Экокриминология (oikoscrimenlogos). Парадигма и теория. Методология и практика правоприменения

Б. Б. Тангиев, 2005

В монографическом исследовании впервые дается комплексное обоснование нового научного направления – «Экологическая криминология», как частной дисциплины отечественной криминологии. В работе рассматриваются проблемы экопреступности, детерминанты, причины и условия экологических преступлений, личность преступника. Представлены разработанные автором способы выявления и контроля составляющих экологической преступности с помощью геоинформационных технологий и автоматизированных систем экокриминологического мониторинга. В работе дается криминологическая и уголовно-правовая характеристика экологических преступлений с использованием сравнительного анализа статистических данных состояния окружающей среды в целом по России и в частности по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, практики прокурорского надзора и судебно-следственных проблем. Данная книга позволит сориентировать читателя в современном экологическом и уголовном законодательстве и будет способствовать развитию инновационных технологий в криминологической науке. Предназначена для студентов, аспирантов, преподавателей юридических учебных заведений, а также юристов-практиков, изучающих проблемы экологической преступности и борьбы с ней.

Предисловие

Экологическая криминология в контексте доктрины школы преступных подсистем

Школу парадигмы преступных (криминогенных) подсистем отличают криминологическое понятие преступления как такового (независимого от закона и иных «договоренностей»); понятие преступности как свойства человека, социального института, общества целой страны, а также глобального общества порождать преступления. Это свойство воплощено в единстве преступного множества и причинного комплекса. Школа придерживается подразделения преступности общества на преступность его институтов (социальных подсистем): семейную, политическую, экономическую, информационную, религиозную, гендерную, экологическую преступность и т. д. Многим представителям школы близки идея управления преступностью при неизбежном сосуществовании с нею, а также положения о минимизации уголовной репрессии, о гуманизации как главном критерии прогресса в уголовном праве. Мы рассматриваем криминологию как теоретическую основу наук уголовно-правового цикла. Развитие школы обусловило вычленение в рамках криминологии новых ее отраслей: семейной, политической, массово-коммуникативной, богословской, экологической. В школе используется семантическая методология.

При этом под научной школой понимается лишь такой массив научной мысли, которому присущ следующий набор признаков: 1) оригинальная базовая концепция, 2) понятийный аппарат, необходимый для выражения концепции, 3) группа ученых, в той или иной мере опирающихся на концепцию, 4) внутренняя дискуссия, 5) внешняя дискуссия, 6) наличие последователей. Примерами криминологических школ могут служить классическая, туринская (позитивистская), марбургская (неоклассическая), школа социальной дезорганизации и др.

К новой криминологической концепции: преступность — не преступления, преступление — не нарушение уголовного кодекса

Вечная неудача общества в его стремлении взять преступность под контроль во многом объясняется недопониманием ее сущности, соотношения ее с правом и отдельным преступлением.

Право выше человеческих установлений, выше государства и закона. Право связано с достоинством человека. Может быть, в конечном счете, оно сводится к неприкосновенному минимуму человеческого достоинства. Закон в лучшем случае лишь ориентируется на право, иногда, но отнюдь не всегда стремится к нему приблизиться. Закон бывает криминогенным и даже преступным.

Вопреки «конвенциональному» подходу полагаю, что преступление существует как таковое — независимо от «договоренности о запрете», достигнутой власть предержащими, от закрепления запрета в законе и т. и. Все дело в степени вредоносности поступка для человека. Преступление грубо нарушает право. Круг преступлений очерчен мировыми религиями (криминологическое понятие преступления). Подлинному преступлению противостоит мнимое, т. е. предусмотренное законом, но не опасное для человека деяние. Именно таким путем обретает криминология независимость от диктата власти и закона.

Следует различать преступления и преступность. Преступность я рассматриваю применительно к человеку, социальному институту (саморазвивающейся социальной подсистеме) и обществу. Преступление или множество преступлений охватываются более широким явлением преступности.

Преступность человека — это его свойство совершать преступления.

Преступность социального института (семьи, экономики, политики, средств массовой коммуникации и т. д.) — свойство института воспроизводить преступления внутри и вне себя.

Преступность общества — свойство общества порождать множество опасных для человека деяний (преступное множество). Говоря так, я не только определяю явление преступности, но и предлагаю семантический метод для ее осмысления. Если преступность отдельного человека — это не совершенное им преступление, а нечто другое, то и преступность общества нельзя сводить к преступлениям. Применение семантического метода, состоящего в нашем случае в истолковании смысла слова «преступность», позволяет заглянуть в суть свойства, описать его структуру. Так, преступность предстает перед нами как воспроизводство преступлений, как единство системного множества преступлений и других социальных подсистем (семьи, политики, экономики, массовой коммуникации, религиозной деятельности и т. д.), как единство воспроизводимых преступлений и их детерминант.^[1]

Для формирования школы преступных подсистем решающее значение имеет то положение базовой концепции «Преступность — свойство общества», которое определяет преступность социального института.

В середине 70-х гг. XX столетия в советской криминологии возникли отрасли, освещающие взаимосвязь преступного множества с отдельными функциональными общественными подсистемами. Сначала появилась семейная криминология (криминофамилистика), затем по ее подобию стали формироваться политическая криминология, криминопенология, криминология массовой коммуникации, экономическая криминология, богословская криминология. Некоторые из этих отраслей (например, семейная криминология, политическая криминология, криминология закона, экологическая криминология) зародились в Санкт-Петербургском криминологическом клубе, другие активно им поддерживаются, о чем свидетельствуют одноименные рубрики, существующие в Трудах Клуба «Криминология: вчера, сегодня, завтра».^[2]

Семейная криминология (криминофамилистика) (Д. А. Шестаков и др.), возникшая в 70-х гг. в Санкт-Петербурге, исследует взаимосвязь института семьи и преступности. Она изыскивает возможности сдерживания преступности посредством социальной поддержки (экономической, социальной, психологической, законодательной, законоприменительной и т. д.) института семейных отношений в целом и конкретных семей. Помимо общетеоретических работ в данной отрасли появились достаточно глубокие, в том числе диссертационные, исследования влияния семьи на различные виды преступной активности, в частности, на корыстное преступное поведение (Ф. Н. Аббасов).

Во всем мире, особенно в западных странах (М. Штраус, Э. Гондолф и др.), криминологи проявляют чрезвычайную заинтересованность проблемой внутрисемейного насилия. Собственно с теоретической разработки генезиса внутрисемейных насильственных преступлений и началась семейная криминология в Санкт-Петербурге. В последнее время исследуются частные аспекты насилия в семье: внутрисемейные насильственные преступления женщин (Е. А. Костыря), в частности, убийства матерями своих детей (О. В. Лукичев). В широком контексте изучаются проблемы насильственных преступлений против детей и пожилых членов семьи (С. Л. Сибиряков и др.)

Специалистами по семейной криминологии разрабатываются законопроекты о предупреждении преступлений, совершаемых в семье, а также преступлений, обусловленных семейными проблемами.

Политическая криминология исследует закономерности взаимосвязи преступности и политики (П. А. Кабанов и др.). При этом в политике рассматриваются как правоохранительная, так и преступная ее стороны. Анализируются преступная политика, влияние тоталитарной политики на общеуголовную преступность, преступления против основ конституционного строя и безопасности государства, криминологическая политика, а также политические спекуляции проблемой преступности. П. А. Кабановым разработана концепция политической преступности, которая позволяет систематизировать представления о преступности в сфере политики. Этот автор выделяет отдельные виды преступности в сфере политической жизни, а также политической преступности: политический терроризм, международную политическую преступность, тоталитарную преступность, бунтовскую преступность, политический бандитизм, политический рэкет, политический вандализм, политическую коррупцию, злоупотребления властью, направленные на достижение политических целей.^[3]

В связи с нарастанием на рубеже тысячелетий международной политической преступной деятельности в форме агрессивных войн особую актуальность приобретает криминологическое исследование дихотомии: «терроризм отдельных лиц и негосударственных объединений — государственный террор, осуществляемый в форме внешней агрессии».

Политический террор в форме агрессивных войн на рубеже столетий стал апогеем макропреступности. Именно агрессивные войны, которые велись сначала в Палестине под предлогом подавления освободительного движения и в Югославии под предлогом оказания помощи хорватам в борьбе против сербов (почему не наоборот?), затем в Афганистане под предлогом борьбы с международным терроризмом, а потом в Ираке и вовсе без какого-либо вразумительного предлога — в нарушение Устава ООН и других международных норм, представляют наибольшую опасность для человека.^[4]

Экономическая криминология (В. В. Колесников и др.) изучает криминальную экономику как некое системное антисоциальное образование. В структуре криминальной экономики исследуются две составляющие: криминализированная и нелегальная или собственно криминальная экономика. Криминализированная экономика характеризуется совершением преступлений в рамках и под прикрытием законной предпринимательской деятельности легальными хозяйствующими субъектами. Нелегальная экономика представляет собой вообще запрещенную, социально-деструктивную, паразитирующую в основном на человеческих пороках предпринимательскую деятельность криминальных структур. Это наркобизнес, порнобизнес, торговля прочими исключенными из легального оборота товарами, бизнес на проституции, на захвате заложников и т. и.^[5]

Криминология средств массовой информации (Г. Н. Горшенков и др.) соотносит социальный институт массовой коммуникации со всеми составляющими криминологической триады: преступлениями, причинами массового воспроизводства преступлений, контролем преступности. С преступлениями — поскольку ряд квалифицированных составов преступлений сконструирован с помощью введения в них признака «использования средств массовой информации». С причинами массового воспроизводства преступлений — потому что средства массовой информации способны распространять преступные идеи и способствующие преступности чувства и настроения. Наконец — с контролем преступности, так как гуманное использование средств массовой информации в интересах правового государства в принципе может благотворно воздействовать на умонастроения лиц, склонных к совершению преступлений, способствовать снижению криминогенной конфликтности.

Богословская криминология (Г. Л. Касторский, О. В. Старков и др.) исследует роль религий, деятельности церквей и сект в качестве социально полезного (антикриминогенного) регулятора и обусловленность общественно опасного (преступного) поведения некоторыми явлениями и процессами в религиозной сфере.^[6]

Криминопенология (О. В. Старков и др.) изучает преступления в процессе исполнения уголовных наказаний, их причины и предупреждение.^[7] Данная отрасль по своему содержанию близка к подходам нашей школы. Представляется, что она должна охватить наряду с преступлениями осужденных также преступления администрации уголовно-исполнительных учреждений, а также специфические причины воспроизводства преступлений, коренящиеся в самой уголовно-исполнительной системе: унижение человека самим фактом наказания, «клеймение» его, отчуждение от нормальной социальной жизни, приобщение к тюремной субкультуре и т. д.

Криминология закона (С. Ф. Милюков^[8] и др.) нацелена на комплексное изучение не только предупредительных возможностей как уголовных, так и иных законов, но не в меньшей мере их криминогенное™ и даже преступности. То, что закон бывает криминогенным, общеизвестно, достаточно вспомнить, как запрет на производство абортов привел к увеличению числа детоубийств или как сухой закон породил организованную преступную деятельность по подпольному распространению спиртного. Закон ощутимо влияет на размеры преступного множества, например, тем, что он плодит обилие мнимых преступлений, подобных уклонению от уплаты налогов. Опираясь же на предложенное выше криминологическое понятие преступления, не столь уж трудно воспринять парадоксальное понятие «преступный закон», за которым стоит нормативный акт, противоречащий праву, в частности, международно-правовым нормам и принципам. Так, например, преступна принятая Конгрессом США 9 октября 2002 г. резолюция,^[9] разрешающая президенту страны развязать войну против Ирака без согласия на то Совета Безопасности ООН, т. е. в нарушение норм международного права. Преступны многие положения репрессивного законодательства СССР 30-х гг.^[10] Преступны, на наш взгляд, и законы, устанавливающие уголовное наказание в виде смертной казни и тем самым создающие юридическую почву для совершения от имени государства убийств.

Функциональная система уголовной юстиции в реагировании на конфликты неспособна ни использовать, ни воспринимать кофликто-разрешающие механизмы (реституция, восстановление, посредничество и т. п.) Выражаясь языком К. Сесара, можно сказать, что ей «нужны не только наказания, потому что есть преступления, но и преступления, потому что есть наказания».^[11] Обеспечивая свое сохранение, она «заинтересована» в том, чтобы в обществе все время кто-то был наказан. Исторически законодательство развивалось таким образом, что уголовно-правовая его составляющая слишком многое забрала себе из других правовых отраслей и теперь зачастую навязывает гражданам государственное принуждение для разрешения тех ситуаций, в которых его применение вовсе не требуется. В зарубежной криминологии речь идет не только о том, чтобы законодательно расширить возможности для применения реституции вместо наказания, но и о том, что система уголовной юстиции в силу своей природы, в частности в силу привычного карательного настроя судей, неспособна воспринять альтернативные карательным меры реагирования на преступление. Высказывается идея об учреждении автономной системы восстановительной юстиции.^[12]

Криминологическая критика уголовного права будет осуществляться, по всей видимости, не только с позиций оценки его эффективности (неэффективности), но и с точки зрения соответствия его институтов общечеловеческим ценностям, возрастающим стандартам гуманизма. Ныне национальные законодательства о реагировании на преступность нуждаются в подлинной реформе, соизмеримой по глубине с реформами конца XVIII — начала XIX столетия, когда человечество освободилось от членовредительских наказаний и квалифицированных видов смертной казни. Существенную роль в развитии научной мысли будет играть взвешивание аргументов «за» и «против» длительных сроков лишения свободы, а также обоснование необходимости полной и окончательной отмены смертной казни в тех странах, где она еще допускается законом.

На наш взгляд, новизна статуса криминологии и одновременно «отношения» ее к уголовному праву в третьем тысячелетии в известной мере будет состоять в том, что она в какой-то своей части станет наукой 1) не о преступлениях, признанных таковыми свыше, а о подлинных преступлениях, значительная доля которых совершается властью, в том числе и на «законных основаниях», 2) наукой, нацеленной на ограничение сферы уголовного наказания.

Надо признать, что пока никто не знает, как справиться с преступностью. Поэтому начинать перемены в области политики противодействия ей надо с того, что понятно. Государству следует посмотреть на самое себя. Единственное, что оно действительно может, это значительно очеловечить уголовную юстицию. Отсюда девиз: от бессмысленного возмездия — к вынужденному сосуществованию на цивилизованной основе. На место принципа неотвратимости наказания всегда, когда это только возможно, должно прийти разрешение конфликта.

Полагаю, что уголовному закону в условиях сегодняшнего и завтрашнего дня должны быть присущи функции удержания лица, совершившего преступление, от новых преступлений (функция защиты человека), реституции (функция восстановления положения потерпевшего), ресоциализации осужденного. Желательно законодательное закрепление этих функций. Думаю, самое лучшее, чего может достичь мировая юстиция, — это ликвидация смертной казни в тех странах, в которых она еще сохраняется, и минимизация сроков, а также жесткости условий лишения свободы. Как правильно полагает профессор Х.-Й. Ешек (ФРГ), желательная перспектива реформы уголовного законодательства состоит в замене лишения свободы системой социально-терапевтического воздействия на лиц, совершивших уголовные правонарушения.^[13]

Социальная, экономическая, религиозная, психологическая поддержка человека в рамках совершенствования основных социальных подсистем играет определяющую роль в стабилизации отношений в обществе и, соответственно, в предотвращении опасных, в том числе преступных форм человеческого поведения.

Криминология закона пока еще делает первые шаги. Хочу подчеркнуть, что я возлагаю на нее большие надежды постольку, поскольку именно с ней связываю концептуальное оформление разработанных в отдельных новейших криминологических отраслях предложений, направленных на реформирование криминологического, в частности, уголовного законодательства. Возможно, я неправ, но мне лично концепция этой отрасли представляется чем-то таким, что можно было бы назвать декадансом уголовного права. В появлении криминологии закона я усматриваю ожидаемое логическое завершение формирование школы преступных подсистем.

Экологическая криминология (экокриминология) (Б. Б. Тангиев и др.) — зарождающаяся отрасль криминологии, от которой ожидается комплексное осмысление преступности той социальной подсистемы, в которой складываются отношения человека с окружающей средой.

Предполагается также разработка доктрины и системы мер сдерживания экологической преступности.

Появление монографии Б. Б. Тангиева «Экокриминология» отвечает потребностям времени. Если вдуматься, то становится очевидным, что сегодня преступное отношение к природе по своей опасности образует криминологическую проблему номер один. Варварски обращаясь с окружающей средой, разоряя и загрязняя ее в доселе невиданных масштабах, мир поставил себя на грань экологической катастрофы. Это особенно заметно в России, без счета отдающей свои естественные запасы и явно недостаточно заботящейся о восстановлении восполнимых природных ресурсов. Наносимый экологическими преступлениями вред соизмерим разве что с ущербом, причиняемым государственным террором, в частности глобальной агрессией против суверенных стран, создающей питательную почву для терроризма.

Потребность в экокриминологии обусловлена и логикой развития самой криминологической науки, а именно происходящим в ней формированием новых и новейших отраслей, исследующих преступность основных подсистем общества в соответствии с доктриной «преступность — свойство общества». Само собой разумеется, что этот процесс не мог обойти стороной такой важнейший социальный институт, который составляют экологические отношения.

В монографии Б. Б. Тангиева дается анализ обеих подсистем экологической преступности: 1) множества экологических преступлений и 2) детерминации преступного поведения в сфере окружающей среды. Исследуется вопрос о латентности этих преступлений. К числу достоинств работы следует отнести то, что обоснование системы контроля над экопреступностью осуществляется в единстве социального, информационного и правового подходов. Особой оригинальностью отличается разработанная Б. Б. Тангиевым методология экокриминологии, связанная с геоинформационными технологиями по выявлению, контролю, оценке и прогнозированию экологической преступности и ее детерминантов.

Каждая из криминологических отраслей, относящихся к школе преступных подсистем, привнесла в науку терминологию, без которой

невозможно адекватное отображение развиваемых соответствующими отраслями научных представлений. Б. Б. Тангиев для экологической криминологии разработал производные от общекриминологических специальные операционные понятия: экологическое преступление,

экологический преступник, эколого-криминологический контроль, экокриминологический прогноз, экокриминологическое планирование, экокриминогенная ситуация и др. Эти понятия разъясняются и успешно используются в монографии.

Появление новейших отраслей криминологии, основанных на изучении преступности саморазвивающихся общественных подсистем, вызывает неоднозначное отношение криминологов. Одни авторы одобряют дифференциацию научного знания, следующую в этом направлении, и углубленно исследуют преступность семейной, политической, экономической, «наказательной» и др. сфер.^[14] Другие высказывают опасения по поводу новых «изобретений» криминологической науки.^[15] А. И. Долгова справедливо замечает, что появление указанных отраслей криминологии не означает рождения соответствующих новых наук.^[16] В. Н. Бурлаков полагает, что наметившаяся отраслезация криминологии в настоящий момент является оправданным процессом ее развития.^[17] Разумеется, семейная, политическая, экологическая и т. и. криминологии являются составными частями общей науки о преступности.

Школа криминогенных подсистем не претендует на истину в последней инстанции относительно познания преступности. Она позволяет лишь взглянуть на преступность под новым углом и, возможно, высветить при этом ранее не замеченные ее черты.

Рассмотрение преступности на уровне социальных институтов в качестве их свойства порождать преступления внутри и вне себя послужило теоретической предпосылкой для зарождения новейших криминологических отраслей: политической криминологии, криминологии СМИ, богословской криминологии, криминологии закона и др. В качестве важного этапа формирования школы криминогенных подсистем ожидается построение экокриминологии.

Представленные в исследовании Б. Б. Тангиева отдельные положения могут вызывать возражения и споры, но они имеют право на существование, поскольку обогащают науку. Впрочем, если отбросить частности, то в целом о работе Б. Б. Тангиева можно сказать, что она закладывает фундамент экологической отрасли криминологии.

Дмитрий Анатольевич Шестаков — доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, президент Санкт-Петербургского криминологического клуба

Примечания

1

О концепции см.: Шестаков Д. А. 1) Криминология. Преступность как свойство общества. Учебник для вузов. СПб., 2001; 2) Опыт критической криминологии // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2002. № 4(5). С. 201-204; Преступность среди социальных подсистем: новая концепция и отрасли криминологии / Под ред. Д. А. Шестакова. СПб., 2003.

2

Криминология; вчера, сегодня, завтра. Tруды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2001. № 1 (1); 2002. № 1(2)-4(5).

3

Кабанов П. А. Российская политическая криминология: возникновение, становление, современное состояние и перспективы развития // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2002. № 2(3). С. 167-177.

4

Шестаков Д. А. Терроризм и террор в современной политической криминологии // Московский гуманитарно-экономический институт. Нижнекамский филиал. Вестник научных трудов. Сер. 8. Политическая криминология. Нижнекамск, 2003. С. 65-74.

5

Колесников В. В. Криминальная экономика как объект криминологического исследования// Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2002. №1(1). С. 102-121.

6

См.: Касторский Г. Л. Проблемы криминологии религии // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2002. № 2(3). С. 154-166.

7

См.: Старков О. В. Криминопенология. Введение в криминопенологию. Уфа, 1997. С. 71.

8

См.: Милюков С. Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического анализа. СПб., 2000; Головко Л. В. Альтернативы уголовному преследованию в современном праве. СПб., 2002.

9

О понятии преступного закона см.; Шестаков Д. А. Криминология. Преступность как свойство общества. СПб., 2001. С. 22.

10

Литфуллин Р. Р. Репрессивное законодательство Советского государства 30-х годов // Научный вестник Кировского филиала МГЭИ. Научно-методический журнал. № 3. Киров, 1999. С. 127-133.

11

Сесар К. Карательное отношение общества: реальность и миф // Правоведение. 1998. №4. С. 164-165.

12

Там же. С. 167.

13

JescheckH.-H., Weigend Т. Lehrbuch des Strafrechts. AlgemeinerTeil. 5 Aufl. Berlin, 1996. S. 22-23.

14

Старков О. В. Истоки новых направлений в криминологии// Закономерности преступности, стратегия борьбы и закон / Под ред. А. И. Долговой. М., 2001. С. 515-517.

15

Номоконов В. А. Современная криминология: традиционные подходы и новые направления // Пути развития российской юридической науки и образования в XXI веке. Тезисы докладов научно-практической конференции. Волгогорад, 2001. С. 22.

16

Долгова А. И. Теоретические проблемы криминологии как науки// Предупреждение преступности. 2001. №1. С. 49.

17

Бурлаков В. Н. Отраслезация развивающейся криминологии // Криминология: вчера, сегодня, завтра. Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба. 2002. № 1 (2). С. 46.