Обочина

Борис Давыдов

Умом Денис находил некую общность между ними, ведь его также кидает от женщины к женщине, словно голодного, перед которым поставили несколько блюд, и он накидывается то на одно, то на другое и в результате вообще не понимает вкуса пищи. Но у него есть оправдание – он мужчина. Женщина в этом случае проигрывает – так повелось издревле. Но, к сожалению или к счастью, мужиков всегда тянет на «сладкое». Природой, что ли, заложено? Но ведь есть же любовь человеческая, есть!

Глава 1. Целомудрие

Окно в комнате Аллочки Ротмановой открыто настежь. Летний ветерок надувает лёгкую тюлевую занавеску, шелестит страницами учебника на столе. Скоро вступительные экзамены в институт, а в голову ничего не лезет, прочитанное тут же забывается, приходится возвращаться к одному и тому же абзацу снова и снова. То ли виновато лето, то ли мысли о предстоящем свидании с парнем, — кто ж разберётся в том, о чём мечтает восемнадцатилетняя девушка.

Алла прехорошенькая — тонкая талия, белокурая коса, туго обтянутые платьем нижние формы. Вот она повернулась: личико овальное, нежное, большие серые, чуть в голубизну, глаза, маленький аккуратный носик и резко очерченные алые губки — так и манящие к поцелую. И улыбка у неё милая, а уж засмеётся — сверкнут влажной белизной ровные зубки. Правда, когда её обижают, глаза холодеют, губы сжимаются, движения становятся грубоватыми.

Алла прошлась по комнате, потянулась и легла на кровать. Закрыла глаза. И тут же память увела её к школьному новогоднему балу, когда она познакомилась с Михаилом — студентом последнего курса иняза. С того знакомства прошло почти семь месяцев, а до сих пор стоит перед глазами, как он провожал её по морозу до дома, как расстегнул на ней в подъезде пальто, присел на корточки и, обняв за бёдра, стал отогревать дыханием её колени. Алла не противилась.

— Не боишься? — прошептал Михаил.

— Но ты же не будешь кусаться? — отшутилась она.

От его дыхания ногам стало тепло, хотя минуту назад казалось, что капроновые чулки покрылись льдом. В следующее мгновение она почувствовала его руку под своим платьем.

«Что он себе позволяет!» Не успела Алла вспылить, как Михаил встал и приник к её губам. Одновременно расстегнул на себе пальто, а следом… «Он что, считает меня девицей лёгкого поведения!» — мелькнуло в голове.

Оттолкнув парня, Алла едко произнесла:

— Не-е-т, Миша, если ты такой «любви» хочешь, ищи себе другую девушку.

И Михаил, старше её на пять лет, видимо, уже искушённый в любовных «шалостях», отступил, извиняясь:

— Алёна, я думал… Прости! — И Алла простила его.

Поверив, что она безгрешна, Михаил потом не делал попыток её соблазнить, был очень нежным и внимательным, и Алла уже через неделю влюбилась в него. Да и как было не влюбиться: высокий, стройный, черноглазый, с курчавыми волосами. К тому же остроумен, интересный собеседник.

Мать Аллы, Валентина Васильевна, восторгалась другом своей «Алёны», как в семье называли Аллу. Михаил, в свою очередь, обожал Валентину Васильевну, красавицу, и такую молодую с виду, что их с дочерью можно было принять за сестёр. Бывая у них в доме, он старался уделить ей несколько минут внимания, после чего женщина расцветала, и спешила оставить влюблённых наедине. Она, конечно, хотела счастья Алёнке и верила: нельзя быть несчастливой с таким весельчаком-красавцем, с таким обходительным молодым человеком.

Валентина Васильевна украдкой смахивала с ресниц слёзы, вспоминая своего умершего мужа, вечно угрюмого и педантичного поволжского немца Ротмана. Что она видела с ним, совсем юная, неопытная девушка? Гордыню за тевтонскую кровь в его жилах? Так коктейлем из шведской, латышской и немецкой крови, она могла гордиться и сама, хотя по паспорту и значилась русской. Как и Алла, которая, зная о своей разноплеменной крови, высокомерно считала себя выше окружающих. Только не нравилось ей, что мама переделала фамилию отца на русский манер — Ротманова. Но, раздумывая над этим вопросом, философски смирялась: всё равно рано или поздно придётся взять фамилию будущего мужа.

Мысли об институте уже улетели из головы Аллы с тем негодником ветерком, побывавшем в её комнате. Сегодня она с нетерпением ждёт своего любимого, чтобы вместе с ним на три дня уехать в деревню — познакомиться со своей будущей свекровью.

В ожидании Михаила девушка приняла душ и села в гостиной в кресло, вспоминая, как два дня назад он позвонил и сказал: «Алёна, четвёртого июля мы поедем с тобой в деревню, я представлю тебя матери как невесту. А через месяц мы поженимся. Надеюсь, не передумала?» — «Миша, конечно, нет!»

Валентина Васильевна, узнав о предложении Михаила, обрадовалась не меньше дочери.

От долгожданного звонка Аллу вихрем будто вынесло в прихожую. Она торопливо открыла дверь и увидела улыбающегося Михаила — с дипломатом в одной руке и с букетом цветов в другой.

— Привет, моя Снегурочка, — весело поздоровался он.

— Приве-е-т, — широко улыбаясь, ответила она.

Ради знакомства с матерью Михаила Алла принарядилась: приталенное летнее платье бледно-жёлтого цвета, на ногах белые босоножки, на плече — сумочка. Михаил в белой рубашке, чёрных брюках, чёрных ботинках выглядел тоже весьма элегантно.

Родительская деревня находилась в двадцати километрах от областного центра, и в половине шестого молодые уже шли по тихой зелёной улице небольшой деревеньки.

— А вот и моя родина, — улыбнулся Михаил, останавливаясь у деревянного дома.

Домик был невелик, но наряден: снаружи обит узкими дощечками «ёлочкой», окрашенными в синий цвет, на окнах белые узорчатые наличники, резное крыльцо, открытая веранда.

— Мой отец был мастером на все руки, — с грустью произнёс Михаил, заметив, что Алла любуется домом. — Три года назад его насмерть сбил грузовик, когда он на остановке вышел из автобуса и начал переходить дорогу.

— Жалко твоего отца… Миш, а что это за глиняная избушка? — Алла показала глазами на невысокое сооружение напротив дома.

— Это мазанка, — улыбнулся Михаил, — в ней мы с тобой будем ночевать.

— А почему она так называется?

Добродушно усмехнувшись, Михаил пояснил:

— Мазанка происходит от слова «мазать». Эта глиняная избушка, как ты её назвала, сделана из соломы замешанной на глине, а затем глиняным раствором обмазана снаружи и изнутри.

— А там две кровати? — поинтересовалась Алла.

— А мы с тобой разве на одной не уместимся?

— Как?!.. Не-ет, — покачала она головой, — я не согласна.

— Алёнушка, — мягко произнёс Михаил, — считай, что мы с тобой уже муж и жена. Вернёмся в город и сразу подадим заявление в ЗАГС. Или ты не веришь мне?

— Почему же, верю, но всё равно…

— Алёнушка, если бы я хотел тебя обесчестить, то давно бы это сделал. — Помолчав, Михаил улыбнулся и сказал: — Алёна, о чём мы с тобой спорим? Будешь на диване в доме спать. Договорились?

— Договорились, — кивнула она.

— Отлично! А теперь пошли к моей матери, она наверняка в огороде…

Через двор, в котором одиноко хрюкал поросёнок, они вышли в огород. Мать Михаила окучивала картошку.

— Мама, — негромко произнёс Михаил.

Сухонькая женщина с седыми прядями в чёрных волосах вскинула голову.

— Мишутка! — Бросив тяпку, она поспешила к сыну. Расцеловались.

— Мам, эта красивая девушка по имени Алёна, моя невеста, — представил Аллу Михаил.

Женщина окинула её пытливым взглядом:

— Какая у тебя белая невеста, и лицом, и волосами. Ты чёрный, как головешка, а она белая. Хорошо смотритесь. А меня, Алёна, зови, как тебе легче: хошь, тётя Катя, хошь, Екатерина Ивановна.

— Очень приятно, — наклонила голову девушка. — Буду называть вас тётя Катя.

Путь в жилую комнату вёл через кухню. В правом углу стояла русская печь, которую Алла лишь в кино видела, у окна — небольшой стол с двумя табуретами, навесной шкаф, а сразу у входной двери, по правой стороне — рукомойник. Кухню и вторую половину дома разделяла перегородка из досок, окрашенных белой краской, дверной проём был занавешен шторой из грубого, тёмного полотна.

— Мишутка, — сказала мать, — проходи в переднюю с невестой, а я пока обедом займусь.

— Спасибо, мам, — улыбнулся Михаил. — Сегодня, так уж и быть, я буду у тебя на правах гостя, а завтра приступлю к обязанностям сына.

Он поставил на пол «дипломат», и прошёл с Аллой во вторую половину дома. Справа, у глухой стены, стояла кровать с высоким матрацем, белым кружевным покрывалом и тремя большими подушками, положенными одна на одну. Слева, вдоль перегородки, стоял диван, рядом с ним — шкаф для белья. В левом углу — телевизор, в правом, на двух полочках — иконы, лампадка, свечи… Посреди комнаты стоял стол с четырьмя стульями. «Чистенько и уютно, — подумала Алла, — и ничего лишнего». Повесив свою сумочку на спинку стула, она села на диван рядом с Михаилом.

— Алёна, садись на колени ко мне, — тихо попросил он, прижимая к себе девушку.

— Ты что? — испуганно прошептала она. — Вдруг твоя мать в комнату войдёт? Нет уж, давай сидеть порознь. — Увидев на стене увеличенную фотографию в рамке, спросила: — Миш, это твои родители?

— Да, родители, — вздохнул он. — Красивые, правда?

— Красивые. А ты, кажется, на отца больше похож.

— Ты права… — Михаил хотел ещё что-то сказать, но в этот момент из кухни его позвала мать:

— Мишутка, иди за грибочками слазь в подпол. Заодно и варенья прихвати, какое понравится.

Оставшись одна, Алла подумала: «Миша говорил, что его матери пятьдесят два года, а на вид ей дашь больше шестидесяти. Наверное, тяжело ей одной. А может, после смерти мужа постарела. Но бодрая, подвижная. Хотя будешь подвижной, работая почтальоном на три деревни. А это, как говорил Миша, надо не меньше десяти километров отшагать. И так почти каждый день. Причём и в дождь, а зимой в пургу, в морозы. Да, не позавидуешь. С другой стороны, в совхозе, наверное, ещё тяжелее работать. А ведь и там работают женщины». Вскоре появилась Екатерина Ивановна.

— Ладно, хоть письмо Мишутка догадался прислать, что приедете, — поставив на стол две тарелки с куриным супом, произнесла она. — К вашему приезду я курицу утром порешила. Сама-то я редко балуюсь мясом, всё больше овощи ем.

Скоро на столе, кроме супа, появились солёные грибы, вишнёвое варенье, зелёный лук, варёная колбаса, привезённая Михаилом из города.

— Мам, ты водочку будешь или сухое вино? — когда все сели за стол, спросил Михаил.

— А ты будто не знаешь, — улыбнулась мать. — Вашу кислятину даже мой поросёнок не станет пить.

— Понял, мам, понял. — Михаил наполнил две рюмки водкой. — Алёна, тебе тоже водочки?

— Вообще-то я сухое предпочитаю, — поморщилась Алла. — Но если тётя Катя раскритиковала его…

Улыбнувшись, Михаил и третью рюмку наполнил водкой.

— Теперь я предлагаю выпить за мой диплом о высшем образовании, — торжественно произнёс он, вставая из-за стола. — А также за то, что меня оставляют преподавателем нашего института.

Мать именинника поперхнулась.

— Неужто в институте учительствовать будешь?

— Да, мам, буду учительствовать в институте, — польщённо улыбнулся Михаил. — И не только учительствовать, но буду ещё в аспирантуре учиться, чтобы в недалёком будущем стать учёным.

— Учё-ё-ны-ы-м, — округлила глаза мать. Затем вздохнув, покачала головой. — Да, жалко, отец не дожил до этих дней, как бы он обрадовался сейчас. Был сын-хулиган, а тут вона куда вышел да ещё выше хочет идти. — Снова покачав головой, она вдруг встрепенулась и, радостно сверкнув тёмными глазами, добавила, поднимая рюмку: — Давай, Мишутка, выпьем за тебя, а отец, может, сейчас наблюдает за нами. Ну-ка, порадуем его…

За обеденным столом Алла вела себя довольно свободно, охотно отвечала на вопросы Екатерины Ивановны, интересовавшейся её планами на будущее, её родителями. Спросила также, не рано ли в восемнадцать лет замуж выходить, может, повременить годок? Михаил, поглядывая то на невесту, то на мать, прислушивался к их разговору, и улыбался.

После чая он первым встал из-за стола.

— Спасибо, мам, за ужин, всё было очень вкусно, — вежливо поклонился он. — А сейчас мы с Алёной в мазанку пойдём, я покажу ей, где каждое лето дневал и ночевал.

— Мишутка, постель я там чистую постелила, — предупредила мать. — Так что можешь хоть сейчас ложиться, если хочешь. А ты, Алёнка, в доме со мной будешь спать, или в мазанке?

Алла замялась, не зная, что сказать. За неё ответил Михаил.

— Мам, мы позднее этот вопрос обсудим. А пока немного отдохнём. Ты не обижаешься, что мы покидаем тебя?

— За что обижаться-то? За то, что вы молодые? На это не обижаются.

Сын, обняв невесту, вышел из дома, а мать подумала: «Неужто вместе станут спать? Грех-то какой без венчания. Ну и девки нонче пошли, хоть бы меня постеснялась».