Ночью все ветки серы

Басти Родригез-Иньюригарро

Скоростная новелла об особых свойствах ночного метро, рекламных плакатов, баллончиков с краской и поездов дальнего следования.

***

Улыбаясь дамочке напоследок, он окутывает белым облаком её голову. Он доволен собой. Можно вешать рюкзак на плечи и топать домой, пешком — метро уже закрылось. Летом после охоты он часто ночевал в скверах, но зимой правило одно: хочешь жить — шагай.

Он идёт вдоль магазинов, глядя под ноги, и боковым зрением ловит надпись: «ГРОМКО КРИКНЕМ БОЛЬНОМУ ГОРЛУ — НЕТ!».

Его всегда раздражали слоганы в повелительном наклонении: «Попробуй!», «Хочешь?», «Подключись!». Императив в хоровой аранжировке — гораздо хуже. Он смотрит на рекламу, готовый плеваться ядом, и захлёбывается встречным потоком.

Рюкзак мигом сброшен под ноги, чёрный баллончик зажат в ладони — рефлексы выработались за несколько лет.

Вооруженный, он разглядывает двухмерную: не шуганная, не боится подрисованных усов или груди в виде двух скобок, потому что дурных примеров перед глазами нет.

— Свезло так свезло, — говорит Отпускатель, оценив открытый рот и задорные хвостики. — Я бы тоже обозлился.

Сочувствуя погребённым под чёрной краской, можно с ума сойти. Ни к чему это.

Трёхмерный двухмерного не разумеет — подозрительная мысль, будто подброшенная злой девочкой на плакате.

— Ты не рада здесь торчать, — тянет он, распыляя краску. — Каждый беглый взгляд заново пришпиливает к стенке. Буквы поперёк груди… На трёхмерных тоже всегда что-нибудь написано. Родился — хлоп! Этикетка: девочка или мальчик. Имя в документах. Потом другие надписи: учитель, PR-менеджер, школьник, безработный. Но мы-то можем найти тёмную комнату и представить, что надписей нет. Вот это я тебе и устрою.

Слова расходятся с делом, сочувствие подавляет рефлексы. На улице дубак, а тут ещё больное горло свирепствует — нарисуем девочке чёрные ботинки, а вместо розового платья — штаны и куртку. Хвостики издеваются над отчаянием в глазах — закрасить хвостики. С чёрной шапочкой даже бесцветные глаза выглядят интересно.

Нарисованный прикид весьма отдалённо напоминает одежду, как и «чёрная шапочка» — человеческие волосы. Но в его воображении всё выглядит правильно.

— Что со ртом будем делать?

Его голос приглушён шарфом, закрывающим половину лица от ветра и случайных свидетелей. В порыве вдохновения он лезет в рюкзак, вытягивает красный баллон, рисует поверх открытого рта треугольник шарфа и понимает, почему всё это время называл себя Отпускателем.

***

Она отслоилась, оставив шершавый силуэт на плакате. Заколыхались маслянисто-чёрные волосы, двухмерное тело пошло волнами. Жуткое зрелище: ростом Отпускателю по грудь, но пропорционально крупнее любого ребенка, чёрный кокон вместо одежды, красный треугольник на лице.

Впрочем, ей самой отражение в стекле понравилось, но не понравился ветер. Трёхмерному воздушные потоки были нипочём, даже капюшон не трепыхался, а она еле удерживала равновесие, каждый шаг давался с трудом. Что же будет, если задует по-настоящему?

— Ты откроешь мне дверь на станцию, — прошипела девочка из-под красного шарфа.

Наверное, не «прошипела», одёрнул себя Отпускатель, просто надо привыкнуть к бумажному голосу.

Он стянул перчатку и поднял кисть.

— Хочу понять, откуда дует.

— Слева, — тут же ответила Двухмерная.

— Тебе видней, — хмыкнул он, вставая между южным ветром и девочкой. — Дверь я открою, но что дальше?

Он удивился будничности своего голоса перед лицом чуда, пусть от лица и было одно название.

— Хочу в поезд. Ехать столько же, сколько висела с открытым ртом, — прошелестела девочка.

— Это сколько?

Двухмерная задумалась, наконец изрекла:

— Больше трёх ночей.

— Не самое удачное место, — заметил Отпускатель. — Тут не ходят поезда дальнего следования. Всё, на что можно рассчитывать — часа три в электричке.

— Где настоящие поезда? Пойду туда.

Пойдёт она. Отпускатель представил блёклый рассвет и Двухмерную, спрашивающую у людей: «Где поезда?».

Случайный прохожий может не услышать бумажный голос, а вот зрение вряд ли откажет. Впрочем, ещё до рассвета Двухмерную порвёт ветром. Глупо бросать чудо, сотворённое не без его участия, из-за того, что конечности замёрзли.

— Могу предложить один маршрут, — сказал он. — К целой гидре: три вокзала на выбор. Держись с подветренной стороны.

Конец ознакомительного фрагмента.