Жизнь примечательных людей. Книга вторая

Вадим Нестеров, 2019

Они были. Кого-то помнят, кого-то забыли. Исторические миниатюры о людях, хороших и не очень. Но обязательно реальных. Новые очерки добавляются два-три раза в неделю. Иллюстрация на обложке Ильи Комарова, используется с разрешения автора. Но только в одном очерке и не мою. Сам я ею не пользуюсь. Содержит нецензурную брань.

Глава 15. Группа"Ласковый май"как зеркало СССР

Группа «Ласковый май» оказалась зеркалом.

В ней, как в капле, отразился весь тогдашний мир, раскинувшийся, как знал каждый, на одной шестой земной суши.

Иногда мне хочется, чтобы об этом все-таки сделали фильм. Фильм о трагедии страны, увиденной через трагедию группы, ставшей последней любовью Советского Союза.

Запараллеленная символичность страны и группы иногда просто пугает.

Оренбургский интернат № 2, где началась эта история, как и поздний Советский Союз, сочетал, казалось бы, несочетаемое.

Заботу о людях и полное равнодушие к ним, физическую сытость и отчаянный духовный и эмоциональный голод, веру в светлое будущее и все более скотинящееся настоящее.

Будущий автор всех хитов группы Сергей Кузнецов честно признается, что он, зацикленный на музыке и попивающий дембель, устроился работать в детдом только потому, что руководство интерната недавно закупило музыкальной аппаратуры на 20 тысяч рублей. Это тогдашних советских рублей! Но зарплата у киномеханика и музыкального руководителя была 80 целковых.

Да, детдомовец Юра Шатунов целыми днями пропадал в прекрасно оборудованных секциях картинга и хоккея, а в постсоветских детских домах не факт, что кормили досыта. Но нравы в советском интернате были куда суровее современных. Достаточно сказать, что переведенная в интернат № 2 бывшая заведующая акбулакским интернатом Валентина Тазикенова взяла с собой несколько старшеклассников — ставить в Оренбурге на место тамошний зарывающийся молодняк. Понятно, какими методами.

Если бы не один из этих «преторианцев», кстати, никакого «Ласкового мая» не было бы.

Один из переведенных, Слава Пономарев, и рассказал за бутылкой Кузнецову, что в Акбулаке есть парнишка Юра с классным голосом. Маявшийся без солиста руководитель ансамбля добился перевода, и воспитанник Шатунов оказался в Оренбурге.

Я не буду подробно пересказывать всю историю группы — она довольна известна. Да, были первые выступления на оренбургских дискотеках, полукустарная запись альбома группы «Ласковый май», продажа его в привокзальный киоск за 30 рублей, разошедшиеся по всей области записи, случайно попавшие в руки Андрея Разина, администратора первой в Союзе хозрасчетной студии популярной музыки «Рекорд» под управлением Юрия Чернавского.

Была поездка Разина в Оренбург, заманчивое предложение о раскрутке, переезд в Москву Кузнецова, фактическое похищение Шатунова (фиктивный перевод в московскую школу-интернат № 24 ему оформили задним числом и не вполне законными методами).

Была запись альбома уже на профессиональной аппаратуре, перетягивание в Москву, по настоянию Кузнецова, других оренбургских пацанов из группы. И сразу — с корабля на бал, с поезда на сцену. Первое приглашение на гастроли пришло из Алма-Аты, и там 20 сентября 1988 года начался звездный путь «Ласкового мая».

Взлетели на Олимп тоже без помех — практически вертикально.

Казалось бы — вот она, вечная как мир история Золушки, есть ли что-нибудь оптимистичнее и радостнее? А я вспоминаю интервью выросших участников «Ласкового мая», данные в период забвения группы — они тогда много порассказали…

Я не буду повторять всю эту грязь, но поверьте — после прочтения не возникает вопросов, откуда взялись все эти многочисленные свары, бесконечные скандальные уходы, суды, предательства недавних друзей и тоскливая злоба бывших коллег. И это я еще не говорю о самых мерзких вещах, вроде педофилии, тем более что здесь все, как вы понимаете, большей частью на уровне слухов.

И никак не выскочит из головы грубоватая фраза — поманили красивой жизнью и поимели.

Это не про участников «Ласкового мая». Это про нас всех, живших в то время великих надежд и невиданных карьер, время видеосалонов, китайских пуховиков, кооперативов, «Ламбады», программы «Взгляд», рэкетиров, рассекреченных писателей в толстых журналах и растерянных милиционеров с пустой кобурой.

Чем мы, по большому счету, все — от академика до дворника — отличались тогда от этих наивных детдомовских пацанов? Нам тоже обрыдло жить в серой скучной сытости, мы тоже хотели чего-то яркого и светлого.

Мы все кричали «так жить нельзя», мы все были убеждены — будущее светло и прекрасно, стоит лишь отряхнуть прах с наших ног. Пусть сейчас плохо, пусть нет законов, и бесы пляшут уже не таясь — дальше обязательно все будет хорошо, надо лишь потерпеть. Это не «Ласковый май» пел, это время манило нас блестками курточки Юры Шатунова.

Время, время… И мы в этом времени — наивные и алчные, растерянные и безжалостные, сентиментальные и предельно прагматичные, верящие в себя и не верившие никому.

Осознание смысла поговорки «на чужом пиру похмелье» пришло позже.

Время горевших глаз закончилось, наступило время, когда глаза у людей были либо собачьи, просительные, либо рыбьи, безразличные.

Время «Ласкового мая» истекло.

Сергей Серков рассказывал: «После развала «Мая» меня накрыл жуткий депрессняк, как, собственно, и всех ребят. Мы с клавишником Сашкой Прико страшно бухали. Одно время подрабатывали в гостинице «Славянская» грузчиками. Потом я торговал часами. На выпивку хватало. Период запоя растянулся на шесть лет».

Разин и Кузнецов тогда привезли из Оренбурга шестерых пацанов: барабанщик Сергей Серков, клавишник Александр Прико, Игорь Игошин, Миша Сухомлинов, Юра Шатунов, Костя Пахомов.

Сергей Серков про себя рассказал выше. Саша Прико устроился в фирму по торговле недвижимостью, потом торговал в ларьке на ВДНХ, женился на бывшей фанатке группы, уехал на ее родину в Нижний Тагил. По словам Кузнецова, продолжает пить: «Честно говоря, мне его жалко. Я сам алкоголик. Я это полностью признаю. Но жить в постоянном запое три года — это уже слишком».

Басист Игорь Игошин ушел в армию, вернувшись, узнал, что девушка, обещавшая ждать, собралась замуж, на свадьбе подрался с друзьями жениха, вернулся домой и бросился с четвертого этажа. Тело обнаружили 29 февраля 1992 года на козырьке дома. Еще один «клавишник», Миша Сухомлинов, на клавишах играть так и не научился, но зато проявил недюжинный талант в бизнесе. Он, в отличие от других, очень удачно распорядился заработанными на концертах деньгами, преуспевал, в 18 лет купил «Кадиллак»…

Его застрелили 29 сентября 1993 года прямо у подъезда Шатунова на Кантемировской улице, похоронен на Домодедовском кладбище.

Про Юру Шатунова все известно, но даже он, неожиданно разоткровенничавшись, как-то признался: «Если все время ностальгировать, можно с ума сойти, я это понял по себе. Я вспоминаю то время редко и, честно говоря, с большой неохотой. Название «Ласковый май» несет в себе целый груз дерьма».

Пожалуй, разумнее всех поступил второй солист первого состава группы Костя Пахомов.

Он, в отличие от других, вырос не в интернате, а в благополучной семье и со школьных лет отличался разумностью и целеустремленностью. Похоже, едва ли не единственному, ему бешеный успех не «сорвал крышу». После ухода из группы Пахомов снялся в главной роли в фильме Виталия Макарова «Влюблённый манекен», в начале 1992 года записал свой второй альбом «Мне хочется надеяться». Понял, что на эстраде успех повторить не удастся, и в конце 1992 года ушел со сцены, перестал появляться на тусовках и давать интервью. Исчез. По слухам, ныне счастливо живет обычной жизнью, начисто вычеркнув «Ласковый май» из памяти и биографии. Найти его не удается ни поклонникам, ни журналистам.

Хотя все равно вспоминает, наверное. Как их забудешь, эти несколько ярких лет?

Мы, как выяснилось, не забыли тоже, хоть и больше четверти века прошло. Похмелье выветрилось, чувство гадливости поутихло, реакция отторжения прошла.

Мы вспомнили это время. Потому что, несмотря ни на что, эти несколько лет были очень яркими.

А это, как выяснилось, так редко бывает…

Шатунов опять собирает многотысячные залы, и все эти тысячи людей среднего возраста умиленно поют: «Белые розы, белые розы…».

Не песням умиляемся — прошлому своему. Которое лучше всего описывается в песне про другие белые цветы:

«Боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда…».