Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии. 1941–1945

Вадим Мальцев, 2016

Воспоминания Вадима Петровича Мальцева – уникальное свидетельство о Великой Отечественной войне человека, прошедшего ее с первого и до последнего дня. Автору – радиотехнику бомбардировочного, а затем штурмового и истребительного авиационных полков – довелось принять участие в самых трагических эпизодах войны: сражении за Крым в 1941–1942 гг. и эвакуации советских войск с Крымского полуострова, битве за Кавказ и боях на высокогорных перевалах Главного Кавказского хребта, наступательных операциях в Белоруссии, Литве и Восточной Пруссии. Орденоносец, лучший радиотехник авиационной дивизии В.П. Мальцев был выбран в сводный полк 1-го Прибалтийского фронта для участия в Параде Победы на Красной площади 24 июля 1945 г., о котором он оставил интереснейший рассказ в этой книге. Автор проводит параллели с аналогичным парадом 9 мая 2015 г., участником которого ему также посчастливилось стать.

Детство и юность

Моё сознательное детство прошло без отца, под присмотром матери, при полной свободе выбора развлечений того сложного времени. Различных развлечений было много, но ещё больше было испытаний, которые приходилось преодолевать для утверждения настоящей дружбы. Например, необходимо было просунуть голову в петлю и испытать смертельную опасность, когда из-под ног выбивали маленькую скамейку и обрезали верёвку. Увлекались изготовлением «зажигалок», заряжаемых серой от спичек, которые, как правило, не выдерживали силы заряда. Хотя я был уже ранен раньше из-за неумелого обращения с патронами, однако из «зажигалок» продолжал стрелять. Мой друг Ляся (Евграф Васильев), преодолев все трудности и испытания нашего детства, стал целеустремлённым, ответственным и очень порядочным человеком. Он был моим настоящим «кровным» другом — мы резали пальцы и «обменивались» кровью. Он нашёл меня после войны, когда был уже вторым или третьим секретарём ЦК КПСС Узбекистана. Наш третий друг не выдержал суровых испытаний детства и умер от заворота кишок. Эти события происходили в Сибири на станции Болотное, недалеко от Новосибирска, где я учился с 3-го по 5-й класс.

С 1937 года в Долгопрудненской средней школе (Московская область) моими друзьями были Миша Белькинд, Мирослав Чумало, Олег Ерофеев, Виктор Платонов, Миша Дулов и другие.

В начале учёбы мы, кроме всего прочего, увлекались чтением книг, старались подражать книжным героям, состояли в ОВВ («Общество весёлых волосатиков»), слушали чтиво Миши: «Лука Мудищев», «Юнкерская поэма» и им подобные произведения. В 9-м и в 10-м классах, с подачи Олега, посещали в Москве секцию борьбы самбо, тренером в которой был Анатолий Аркадиевич Харлампиев. Он был отличный воспитатель и хороший тренер: вырастил не только чемпионов, но и известных, уважаемых людей с высокими учёными степенями. В том числе мне знакомых: Чумакова, Гольберга, Латышева, Гаврилова. Мои борцовские успехи были скромными — за два года посещения тренировок и «открытых ковров» я получил только второй разряд. Зато я понял многое из того, что упорно внедрял в наши детские головы Анатолий Аркадиевич. Я усвоил, что такое хорошо и что такое плохо в нашей сложной реальной жизни, и старался придерживаться хорошего. Помню, как он отучил меня от курения, за один день и на всю жизнь.

Одни из лучших моих детских воспоминаний связаны с Крымом. Для меня Крым не просто полуостров, соединённый с материком перешейками. Он важнее — он часть моей Родины. В этом я убеждаюсь, вспоминая, как я мальчишкой в том краю проводил время в детские годы, как сержантом во время войны защищал его от фашистских захватчиков, как радовался желанной встрече после войны с памятными местами. Переживал я и непонятное для меня волюнтаристское политическое решение — передачу полуострова в состав Украины в 1954 году. Естественна была моя радость — воссоединение Крыма с Россией в 2014 году. Для меня — это сказочная страна, где не бывает холодной зимы, где воздух, наполненный морской влагой и ароматом трав, лёгок и целебен, где зреет чудесный виноград и благоухают розы, есть горы, перевалы, водопады, пещеры и яйлы (платообразные горные гряды).

Впервые мне удалось побывать на крымской земле в городе Севастополе вместе с мамой в 1935 году, накануне моего тринадцатилетия. Видимо, судьбе было угодно, чтобы моё близкое знакомство с местной жизнью и природой помогло в годину войны быть в числе защитников этой исторической земли и остаться живым.

Мы приехали в город русской славы в общем вагоне поезда из Москвы. Билет на поезд мама получила за работу зубным врачом в железнодорожной больнице, расположенной около Савёловского вокзала. А жили мы в это время не очень далеко от платформы Долгопрудная в посёлке Котово, рядом с обширной дворянской усадьбой Кузнецовых.

В Севастополе на площади, где стоит памятник адмиралу П.С. Нахимову, размещался Дом колхозника. В одной из комнат этого дома мы ночевали за небольшую плату, пока знакомились с городом. Прежде всего, нас удивила грандиозная батальная панорама «Оборона Севастополя 1854–1855 гг.» в Крымскую войну, написанная художником Ф.А. Рубо (1856–1928 гг.). Поражали её масштабы и реалистичность происходившего на Мамаевом кургане — главной тактической высоте Севастополя. Панорама была открыта 14 мая 1905 года одновременно с завершением строительства памятников защитникам города, в том числе Нахимову, Корнилову, Тотлебену.

Мы были очарованы видами портового города, его достопримечательностями: Приморским бульваром, ансамблем Графской пристани. Запомнился морской музей с корабельными орудиями и макетами известных боевых парусников прошлого. Конечно, я любовался кораблями и всем тем, что плавало по заливу. Запомнились некоторые названия больших кораблей: «Парижская коммуна», «Красный Кавказ», «Коминтерн». Внимательно разглядывал канонерские лодки, которые зачем-то подходили близко к берегу.

Мне, любопытному мальчишке, понравились моряки, заполнявшие по вечерам бульвар и набережную. В центре города в это время звучала музыка духовых оркестров, всюду слышались танцевальные мелодии. Поведение военных моряков, морская форма, её особенности удивляли и восхищали меня. Я впервые обратил внимание на брюки клёш, отсутствие ширинки и застёжки на передке этих брюк. Меня поражали красивые золотистые надписи на ленточках бескозырок молодых моряков, их особая выправка. Конечно же мне захотелось стать моряком, плавать на кораблях по морям и океанам. Однако моя детская мечта не сбылась.

В городе продавалось много фруктов, которыми мы лакомились с большим удовольствием. Гроздья спелого винограда, золотистые, мягкие груши, крымские яблоки привлекали своим вкусом и сочностью.

Как я уже упомянул, мы спали на чистых постелях Дома колхозника в обширной, но почему-то душной комнате. Рядом с нами стояла кровать очень разговорчивой, интересной женщины, которая знала всё про ядовитых насекомых южных стран. Она поймала на стене нашей комнаты страшную сколопендру, которая славится своими ядовитыми и болезненными укусами, хотя они не смертельны. Ещё к ядовитым крымским насекомым, как она сказала, относятся фаланга, паук каракурт и пауки тарантулы. Вот что я записал тогда в своей тетрадке:

«Сколопендра — многоножка чёрно-зеленоватого цвета с бронзовым отливом, с рыже-жёлтыми крепкими ногами и головой. Бывает длиной до 10 см. Не путать с многоножкой-мухоловкой.

Фаланга, или сольпуга, — ядовитое паукообразное существо серо-желтоватого цвета, с длинными ногами. Размер 2–6 см.

Каракурт — небольшой паук чёрного цвета с красными точками на брюшке у самца. Насекомое ночное. Самка ядовита во время брачного периода, наступающего в середине лета. Размер — около двух сантиметров.

Тарантул — крупный паук с ногами, окрашенными кольцеобразно в серый и чёрный цвета. Самка вдвое крупнее самца, достигает 3,5 см. Поедает его после спаривания. Укус болезненен, но не опасен».

После увлекательных рассказов соседки я каждый вечер осматривал спальное помещение нашего общежития, но ядовитых крымских насекомых не находил. И в дальнейшем я избежал опасных встреч с этими ядовитыми существами. Страшней и подлей этих тварей оказались фашисты, с которыми мне довелось повстречаться в 1941–1942 годах на незабываемых дорогах отступления и на аэродромах Крыма. А в 2014 году появились более страшные твари среди украинских националистов, уничтожающие мирных людей.

Домой мы приехали очень довольными первым знакомством с тёплым Крымом. Мечтали о новых встречах, но в следующем году мне пришлось ехать одному, без мамы. На летние каникулы в Крым меня пригласила мамина младшая сестра, тётя Шура. Она работала врачом в санатории или в доме отдыха Московского военного округа, в местечке под названием Кизилташ. Впервые я приехал самостоятельно на поезде из Москвы в город Феодосию. Там сел в открытый южный автобус и доехал до татарского села Отузы, где меня с подводой и возчиком встречал двоюродный брат Лёва. Это был Лев Владимирович Белов, мой одногодок. Дорога, по которой нас везла татарская лошадка, постоянно поднималась в гору, была каменистой. Окружающие горы были покрыты кустарником, деревьями и пышной травянистой растительностью. Подъезжая к санаторию, Лёва показал на два мутных пруда или озерца и сказал, что в них водится много черепах и лягушек, которых легко ловить и с ними можно играть. Здание санатория прикрывалось крупными деревьями, поэтому среди гор и лесистой местности казалось не особенно большим. Хотя в нём размещались кабинеты врачей, палаты отдыхающих военнослужащих и другие служебные помещения. Как я узнал позже, здесь в VII веке была резиденция архиепископа Сурожского Стефана, потом большой известный монастырь, который просуществовал до 1923 года.

В уютной столовой нас с Лёвой поджидали с нетерпением его мама — моя тётя Шура и младший брат Юра, так как уже начинало смеркаться. Некая забота была заметна на лицах обслуживающего персонала, периодически заглядывающих через проёмы дверей. После вкусной еды энергичный Лёва предложил посетить пещеру разбойника Алима, расположенную в ближайшей горе, рядом с корпусом санатория. Однако выходить из помещения нам запретили, не объяснив причины.

Утром Лёва реализовал свою задумку. Мы втроём забрались по мокрой земле в пещеру из красного крымского известняка, с высоким потолком, широким входом и глубиной метров пятнадцать. Там было сухо. По вечерам появлялись летучие мыши. В дождливую погоду мы играли в пещере в различные игры, в том числе в домино и карты.

О благородном разбойнике Алиме, его жизни в Крыму, обитании в этой карстовой пещере ходило много легенд и рассказов. Они мне не запомнились, возможно, из-за схожести сюжетов и их повторяемости. В памяти сохранились такие понятия, как справедливость, свобода и любовь к красавице Рахиль. А ещё запомнились рассказы про зарытые разбойником клады вблизи его пещеры, которые мы с нетерпеливой надеждой старались обнаружить. С этой целью, но не каждый день мы со щупами из толстой проволоки ходили по ближайшим горам, покрытым лесом и травянистой растительностью. Там искали клад, собирали кизил, обжигаясь колючей шайтан-травой. Её прикосновения были болезненными и долго раздражали кожу. Наши поиски клада закончились безрезультатно, но надолго сохранились в детской памяти.

Целительный крымский воздух и длительные прогулки по горам укрепили наше здоровье, чему родители были очень рады. Была запланирована поездка к морю, на Южный берег Крыма. Для этого энергичная тётя Шура договорилась работать главным врачом в другом санатории Московского военного округа, расположенном в городе Судаке. Этот город известен хорошим климатом, пляжем, памятниками природы и истории, заповедными местами Карадаг и Новый Свет, элитными виноградниками. Место знаменито развалинами Генуэзской крепости XIV века с массивными стенами и боевыми башнями.

В то лето мы жили на самом берегу Чёрного моря на территории дачи армянского композитора А.А. Спендиарова, в аккуратной сараюшке, где на полу могли разместиться четыре или пять человек. Посредине тесного двора росло огромное тенистое дерево, вокруг которого была фигурная лавка. Там мы играли в настольные игры и прятались от горячего южного солнца. С восторгом и удовольствием купались в море и загорали под присмотром взрослых. Иногда гуляли по окрестностям города, посещали заповедные места, другие санатории, где смотрели кинокартины. Иногда играли около развалин Генуэзской крепости. Впечатляли огромные элитные виноградники, посаженные ещё князем Л.С. Голицыным на кремневых почвах долины. Плантации охранялись сторожами на лошадях, кажется татарами. Запомнилась интересная поездка в город Феодосию. Там знаменитая картинная галерея была создана старожилом этого города художником-мари-нистом И.К. Айвазовским. В дар городу Иван Константинович передал около пятидесяти картин, а всего написал за свои 83 года около шести тысяч полотен. Да ещё каких! На меня его картины, связанные с морем и кораблями, всегда производят особое впечатление. Это мой любимый художник.

Особое внимание картинам, собранным в галерее, уделял мой младший брат Юра. Возможно, его раннее увлечение картинами известных художников позволило ему глубже понять и ощутить красоту природы и всей человеческой жизни. Позднее он сумел отобразить в своём творчестве суровую правду жизни в блокадном Ленинграде, а затем в картинах зрелого мастера показать красоту русской природы и людей, его окружающих. Есть среди картин моего брата незабываемые пейзажи Крыма. Юрий Владимирович Белов — ленинградский художник, известный российский мастер живописи, почётный гражданин города Валдая.

Два последних лета перед окончанием средней школы Лёва, Юра и я отдыхали в Алуште. Там тётя Шура работала также главным врачом в санатории Московского военного округа. Располагался он на пригорке, близко к морю, рядом с дорогой, идущей в дачный посёлок Рабочий (Профессорский) Уголок. Так как море было рядом, а вода всегда тёплая, мы много плавали и ныряли с открытыми глазами, доставая красивые камушки и ракушки с морского дна. Часто купались с местными девочками, которые плавали и ныряли лучше нас и были более загорелыми.

Родители купили нам теннисные ракетки, и мы с Лёвой учились играть на корте. Играли много, но серьёзных результатов не достигли. Зато в игре на бильярдном столе мы научились успешно забивать шары в лузы и играли наравне со взрослыми отдыхающими. Мне нравилась эта игра из-за обдумывания выбора нужного шара, определения направления и силы удара кием, а также предварительной оценки расположения шаров после возможного удара. Хорошие игроки говорили: ошибёшься на миллиметр — в лузу не попадёшь. А ещё учили: хочешь выиграть, не подставляй шары противнику. Мол, здесь думать нужно больше, чем при игре в шахматы.

Часто наведывались в миндальные рощи, где сбивали орехи с деревьев самыми различными способами. Ходили по ближайшим горам: Демерджи, Чатырдаг, Кастель. Гора Чатырдаг славится карстовыми формами рельефа. Там насчитывается около 400 карстовых колодцев, шахт и пещер. Глыба известняковой горы напоминает прямоугольный громадный шатёр высотой 1525 метров. По горам ходили без проводников, руководствуясь информацией, полученной от экскурсоводов санатория. Спускались в попадавшиеся там пещеры. Наибольшее впечатление было получено от посещения пещеры Тысячеголовой. Усердно искали какую-нибудь голову, которые где-то затаились. Кругом была сырость, грязь, сталактиты и сталагмиты, настенные драпировки и другие натечные известняковые образования. Из таких походов приходили очень уставшими, но довольными. Несколько раз плавали на двухпалубном пароходике в Ялту, на экскурсию. И каждый раз экскурсанты, для обзора живописного берега, собирались на правой верхней палубе в таком количестве, которое реально могло привести к опрокидыванию судна. Команда судна принимала различные экстренные меры, которые нам казались весьма жёсткими.

Некоторое время мы втроём по непонятным для меня причинам обедали на горе, расположенной на другой стороне Алушты: среди высоких бетонных резервуаров для воды и тенистых деревьев. Там мы располагались на краю водохранилища и ели обед из трёх блюд, который всегда был вкусным. Он помещался в алюминиевых судках: три кастрюльки, соединённые особой ручкой. Вымытые судки относили на кухню в санаторий, где работала тётя Шура. В Алуште было много старинных богатых дач известных людей и много новых санаториев, перечислить которые трудновато.

В ближайших санаториях часто практиковались вечера отдыха. Мы любили их посещать, так как Лёва хорошо играл на скрипке и, как правило, получал вкусные призы. Всё, что было в призах, делили поровну. У нас не было случаев соперничества или выяснения отношений. Ко мне

Лёва относился уважительно, но проявлял характер старшего брата. Он был ведущим во многих начинаниях. Я с этим соглашался, как с чем-то необходимым, родственным и реальным. Нужно отметить, что в то время у нас не было даже попыток затянуться папиросой, выпить вина или подражать некоторым отдыхающим, которые вели себя слишком вольно. О своих личных планах на взрослую жизнь у нас с Лёвой разговоров не было.

Мне нравилось море и форма военных моряков. Только поэтому перед окончанием средней школы в 1940 году я послал в морское Севастопольское училище заявление о желании там учиться. Но пришёл отказ, который был обоснован опозданием заявления в установленный срок.

Приближалось время призыва в Красную армию. Я собирался поступать в военно-морское училище, но моё заявление опоздало к установленному сроку, и из Севастополя пришёл отказ.

В военкомате предлагали большой выбор различных училищ, однако мы с Мирославом выбрали авиационное техническое училище. Нам это 1-е Московское краснознамённое училище понравилось длинным названием, формой, которую носил брат Олега, и деньгами, которые давали за лётные испытания самолётных радиостанций.

В Москве, в отличие от Мирослава, я успешно прошёл медицинскую комиссию и был отправлен в лагерь под Каширу (станция Белопесоцкая) сдавать вступительные экзамены.

Летний лагерь училища располагался на левом берегу реки Оки и занимал весь лесной массив между железной дорогой, деревней Крутышки и рекой. Сосновый бор и песок создавали тот фон, на котором палатки и другие строения выглядели строго и нарядно.

В палатках жили курсанты, а в деревянных бараках, разбросанных по всей огромной территории лагеря, размещались учебные классы. Приёмные экзамены начинались с кросса на три километра и проводились строго по олимпийской системе, ведь на одно место было семнадцать кандидатов. Кроме гимнастических упражнений и подтягивания, в зачет также входили прыжки с двухметровой высоты. За один день, без штрафных, я сдал девять зачётов и был допущен к мандатной комиссии, возглавлял которую генерал Месенджинов.

Для меня это было самым страшным испытанием — нужно было упрятать и замаскировать всё то, что во мне было самым тайным и было зловеще несправедливо ко мне и отцу. В анкете я написал, что отец работает в Тынде топографом на строительстве БАМа. Возможно, генерал всё понял и громко сказал: «Согласен, принимаем, но, если что не так, загоню туда, куда Макар телят не гонял». Вскоре генерал умер, я успокоился и не боялся, что меня погонят из училища.

С 5 июля 1940 года началась моя служба в Красной армии — я был зачислен курсантом на цикл «Радио». Одновременно в училище был принят Виктор, а Мирослав не прошёл медицинскую комиссию и попал в Кронштадт в береговую оборону.

После продолжительного отпуска в Ленинграде я прибыл в 1-е Московское краснознамённое военное авиационное техническое училище (впоследствии — связи), где сначала нас поместили в карантин. Сводили в обычную баню, остригли наголо, выдали заштопанные, но чистые гимнастёрки, брюки, сапоги и тонкий ремешок.

Вечером нас построили на вечернюю поверку, и я стал называться курсантом Мальцевым. (Рост 168 см, вес 66 кг.)

Вскоре мы приняли присягу со словами клятвы «Служу трудовому народу». Началась курсантская жизнь, которая была сурово непривычной, иногда несправедливой и даже унизительной, хотя нас учили честности и порядочности. В первые месяцы учёбы несколько курсантов не смогли психологически выдержать сложных перемен и по разным причинам ушли из жизни. Воспитание было коллективным — в строю и индивидуальным, которое проводили младшие командиры, окончившие специальные курсы. Нас научили раздеваться и одеваться за две минуты, вставать в строй с намотанными портянками за 50 секунд, на табуретках укладывать обмундирование в строго квадратной форме с идеальными прямыми углами. Особую гордость училища составляли помещения рот, где была чистота и равнение двухэтажных коек, тумбочек и табуреток. Койки заправлялись белыми покрывалами так, чтобы везде были прямые углы, в том числе и у подушек, наволочки которых ушивались особым образом. Все предметы и вещи подчёркивали тот порядок, который не мог нарушаться никем в стенах училища. Иногда дежурные по училищу, назначаемые из числа командиров рот и взводов, доставали из кармана чистый платок и с его помощью находили пыль или грязь в расположении того подразделения, которое им было чем-либо неугодным. Как правило, такое подразделение лишалось очередного увольнения. Я более четырёх месяцев не был в увольнении, но зато побывал в крематории, на сцене Большого театра, в почётных караулах и во многих других местах, где требовалось присутствие курсантов. Наша красивая авиационная форма вызывала зависть даже у курсантов училища имени Верховного Совета СССР, с которым постоянно было соперничество по строевой подготовке на военных парадах.

Зимний распорядок дня начинался в 6 часов 30 минут. Дежурный по роте поднимал руку, а затем её резко опускал. Все дневальные раскрывали рты и выкрикивали самое неприятное слово — подъём!

Уже через две минуты рота следовала на зарядку в Петровскую аллею. Пробежка в нижних рубашках, несколько упражнений — и сон уходил так же быстро, как и приходил в 22 часа 30 минут. Затем туалет, заправка коек, равнение тумбочек и чистка сапог. Утренний осмотр, доклад командиров отделений старшине и следование на завтрак. Голос у старшины был такой мощный, что когда он командовал «шагом арш», то в подвальном помещении, где находилась столовая, гремела посуда, а официантки торопились закончить сервировку столов хлебом, маслом и сахаром. Столовая была тем местом, где соблюдалась полная тишина. Нельзя было разговаривать или двигать стулья. При появлении любого шума подавалась команда «встать», а затем «сесть». После трёхкратного исполнения такой команды рота садилась на стулья совершенно бесшумно, и только после этого можно было приступать к завтраку. Затем заходили в помещение роты, хватали тетрадки и строем шли в классы. На занятиях свободы было больше — можно задавать вопросы, поворачивать голову и что-то записывать. На столах можно было прочесть различные начертания курсантов многих поколений. В них фиксировались личные обиды, некоторые рекомендации, а также сообщалось о количестве компотов, оставшихся до окончания учёбы.

Некоторое однообразие занятий и постоянная усталость вызывали дремоту и даже сон во время лекций. Среди нас выделялся курсант Мельман, который, находясь во сне, всегда правильно отвечал на неожиданные вопросы преподавателей и даже замечал некоторые ошибки изложения. Нашу сонливость очень эффектно умел ликвидировать майор Иванов, преподаватель химдела. Он своим громким голосом, используя необычные ударения и паузы, заставлял спящих курсантов вскакивать и быть посмешищем всего класса. Даже произнося слово «газы», он заставлял нас напрягаться и ожидать чего-то страшного. Он умел нас увлекать названиями веществ, которые были предназначены для уничтожения всего живого и на произношение которых уходило около минуты.

Учился я средне, но с удовольствием. Из-за плохого слуха хуже всего мне давалась морзянка, тренировке которой уделялось много времени в специальных классах. К концу обучения я принимал и передавал около девяноста знаков в минуту, что соответствовало тогдашним требованиям преподавателей.

После шести часов занятий — обед и час отдыха. Затем строевая или лыжная подготовка. Перед ужином ещё два часа занятий. День заканчивался самоподготовкой и личным временем. Перед «отбоем» в роте проходила вечерняя поверка. И так каждый день. Первое время курсантский режим в училище казался сплошным наказанием, но постепенно мы к нему привыкли, и у нас появилась какая-то гордость, связанная с военной профессией.

Наша парадно-выходная форма отличалась хорошим пошивом, большим количеством блестящих пуговиц, красивыми петлицами и хромовыми сапогами. По многим показателям училище было передовым: лучшая строевая выправка, лучшие гимнасты, бегуны, боксёры, во главе с Николаем Королёвым, абсолютным чемпионом СССР в тяжёлом весе.

1 Мая 1941 года после парада на Красной площади я был дома в увольнении. (Мог ли я тогда подумать, что доведётся участвовать в Параде Победы 1945 года?)

Навестил в Долгопрудном друзей и подруг, многие учились уже в институтах, а некоторые служили в армии. День был тёплый, я блестел сапогами и пуговицами, исправно козырял командирам и радовался жизни, которая становилась всё более интересной и привлекательной с каждым прожитым днём.

Летом вся учёба проходила в лагере. Гарнизонные наряды, частые тревоги, уборка территории от шишек и мусора делали службу немного нудной. Самым неприятным было то, что нас из училища должны выпустить сержантами с двумя треугольниками — армия переходила на срочную службу. Как нам объясняли, этого требовала международная обстановка.

И вместо красных кубарей,

Гласил приказ суровый,

Получишь пару секелей…

И к ним — сапог кирзовый.