Возвращение Аланбека

Борис Бицоти, 2020

В 90-е годы, в Осетии внезапно расцвело производство водки. Дешевая осетинская водка хлынула на российский рынок и обеспечила приток капиталов в регион. Но вскоре лавочка прикрылась и от бойкой, полукриминальной торговли и извлекаемых суперприбылей остались одни лишь воспоминания. Один из деятелей тех лихих времен готов поделиться этими воспоминаниями. Он, после полного краха своей империи, коротает свой век в районной больнице в одном из горняцких поселков, где судьба его сводит с автором романа. Все, что осталось у героя от прошлой жизни – это воспоминания о славных временах, когда водка лилась рекой, а деньги любили счет. Но старая истина о том, что чем выше человеку удается взлететь, тем ему потом больнее падать, на примере нашего героя вновь себя подтвердила.

IX

Я проснулся рано утром оттого, что в палате кто-то громко разговаривал. Его звучный баритон изредка прорезал задорный смех Венеры. Почему они пришли к нам в палату? «Смотрю, а их четверо, — продолжал он, сидя на подоконнике. — Ну, все, думаю, засада и сразу Дикого подзываю. А Дикий шкаф такой, огромный, три метра ростом и два в ширину». Он привстал и показал руками размеры Дикого, как это сделал бы рабочий мебельной фабрики. «Мы с ним и не в таких передрягах бывали, — продолжал он под одобрительное хихиканье своей подружки. — Знакомьтесь, говорю, коллеги, мой друг, орнитолог». Венера опять покатилась со смеху, услышав новое незнакомое слово. «Как, говорят, орнитолог? Какой орнитолог? — продолжал он снова. — Орнитолог, говорю. Самый что ни на есть орнитолог. Главный специалист по бакланам». Венера смеялась, не переставая, а человек на подоконнике лишь спешил закрепить свой успех рассказчика: «И тут Дикий ему как…»

Я собрался и осторожно вышел в коридор. Раскаты озорного смеха еще долго преследовали меня. Он показался мне каким-то занудой. Ну, разве можно с утра до вечера вспоминать свою жизнь! Напротив больницы был продуктовый магазин, и я решил туда наведаться. Хозяйкой в нем была женщина из Сибири. Говорят, она бежала от преследования после того, как убили ее мужа. Она все там продала и спряталась здесь в горах, купив этот магазинчик. Я запасся едой и пошел прогуляться.

В поселке тоже много людей было, по сути, не местных. Все они как-то раз приехали и решили остаться. Даже медсестры в больнице большей частью были из-за хребта. И говорили, что они заботливее и внимательнее, чем иные местные. Получалось, что здесь, как это часто бывает, какая-то часть людей была беженцами или вынужденными переселенцами. Чему тут удивляться! Люди издревле бежали в горы. Вот так когда-то древние аланы бежали сюда с далеких равнин. Выходит, что все горцы ‑ беженцы, потомки беженцев, предки будущих беженцев. Кто-то бежит от правосудия или мести, как мой новый знакомый, кто-то от алиментов, а кто-то от лицемерия и ханжества и других людских пороков.

Городской транспорт привозил все новых и новых горожан на лечение. Надменные и неловкие, каким, вероятно, был и я, когда приехал, они даже на горы смотрели как-то свысока. Другое дело отъезжающие. На их лице была искренняя скорбь. Успев привыкнуть к больничному антуражу и найдя здесь новых друзей, они должны были все бросить и вернуться к унылой прежней жизни. Они смотрели из автобуса на удаляющиеся больницу и поселок, как вынужденные переселенцы смотрят с борта отплывающего корабля на родные берега. Особым подвидом были местные. Поговаривали, что иной раз случались и драки между приезжими городскими и поселковыми. То из-за девушек, то просто из-за случайно сказанных обидных слов. Поселковые ребята все простые, но при этом крепкие. Городские же заносчивые и слабые. Зная, что городским стоило побыть здесь месяц, как они вновь набирались сил, оставалось только догадываться, каким богатырским здоровьем должны были обладать местные, проживающие здесь постоянно.

В больничной беседке на руках подружек плакала Зарема Медоева. Добрые люди уже успели поведать мне ее историю. Только она начала выздоравливать, как влюбилась в Мурата, доблестного борца-астматика из 3-й палаты. Этот новый недуг Заремы не поддавался никакому лечению. Говорят, что Мурат вовсе не болел, просто плохо выступил на соревнованиях и решил сказаться больным. Как бы то ни было, в понедельник его выписывали. Он даже еще раз ходил к главврачу и пытался уговорить его дать отсрочку, но тот был неумолим. Еще бы! Держать в больнице за счет бюджета здорового жизнерадостного спортсмена, в то время как в очереди на каждую койку стоит куча инвалидов! Причем он не только просит добавки в столовой, но еще и разбивает сердца больных девушек.

Когда Мурат выписывался, за ним приехала толпа таких же статных красавцев с поломанными ушами, обняли его, подхватили его сумки, вовлекли в свой хоровод и весело, похлопывая друг друга по плечу, умчались вдаль на новеньких джипах. А Зарема лишь провожала взглядом этот причудливый кортеж, вытирая слезы. «Знаешь, почему у борцов нет музыкального слуха?» — шепнул мне вдруг на ухо до боли знакомый голос, как бы делясь впечатлениями об увиденном. «Почему?» — поинтересовался я в ответ, наблюдая за трогательной сценой. «Потому что им медведь на ухо наступил», — выстрелил он как из пушки и тут же прыснул громким смехом.