Тройной фронт

Борис Александрович Алмазов, 2023

Расказы участников Великой Отечественной войны и рассказы о первых годах послевоенной жизни.

Депортация эстонцев

Год я еще в Мечниковской больнице работала. Нас казарменного положения перевели, но не демобилизовывали. Вообще, честно сказать, я так и не понимала какое у меня положение. Хожу в форме, а вроде как не военная. Никто военной подготовкой с нами не занимается. Половина врачей — в военной форме, другая — в гражданской. Вроде как служу, а на самом деле — работаю.

Сутки дежурю — двое свободна.

Боря во Псков уехал. Мы с мамой вдвоем. У меня даже свободное время появилось и жалование хорошее, я стала брать уроки пения, у одной бывшей певицы Мариинского театра. Она стала готовить меня в Консерваторию. Конечно, поздновато. Мне уже тридцать лет. Но она меня утешала, потому что у меня — меццо. А здесь не то, что у сопрано — возраст не помеха. И я так была рада, что учусь петь! За мной пытались ухаживать на службе молодые люди, теперь то не шарахались — потому что после Сталинской Конституции 1935 года, вроде все в правах одинаковые. Но мне было не до них! И работа, и пение… Два раза правда ходила в ресторан. В Кавказский — меня один грузин приглашал — замечательный парень. Водолаз. Потом после войны вроде бы адмиралом стал. Очень был в меня влюблен.

Но мама сказала:

— Он — грузин. Конечно, решай доченька сама, но мы — то — казаки… Не получится у тебя семьи не с кем, кроме казака. Вот такие мы — уроды. Она права. Мне этот парень был очень симпатичен, а все он как ребенок. Я себе рядом с ним старухой казалась. Он наивный такой. Как октябренок-пионер. Он просил, чтобы я на него замуж пошла, даже плакал. Но я никак себя его женой не представляла. Ну, никак!

А Боря сказал:

— Оно, конечно, замуж то тебе давно пора, но не время семьи заводить. Тут уж если такая любовь, что деваться некуда, а так то, что и себе и другим жизнь ломать.

Я хотела ему сказать: — что ж мне вековухой всю жизнь кулюкать, монастырей то теперь — нет. А потом думаю — вот он же один. И ничего.

А он, словно мысли мои прочитал:

— Не роняй, говорит, себя. Помни, какого ты рода. Про наших предков песни слагались. « Лопухин служил в полку! Курил трубку на боку! Куда трубочка потянет — туда армия пойдет!» — это ведь кто — то из наших с тобой прадедов. Это не про бояр. Это про казаков песня. Вот я тоже Лопухин, и в полку, только что трубку не курю… А ведь уж меньше всего собирался быть военным! Так что, Женечка, как у отца на аналое было написано «Никто как Бог. На Тя же уповахом». Господь управит, как ему нужно.

Ну, я и успокоилась. А этот парень — грузин, просто в ногах валяется. Говорит — отец приедет меня уговаривать. Я прямо не знаю, что делать!

И вдруг меня отправляют в командировку в Таллин.

Сначала вызывают к начальству. Собрали нас — человек пятьдесят в зале. Там сидят чекисты со шпалами, видно в больших чинах. Говорят:

— Товарищи медработники. Вы знаете, что в состав СССР вступила Эстония. Учитывая сложнейшую международную обстановку, близость Эстонии к границам — проводится организованное переселение эстонской буржуазии, как возможных пособников нашему предполагаемому противнику. Вы должны проявить максимальную корректность и бдительность. Процесс это мучительный, но необходимый и от вас требуется сознательность. Ничего сверх сил вы делать не должны — обеспечьте, как специалисты, достойное медицинское обслуживание.

В таллиннских аптеках проводится работа по формированию дорожных аптек — проследите, чтобы в каждом поезде была санчасть, а та, в свою очередь, полностью укомплектована. В городе проявлять максимальную осторожность. В одиночку и без оружия не ходить. Есть случаи диверсий, имеются жертвы.

Приехали в Таллинн. Я в этот город сразу влюбилась! Такой красивый, как из сказки Андерсена. Но гулять то по нему не пришлось. Стали принимать аптеки. И сразу — казус. Хорошо я латынь еще с гимназии помнила и на курсах тоже была латынь. Все аптечки, что нам готовили, собраны вредительски! Лекарства то те, что указаны, но дозировка…. Скажем, «белладонна» — так желудочное болеутоляющее при язве, а в тех порошках, что нам приготовили дозировка такая, что примешь и, в самом легком случае, — ослепнешь.

Аптекари не знали, что они эти аптечки дорожные для себя формируют! Вот ведь в чем ужас! Вот уж, не рой другому яму!….

Днем и ночь приходилось все аптеки перебирать. Если бы мы их применять стали, не посмотрев на дозировку — никого бы не довезли.

И тут меня Бог пожалел. Я до пункта назначения не доехала. Говорят, эстонскую буржуазию вывозили в Тулу. Во всяком случае, шли такие разговоры.

Мы сформировали санитарные вагоны, нас прицепили к составам. Стали привозить эстонцев. Меня поразило, как они все были хорошо одеты. И как держались! Истерик — никаких. Вагоны — пассажирские, купированные. Это, говорят, потом в теплушки грузили. Слава Богу, я этого не видела! И даже предположить не могу, чтобы со мной сделалось! Мне и так их жалко было страшно.

Вызвали в один вагон — летим с врачом, я с санитарной сумкой. Одному толстому такому — с сердцем плохо. Делаю укол. Нас эстонцы обступили. Нервная такая обстановка. Один с вызовом мне говорит:

— Куда вы нас везете! Вот разве вот этого вы довезете! — И старика выдергивает, а у того волосенки седые над головою, как нимб торчат, головенка трясется: — Он же умрет! Умрет!

Я как крикну:

— Не трогайте его!

Обхватила этого старика, к себе прижала, по голове его глажу. Плачу. Вот нельзя, знаю, что нельзя, а плачу.

— Вы его, говорю, раньше смерти то не хороните! Никто не знает, от чего вы уезжаете! А вы знаете, если бы мы лекарства ваши не проверяли, какой бы укол вот этот сердечник сейчас получил! Как же вы так! Сейчас, наоборот, вам друг за друга держаться надо…

Могла я им рассказать, как нас в голую степь выселяли, да как папу среди ночи на расстрел таскали,… Точно бы — сама в зону бы попала! Только успела подумать — на что им мой рассказ! Чего их раньше времени пугать! Что их ждет — кто знает!

Этот старик мне руки целует:

— Спасибо. Спасибо.

А за что — спасибо!

Назад идем. Врач говорит:

— Женя я ничего не видел, ничего не слышал. Но больше ты к больным не пойдешь! Думай о себе!

А мне все равно стало.

Женщины к нам относились очень высокомерно и брезгливо, как к прислуге. Все в брючках, в длинных таких модных жилетах, в дорожных костюмах, с дорогими чемоданами. Я старалась не раздражаться — входила в их положение. Не меня же вывозят… Нас, небось, так не вывозили. Нас — выводили! Гнали, как скот. Что ж мне им было докладывать, как я им сочувствую! И понимаю. Но что ж я поделать то могу!

Конец ознакомительного фрагмента.