Учение – тьма. Ангел спустится с небес…

Бондарева Виктория

«Учение – Тьма» – это повесть о том, как человек без амбиций, ведомый желанием выжить, может стать пешкой в игре богов.Герой ошибается, страдает, радуется и размышляет. Он впервые живёт, попав из знакомой Москвы в чуждый мир. Альберт не просто взрослеет, он меняется. Длинный путь от белой вороны к пешке, дошедшей до края доски и ставшей ферзём – об этом рассказывает книга.Присутствуют сцены насилия и сцены сексуального характера.

Часть пятая. Учение — Тьма

— Не просто «гарпия», — рявкнула птицеженщина с насеста, распахивая огромные блестящие крылья, — а госпожа Элло! Очередная кучка недоумков на мою голову!

За чёрными перьями скрывалось белое, в каких-то серых подтеках, тощее женское туловище с крыльями вместо рук и голенями, как у птицы. Хоть я и стоял дальше всех от неё, но вонь, которую источало существо, была смесью запаха тухлой рыбы, немытого тела и деревенского сортира. Это было самое ароматное утро в моей жизни. Моя компания старалась не реагировать на дикое амбре, но правдоподобно мимикрировать получалось только у Чезаро. Все нерешительно молчали, гарпия топорщила перья, а я словно падал в глубокий колодец.

Комната стремительно удалялась, меня обступала тьма. Из мрака сначала доносились лишь звуки, похожие на морской прибой, но с каждой секундой они становились отчётливее, и я понял, что это не шум волн, а человеческие крики. Они раздавались громче и тише, смешиваясь с ужасными воплями ярости. Потом проступила картинка.

Я не люблю кровопролитие. Редко смотрел ужастики и боевики, однако документалок про войны мне хватило, чтобы иметь представление о жестокости. Но то, что предстало глазам, не сравнится ни с одной голливудской фантазией, ни с одним жестоким видением маньяка. На камнях голого острова, распластавшись, лежали тела людей. Их лица были обезображены смертельной мукой, пальцы скрючены, повсюду кровь и внутренности. Над камнями, щедро окроплёнными кровью, летали гарпии, терзая ещё кричащую добычу прямо в воздухе. Если бы я мог закрыть глаза или отвернуться, то сделал бы это, но видение разворачивалось будто внутри моей головы.

Свет заслонили чёрные крылья, на меня летела еще молодая, вся в крови, Элло, между острых зубов её трепетало человеческое сердце, и кровь толчками лилась на грудь женщины-птицы. Всё померкло, я хлопнул глазами и понял, что времени прошло совсем немного.

— Вы там были, — вырвалось у меня против воли, — терзали воинов… Крали детей, убивали жён. Кровавая жатва сил, которые были ещё до богов.

Все уставились на меня, как на Элоиса, когда тот появился у нас в комнате. Кажется, я не рассчитал громкость. Страшнее всего было поднять голову и посмотреть на гарпию. Потому я этого не сделал, хватило недоуменных взоров будущих чародеев.

— Ты прав, — скрипуче протянула наша пахучая преподавательница (в чём я уже не сомневался). — Это были лучшие времена. Не то, что сейчас, когда я вынуждена искать укрытия под крылом у некроманта и учить вас. Темой первого урока будет гнев! И как его использовать на благо магии. Вы все — будущие тёмные маги, опора мировой тьмы, вы будете приносить дары богам и, может, даже вернёте им былую силу.

Гарпия приподнялась на своём насесте, растопырила крылья, воздела морщинистое лицо к потолку. Сейчас она была как никогда жалкой, в попытке выглядеть величественно. Но зерно истины в её словах я смог уловить.

— Рассаживайтесь, я хочу видеть вас всех, — Элло поглядела на меня как-то внимательно, с кривой улыбкой, в которой был намёк на тепло, — как тебя зовут, бледный?

— М-меня? — голосовые связки отказывались участвовать в диалоге, приходилось их заставлять.

— Тебя, тебя, — закивала тощей облезлой шеей гарпия.

— Альберт…

— И всё? — гарпия свесилась с насеста, мне показалось, что одна из её обвисших грудей чуть не коснулась моего лба.

— А что, должно быть длинное прозвище? Или громкая фамилия? — я снова начинал язвить от страха. — Просто Альберт.

Пришлось пройти и сесть, чтобы не привлекать лишнего внимания. Даже высокомерный Дис посмотрел в мою сторону как-то с уважением, наверное. Завалившись на скамейку за одну из грубых парт, я постарался слиться с окружением.

— Чезаро Борхис, — проскрипела гарпия, глядя, как парень ёрзает на своём месте, — о тебе и твоих предках ходят разные слухи. Ты должно быть необыкновенно одарён.

Больше никому не досталось от суровой птицеженщины ни слова. Остальные молча сидели, но Митридель казалась особенно обиженной, что её не отметили. Девушка злобно сверкнула глазами в мою сторону, по позвоночнику будто ёж скатился! Оставалось надеяться, что всё это плод моего воображения, кошмар или шутка, что всё ещё поправимо, и я смогу занять в этом обществе ступень хоть немного выше, чем обычно.

— Гнев, — надтреснутый голос гарпии разбился о своды невысокого потолка, — это одна из самых мощных эмоций, которую может породить живая душа! Его нужно контролировать, его нужно направлять, им нужно владеть, чтобы получить результат. Сильнее гнева могут разрушать лишь два чувства, — она замерла, перегнувшись к нам, сидящим внизу, — ненависть и любовь. Но пока нам нужен гнев.

— А заклинания, волшебные палочки или кольца… этого не будет? — ляпнул я, забыв о желании забиться в тень.

Гарпия даже не удостоила меня ответом, только выпучила мутные глаза и скривилась так, будто заговорила кучка её помета.

— Ты совсем кретин, бледный? — за птицеженщину проговорила Митридель, презрительно глядя в мою сторону, но не на меня. — Все эти приспособления нужны низшим магам-лентяям, которые не могут направить волю и сконцентрировать силу. Высшие маги, — она задрала точёный подбородок, — творят с помощью мыслеформы.

— Достаточно! — оборвала девицу Элло. — Всё верно, но многое надо постичь, прежде чем вы сможете с помощью мысли поднять хоть пылинку! Так что слушать меня внимательно! А глупые вопросы оставьте при себе, чтобы искать на них ответы после моих лекций.

Следующие два часа мы только и делали, что старались разгневаться. Кажется, у Митры и Диса это получалось лучше всего, они кипели, как два чайника, только вот похвалы от пернатой училки не дождались. Их гнев был слишком хаотичен и бесконтролен. Сули не могла разозлиться вовсе, как бы её ни бранила гарпия, я вообще не мог понять, что эта уравновешенная, спокойная и такая мягкая девушка делает в башне тёмной магии. Хотя, кажется, она попала сюда, как и я, случайно, зла или надменности в ней не было ни на грамм.

Вокруг Чезаро птицедева долго ходила, едва не принюхивалась. Меня даже передёрнуло от омерзения. Парень закрыл глаза и казался неподвижным и спокойным на первый взгляд. Но рядом с ним становилось не по себе, волоски на коже вставали дыбом, и казалось, что в воздухе накапливается невиданной мощи заряд электричества.

У меня с гневом дела вообще обстояли скверно. Привычно было стискивать зубы, проглатывать оскорбления и угрозы. Привычно быть не таким, лузером, которого все готовы закидать дерьмом. Я давно ни на кого не злился и не собирался. Да и как можно психануть, если рядом столько отвратительных запахов, которые мешают думать, а над ухом, как хриплый комар, зудит гарпия? Оставалось только вздыхать. Фыркнув, Элло отошла от меня, как хозяйка от сгоревшего пирога.

— Свободны! — рявкнула пернатая, взлетая на свой насест. — Чтобы к завтрашнему занятию вы могли хотя бы осознать свою злость!

Элло замолкла, сунув голову под крыло. Мы с облегчением вздохнули и потянулись к двери. Не успело обоняние расслабиться и забыть запах древней гарпии, как из-за угла потянуло гнилым мясом, и Элоис, пошатываясь, доковылял до нас и стал медленно махать в сторону коридора. Жутко было не то, что мужчина чудом не разваливался на гниющие куски, а то, что лицо, незрячие глаза — всё застыло, как у безобразной куклы.

Почему-то мне было жаль этот остов человека, но не уверен, что он мог что-то чувствовать. В животе у Сули заурчало, девушка вздрогнула, Дис ей криво улыбнулся. Но Элоис был непреклонен, он подошёл чуть ближе и схватил первого попавшегося за руку. Конечно, меня!

Сразу же послышались смешки, даже Чезаро улыбнулся сквозь гримасу омерзения, а я пытался побороть панику. Холодные твёрдые пальцы зомби стискивали моё запястье до боли, вокруг витала вонь невыносимая, аж голова кружилась, настырный живой труп тащил меня по коридору, а следом топали мои, наверное, сокурсники и ржали на разные лады. Аппетит мне отбило однозначно, обоняние тоже. Элоис отпустил мою руку только у очередной двери, по форме и цвету напоминающей гроб.

Запястье было, наконец, свободно, я с досадой взглянул на наливающийся синевой след и в очередной раз проклял свою тонкую кожу. Зомби распахнул дверь в кабинет и остался снаружи.

А внутри была непроглядная тьма.

Мы снова стояли на пороге, прислушиваясь к тому, что может ждать нас там, только Дис, щёгольски сверкнув серьгой в ухе, прошёл мимо, погружаясь в темноту.

— Чёртов мимер, — Митридель что-то усиленно растирала на пальце, а через секунду крошечный огонёк засветился на руке девушки.

Освещая камнем в кольце небольшой участок пола под ногами, она ушла во тьму. Отчего-то мне припомнилась её фраза про лентяев-магов, которые не могут обходиться без вспомогательных средств, и на лицо наползла тень гадкой улыбки. Чезаро не терял времени даром и, пока я разглядывал темноволосую злюку, сотворил себе что-то вроде фонарика, только луч света бил прямо из ладони. Мы с Сули остались вдвоём.

Девушка принялась рыться в недрах своей сумки, которую она не снимала всё это время с плеча, а меня терзал вопрос.

— Сули, а кто такой «мимер»? — осторожно обратился я к сокурснице.

— Помесь эльфийской и демонической крови, — буркнула под нос девушка, пытаясь, казалось, по пояс влезть в свою сумку, — они видят в темноте так же хорошо, как на свету. Вот же!

На худенькой ладони перекатывались три жёлтые свечи. Она выбрала одну и остальные убрала в сумку, огонёк на фитиле зажёгся сам, стоило Сули обхватить тонкую восковую палочку. Она ушла во мрак, а я остался один. Спросить о значении слова у меня хватило смелости, а вот попросить свечу — нет. Когда-то я ужасно боялся темноты, воображение рисовало всякие кошмары. Пока не узнал, что опасна не сама темнота. Пугает неизвестность. На свету происходят вещи гораздо более ужасные.

Собрав в кулак все свои жалкие силы, я, простояв перед дверью еще минут пять, шагнул во тьму наощупь, выставив вперёд руки. Ощущение стен и потолка пришло через несколько шагов, словно я всегда был слеп, но по звуку угадывал, что впереди нагромождение предметов. Тихая перекличка голосов свидетельствовала о диалоге между ребятами и кем-то ещё посторонним. Бледные огни, светящиеся у Чезаро, Митридель и Сули очень скоро стали ориентиром, но прежде, чем я достиг рядов лавок без столов, над головой раздался вкрадчивый низкий голос.

— Здравствуй, бледный юноша, — бархатный баритон лился клейкой патокой с потолка прямо мне в уши, — ты единственный, кто не испугался войти во тьму, не опираясь на зрение. Ты отважный или глупый?

— Я просто хотел… войти, — мне было стыдно признаваться в том, что просто не хочу отставать от общей толпы.

— И ты вошёл, несмотря на то, что не видишь ни зги и не имеешь возможности осветить себе путь, — интонации были едва уловимы, голос казался то удивлённым, то насмешливым. — Так ты глупец или храбрец?

— Я Альберт, — только и оставалось проронить мне прежде, чем шагнуть в круг слитного света нескольких огоньков.

Голос исчез, остался за пределами освещённого круга, словно не очень любил этот источник жизни. Когда я появился рядом, ребята оборвали тихие переговоры, Митридель даже вздрогнула, увидев меня. Пришлось занять единственное свободное место, хоть как-то попадающее в световое пятно, оказавшись слева от Чезаро. Воцарилась тишина.

— Все в сборе, — донеслось из глубины комнаты, и магические светильники разом погасли, — даже не представляете, до чего я рад вас всех видеть, хоть вы меня вряд ли можете. Ученики, прежде всего вы должны понять, что ваше учение — тьма. И вы обязаны привыкнуть к ней. Господин Дис, не напрягайтесь так, а то глаза лопнут. Леди Митридель, не нужно так пугаться, я вас не съем, по крайней мере, прямо сейчас. Господин Борхис, леди Сули… И Альберт. Вы все сегодня должны научиться доверять своим чувствам.

После этого нас оставили в тишине и кромешной тьме. Я слышал, как пыхтит остроухий Дис и как ругается зазнайка с тёмными глазами. Ровное и уверенное дыхание слева говорило о том, что Чезаро не боится или делает вид, что это так. Сули вообще словно исчезла.

Обычно в темноте происходили не самые хорошие вещи, но моя бытность в приюте сыграла на руку. Даже самые хамоватые задиры боялись ночи… и меня. Образ привидения закрепился за белёсым мальчиком, приклеился, как жвачка к волосам, потому если Альберт шёл ночью в туалет, то ни у кого даже пальца из-под одеяла не торчало. Потому к темноте я относился прекрасно, можно сказать, я с ней на «ты».

Скоро глаза привыкли к мраку, стали улавливать движения, отблески в зрачках моих сокурсников, над нами был кто-то, это ощущалось, как лёгкий холод на плечах. Пришлось задрать лицо к потолку, присматриваясь.

Дальше мой мозг выдал «синий экран» и завис. Если меня не обманывало ночное зрение, то на потолке стоял человек. На потолке. Стоял. Бледный, очень светлые волосы. Он смотрел на нас сквозь свисающие вниз длинные пряди внимательно, как кошка на мышей. Летучая кошка.

— Это ещё кто? — тихие слова вырвались случайно, прозвучали, как гром в тишине. Снова.

— Видишь меня, — вкрадчивый голос исходил от этого висячего человека, который вдруг перетёк с наблюдательного поста на потолке на пятачок пола недалеко от нашего стола.

Ребята повернулись на голос, судя по шороху одежды. Но хитрый препод уже переместился абсолютно бесшумно куда-то за пределы досягаемости ночного зрения. Одно его выдавало — холод. Я словно стоял лицом к морозилке, из которой на меня пялился недружелюбный настороженный пельмень. Эта ассоциация позабавила меня и позволила улыбнуться, несмотря на то, что ситуация в целом была довольно напряжённой.

— Итак, господа и дамы, — прозвучал голос холодильника, отражаясь эхом от стен и потолка, — сейчас мы будем оттачивать ваше доверие нашей первородной стихии — темноте.

***

Спустя часов пять мы вышли из последнего на сегодня кабинета. Хотелось не есть, хотелось жрать, в этом призналась даже гордая Митридель. Правда, в обществе ароматного гида голодные спазмы желудка потихоньку перетекали в рвотные позывы. Мы еле донесли ноги до своей общей комнаты.

Элоис, убедившись в том, что мы заняли свои места, удалился, покачиваясь. Только сейчас я заметил, что на каждой кровати стоит деревянный грубый поднос, похожий на кусок засаленной доски, а на них стояли тарелки с чем-то, лежали какие-то приборы.

— Кажется, кто-то всё же решил позаботиться о том, чтобы мы не умерли с голода, — в голосе Чезаро слышались саркастичные нотки, и я мысленно подписался. — Посмотрим, чем нас накормят.

Остальные без вступительных речей залезли на свои спальные места и разобрали еду на подносах.

— Ну и гадость, — фыркнула Митридель, облизывая ложку. Девушка наверняка привыкла к изысканным блюдам, но с голодухи пала ниже серебряных приборов и рябчиков с ананасами.

А мне овощное рагу с каким-то мягким мясом показалось очень даже шикарным. Серый хлеб не вызывал претензий, даже чай в стакане был неплох, лучше, чем в приютской столовой. Дис молча жевал, периодически пофыркивая в тарелку, Сули не проронила ни слова. Чезаро ковырял ложкой в блюде, словно думал о чём-то и не был голоден.

После ужина мы, не зная куда девать посуду, отложили все подносы в одну стопку на стол у стены и расползлись обратно по кроватям. Клонило в сон, я дотянулся до светильника над головой и затушил свечу, погрузив свою койку в тень. Сон сморил меня почти мгновенно, едва я успел скинуть с себя одежду, забравшись под одеяло.

Провал в темноту сменился картинками, которые мне были малоприятны. Надо мной простиралась темнота, которая потихоньку серела. Я узнавал прорисовывающиеся окрестности — это было городское кладбище, на которое мы приходили несколько раз навестить могилу дяди одного из моих отцов. И теперь я неподвижно лежал, а надо мной, склонив скорбные лица, стояли Алекс и Рома.

— Он мог стать знаменитым, прекрасной моделью, — всхлипывая, вздыхал Ромашка, — чудесным актером.

— И мы бы смогли найти ему хорошего парня, — рокотал Алекс, опуская ладонь на плечо своего мужчины.

Я хотел закричать, выбраться оттуда и сказать им, что ни за что не буду таким, как они. Руки царапали обивку гроба и доски. Я проснулся.