Жизнь-море. Волны-воспоминания

Вадим Огородников

В данном сборнике собраны главы и рассказы из моих книг, ранее изданных. Они затрагивают главное чувство человечества – ЛЮБОВЬ. Эти, здесь описанные любовные истории, в основном, происходили в среде военнослужащих всех рангов. Период событий – после окончания Великой Отечественной войны и до начала двадцатого столетия Нашей Эры. Вымысла и фантазий я в своих произведениях не допускал. Все правда, и автор тому свидетель. Автору давно минуло 90 лет. Бывший офицер Советских Вооруженных сил. Книга содержит нецензурную брань.

Босяк

Сто третий танково-самоходный полк был сформирован и дислоцировался на Лысой горе (ранее стоял в поселке Мирополь)

И в 1955 году был переведен на скадрированный состав. Это, когда есть полный состав командования, вооружения на складах, и техника в законсервированном состоянии. Солдат состояло в штате только механики — водители, в основном сверхсрочнослужащие. В состав полка входило два танковых батальона и один самоходный. Батальоны трехротного соства.

Заместителем командира полка по политической части был подполковник, из Бердичевских, местных Симонович. Небольшого роста, красивый, с кучерявой шевелюрой, черноглазый и чернобровый. «И на вид почти здоровый».

В самом начале подъема на Лысую гору, там, где встречаются три дороги из города: ул. Махновская, ул. Котовского и Фрунзе, и там, где стоят два «непроходимых» (мимо них не проходили, идя на обед или с работы в конце дня) чипка, или забегаловки, или «рыгаловки» или «Голубых Дуная», на местном диалекте, прямо напротив начинающегося подъема на гору немецкими военнопленными был построен «Рейхстаг». Трехэтажный жилой дом для офицерского состава вместимостью шестьдесят семейств. На каждом этаже было двадцать комнат для жилья, две кухни по десять газовых конфорок, и десять столиков, которые устанавливались каждой семьей рядом со своей конфоркой. И, никаких удобств! На кухнях помещались для каждой семьи индивидуальные наливные рукомойники и индивидуальные тазы для умывания. Вот это была атмосфера!

Общественные туалеты были во дворе, мужской и женский, каждый на десять дырок, все рядом, двери в эти сказать с позволения туалеты, были всегда оборваны. Воду все жители носили из колонок, тоже рядом с домом. А бетонированные мусорные ящики имели внизу отверстия для вытекания жидкости, выливаемой из помойных ведер. Эти жидкие отходы свободно растекались по рельефу, текли вдоль дороги, и за два километра можно было найти жилище привилегированной части офицерского состава. По запаху и этой речке говнотечке.

На кухнях с утра до вечера шла непрекращающаяся конференция жен. Обсуждалось все, от меню дорогому мужу и его половой потенции, до состояния гардероба каждой и цен на рынке. Жены вынуждены были находиться весь день вместе, на кухне, где готовилась еда, и производилась стирка белья в цинковых корытах. И было удобно выглянуть в коридор, трехметровой ширины, где носились десятки шумных детей. Стоял невообразимый шум и хлопали двери.

Эти квартиры получали только счастливчики или приближенные к командованию дивизии и полков.

В каждой семье считалось вполне нормальным держать у входа внутри комнаты ведро с крышкой для ночных испражнений. Наиболее кокетливые хозяйки прикрывали эти ведра ширмами, делали закуток, при помощи стены и платяного шкафа. И незабываемая картина, когда утром, майоры и подполковники бежали во дворовые уборные с ведром экскрементов семьи в ведре. Отцы семейств. Таковы были условия жизни элиты танковых частей — победителей в Великой Отечественной войне. Симонович со своей красавицей — женой имел комнату на втором этаже «Рейхстага». Детей у них на было. Забот у Любки было только накормить своего «тюфяка», как она его называла, да часами сидеть перед зеркалом и заниматься прическами и гримировкой своего лица. Как женщины говорили: «у Любки морда гладкая, ну, что твоя жопа у ребенка».

Симонович приходил домой всегда в восьмом часу вечера, ужинал и шел с женой на прогулку по центру Бердичева, надо сказать, что это была его основная супружеская обязанность, на все остальное его уже не хватало, хотя семейное счастье этим фактом не омрачалось. Любка с ним отдыхала от былой бурной жизни и тех времен, когда ее прелести в действующей армии были нарасхват. Ведь, служа медицинской сестрой, она взяла на себя обязанность проводить «реабилитацию» выздоравливающим.

Офицеры тех времен не отличались высоким интеллектом, многие выросли до своих званий за счет личной храбрости в боях Второй Мировой войны, да за счет того, что старших командиров тоже убивали, и на их место надо было назначать опытных и знающих людей данного подразделения или части. Солдаты тоже тяжело привыкали к людям со стороны. И это учитывалось в кадровой политике. И сейчас, многие старшие лейтенанты и капитаны в пятидесятых годах были в званиях, полученных еще во время войны.

Еще служили солдаты, которые захватили часть боевых действий, и это были самые лучшие солдаты. Они не нуждались в так называемой боевой подготовке, и любую поверку готовы были сдать на отлично. Почти все сверхсрочнослужащие прошли путь отступления Красной Армии в войне и победы, вплоть до Берлина. В те времена каждый, кто выслужил свой конституционный срок, и не увольнялся по условиям продления службы за счет международной обстановки мог перейти на сверхсрочную службу. Многие, которые решили жениться на Бердичевских красавицах и околобердичевских невестах, остались в армии до конца своих трудовых дней. Остальных, тысячи безропотно ждали демобилизации. Жить в мирное время было хорошо, не стреляли, не убивали. Была надежда на гражданскую счастливую жизнь.

Прибыл на должность ротного в первую самоходную роту капитан, по фамилии Босяк. Боевой офицер, многократно награжденный орденами и медалями. Интересный мужик во всех отношениях. Его рост вызывал сомнение, что он сможет втиснуться в танковую башню. Втискивался. Около двух метров, широк в плечах, а каждая рука могла сжать солдатскую булку хлеба или набрать с лопату сыпучих грузов. Знаний, особенно в артиллерии у него не было никаких, стреляющим с подготовкой данных, он быть не мог, хотя, практические навыки в работе старшим на батарее у него были уникальные. Солдаты к нему прониклись уважением сразу, без интервала на прием должности. Всю теоретическую часть обучения солдат и офицеров и ведение канцелярских дел он в первый же день распределил между ротными офицерами, оставив для себя лишь надзорные функции. Его требования к взводным и зампотеху были единственные: соблюдать распорядок дня, установленный в части. Во-время приходить на службу, во-время становиться в строй, а в-течение дня можно было читать газеты, художественную литературу, играть в карты или отлучаться в дом офицеров и сгонять партию в биллиард. За какой-то месяц все втянулись в соответствующий режим, и выполнять эти требования оказалось совсем не трудно. Рядовой состав был дружен и исполнителен.

Распорядок дня был такой, что, прозанимавшись физической подготовкой на «Индийском часе» можно было прерваться на часа полтора на туалет и завтрак, потом работали до двух, с двух до пяти — официальный обеденный перерыв.

Многие офицеры, особенно низшего звена и холостяки жили на частных квартирах и успевали за эти два часа сбегать домой, пообедать, минут сорок вздремнуть, но в семнадцать ноль-ноль на построении должны были все стоять на местах, определенных уставом.

Ротный Босяк не явился на построение. Взводным этот факт удалось скрыть от батальонного командования. На следующий день, воскресенье, все по плану, Босяка никто не хватился. Тогда еще суббота была рабочей и без сокращения в рабочих часах. И никто не мог подумать, что командир роты оказался в щекотливом положении. О его нахождении знал один офицер полка. Заместитель по политической части подполковник Симонович. Босяк был весь обеденный перерыв и далее у его жены. Старая любовь не ржавеет. Любка и вечером не пустила мужа домой. Он стоял под дверью, а из-за тонкой филенчатой двери доносились крики его жены, стенания и громкие признания в вечной любви. И кому? Жорке Босяку, которого она уже не надеялась встретить, с которым не виделась около десяти лет и которому поклялась в вечной любви там, в полевом госпитале, в сорок четвертом году.

Они совокуплялись яростно. Можно было подумать, что это у них в первый и последний раз, и они знают, что последний. У двери кроме мужа собрались наиболее любопытные соседки, самые смелые давали советы Симоновичу, а некоторые не стеснялись рекомендовать свои любовные фантазии через дверь Любке и Босяку. Как они встретились осталось загадкой для всех, но, что Любка сразу после ухода мужа с обеда пошла в магазин и через десяток минут вернулась с Босяком, видели многие. А дальше, без пауз и передышки — сплошной любовный экстаз, и стоны, которые с удовольствием фиксировались ушами соседок. Многие завидовали ее бабьему счастью. Так и признавались. Во многих семьях в эту ночь стоял шум, разбирательство своей, во многом не удавшейся, или удавшейся не в такой мере сексуальной жизни. А пример визжал и вскрикивал.

Симонович стоял в коридоре и повторял: «как это можно, как это можно, ах ее жалко, ах, ее жалко…» В это время из-за тонкой двери неслось: « Оййй, люблю навсегда, оййй, как хорошо, оййй, какое счастье, от счастья хочу умереть!»…

Появились соседские мужчины, начали политработника успокаивать, некоторые предложили переночевать у них, в соседних квартирах, кто-то ехидно предложил ему почитать доклад Хрущева на последнем съезде ВКП (б), все-таки полковой политик, но появился один, который предложил проводить подполковника к его родственникам, живущим в своем доме поблизости, на улице Фрунзе. Симонович с радостью и облегчением согласился.

Любка выходила из своей комнаты уже поздно ночью, когда дом спал. Сходила по воду, по нужде, нагрела чайник, приготовила немудрящую закуску, и закрылась со своим Босяком на все воскресенье до понедельника.

А бедный муж, как только забрезжил рассвет, в воскресенье, был у своих дверей, которые ему никто не открыл. За сутки он появлялся много раз, но на его мольбы и просьбы встретиться и объясниться, никто не открывал.

Люди видели, как капитан Жорка в пятом чау понедельника бодрым шагом прошагал в сторону Лысой горы. Чисто выбритый, наглаженный. Он участвовал в «Индийском часе» вместе с ротными офицерами, победил всех подчиненных на полосе препятствий, а перед разводом пришел в кабинет командира полка. Никто не знает, о чем был разговор у полкового командира с Босяком. Полковой развод проводил начальник штаба, престарелый пьяница подполковник Баландин. Симонович был в строю. В строю роты отсутствовал капитан Босяк.

Умнейший командир полка, полковник Федерякин, возглавлял армейскую разведку во время войны, решил все проблемы телефонным звонком командующему армией генерал — лейтенанту Лелюшенко, своему бывшему непосредственному командиру и однополчанину военных времен.

Это был последний день Симоновича в полку, уже к обеду он убыл в распоряжение политотдела 8-й танковой армии. Его вещи Любка собрала без его участия их привезли на «Виллисе» начальника штаба. И с почетом провезли бывшего замполита по передней линейке в направлении ж.д. вокзала.

Квартирный и семейный вопросы бывшего холостяка капитана Босяк были решены одним махом. Босяк переселился с частной квартиры в комнату, выделенную семье замполита полка. И жили они долго и счастливо. Уже через три года у Босяка было двое деток и планировался третий. И ходили о их любви добрые сплетни далеко за пределами Рейхстага. Им завидовали.