Капканчики. Домыслы и враки вокруг приключений Бениовского

Вадим Геннадьевич Шильцын

30 лет жизни великого авантюриста Екатерининской эпохи влезают в одни бурные сутки клоуна-аниматора. Люди, сообщества, и даже страны связывают Мадагаскар 18-го века с Москвой 21-го. Конспирологические версии то смешно, а то скандально вторгаются в обман исторических умолчаний. Книга содержит нецензурную брань.

031

На зелёном фоне крутого берега — вились, прорастали один из другого упругие стебли. Тут же на них появлялись цветы, ароматы которых состязались густотой терпкости со скоростью произрастания. Количество их стремительно росло, и вот уж всё растительное буйство помчалось на меня, бросилось в лицо, проникло в ноздри и влилось в глотку волной крепкого алкоголя.

Я поперхнулся, закашлялся, и выпал из того молниеносного наваждения про травы и цветы. Едва придя в сознание, увидал я здоровенный нос дядюшки Гвидона. Потом и вся его щекастая и носастая физиомия открылась моему взору. Дядюшка лучился бодрым здоровьем, вопреки содержанию того самого письма, из-за которого пустился я в путь. Финал поездки тоже был свеж в моей голове. Прикинув одно обстоятельство к другому, я признался: «Немного жаль, дядюшка, что встретиться нам пришлось уже тут» «Жаль? И чем тебе тут не нравится?» — удивился дядя. «Ещё не знаю — честно признался я — может, в райских кущах и есть нечто занимательное, но я торопился в Тракай для того, чтобы застать вас в мире ещё живых людей»

Маленькие глазки дядюшки Гвидона метнулись вбок, словно затем, чтобы зацепить там некую мысль, а затем вновь устремились на меня с выражением радостного любопытства: «Ах, да! Как я мог упустить это из виду! — воскликнул он, после чего сменил тон голоса на вкрадчивый — Знаешь ли, Маурисий, на мне лежит важная миссия. Все наши предки очень интересуются тобой. Сейчас они начнут являться, а ты уж постарайся не ударить в грязь лицом. Не забывай о своём графском статусе. Хоть твоя несчастная мать и была до замужества всего лишь баронессой, но зато по линии Бенёвых — почти все сплошняком графы…»

«Мы с вами живы?» — обнаружил я закравшиеся сомнения. «Что ты? — всплеснул руками дядя — Мы, как раз, находимся в преддверии рая, и сам Пётр выпустил меня за калитку для торжественной встречи. Пойду, распоряжусь, чтобы начинали райское пение» — тут он поднялся, и направился прочь.

В правой руке дядюшки я заметил глиняную бутыль, а в левой — чашку. Эти предметы могли бы объяснить привкус алкоголя, который всё ещё ощущался во рту, но я, видимо, был слаб для критических оценок и не особо отличал реальность от грёз, в которые погрузился, едва дядя покинул поле моего зрения.

Когда запах спирта и трав снова дошёл до моего обоняния, я уже не блуждал в растительных образах, а попросту открыл глаза. Увидал ту самую чашку, с которой дядюшка покинул меня давеча. Это он поднёс её вплотную к моему лицу, приговаривая: «Хлебни-ка теперь осмысленно. Да-да, племянник, это и есть та самая амброзия, которой питаются праведники в раю»

Приглушённо слышалось пение нескольких женских голосов. Я хлебнул амброзии, от чего дух мой перехватило. «Спиритус! — воскликнул дядя на латыни — Святой дух вина, прополис и весенние травы благословенной земли. Пей, Мориц, с удовольствием» Я закрутил головой, чтобы понять, откуда исходит пение, но мощная дядина фигура загораживала обзор. Дядюшка заметил: «Ага! Хочешь, как я вижу, сориентироваться в пределах того света? Ангелов, поди, выглядываешь? Не выглядывай. Ангелы только голосами проявляют себя, а зримых фигур стараются не показывать. Но посмотри на другое, Маурисий! Вот и приближаются встречать тебя твои благородные предки!»

Во глубине комнаты (а находился я всё-таки, в комнате с горящими в канделябре свечками) стали появляться фигуры. Головы их — укутаны в матерчатые хламиды. Разобрать, что за люди — возможности не представлялось, и кабы не шаркали они по полу, вполне бы сошли за абстрактных предков, или призраков. Однако, ногами они шаркали, пока не останавливались по очереди вдоль дальней стены.

«Хоть я слышу ангельское пение, и вижу закутанных в тряпицы людей, а сдаётся мне, дядюшка Гвидон, что водите вы меня за нос» — сообщил я, на что дядюшка отреагировал с такой укоризненной радостью, словно это он уличил меня в мошенничестве, а не я его: «Ах ты, плут! Я-то уж замыслил целый театр, чтобы ты почувствовал себя на небесах. Вот бы потеха вышла! — тут он обернулся к фальшивым пращурам — Ладно уж, кончайте маскарад. Мориц вас раскусил»

Женские голоса, исполнявшие пение ангелов, смолкли. Лжепращуры пошли на выход, скидывая на ходу балахоны, и обнаруживая самые затрапезные внешности дворовых людей. Дядюшка Гвидон провожал их критическими поучениями: «Петь надо чисто, а не так фальшиво. Сколь вас учить? Неужто, сами не отличаете, где ангельские алилуи, а где поросячий визг? А вас хоть в парчу наряжай, а всё едино, не графы. Даже на баронов не тянете! Где вы слыхали, чтоб загробные тени так шаркали по полу? Ещё бы кто носом шмыгнул для полного фиаско! Чего ссутулился? Неужто, мой племянник не отличит осанку благородного? У него, как-никак, мать была урождённой баронессой Ревай, царство ей небесное. Вы слыхали какая осанка у баронов и баронесс? Чего же изогнулись крючьями? Ни на баронов не похожи, ни на покойников. Не пойми чего…»

Домочадцы уже покинули залу, а дядюшка всё продолжал высказывать претензии: «И зачем я вас держу? Курицу обмануть не сможете, не то что раненного молодого гусара…» «Дядюшка Гвидон — прервал я поток его укоризн — не объясните ли вы, для чего было нужно сие лицедейство?»