, желая вызвать жалось у джентльмена. И только сейчас он обратил внимание на то, что матрос всё её держит мальчишку за ухо и даже не собирается отпускать.

— Да отпусти его наконец, Эухенио, — скомандовал тут же джентльмен, — разве ты не видишь, у него ухо уже побелело от боли.

Матрос раздосадованно отпустил Джона и тот тут же поспешил отскочить в сторону, потирая побелевшее ухо, приобретающее красный цвет, сравнимое с закатным небом. Тем не менее, Джон продолжил наблюдать за этим странным человеком. Он же помнит, как совсем недавно в начале лета едва не выпороли за подобную проказу соседского Джеймса. Да и другие тоже получали хорошую взбучку от матросов или боцманов. И вконец удостоверившись, что хозяин шхуны потерял к нему интерес, рванулся с места, что только пятки засверкали на солнце.

Останься он немного подольше, он смог бы увидеть, как прикатил другой экипаж из которого высадилась женщина, а следом маленькая девочка. Девочка о чём-то громко расспрашивала маму, та в ответ только улыбалась. И так они подошли к группе мужчин.

— Привет, папа, — девочка подняла голову и заглянула в глаза отца.

— Привет, мой ангел, — был ответ. Но лучше слов о его великолепном настроении говорили глаза, лучащиеся довольством. Ничто в человеке не способно передать творящееся на душе, как его глаза. Будь то грусть или радость, всё выплёскивается наружу через глаза.

— Папа, а когда мы отправимся в путешествие?

Вот уже второй человек за день говорит о каком-то загадочном морском путешествии. Если первый говорил о кругосветке, дочка просто спросила о путешествии. Для выхода в море на шхуне уже всё подготовлено, осталось решить вопросы с бумагами… и тогда: здравствуй, море! Возможно, это произойдёт завтра или быть может послезавтра, поэтому он не сразу ответил дочери. С малых лет его приучили отвечать за свои слова и совсем неважно кому ты обещаешь. И только по этой простой причине, которая для кого-то не имеет никакого значения, он промолчал и, когда казалось все уже успели забыть о вопросе, он ответил:

— Доченька, моя милая, не всё так однозначно и не от одного моего желания зависит выход в море. Будь это так, мы бы уже были в море. Поэтому придётся немного потерпеть…

— Как жаль, папочка. А я успела пообещать своим куклам, что сегодня пополудни мы отправляемся в путешествие, — девочка так серьёзно произнесла эти слова, как если бы обещанные слова адресовались не бездушным куклам, а реальным людям, что поневоле вызвали у матери девочки улыбку, которую она попыталась скрыть от дочери.

— Придётся извиниться перед ними за своё скоропалительное обещание, — с самым серьёзным видом ответил ей отец и не было понятно: шутит он или говорит всерьёз.

— Придётся, папочка, как бы мне того не хотелось…

Джон в это время прибежал домой и поведал младшим братьям о происшествии на шхуне. Надо было видеть каким огнём загорелись глаза мальчишек, когда они узнали, что Джону удалось пробраться на шхуну. И не только пробраться, но и побывать в самом трюме. Это было что-то, до сих пор им самое большое, что доводилось, так это увидеть за десятки метров корабли. Они даже не смели к ним приближаться, а тут Джону посчастливилось побывать в трюме, правда, он пропустил момент, когда его за ухо вывели из трюма, хотя ухо продолжало ещё гореть при одном упоминании о случившемся.

— Джон, а это правда, что у них капитан одноглазый? — подобрался к Джону поближе самый младший.

— Не знаю, — сам того не желая, ответил правдой Джон, — я его не видел…

— Как жалко. Побывать на таком корабле и не увидеть капитана… А я не упустил бы…

«Не упустил бы.., — про себя подумал Джон, потирая ухо, — да если б тебе так вывернули ухо, как мне, ты вовсе забыл бы дорогу к шхунам и пакетботам». Но вслух он это, конечно же, не произнёс.

И вот эти-то последние слова мальчишки послужили толчком к тому, что Джон потерял интерес к их обществу. Ему больше нравилось мечтать, как бы он отправился в путешествие на шхуне и во время страшного шторма, когда огромные волны, угрожая затопить, заливают палубу, он спасает от гибели юную леди. И так ярко он представлял себе всё это, что порою готов был поверить в реальность происходящего, если бы не крик матери, что случался в такие минуты: — Уайлдер, куда ты запропастился?

В ходе повествования, я как-то упустил момент: Джона в минуты раздражения мать называла не по имени, а по погонялу, ею самой же придуманному. Джон настолько привык к этому второму имени, что отзывался на него также, как и на официальное, данное при рождении. Друзья на улице к нему обращались не иначе, как Уайлдер и ему льстило, что не Конопатый или ещё какое обидное прозвище.

Уже через час многие мальчишки, прознав о его выходке, на которую мало кто из них отважился бы, долгим свистом вызвали его на улицу и окружили Джона. Каждому хотелось услышать из уст самого героя про шхуну. Для мальчишек нищего квартала он был сегодня героем. Хотя, как знать, может быть и не только сегодняшнего дня. Единственное, чего недоставало Джону, он не умел привирать и от этого его рассказ получился сухим. Ему бы приплести пару небылиц, кто стал бы проверять соответствует истине рассказанное или нет, а героического ореола ему несомненно добавило бы.

Вернёмся же вновь к нашим господам у шхуны, от которых мы несколько отвлеклись, хотя ничего интересного здесь и не пропустили. Джентльмен, перекинувшись парой слов относительно скорого ланча, поспешил в контору на одном из экипажей, супруга же с дочкой направились домой. На шхуне остались матросы во главе с боцманом, заполучив приказ подготовить корабль к выходу в море. Боцман в свою очередь приказал одному из матросов охранять шхуну от непрошеных визитёров и ушёл в каюту подремать. Кто-то из матросов просто присел в небольшой тени, создаваемой фальшбортом и тут же задремал.

Да и что остаётся делать, когда и без того всё готово и люди только и ждут команды к отплытию. День же этот всё отодвигается и отодвигается на более поздний срок. Виной всему штурман, нанятый хозяином, что переиграл своё же решение и владельцу пришлось искать нового штурмана, знакомого с северными морями. Нет, он не собирался заплывать так высоко, но предусмотреть подобное обстоятельство никогда не помешает. Колумб ведь тоже не ставил целью открытие Американского континента, но последнее, как мы все знаем из истории, тем не менее произошло. В океанских просторах ничем не следует пренебрегать.

Ну а новому штурману, как человеку, от которого зависит жизнь экипажа, сохранность груза, как и самого судна, просто жизненно необходимо ознакомиться с предстоящим предприятием, чем и был он занят последние два дня. Сегодня же, он обещал дать окончательный ответ относительно своего согласия или несогласия, куда и держал путь джентльмен. И он желал одного: только бы штурман согласился. Этого штурмана рекомендовал ему не кто-нибудь, а сам капитан королевского флота, избороздивший все моря и океаны и чьим мнением он дорожил.

Дорога предстояла неблизкая и по этой причине джентльмен пожелал заехать до одного из недавних компаньонов, затем завернуть домой на ланч, и уже после этого отправиться в город. Ещё раз взглянув на свою красавицу «Селестину», джентльмен попрощался со всеми и уехал…

Когда он подъехал к дому, его ожидал курьер с депешей. Сэмюель Моррисон, а именно так звали хозяина шхуны «Селестина» и с кем мы уже успели познакомиться вначале нашей истории, прямо здесь же вскрыл пакет и пробежал по строчкам. Вроде бы ничего срочного, но Сэмюель немного изменился в лице. В депеше сообщалось о надвигающемся шторме, который мог надолго нарушить его планы, что конечно же, никак не могло ему нравиться. Помимо собственных интересов, на борту шхуны находился товар, который следовало доставить по адресу и который в какой-то степени компенсировал расходы на всю эту затею. Успокаивало то, что до его начала оставалось не менее пяти дней и если поторопиться, то можно было избежать всего этого.

И коль мы уже упомянули имя джентльмена, стоило бы несколько поближе познакомиться с ним, тем более в нашей истории он играет ключевую роль. Сэмюель Моррисон ростом чуть больше шести футов, обладатель атлетического телосложения, с мягкими чертами лица, присущими отпрыскам смешанных браков, без единого намёка на усы или бороду. Глаза его несколько большие делали лицо наивным, что конечно, не соответствовало действительности, хотя не один делец пытался облапошить его, попавшись на эти черты. Впрочем, эти глаза в гневе могли бы испугать и самого дьявола. Но что выделяло его среди тысяч других, таких же джентльменов, так это его порядочность. Сэмюель готов принять смерть, нежели поступиться своими принципами и этим он обязан своему отцу, что привил данные качества личным примером. Ведь мало выражать на словах что-либо, если в жизни сам поступаешь совсем наоборот. Вот в некоторых словах характерные черты Сэмюеля, более подробно же, мы с ним познакомимся в ходе повествования.

Известие о шторме, о котором писалось в депеше, вполне могло дойти до слуха нового штурмана и следовало выяснить: не передумал ли он относительно похода. Всё складывалось не самым лучшим образом для предстоящего предприятия, но Моррисон и думать не желал откладывать задуманное.

Войдя в дом, он никак не проявил свою озабоченность из-за полученного известия, кроме того, что вечером думал отговорить супругу от совместного путешествия. Весь его вид говорил о хорошем расположении духа.

— Сэмюель, что хотел тот джентльмен, дожидавшийся тебя? — поинтересовалась Элис.

— Так, ничего особенного. Энтони Говард прислал с запиской о нашем путешествии. Ты же сама, Элис, прекрасно знаешь о его мании быть первым в освещении каких-либо событий: будь то рождение первенца у какой-либо знаменитости или как наше путешествие. В городе не столь много событий происходит и вот ему приходится держать ухо востро и опережать своих коллег… — нашёлся Сэмюель в ответ на вопрос супруги.

— Неудивительно, — согласилась Элис с его ответом, — от этого зависят его доходы. — Элис по всему видно было, что Сэмюель сказал правду и удовлетворилась его рассуждениями.

Наскоро пообедав, он, сославшись на неотложные дела, покинул дом. И последний довод был чистой правдой. Всю дорогу до соседнего города он ехал и думал о новом штурмане и задуманном. Если этот штурман тоже откажется, тогда для поиска нового кандидата не остаётся времени, которого и без того ничтожно мало. Пока он так размышлял, экипаж въехал на улицы города.

— По какому адресу направимся, сэр? — обратился кучер.

— Монтгомери-стрит, пять, — ответил он.

— Будет сделано.

И вот он, дом пять. Неприметный среди однотипных домов, в которых живёт большинство горожан. Выйдя из экипажа, Моррисон вошёл в дом и поднялся по некрашеной, отзывающейся на каждый шаг скрипом, лестнице на второй этаж и постучался в дверь прямо перед собой. За дверью послышались шаги и в открывшемся проёме двери появилось лицо штурмана, как если бы он только и дожидался кого-то.

Мужчина лет около сорока с шкиперской бородкой в которой успела наметиться седина, придающая его внешности вид бравого морского волка, побывавшего не в одной схватке с пиратами. Именно такими обычно писатели, увлекающиеся морской тематикой, описывают штурманов на королевском флоте.

— Добрый день, Джеральд Симпсон, — поприветствовал Сэмюель хозяина жилища.

— Добрый. Если не ошибаюсь, вы и есть Сэмюель Моррисон?

— Да.

— Отлично. Мне импонирует знакомство с вами…

— Джеральд, мне хотелось бы уточнить и быть уверенным: вы не передумали?

— Тысяча чертей! Джеральд не из тех, кого пугает море, он жаждет морских приключений. И что же мы стоим на пороге, господин Моррисон, проходите в моё скромное жилище.

Жильё, как назвал своё пристанище Джеральд, представляло собой небольшую комнату и примыкающую к ней кухню. На полочке, прибитой к стене стоял макет парусного фрегата, у самого окна, засиженного мухами, примостился столик, служивший штурману и рабочим, и обеденным столом.

— Не обращайте внимания на некоторый беспорядок, — в своё оправдание произнёс Джеральд. Хотя что за дело Моррисону до убранства, ему куда важнее согласие штурмана и только лишь, но он ничего не ответил. Тем более, ещё на пороге последний выразил свою готовность и только расположение к нему не позволило ему сразу же покинуть гостеприимного хозяина. Ещё раз обговорив все финансовые тонкости, Моррисон откланялся и поехал обратно. Сердце его ликовало. Всего сутки, двадцать четыре часа, и его «Селестина» выйдет в море. А в бортовом журнале шхуны появится первая запись. Ему и в голову не приходило, со сколькими неприятностями доведётся столкнуться в море и вернётся ли он обратно. Но не будем забегать вперёд, позволяя повествованию развиваться не спешно, следуя ходу событий.

И вот настал тот долгожданный момент, когда на берегу собралась пёстрая толпа провожающих. Сэмюель Моррисон предыдущую ночь провёл на шхуне и сейчас ожидал прибытия семьи. Как он ни отговаривал супругу, она ни в какую не желала оставлять его одного. Среди провожающих Сэмюель заметил репортёра Энтони, порывавшегося взойти на борт, что ему никак не удавалось. Элис с дочкой и те едва смогли пройти сквозь эту шумную толпу. Единственное, кто не привлёк ничьё внимание, так это мальчуган с бедных кварталов. Он стоял поодаль и наблюдал за происходящим не отрывая взгляда.

Из воды показались лапы якорей и уже ничто не удерживало шхуну у берега. Матросы со сноровкой, которой позавидовали бы даже обезьянки забрались по вантам и вскоре судно покрылось облаком белоснежных парусов. Корпус шхуны вздрогнул и начал движение в сторону от берега, всё больше и больше отдаляясь. Дамы замахали шляпами, в ответ с парусника Элис раза два помахала и всё. Ветер, наполнивший паруса, неудержимо гнал шхуну вперёд. Боцман, стоя на палубе, отдавал команды, выполняемые неукоснительно.

Вскоре берег стал виден узкой полоской, вокруг простиралось бескрайнее море. Шхуна то зарывалась форштевнем в волны, то напротив задиралась, увеличивая ход. С лица Сэмюеля не сходила улыбка. Сколько времени было затрачено, сколько сил и вот оно… свершилось. Элис и дочка не выходили из каюты потому, как Сэмюель опасался за жизнь дочери.

Уже около пяти часов они находились в открытом море и ничего не предвещало беды. Моррисон не забыл о штормовом предупреждении и готов был ко всему. Но пока же всё шло по задуманному, погода благоприятствовала их предприятию. Ветер и тот дул в заданном направлении и им не приходилось лавировать, меняя галсы, что значительно замедляет продвижение вперёд. Экипаж шхуны занимался тем, что утром драил палубу, подтягивал ослабившиеся фалы и только. Изредка на зеркальной поверхности моря показывались летучие рыбы, что стремительно вылетали из воды и так же скрывались в пучине. Единственное, что им ещё ни разу не довелось увидеть чёрный треугольник плавника акулы, которыми славились эти места. Солнце, начищенной до блеска золотой монетой, продолжало палить, несмотря на то, что полдень остался давно позади. До этого момента всё шло, как нельзя лучше, но разве можно предсказать что-либо на море. Уже на самом закате дня всё вокруг стало стремительно меняться. Моррисон ещё надеялся, что как-нибудь да обойдётся и по единственно этой причине пытался сохранять хладнокровие. Но насколько долго хватит его выдержки, он и сам не смог бы сказать уверенно. Джеральд, зная все тонкости морских течений, выразил свой взгляд на происходящее: они захватили край шторма и вскоре всё переменится. Боцман приказал добавить паруса, чтобы насколько возможно увеличить скорость и покинуть район.

Поверхность моря преобразилась до неузнаваемости. Вечернее небо и без того тёмное, стало иссиня чёрным без единого просвета. Волны до этого мирно накатывавшие на борта шхуны, стали накатывать в хаотичном порядке и резко изменились в размерах. Не прошло и часа, как вокруг засверкали молнии, на некоторое время вытаскивая из тьмы мачты и паруса, а после вновь погружая в непроглядную темноту. В эти же мгновения можно было увидеть огромные волны, движущиеся на шхуну. К тому же в воздухе стояла сплошная стена из водяных брызг, дикий рёв пронизывающего ветра, сметающего всё на своём пути. Кроме матросов, несущих вахту, на палубу выходить никто не осмеливался.

Шхуну стало бросать с волны на волну, иная волна заливала палубу и без опаски быть смытым в море, становилось страшно выходить, семья Моррисона не покидала свою каюту даже ради ужина. В эти минуты Элис успела раскаяться, что настояла на своей просьбе идти вместе с Сэмюелем. Шторм оказался тем ещё зрелищем, о котором увлекательно читать, сидя у камина, и, рисуя в своём воображении захватывающие сознание картины. Только вот, что идти вперёд или возвращаться назад было одинаковым риском. Кто бы мог им сейчас сказать, что творится у берегов? Только ангелы Господни или сам дьявол, больше никто.

Они поначалу попытались уйти от шторма, подняв все паруса, но только едва ли это было возможно. Нагоняющие волны с кормы заливали палубу, проносясь с юта до самого бака. Большая скорость, заданная шхуне, зарывала нос в волны и, казалось, если не шторм, так сама скорость скоро унесёт их в глубину царства Посейдона или Нептуна. Необходимо было в срочном порядке что-либо предпринимать.

Оценив сложившуюся обстановку, капитану шхуны ничего не оставалось, как приказать держать курс на сорок-сорок пять градусов вправо от волнения, чем удалось добиться некоторого ослабления ударов волн в корпус шхуны, но одновременно с этим усилилась бортовая качка. Лампы, закреплённые на мачтах, при первых же резких порывах ветра были сорваны и унесены в море. Находиться в каютах или в рубке, при этом сохраняя вертикальное положение, не удерживаясь за что-либо, было практически невозможно. То, что не было закреплено, валялось там, куда закатилось или просто каталось по полу, как мяч по футбольному полю. И всё же, в этом стихией наполненном пространстве, матросы умудрялись оставаться на палубе, выполняя необходимую работу. Просто диву даёшься, как им удавалось оставаться на местах без страха и лезть на мачты.

Моррисон, опасаясь за жизнь супруги и дочери, ни на минуту не отходил от штурмана, единственного человека, сохраняющего благоразумие.

— Джеральд, когда всё это светопреставление закончится? — спрашивал он у штурмана.

— Господин Моррисон, всё в воле Господа. Я только могу сказать, что продлится не больше двух-трёх дней, как я могу догадываться, — отвечал на это штурман. Хотя, едва ли он был уверен в этом, но только что ещё он мог сказать.

На вторые сутки волнение немного уменьшилось, ветер стих до умеренного, а днём несколько раз появлялось солнце, вселяя в людей надежду, что жизнь продолжается. Элис с трудом держалась на ногах после бессонной ночи и пропущенного ужина. Её лицо осунулось, а что говорить о маленькой дочери. Шторм не щадит даже взрослых крепких мужчин, не то что хрупких женщин. Но и тогда Сэмюелю с трудом удалось уговорить её выпить крепкого кофе, придающего сил. Элис вырвало — последствие морской болезни. Шторм же прекратился окончательно лишь на третьи сутки. Волнение на море стихло, как если бы на волны накинули узды. Из серо-жемчужного цвета волны вновь стали голубовато-зелёными и притихли. С утра солнечные лучи проникая в каюту заиграли солнечными зайчиками на переборке, отделяющей каюты друг от друга.

Перемена погоды отразилась на лицах всех присутствующих на борту шхуны. Угрюмый боцман и тот расплылся в улыбке, увидев выходящего на солнце штурмана. Но довольство на его лице быстро исчезло. Капитан, осмотрев шхуну после пережитого шторма, принял задумчивый вид. Он подозвал боцмана, и они о чём-то долго говорили. Говорил больше капитан, боцман лишь кивал головой, соглашаясь с доводами капитана.

Через полчаса или быть может меньше, капитан вызвал к себе Моррисона.

— Да, кэптен, слушаю вас.

— Понимаете, мистер Моррисон, я предвижу ваше недовольство потерей нескольких дней, но должен заметить, в море главный капитан и всё подчиняется ему и хочу сказать вам, что нам необходимо пристать где-нибудь к берегу и произвести необходимый ремонт. В противном случае, я не обещаю, что мы достигнем конечной цели.

В этих словах была правда. Такелаж ослаб, рангоут тоже не избежал повреждений. Не слишком ощутимо, но всё же лучше принять меры заблаговременно, всё же не по озеру собираются прокатиться, а пересекать атлантический океан. Но пристать куда бы то ни было не представлялось возможным и единственно верное решение — попробовать заняться ремонтом прямо на воде.

Уже с раннего утра, едва забрезжил рассвет, экипаж принялся за капитальный ремонт. Одни матросы меняли спутавшиеся фалы, другие латали паруса, растянув на палубе. Боцман лишь только изредка повышал голос на кого-либо из матросов и то больше по привычке. К вечеру экипаж многое привёл в полный порядок, хотя и успели изрядно помучиться. Да ещё на их счастье море поверхность океана оставалась спокойной, ветер и тот, казалось, стих в этот день. Капитан, оглядев оснастку, остался доволен сделанной работой.

— С такими темпами мы через два дня вполне можем продолжить путь, — только и сказал боцман старшему помощнику капитана.

— Разумеется, — ответил старпом.

Элис с дочкой, да и сам Сэмюель в это время предпочитали оставаться в каютах, дабы не мешать выполняемым работам. Моррисон делился на страницах своего дневника о впечатлениях от похода. Только изредка он отрывался от письма, чтобы посмотреть в иллюминатор, где расплескалась синева, снизу доверху озарённая золотыми лучами солнца.

* * * * *

В одно раннее утро Моррисон вышел на палубу, окутанную туманом и остановился, растерянный представившимся зрелищем. У основания грот-мачты, обхватив колени руками сидел босоногий мальчишка. Первое, что пришло в голову Сэмюелю: «откуда он здесь взялся?» Следом возник второй вопрос: «мы уже которые сутки в море, пережили такой шторм. Чем он питался всё это время?»

— Мальчик, ты откуда здесь взялся? — громко обратился Сэмюель к мальчишке, который продолжал сидеть неподвижно, глядя под ноги. Ответа не последовало, но тем не менее мальчик поднялся на ноги и зашагал прямо к нему. Что-то неестественное происходило, но Сэмюель не мог даже сдвинуться с места, как если бы его ноги приросли к палубе. Он почувствовал, как волосы зашевелились на голове, хотя сказать, он не был человеком робкого десятка.

— Так всё же откуда ты здесь? — ещё раз обратился к нему Моррисон, когда тот был в двух-трёх шагах от него. Но мальчик, казалось, не расслышал или сделал вид, что вопрос обращён не к нему. Ни единым движением он не отреагировал на вопрос и более того, как ни в чём не бывало прошёл мимо Моррисона, обдав последнего холодом. Прошла минута или возможно чуть больше, когда Моррисон обернулся в ту сторону, куда направился мальчик и увидел, как тот растворяется в воздухе.

«Отче наш! Спаси нас от духов злых и душ неприкаянных», — только и смог подумать он. Следом приглядевшись, он увидел боцмана, появившегося из-за палубной надстройки. Как ни хотелось ему поделиться увиденным, он всё же сдержал свой порыв.

Поравнявшись с Моррисоном, боцман поприветствовал его и, желая продолжить разговор, обратился:

— Сэмюель, каков туман, а?

— Чисто парное молоко, — ответил Сэмюель, рассеивая остатки привиденного из сознания. — И часто такое происходит в море?

— Разумеется. Но лучше уж туман, нежели шторм. Вот совсем скоро солнце взойдёт и рассеется туман.

На восточной стороне небо обозначилось розовым цветом, что с каждой минутой становилось ярче и ярче.

Эта история так бы и осталась в тайне если бы не следующая встреча. Они к этому времени провели в море около полутора месяцев и Элис с дочкой как-то обвыклись с качкой морской, ежедневным пейзажем, когда вокруг на несколько десятков миль простирается безграничная вода и не на чем глазу зацепиться.

Одни матросы не испытывали никаких неудобств, проведшие в море большую часть своей жизни и не представляющие иной судьбы. С утра заступив на вахту, они могли до ночи простоять, не выдавая признаков усталости. В свободное же время матросы драили палубу, проверяли состояние такелажа. Ничего необычного не происходило на борту шхуны: день сменялся ночью, ночь в свою очередь днём.

Одни матросы не испытывали никаких неудобств, проведшие в море большую часть своей жизни и не представляющие иной судьбы. С утра заступив на вахту, они могли до ночи простоять, не выдавая признаков усталости. В одну из лунных ночей, когда самый отчаянный матрос стоял за штурвалом и нёс вахту, случилась непредвиденная история. Если бы матрос был любителем прикладываться к бутылке, можно было списать на пьяное видение, но так ведь он не пил. Время перевалило за полночь и только волны, бьющиеся о борт судна, нарушали тишину. Небо, полное высыпавших звёзд, и, кажущееся чёрным бархатным покрывалом, на которое высыпали алмазные камушки отражалось в океане. Судно шло заданным курсом, не сбиваясь ни на один дюйм.

В какую-то минуту внимание матроса привлекло что-то странное, происходящее на баке корабля. В отличие от многих своих собратьев он не отличался суеверностью и его едва ли можно было бы испугать выдуманной чертовщиной. Он иной раз сам любил подтрунивать над суеверными товарищами. Но сейчас происходило нечто загадочное, необъяснимое. Нет, никаких странных звуков оттуда не доносилось, но тем не менее матрос пригляделся внимательнее. Что за наваждение? На месте привычного бушприта он увидел вытянутое вперёд тело мальчика с разведёнными в стороны руками. Он даже разглядел его развевающиеся космы иссиня-чёрного цвета. Тело его в неверном свете луны отливало медью. Матрос от неожиданности перекрестился и протёр глаза. Страха он не испытывал. Тут было совсем другое. Он пытался понять: куда подевался бушприт? Не могло же его сорвать и унести в океан. Но и каким образом его место заняло тело мальчика, тоже оставалось непонятным. И ещё: каким образом он удерживается в этом положении и не падает? Даже самый подготовленный гимнаст едва ли способен удерживать себя на кончиках пальцев ног, уже не говоря о том, что тело мальчика оставалось недвижимо долгое время. Матрос отвёл глаза в сторону, чтобы развеять сомнение, но вернувшись к прежней картине, заметил, что мальчик не исчез, а продолжает находиться в том же положении. Он не прилагал никаких усилий, чтобы сохранять принятое положение, как если бы это было деревянное изваяние. Но всем, кто находился на судне была знакома чуть ли не каждая деталь и матрос никак не мог ошибиться. Всё было реально, как и то, что он держит штурвал, а за бортом бьются волны.

Идти куда-то матрос не мог, оставив штурвал и ему оставалось единственное: следить что же произойдёт дальше. Он ни на секунду не отвлекался, но всё одно он проглядел тот момент, когда мальчик исчез и на его месте был бушприт. Он был в том же виде, в каком уже матрос привык его видеть. Что это было? Об этом происшествии матрос предпочёл промолчать кто знает, как воспримет экипаж его слова. В свободное же время матросы драили палубу, проверяли состояние такелажа. Ничего необычного не происходило на борту шхуны: день сменялся ночью, ночь в свою очередь днём.

Как-то в один из погожих дней дочь Моррисона вышла на палубу одна. Может быть Элис задремала и осталась в полном неведении, дело не в этом. Как и в других случаях, судно окутал туман. Это было удивительно, но так никто не мог найти логического объяснения данному явлению. Выйдя на палубу, она повстречала мальчишку, сидящего на палубе, скрестив ноги по-турецки. Ей стало интересно: а что он здесь делает и почему до сих пор она его не встречала. И она подошла к нему. Любой человек в этом случае поднял бы голову, хотя бы для того чтобы узнать: кто это может быть и что ему нужно. Но мальчик оставался недвижим, как восточные монахи во время медитации, когда они погружаются в одни им ведомые глубины сознания и реальности.

— Привет, — обратилась девочка к нему. В ответ полное молчание, только звук бьющихся о борта волн и хлопки парусов под дуновением ветра.

— Мальчик, на приветствие надо отвечать приветствием, — с ноткой обиды в голосе девочка попыталась вызвать ответное движение. Но вместо ответа мальчик встал на ноги и, не произнося ни слова, направился в сторону юта. Девочка решила не отставать. Когда до фальшборта оставалось не более двух шагов, кто-то из матросов успел заметить девочку и избежать её гибели.

Подбежавший, свободный от вахты матрос подбежал и подхватил её на руки:

— Куда это юная мисс направляется?

— Юная мисс хочет узнать, куда ушёл мальчик, — ответила девочка на вопрос.

— Мальчик? Какой мальчик? На борту никакого мальчика нет, — удивился матрос ответу девочки.

— Нет? Кого же я только что встретила? — не меньше матроса удивилась девочка и её удивление было не поддельным. Она смотрела на матроса своими большими голубыми глазами и не понимала происходящего. Она же воочию видела его, его босые ноги с потрескавшимися пятками, выцветшие от долгого пребывания на солнце, волосы. Его рубашонку от многократной стирки вылинявшую до серого цвета. И вот теперь говорят, что никакого мальчика нет. Ей казалось, матрос шутит таким образом и не воспринимает её слова всерьёз.

Матрос же занёс её в рубку, где в это время находился отец девочки и передал с рук на руки. Но и тут неугомонная девочка не желала успокоиться, не получив утвердительного ответа на свои вопросы. Она сразу же спросила у отца:

— Папа, а почему скрывают от меня мальчика? Почему он в плохонькой одежде? — вопросы сыпались как из рога изобилия сыпятся яства.

Сэмюель не сразу даже сообразил о чём речь, если бы не пришёл к нему на помощь матрос: — она говорит о каком-то мальчике, которого якобы повстречала на палубе.

— Не якобы, а действительно повстречала, — возразила девочка.

— Что за мальчика ты повстречала, мой ангелочек? — глаза Сэмюеля остановились на лице девочки. Сейчас эти глаза выражали самую яркую непосредственность и доверчивость.

— Он сидел на палубе в одиночестве, — начала говорить девочка, вызывая у отца воспоминания о недавней встрече его самого с таинственным мальчиком. Но он промолчал о той встрече, девочка же, лишённая взрослых предрассудков, сделала достоянием общественности, пусть даже только двух человек.

— Доченька, ты, наверное, устала от морской прогулки и тебе вполне могло привидеться, — начал объяснять Сэмюель дочери.

— Вот и ты мне веришь папа, — девочка надула обиженно свои пухленькие губки и насупилась.

— Пойдём к маме, она, наверное, уже успела потерять тебя и не находит себе места, — наконец нашёлся Сэмюель.

Вот мы и дошли до того места, когда можем раскрыть ещё одну сторону личности Сэмюеля Моррисона. Дело в том, что, будучи практикующим психологом, он иногда позволял себе исследовательские работы в сфере психологии человека, не менее интересного, чем окружающий мир. И сейчас он задумался над тем, по какой причине один и тот же мальчик привиделся двум разным людям. Завзятый книгочей, он знал, что владельцы некоторых замков распускают слухи для привлечения клиентов о таинственных призраках. На это откликаются легковерные туристы, которые в темноте благодаря подготовленной психике и вправду замечают нечто похожее на призраки. Но… то происходит в вечернее или ночное время суток, они же видели мальчика при свете дня, и в этом состояла нестыковка. Миражом назвать тоже никак нельзя, поскольку видения в этом случае находятся вдали и имеют размытые очертания.

С чем же в данном случае они столкнулись с дочкой? Что это было? Наука на данный вопрос не давала ответом, как не было ответов и в эзотерики. Тем не менее Сэмюель оба случая в мельчайших подробностях описал в своём журнале, который вёл с самого первого дня плавания. Когда они вернутся в родной порт, он хотел познакомить научный свет Америки с фактами таинственных видений. Пусть даже научные умы поднимут его на смех, как оно чаще всего и происходит. Лишь спустя годы, какие-либо энтузиасты случайно наталкиваются на такие записи и восклицают: так я же об этом говорил!

4 июля 1784 года было солнечно, и Сэмюель вывел дочку с собой на палубу. В безоблачном синем небе ярко светило солнце и море казалось одним большим серебряным зеркалом на котором скользила шхуна. Они любовались летучими рыбами, что резко и неожиданно выскакивали из воды и пролетев по воздуху несколько метров вновь скрывались в толще воды. Рыбки вызывали особый восторг у ребёнка, и она спрашивала у отца:

— Папа, а как они летают?

— Не знаю, дочка, — искренне отвечал Сэмюель. И это была истинная правда. Сэмюель не знал природы полёта этих рыбок, как не знал и того, что заставляет их покидать родную стихию на некоторое время, становясь лакомой добычей птиц. Изредка на поверхности моря возникали крупные волны с пенной шапкой, создавая на поверхности рябь. Едва ли найдётся что-то ещё, что способно захватить внимание человека на долгое время, как созерцание спокойной воды, простирающейся до самого горизонта.

Единственный, кто ни на что не обращал внимания, так это штурман. Он целыми днями сидел у себя в каюте, периодически выходя на палубу, и, выполняя необходимые замеры по солнцу, если днём и по звёздам в ночное время суток. И по его расчётам через пару дней они должны подойти к островам. Он даже назвал их, но Моррисон, погружённый в размышления о таинственном видении, как-то пропустил мимо ушей, а переспрашивать посчитал неуместным. Да и не столь важно, какие это острова, ему куда важнее конечный пункт плавания. А это ещё нескоро произойдёт.

И только история с загадочным мальчиком не желала завершаться и случилось следующее происшествие. Боцман стоял на юте и предавался своему излюбленному занятию, как он называл раскуривание трубки. Неожиданно выбежавший из-за палубной надстройки матрос, сломя голову, нёсся на него и будь боцман несколько лёгкой весовой категории и хрупкой комплекции, он вполне мог бы сбить его с ног. Глаза матроса выражали безудержное беспокойство, как если бы он увидел нечто выходящее за рамки разумного. Такие лица боцману доводилось видеть на одном каперском судне, когда на борту началась крупная потасовка между двумя группами матросов и одна из групп схватилась за ножи. Вот и сейчас медлить было никак нельзя.

— Что произошло? — спросил боцман, схватив за рукав свободной рукой у матроса, порывающегося вырваться из его цепких рук. Что разумеется было пустым занятием, учитывая, что боцман владел недюжинной силой.

— Там мальчик, — указывая за спину на море, ответил матрос.

— Мальчик? Тут никого не было, — но всё же боцман подошёл к фальшборту и посмотрел вниз, перегнувшись через леер.

Странное дело, на поверхности моря стало расплываться красное пятно, похожее на кровь, как если бы акула, захватив жертву, решила перекусить тут же. Ну не привиделось же, в конце концов. И, впору было поверить матросу, который не преминул заметить, что смерть мальчика целиком на совести боцмана. При этом замечании матрос с трудом успел увернуться от удара, способного положить быка замертво. Боцман хоть и не считал себя суеверным, но верил в морские приметы и сейчас оказался перед неразрешимой задачей. Чему верить: собственным глазам или разуму? Разум твердил, что никакого мальчика не было, но только вот матрос и пятно на поверхности моря говорили обратное. Самое же интересное, пятно расплывалось именно на том месте, где якобы мальчик и упал за борт, а поблизости никаких акул не наблюдалось. Разве упустишь чёрный треугольник плавника акулы при свете дня?

И всё же у боцмана хватило выдержки заявить матросу: — мальчика не было, тебе просто померещилось. Если же узнаю, что ты всё же не удержался и распустил язык, запомни: будешь болтаться в «клетке».

Про клетку он конечно же несколько преувеличил, сия практика давно уже не применялась даже в пиратской практике, но иначе как заткнуть рот матросу. Разговоры же о призрачном мальчике могли посеять панику, чего никак нельзя допустить на борту шхуны. Тем паче, что они сильно уклонились от намеченного курса из-за шторма и при самом попутном ветре и то не могли прибыть на место в назначенное время.

Об этом происшествии боцман конечно же доложил капитану после того, как проследил за матросом, которому приказал драить палубу до зеркального блеска. И как назло в этот день, в какой-то момент ветер стих и паруса, до этого наполненные ветром, словно белые облака, сейчас же повисли на реях безжизненно. Шхуна по инерции ещё немного продвинулась вперёд, остановилась. Все практически тут же почувствовали, какая стоит в воздухе невыносимая жара. Пока был ветер, она не ощущалась особо, да и шхуна была в движении, и не доставляла особых хлопот пассажирам.

Полный штиль, орифламмы и те висели вдоль мачты без признаков какого-либо движения. Наступившая ночь, навалившаяся будто плотное покрывало, также не принесла ожидаемую прохладу. Матросы, свободные от вахты, просто растянулись на палубе, желая отдохнуть. Элис и дочка, по просьбе Сэмюэля оставались в каюте, как бы ни было жарко и душно. Его пытливому уму всё ещё не давала покоя история с загадочным мальчиком. Не может же привидеться всем одинаково? Ладно он сам, пусть дочка.

Можно сослаться на живое детское воображение и фантазию, но как объяснить тот факт, что мальчика видел матрос. И не только, кроме матроса боцман видел на поверхности моря красное пятно, принятое им за кровь. Не могло же ему привидеться такое? Как это-то объяснить?

Когда наконец ветер наполнил паруса с громким хлопаньем и шхуна вновь начала рассекать волну случилось то, чего менее всего ожидали. Матрос Эухенио, которому привиделось, что мальчик выпал за борт, в тот день стоял за штурвалом. Шхуна, подчиняясь крепким рукам, шла ровно по курсу. Кто-то из отдыхающей смены, возможно и Юджин — вечный балагур, окликнул его: — Эухенио, не спи за штурвалом! Иначе опять чёрт те что привидится…

— Пошёл ты! — только и огрызнулся Эухенио в ответ, но было заметно, как чувство суеверного страха пробежало по его лицу. Отличаясь бесстрашием по отношению к реальному противнику, испанец терял всю свою смелость перед потусторонним и с этим он ничего поделать не мог.

Матросы, может быть и ещё бы препирались, но возникший старпом прервал их перепалку. Но ещё до этого вечера матросы подтрунивали матросы над несчастным, по глупости проболтавшемся о своём видении. И знал же, что подобное неизбежно, когда из всех развлечений на борту пустые разговоры или сон. Когда наступил вечер, и темнота накрыла всё кругом, до конца вахты матросу оставалось около получаса. А в этих широтах сумерек почти и не бывает, стоит солнцу скрыться за горизонтом, как всё погружается в кромешную тьму. Вахтенный только отошёл от Эухенио, тот отпустил штурвал. Кто мог подумать, что ему втемяшилось в голову. Чужие мысли прочесть не представляется возможным, иначе многих неприятностей можно бы было избежать. Никто ничего и понять не успел, когда заметили, как матрос разбежался и прыгнул в море.

— Человек за бортом! — крикнул боцман. Кто-то следом за матросом бросился в воду. Но только разве увидишь в темноте что-либо. А если тонущий не подаёт голоса, шансы и вовсе приравниваются к нулю. И всё же, следуя пунктам морского устава, бросили в море спасательный круг. Кто-то из матросов перекрестился. Вахтенный, тут же объявившийся на мостике, скомандовал:

— Фок и грот на гитовы!

Следом за спасательным кругом кинули спасательный буйки.

— Ложитесь в дрейф да шлюпку на воду!

С шхуны спустили шлюпку с матросами под командованием опытного лоцмана, подобрали второго матроса, а вот первого так и не смогли отыскать. С момента, как прозвучала команда об упавшем и спуском шлюпки, прошло некоторое время, да и шхуна прошла не менее мили. Шансов практически не оставалось. Пробовали до него и докричаться, но лишь ночное безмолвие и плеск волн было ответом на призыв.

Когда боцман решил проверить, кто именно исчез в морской глубине, сердце его не обмануло. Среди матросов он недосчитался Эухенио, как и предполагал. Но теперь-то ничего изменить нельзя. И с этого времени шхуну начали преследовать неприятности. Никто не знал истинной причины происходящего, как если бы кто-то наложил проклятие или на судне нашла пристанище нечистая сила и решила свести их с белого света. Без всякого повода матросы схватывались друг с другом, и боцман едва успевал разнимать их. И только благодаря собственной комплекции и недюжинной силе, но никто не взялся бы сказать, как долго это может продолжаться. Как не смог бы сказать, чем оно завершится. Но то, что оно закончится добром, ожидать не приходилось.

Единственно Моррисон, казалось, не обращал на это внимания. Он вообще не выходил из каюты. А если всё же и появлялся на палубе, то лишь затем, чтобы узнать у капитана: сколько времени займёт ещё плавание. Но только ведь всё зависит не столько от капитана, сколько от направления ветра, скорости, от течений, да и многих факторов, которые никак нельзя игнорировать. Было похоже, что путешествие стало его утомлять и он желает, как можно скорее ступить на землю. Глаза его казались глазами усталого человека, не высыпающегося долгое время.

* * * * *

— Прямо по курсу справа вижу корабль! — крикнул вперёдсмотрящий с фок-мачты. По парусному вооружению, как он определил, шхуна.

Капитан фрегата Королевского флота Испании Алессандро Гуейра, находящийся в эту минуту на квартердеке поднёс окуляр подзорной трубы к правому глазу. Действительно на горизонте он увидел судно по парусному вооружению, как он определил, шхуна. Тут же матросы по свистку боцмана взбежали по вантам и уменьшили парусность, чем сбавили ход. Когда расстояние между ними сократилось значительно, не более пятидесяти кабельтовых, убрали все паруса и бросили якорь. Судя по вымпелу на грот-мачте, шхуна принадлежала американцу.

— Просигнальте на шхуну! — приказал он боцману.

В руках матроса замелькали сигнальные флажки. Только вот на шхуне не было заметно никакой реакции. Смутные подозрения закрались в душу Алессандро: пират или контрабандист? Любое правительственное или частное судно ответило бы на сигналы. Но не только это, на палубе шхуны не было никого, что уже выглядело странным. Мало того, за штурвалом шхуны также никто не стоял. Пусть даже вся команда отдыхает, штурвальный всегда остаётся на месте. Он решил отправить шлюпку для выяснения ситуации. Во избежание потерь, каждому матросу, направляющемуся на шхуну, вручили ружья.

Прошло немногим больше двадцати минут, когда шлюпка вернулась на борт и боцман вручил капитану два журнала со словами:

— Господин капитан, смею доложить: на борту судна ни одной живой души. Вот документы с шхуны.

То были бортовой журнал шхуны, куда записывалась вся информация о плавании и второй небольших размеров блокнот. Раскроют ли они тайну судна?

В блокноте последняя запись гласила: сегодня вновь увидел мальчика. Он приложил палец к губам, словно призывая к молчанию. Дальше текст был размыт и прочитать не представлялось возможным. Бортовой журнал также ничего не прояснил, потому как рукой штурмана было записано: вошли в полосу густого непроницаемого тумана и определить наше местонахождение с помощью навигационных приборов невозможно.

И всё же что произошло на борту шхуны? Куда пропали люди? Шлюпки спасательные находились на местах, значит, их должны были подобрать каким-либо образом. Но как? И почему нигде не упоминается о встрече с другим кораблём? Сведения об этом в любом случае должны были упоминаться в бортовом журнале. Если это было пиратское судно, они должны были захватить груз, схватиться с экипажем, но ничего не указывало на подобное. Как и с другой версией, по которой матросы убили владельца шхуны со всей семьёй. На следы схватки, если таковая всё же имела место на борту шхуны, ничего, абсолютно ничего не указывало. Нигде никаких следов крови. Следы же в любом случае должны были остаться, никто не станет утруждать себя в океане уборкой судна, прежде чем его покинуть. Проще утопить судно. Но ничего это не случилось.

И всё-таки что-то случилось на шхуне. В каюте Элис вещи остались на своих местах, как если бы она вышла на некоторое время и вот-вот вернётся обратно. Да и Сэмюель не захватил с собой блокнот. Что за происшествие имело здесь место? Об этом также поведал боцман, побывавший на шхуне, и не меньше капитана, терявшийся в догадках. Они оба знали легенду о «Летучем голландце», но последнего чаще всего наблюдают в шторм, и он представляет собой страшное зрелище с рваными парусами и скелетами вместо матросов. Обоих миловало Провидение от этого зрелища и за всю историю своего мореплавания, они ни разу не встречались с этим загадочным видением. По крайней мере так описывают очевидцы встречи с «Летучим голландцем», но в данную минуту нет шторма, да и корабль выглядит более чем респектабельно.

— Что скажешь, Хуан? — спросил капитан у старшего помощника, подошедшего к ним и уже ознакомившегося с ситуаций на шхуне.

— Господин капитан, решение за вами, — чётко ответил тот, соблюдая устав.

— В таком случае, приказываю часть экипажа направить на шхуну и следовать за нами. Всё понятно?

— Будет исполнено, — и вновь заработали тали и шлюпку спустили на воду.

Капитан ещё некоторое время оставался на палубе, а после поручив помощнику дожидаться шлюпки, прошёл в салон. Здесь он снял фуражку, пригладил волосы и, заняв удобное расположение в кресле, раскрыл блокнот. Его заинтриговала последняя запись в блокноте: с чего это мальчонка удостоился особого внимания, чтобы о нём упоминалось в дневнике. То, что это дневник, сомнений не было. Вопросов вызывало другое: кому он принадлежал? Судя по дорогому переплёту скорее всего он мог принадлежать богатому путешественнику или пассажиру. Но на шхуне никаких намёков, что имелись пассажиры, не было и возникает единственное предположение: владельцем блокнота был хозяин шхуны. О цели его путешествия пока ничего не было известно, и капитан рассчитывал, что на страницах блокнота он сможет найти ответы на многие интересующие вопросы.

На второй странице блокнота в глаза его бросился небрежно выполненный карандашом рисунок: у самой кромки берега сидел мальчик в рваной одежонке, обхватив колени руками. Глаза, его устремлённые куда-то вдаль, казалось, буравили зрителя. Небрежно да, но в то же время профессионально. Алессандро перелистал страницу. С первых строк его захватили подсчёты человека, касавшиеся провианта, денежных расходов, упоминалось около десятка фамилий, которые Алессандро ни о чём не говорили. Единственное, что его заинтересовало, так это тот факт, что владелец шхуны имел некоторое представление о морском путешествии. Правда, все эти представления были только теоретического характера, как заметил капитан, присмотревшись к цифрам получше.

Потому как, на практике приходится аппеллировать к другим цифрам, принимая во внимание и штормы, и штили, что неизменно добавляют к запланированному сроку путешествия определённое число дней, коих точно подсчитать никак не представляется возможным. Как не представляется возможным угадать: выживешь в шторм или пойдёшь на корм акулам. В этом плане хозяин шхуны показался капитану де Гуейра в немалой степени легкомысленным, в море и уж тем более в океане нет проторенных дорог. Или он рассчитывал пополнять запасы провианта на островах, что тоже вполне вероятно.

На следующей странице были малопонятные записи, выполненные судя по всему в пути, и Алессандро просто пролистал дальше. И вот тут-то и начиналось самое интересное: описание шторма, который длился не один день. Де Гуейра закурил трубку и позвал боя:

— Энди!

— Да, масса кэптен, — как из-под земли возник щупленький темнокожий подросток.

— Кофе, — отрывисто бросил, даже не глядя на него, Алессандро.

— Есть, масса кэптен.

Шторм Сэмюель описывал со знанием дела, которому бы позавидовал любой маринист. Алессандро выпустил целый клуб дыма и сделал глоток живительного кофе. В окошко, выходящее на палубу, он увидел старшего помощника, беседующего с боцманом. За спиной боцмана он разглядел матроса, отправленного на второй шлюпке на шхуну. Алессандро отложил блокнот в сторону и поднялся, намереваясь выйти, когда в дверь постучали.

— Входите, — произнёс Алессандро.

В проёме двери возник старший помощник.

— Проходи, — кивнул капитан помощнику на свободное кресло, а сам присел напротив на своё место.

— И так, выкладывайте, с чем пришли, — капитан прямо посмотрел в глаза помощника.

— Господин капитан, мы обнаружили пробоину на борту шхуны чуть повыше ватерлинии. Но, — помощник капитана выдержал небольшую паузу, прежде чем продолжить дальше, — шхуну покинули не по этой причине.

Через пробоину, представляющую из себя идеально круглое отверстие, как если бы её намеренно высверлили, поступала внутрь вода, но не в таких количествах, чтобы затопить шхуну, что доказали матросы, откачав воду за несколько минут.

— Я только что просматривал личные записи Моррисона — владельца шхуны, занятный, я вам скажу, тип. И нашёл весьма любопытные заметки…

В личном журнале Сэмюель записывал практически каждый миг, проведённый на борту, как если бы планировал издать впоследствии книгу, но об истинных мотивах теперь уже никто не расскажет. И только благодаря его записям представилась возможность узнать о судьбе шхуны, которую все считали исчезнувшей. И вот она, целая и почти невредимая качается на волнах в нескольких десятках метров от них.

— Возможно их подобрало какое-либо судно? — высказал предположение помощник.

— Такое было бы легко допустить, будь это праздное путешествие, но у мистера Моррисона остался на борту чужой груз, который он не покинул бы даже ценой своей жизни, — не согласился с доводами помощника капитан, — должно было произойти нечто из ряда вон выходящее… — он задумчиво стал отстукивать по столу, что выдавало напряжение капитана.

— А что говорят записи в судовом журнале?

— По поводу оставления шхуны? Ничего, ни одной записи прямо или косвенно указывающей на то, что они собираются или покидают судно, нет. В чём и заключается загадка.

— Интересная получается ситуация. Ничего с собой не взяли и неизвестно на чём покинули шхуну.

— На шлюпке. Мы нашли крепежи от третьей шлюпки…

— Пусть даже на шлюпке. Но что заставило их бросить судно?

На этот вопрос ответа не было. Единственное, что сейчас заботило капитана: привести шхуну в гавань и сдать. Его ли дело ломать голову над загадками брошенных судов…

В личных записях капитану фрегата всё же удалось отыскать истинную цель Сэмюеля Моррисона. Она оказалась и романтической, и прозаической одновременно. Прозаической — немало смельчаков и до него пыталось отыскать эту землю, оставившую о себе столько загадок, что каждый желал прикоснуться к ним. Романтической же — немногие осмеливаются выйти в море в поисках загадочной земли. Известно же об этой земле не так много, со слов Платона, оставившего в своих записях немало сведений, есть такие упоминания: за Геркулесовыми столбами не далее ста километров от побережья Африки есть остров длиной шестьсот и шириной около трёхсот пятидесяти километров или чуть больше. Но в эту свою идею он не посвящал никого, включая даже Элис. Единственное, в команде были матросы с большим опытом погружений и выполнения подводных работ. Об этом позаботился Сэмюель при подборе команды и ставил главным условием. Не одну ночь просидел он, штудируя доступные записи об этом острове. Для капитана и команды всё представлялось коммерческим рейсом в Испанию, и некоторые матросы жили предвкушением встречи с землёй. Только сам Сэмюель Моррисон знал об истинной цели данного предприятия.

И конечно же, он верил, что сможет найти эту затерянную землю, об этом говорило и снаряжение для подводного плавания, на которое наткнулись матросы с фрегата. В противном случае для какой цели он мог выложить немалую сумму за снаряжение. Не ради жемчуга или сокровищ с затонувших кораблей же затеял. В этом контексте он с таким же успехом мог бы заниматься и в Мексиканском заливе или прилегающих районах, а не пересекать Атлантику с риском для жизни своих близких.

И всё равно, это не давало ответа на главный вопрос: куда они исчезли? Почему покинули шхуну?

Но и после доставки в порт, ничего нового обнаружить не удалось. Как не объявился претендент и на груз, хотя информация и была доставлена получателю. Тем более, что документы на груз остались на шхуне и были в полном порядке и в соответствующем порядке оформлены. Никто, пусть даже оставаясь инкогнито, также не обращался за суммой страховки, что было и вовсе странным. И самое главное, после оглашения информации о продаже шхуны не нашлось ни одного желающего приобрести судно за сходную цену. Что-то, какой-то неведомый страх удерживал потенциальных покупателей от совершения сделки.