Сады пяти стремлений

Вадим Панов, 2023

Во время перехода через Пустоту, всё пошло не по плану: планета, на которую шёл «Пытливый амуш», исчезла, а цеппель оказался в идеальном шторме. Пустота ударила и по кораблю, и по команде, а когда путешественники очнулись, то нашли себя на неизвестной планете. Но на корабле себя нашли не все… И пока «Пытливый амуш» рыскал над океаном в поисках континента, Помпилио, Бабарский и алхимик Мерса оказались в роскошных Садах Траймонго, за обладание которыми вот-вот разразится большая война. И это не единственная грозящая им неприятность…

Глава 2

в которой Помпилио и Мерса знакомятся с властями, Бабарский — с достопримечательностями, «Пытливый амуш» добирается до континента, Дорофеев проявляет уважение, Аурелия объясняет происходящее, Наамар повышает ставки, а Радбуду приходит козырная карта

Открывшаяся картина не заставила путешественников замереть от изумления, не вызвала ошеломления, как невероятные виды Трио Неизвестности, но произвела сильное впечатление.

Появившийся континент занял сразу весь горизонт и рос постепенно, по мере приближения шхуны, пока не превратился в отвесный скалистый берег, поднимающийся на сто пятьдесят метров — так уверяли рыбаки, и Помпилио не видел причин им не верить — над уровнем моря. Континент представлял собой гигантское плато. И никакой «подошвы» внизу, никакой, даже малюсенькой, береговой линии — тёмно-коричневые скалы вырастали из воды и стремились вертикально вверх, к небу, формируя ещё одну, и тоже идеально ровную, линию горизонта… Нет, не идеально. Будь скалы безжизненными, «верхний» горизонт получился бы ровным, но его линию нарушали густо растущие деревья, заросли которых прерывались то полями, то постройками.

— Видимо, там расположены те самые Сады, о которых говорили рыбаки, — предположил Мерса.

— Скалистое плато, а наверху — плодородная почва? — зачем-то уточнил Бабарский.

— Да.

— Интересное географическое строение, — подал голос дер Даген Тур.

— Как думаете, мессер, весь континент расположен на плато?

— Разумеется, ИХ, в противном случае аборигены устроили бы порт в более удобном месте. А они вынуждены цепляться к скалам.

— Может, там есть естественный спуск? Или они его пробили?

— Посмотрим.

— Рыбаки сказали: сначала Море, потом Сады, потом — Небо, — припомнил Мерса. — Не получится ли так, что нас ждёт ещё одна ступенька?

— Плато на плато?

— Да, мессер.

— Это будет красиво, — подумав, а точнее — представив, высказался Помпилио. — Надеюсь, ты прав, Мерса, и нас ждёт ещё одно удивительное зрелище.

— Полагаете, мы доберёмся до местного Неба? — осторожно спросил алхимик.

— Не будем же мы всё время сидеть на лодке? Или в порту. Который они сами называют Вонючим.

— Удовольствие, надо полагать, сомнительное, — вернулся в разговор Бабарский. — К тому же у меня от кошмарного здешнего воздуха делается избыток соли на ногтях — последствия вистурианского защемления.

Только ИХ, вечно ищущий, а главное — находящий — у себя симптомы самых экзотических заболеваний, мог назвать вредным свежий морской воздух.

— А Хасина, как на зло, далеко, — хмыкнул Мерса.

Медикус с удовольствием скармливал мнительному суперкарго экспериментальные препараты, часто предназначенные для лечения болезней с совсем иными симптомами, разумно полагая, что «доброму коню всё в прок». «Добрый конь» иногда ругался на последствия, но послушно съедал всё, что давали, пытаясь вылечиться от всего сразу.

— Ничего, у меня есть запас таблеток на все случаи жизни, — ответил Бабарский, хлопнув по сумке. И перевёл взгляд на дер Даген Тура: — Как думаете, мессер, здесь много портов?

— Плато не позволило им как следует развить морское судоходство. Если континент достаточно велик, жизнь аборигенов сосредоточена на нём, и в лучшем случае они только-только задумываются о больших морских экспедициях.

— Раньше в них не было смысла?

— Да, ИХ, — раньше в них не было смысла, — подтвердил Помпилио. — И не забывай о высоте плато, которое служит серьёзной преградой для развития портов. — Он помолчал, однако решил, что высказался недостаточно полно и продолжил: — Как показывает опыт всех цивилизаций, созданных беглецами от Белого Мора и другими переселенцами, например Эпохи Инезирской династии, исследования других континентов начинают по одной из трёх причин… Или по всем сразу. Первая — открытие и захват новых земель, но если обитатели Траймонго не испытывали недостатка в пространстве, эта причина отпадает. Точнее, отодвигается. Вторая — развитие торговли, но если экономическая жизнь сосредоточена на одном континенте и они сумели создать на нём хорошую дорожную сеть, то и эта причина перестаёт играть значимую роль — дешевле и проще выстроить сухопутную логистику. Третья причина — поиск необходимых ресурсов, но если всё нужное и в достаточном количестве есть, то…

— Море не нужно.

— Море не нужно.

— Но в Море они вышли, — обронил Мерса.

— Люди любознательны, — пожал плечами дер Даген Тур. — К тому же в какой-то момент появляются лишние ресурсы, которые разумный правитель может вложить в стратегические проекты, заложив фундамент на перспективу. Не удивлюсь, если они начали пробивать удобный спуск к морю, но или работы ведутся неспешно, или начаты не так давно.

— То есть в море они вышли недавно и из любопытства?

— Полагаю, да.

Некоторое время путешественники молчали, разглядывая то скальную стену — капитан вёл шхуну примерно в двух лигах от неё, но впечатление от соседства с колоссальным плато не исчезало, скорее усиливалось; то попадающиеся навстречу судёнышки — тоже рыболовецкие, самого разного размера. Их присутствие показывало, что порт рядом, и Бабарский негромко поинтересовался:

— Мессер, что вы думаете о наших добрых спутниках?

Слова казались совершенно невинными, однако вопрос заставил Мерсу вздрогнуть: тон суперкарго не оставлял сомнений в том, что он имеет в виду. ИХ был опытным разведчиком и знал, на что иногда приходится идти ради выживания. Алхимику тоже приходилось принимать участие в опасных приключениях, однако он считал — и будучи Энди, и будучи Олли, что на крайние меры следует идти исключительно в крайних случаях, и очень обрадовался, услышав рассудительный ответ Помпилио:

— Мы ничего не можем с ними сделать.

— Они сдадут нас властям.

— Я знаю. — Дер Даген Тур был куда жёстче Бабарского, в этом смысле их даже сравнивать было нелепо, реши он, что дело того требует — устранил бы всех пятерых рыбаков без сомнений и колебаний. И через десять минут даже не вспомнил бы, что кроме его самого и офицеров «Амуша» на судне был кто-то ещё. Однако сейчас он был скован некоторыми обязательствами. И резонами. — Во-первых, я дал слово, — напомнил Помпилио, заставив Бабарского слегка смутиться. — Во-вторых, местные знают шхуну, знают, кто на ней ходит, и если мы явимся в порт без спутников, обязательно возникнет вопрос: где команда? И у нас будет ещё больше неприятностей.

Не то чтобы это запрещалось, но убийство аборигенов считалось не самым лучшим началом исследования новой планеты и налаживания добрых отношений с её обитателями.

— Согласен, мессер, — кивнул ИХ. — Но что будем делать? Вряд ли встреча с властями получится тёплой. Во всяком случае, сразу.

— Я возьму Мерсу и буду импровизировать, — медленно произнёс дер Даген Тур, глядя Бабарскому в глаза. — А ты — смотреть, как тут и что.

Суперкарго улыбнулся:

— Я понял, мессер.

— Справишься?

— Не в первый раз. — Разведка чужой территории считалась делом опасным и трудным, однако ИХ обожал знакомиться с новыми мирами «изнутри» и делал это блестяще. — Задача?

— Осмотреться, собрать сведения о состоянии местных дел, при необходимости оказать поддержку.

— Связь?

— Никакой связи. Ты сам поймёшь, когда нужно будет появиться. Или я тебя призову.

— Да, мессер.

— Извините… э-эээ… мне весьма неловко, но я, простите, ничего не понял. — Мерса снял очки, протёр их наконец-то высохшим платком и вернул на нос. — Извините.

Многочисленные извинения и вернувшаяся в речь «э-эээ» чётко указывали на то, что Энди сменил Олли, а значит, с алхимиком станет чуть больше проблем, чем обычно.

— Это нормально, что не понимаешь, — улыбнулся дер Даген Тур. — Ты остаёшься со мной и будешь делать то, что я скажу. Или то, что делаю я.

— А если… извините, нас с вами разделят? Мне нужно будет молчать? Не отвечать ни на какие вопросы?

Мерса готов был молчать сколько угодно, хоть под страхом пыток, хоть под ними, но, будучи человеком точных наук, стремился прояснить ситуацию, пока это было возможно. ИХ и дер Даген Тур переглянулись, одновременно подумав, что алхимик поднял правильный вопрос, и Помпилио прищурился:

— Нам действительно стоит выработать единую легенду и придерживаться её.

— Да, мессер, — согласился Бабарский. — Причём лучше сделать легенду достаточно доброжелательной, чтобы запугать местных не больше необходимого и при этом внушить им определённый оптимизм.

— Простите, но что означает… э-эээ… «запугать не больше необходимого».

— Какой ты любопытный, — всплеснул маленькими ручками ИХ. — А по виду не скажешь.

— Я просто хочу… э-эээ… разобраться. Извините.

Бабарский посмотрел на Помпилио, тот едва заметно кивнул, показав, что сам ничего объяснять не намерен, и суперкарго развил тему:

— Местные должны понимать, что мы — хорошие, добрые люди, прилетевшие к ним с безупречно чистыми намерениями. Но при этом им следует дать понять, что если они нас хоть пальцем тронут, то следом явятся наши друзья, которые тоже хорошие, но не такие добрые, как мы, и порубят обидчиков на вегетарианский салат.

— Вегетарианский? — удивился алхимик, поскольку речь шла о живых существах.

— Мясо порубят так мелко, что его вкус не будет чувствоваться, — объяснил ИХ.

— А-ааа…

— Но при этом мы должны будем объяснить это так, чтобы местные не перепугались и не расстреляли нас сразу, потому что всё равно пропадать.

Объяснения Бабарского слегка прояснили ситуацию, но именно слегка, и алхимик обратился к Помпилио:

— Мессер?

— В целом — всё сказано верно, — ответил дер Даген Тур. — Поэтому наша легенда будет такой: мы — мирные исследователи и разведчики. Мы получили приказ отправиться на недавно обнаруженную планету, пересекли Пустоту, однако выход из неё получился нештатным, и в настоящее время мы не знаем, ни где наш цеппель, ни как нам удалось его покинуть. И как вообще оказались в воде. По сути, всё перечисленное — правда, поэтому легенду никто не забудет. — Короткая пауза. — Мерса, ты — алхимик Астрологического флота. Я… гм… — Помпилио на мгновение задумался. Он не хотел рассказывать местным властям, что является представителем одного из древнейших адигенских родов Герметикона. Во всяком случае, сразу. Если потребуется — скажет, но не ранее. — Допустим, я — руководитель научной части экспедиции. Бабарский, ты — суперкарго. Надеюсь, тебе самому об этом говорить не придётся, а мы с Мерсой скажем, что ты запаниковал и потому сбежал.

— А ты сбежишь? — удивился алхимик.

— Ты ведь слышал, что мне велено тут осмотреться.

— Не слышал.

— Ну, значит, только что услышал, — рассмеялся ИХ и тут же вновь стал серьёзным: — Мессер, позволите уточнение?

— Разумеется.

— У меня есть некоторые сомнения, что, после того как вы отправили за борт четверых рыбаков и пообещали освежевать пятого, мы сумеем убедить местные власти в том, что вы — учёный.

— Я видел разных учёных, — заметил Помпилио, припоминая друзей из Астрологического флота, перешедших в него из Воздушного флота своих дарств.

— Не сомневаюсь, мессер.

И они одновременно посмотрели на Мерсу. Мерса покраснел и поправил очки:

— Извините?

— Гм… пожалуй, — вынужден был признать дер Даген Тур.

— Пожалуй, что? — уточнил алхимик. Но вновь остался без ответа.

— Возможно, вы — представитель торговой корпорации? — выдал свою версию Бабарский.

— Или помощник капитана по безопасности?

— Да, мессер, эта идея кажется наиболее удачной.

Несколько мгновений Помпилио смотрел на скальную стену, словно пробуя свою личную легенду на вкус, затем посмотрел на Мерсу.

— Я не забуду, мессер, — пообещал алхимик.

— Хорошо. Передай капитану, что я хочу его видеть. — И дождавшись, когда Мерса отойдёт на несколько шагов, тихо сказал: — Когда появится «Пытливый амуш» — направляйся к нему. Им ты будешь полезнее, чем мне.

— Вы уверены, мессер? — поднял брови ИХ.

— Разумеется, — ответил Помпилио чуть удивлённо. — Я справлюсь и за Мерсой присмотрю, а вот цеппель покажется аборигенам ценным призом. При этом на борту нет ни меня, ни тебя, только Базза, и будет хорошо, если кто-то, уже освоившийся на земле, подскажет ему что к чему.

— Да, мессер.

— Я на тебя полагаюсь, ИХ.

— Спасибо, мессер. — Суперкарго машинально провёл рукой по сумке. — Но я… простите мои сомнения, мессер, но когда я спросил, уверены ли вы, то имел в виду ещё и то…

— «Амуш» на Траймонго, ИХ, в этом нет сомнений. Они придут, Добрый Маркус нас не оставит, — негромко, но очень твёрдо произнёс дер Даген Тур. — Они обязательно придут и будут нас искать. Не знаю, кто из нас первый выйдет с Баззой на связь, но мы будем точно знать, где находимся и что нужно делать.

Бабарский понял, что Помпилио гонит от себя сомнения в любом другом исходе, и не стал развивать тему. Тем более Мерса как раз подвёл капитана и внимание дер Даген Тура переключилось на него.

Но не сразу.

Долго, почти минуту, Помпилио смотрел встревоженному аборигену в глаза, после чего осведомился:

— Я щедро тебе заплатил?

— Более чем, мессер, — запинаясь ответил капитан.

— Думаю, за такую монету тебе пришлось бы работать месяц.

— Две недели.

Спорить дер Даген Тур не собирался. Повёл рукой, показывая, что в ответе не было необходимости, и осведомился:

— За сколько ты собираешься нас продать?

Если вопрос и вызвал у аборигена замешательство, он сумел никак его не проявить. И очень спокойно, настолько спокойно, что Помпилио одобрительно кивнул, ответил:

— Мы это обсуждаем.

— Боитесь, что вам не заплатят?

— Да, мессер.

— Добавлю от себя, что скорее всего ты окажешься в убытке.

А вот это заявление заставило капитана проявить чувства.

— Каким образом? — растерянно спросил он.

— У тебя отберут мою монету.

— Почему?

— Назовут уликой. — Дер Даген Тур едва заметно улыбнулся. А вот Бабарский улыбнулся широко, но прятать улыбку не стал, поскольку стоял за спиной аборигена. А улыбнулся потому, что не хуже Помпилио знал, как ловить простолюдинов на жадность.

— Вы о ней расскажете? — уныло спросил капитан.

— В общении с представителями власти я предпочитаю честность.

Улыбка Бабарского стала ещё шире, поскольку дер Даген Тур сам и был властью, и требовал честности от тех, кто общался с ним.

— Что же мне делать? — растерялся капитан, которому очень не хотелось расставаться с честно заработанным золотом.

И его восклицание показало, что предварительная работа проведена успешно и можно начинать диктовать условия. Помпилио продолжил говорить в прежней манере, а вот суперкарго стал серьёзным, поскольку понимал, что в требованиях будут отражены ближайшие планы их экспедиции.

— Как ты уже понял, я случайно оказался в ваших краях, не собираюсь задерживаться и не хочу, чтобы мне сильно мешали. Я готов расширить нашу договорённость, но, надеюсь, ты уже понял, что те, с кем я договариваюсь, обязаны держать слово.

— Я не поручусь за всех членов команды.

— Честно, — оценил Помпилио. И быстро, но очень внятно спросил: — Почему ты такой смелый?

— Вы не убили нас, когда на горизонте появился порт и стало ясно, куда вести шхуну, — ответил капитан. — Может, потому что держите слово, а может, потому что понимаете, что люди спросят, как получилось, что вы пришли на моём судне? Вы могли нас убить, но не убили, и мне неважно почему. Важно то, что с вами можно договариваться. И это придаёт мне смелости, мессер, но не дерзости.

— Хорошо. — Дер Даген Тур показал, что оценил и согласен с доводами капитана.

— Кроме того, в вас издалека видно чужаков: и по говору, и по одежде. И даже если я не донесу, вас задержат у подъёмника в Сады, а другой дороги из Моря в Сады нет — только подъёмник.

— А не из Вонючего рынка? — негромко уточнил Помпилио.

Капитан прекрасно понял, о чём его спрашивают.

— Я слышал о тропах, по которым можно подняться в Сады, но не знаю их — мне они без надобности. Единственное, что знаю — чтобы пройти по ним, нужна отличная подготовка, а ваши спутники, мессер, не кажутся атлетами.

Капитан сказал то, что видел, поэтому возражать никто не стал, даже Бабарский.

— А если честно, то, даже зная тропы, я бы вас на них не повёл — за такие фокусы меня точно отправят в тюрьму.

— Отвесные скалы не только затормозили развитие мореходства, но и мешают честной контрабанде, — вздохнул ИХ.

— Да, в Садах с нею проще, — машинально отозвался капитан, и Бабарский его слова запомнил.

— Как называются местные стражники? — вернулся в разговор Помпилио.

— Серифы, мессер.

— Я хочу, чтобы ты позвал серифа сразу, как только мы пришвартуемся, — размеренно произнёс дер Даген Тур, бросив быстрый взгляд на Бабарского. — И расскажи ему так, как было на самом деле: что нашёл нас в Море, попытался надавить, но получил отпор…

— Вы этого хотите? — Капитан был так удивлён, что позволил себе перебить Помпилио.

— Я оказался в ваших краях случайно, — повторил свою версию Помпилио. — Задерживаться не собираюсь, а значит, мне нужно договориться с вашими властями.

— Вы можете не рассказывать им о монете?

— Не расскажу, — пообещал дер Даген Тур. — Но моей монетой ты вряд ли сможешь расплатиться на Траймонго, поэтому я даю тебе слово, что, если ты честно выполнишь условия сделки, я прослежу, чтобы её выкупили у тебя за честную цену. Или просто наградили тебя.

— Вы очень добры, мессер.

— Я предпочитаю договариваться.

Капитан припомнил барахтающихся в воде подчинённых и мысленно согласился: да, так и есть, если этого странного воина, которого спутники называют «мессером» и явно глубоко уважают, не трогать — с ним вполне можно уживаться.

— С кем я должен договариваться здесь?

— Судя по тому, что я вижу, вам нужно говорить с сенатором, — подумав, ответил капитан.

— Он здесь главный?

— Да, мессер.

— Насколько тяжело до него добраться?

— Простые серифы вряд вас отведут. К тому же сенатор живёт в столице и нечасто балует нас своими визитами. К счастью.

— Как много понадобится времени, чтобы ему рассказали обо мне?

— Если вы сумеете сильно удивить серифов и местные власти, сенатору доложат незамедлительно, — рассказал капитан. — У нас есть радио.

— Почему у тебя его нет?

— Дорого.

— Я так и думал.

Вопросы у дер Даген Тура не закончились, однако рулевой закричал:

— Рынок прямо по курсу!

И Помпилио повернул голову в указанном направлении.

В этом месте стена береговой линии изгибалась, образуя довольно большой залив, защищающий суда от штормов и высокой волны. Берега здесь тоже не было — его заменяли принайтованные к скалам понтоны, к которым и швартовались суда. Но самым интересным был не искусственный берег, не большая платформа подъёмника, связывающего Море с Садами, а мощный водопад, с грохотом низвергающийся в море с высоты плато. Возможно, он и стал причиной появления бухты — за миллионы лет вода подточила береговые скалы. А возможно, она появилась по странной прихоти Создателя.

— Что за река наверху?

— Стремление Мэя.

— Вы называете реки стремлениями? — уточнил Помпилио.

— Самые крупные, — объяснил капитан. И перечислил: — Стремление Мэя, Стремление Суно, Стремление Уло, Стремление Харо, Стремление Фага. Так же называются государства.

— Почему?

— Потому что Стремления — основа их.

— Любопытная концепция, — протянул дер Даген Тур. — И каждое Стремление заканчивается водопадом?

— Да.

— И у каждого водопада — бухта?

— Да, мессер, только у Стремления Мэя и Стремления Фага они самые большие. Как сами эти Стремления.

Бухта оказалась просторной и не пустовала. Справа от водопада располагались рыболовецкие судёнышки различного размера: от простеньких лодок до тридцатиметровых шхун и несколько довольно больших грузовых судов — редких представителей хилой морской торговли. Слева стояли яхты — местные богачи распробовали прелесть морских прогулок, и вооружённые катера, при виде которых Помпилио прищурился и повернулся к собеседнику:

— Зачем тут военные? Зачем вы их вообще строите? У вас война?

— У нас бывают войны, — не стал скрывать капитан. — И сейчас, похоже, назревает очередная.

— Большая?

— К сожалению. — Капитан вздохнул и мрачно посмотрел на катера. — Всё началось с того, что фага подмяли Харо. Формально Харо осталось самостоятельным, сенатор там, все дела, но теперь они делают так, как скажут фага. Такое поведение насторожило нашего Радбуда, и Мэя заключило союз с Суно. И теперь Союз и северян разделяет только Уло. Это мощное Стремление, но оно находится в самом центре континента и его могут превратить в поле боя.

— Почему до сих пор не превратили?

— Фага боится, что Уло займёт нашу сторону.

— Почему не занимает?

— Потому что в этом случае Наамар — это сенатор Фага — точно начнёт войну, ему просто некуда будет деваться, а Феодора этого не хочет. — Пауза. — Мы балансируем, но готовимся воевать. Поэтому Радбуд и приказал построить военные катера — на случай если Фага устроят какую-нибудь пакость на Море.

— Кажется, мы не вовремя, — вздохнул Мерса, который всё это время внимательно прислушивался к разговору.

— Может, и не вовремя, но мы уже здесь, — усмехнулся в ответ дер Даген Тур. И посмотрел на водопад. — Мы уже здесь…

* * *

«Удивительное строение континента, как я понял — единственного освоенного на Траймонго, поразило меня до глубины души. Никогда раньше мне не доводилось наблюдать ничего даже отдалённо похожего, и я в очередной раз восхитился удивительным разнообразием, которым балует нас природа. Или Создатель. Я не хочу спорить, кто из них придумал и воплотил в жизнь все эти чудесные, неповторимые планеты, которые мне довелось повидать, но, по моему мнению, подобное разнообразие есть признак Гения.

И Совершенства.

И сейчас я говорю о тех мирах, красота которых не нарушает законов физики. А если вспомнить Трио Неизвестности, то восхищение фантазией Гения достигает наивысшего предела.

Но я отвлёкся.

Из рассказов рыбаков стало понятно, что Сады — это и есть плато, то есть основная часть континента, которое пересекают пять очень больших рек, называемых Стремлениями. Ещё рыбаки рассказали, что рек и озёр в Садах великое множество и они образуют мощную водную структуру, омывающую плодородные земли. И мне не терпится всё это увидеть. Посмотреть на ещё одну планету, абсолютно не похожую на другие. Насладиться новой красотой. А ещё рыбаки рассказали о грандиозной горной системе, которая тянется вдоль всего континента с севера на юг и делит его на две неравные части: плодородную западную — Сады и пустыню на востоке. И там бы я тоже с удовольствием побывал.

Что же касается мессера, то он всё оставшееся время подробно расспрашивал капитана о политическом устройстве Траймонго и силах, здесь действующих… Интересно, чем это может закончиться для аборигенов? Если «Пытливый амуш» не появится, боюсь, ничем хорошим…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

* * *

Траймонго — это Сады.

Да, были богатейшие залежи полезных ископаемых, которыми славились горные рудники; да, была кристально чистая вода, а значит — жизнь, которую несли благословенные Стремления; но именно плодородные Сады с их великолепным климатом являлись лицом планеты. Сады занимали бо́льшую часть континента, в них жили подавляющее большинство людей и бурлила политическая жизнь. Здесь заключали союзы, нарушали договорённости и воевали по любому поводу, точнее… поводом становился даже малюсенький клочок земли, поскольку она в Садах имела особую ценность.

Что же касается Моря, оно никогда не играло на Траймонго значимой роли: ведь будучи совсем рядом, располагалось очень далеко и неудобно — из-за отвесной береговой линии по всему периметру континента. Лет триста назад тогдашние сенаторы Мэя и Суно договорились пробовать пробить скалу, чтобы сделать удобный порт, но вскоре выяснилось, что колоссальные затраты на строительство вряд ли себя оправдают, во всяком случае — быстро. Географическое расположение Стремлений, вытянутых с востока на запад, и тот факт, что реки и протоки никогда не замерзали, делали передвижение по ним и быстрее и удобнее. Но по мере развития связей коммерсанты искали новые пути торговли и примерно сто лет назад поняли, что Море — это перспективно. К сожалению, войны, которые тогда шли на Траймонго, не позволили вернуться к идее создания удобных подходов к Морю — власти Стремлений отказались от неё в целях безопасности, но порты появились. Хоть по одному на Стремление, но появились и принялись богатеть. В Мэя портом стал прибрежный Абергульф, славящийся и торговцами, и контрабандистами, и огромным Южным рынком — не Вонючим, расположенном на понтонах бухты, а верхним, городским, на котором шла бойкая торговля редкими в южных Садах товарами с севера. И, что было естественно, в Абергульфе стали появляться выходцы из Стремления Фага, которых на Траймонго так и называли — фага. Сначала моряки и торговцы, остававшиеся в городе на день-два — отдохнуть и заключить сделки. Затем начали селиться: открывали конторы, магазины, лавки, трактиры и мастерские. В первое время фага вызывали удивление: поведением, внешним видом и манерой одеваться, но постепенно местные перестали проявлять любопытство к чужим традициям, и фага стали привычной частью городской жизни.

Однако нравилось это не всем.

— Чем торгуешь? — грубо спросил здоровяк, словно не видя, какие товары выставлены в лавке.

Владелец магазинчика — старый фага — хоть и почувствовал надвигающиеся неприятности, ответил спокойно и ничем не выдал охватившее его волнение:

— Меха, синьор. — Он повёл рукой, то ли указывая на разложенный на прилавке товар, то ли желая защитить его.

— У нас тут зим не бывает, — заржал в ответ здоровяк. — Даже таких тухлых, как на вашем севере.

— Зачем нам меха? — поддержал приятеля второй громила, одетый по уличной бандитской моде: в рубаху с короткими рукавами, широкие штаны и лёгкие ботинки. — В Стремлении Мэя слишком жарко!

— Меха красивы, — негромко ответил фага. — Они используются как украшение, а не для тепла.

— То есть ты продаёшь честным людям вещи, которые им не очень нужны, и отправляешь наше золото в Фага?

— Люди не покупают то, что им не нужно.

— Ты решил со мной спорить?

— Ни в коем случае, синьор.

То, что два недружелюбных здоровяка нацелены на скандал, было понятно с самого начала. И потому торговец напрасно цеплялся за слабую надежду на то, что конфликта удастся избежать.

— Ты заставляешь богатеев тратить деньги, которые они могли бы потратить в лавках Мэя!

— Я никого не принуждаю…

— Ты отнимаешь хлеб у наших людей!

— И у наших детей!

— Ты грабишь Мэя!

— Я честно плачу налоги!

Но это никого не интересовало.

Разогрев себя истеричными воплями, здоровяки приступили к погрому. Первый резко подался вперёд, одновременно «выстреливая» правой рукой, и нанёс торговцу прямой удар в челюсть, который заставил несчастного врезаться спиной и затылком в стену и потерять сознание.

— Кровопийца!

Второй схватил ближайшую шкурку, швырнул на пол и принялся топтать ногами.

— Вас тут никто не ждал!

— Вы здесь не нужны!

— Убирайтесь в своё Стремление!

Нападение не было грабежом — здоровяки ничего не брали, даже кассу не обчистили. Они испортили товар, даже тот, что лежал в задней комнате, переломали мебель, разбили витрины — и внутри, и снаружи, а в завершение подожгли магазин. Но прежде вытащили пребывающего без сознания торговца на улицу и бросили в канаву. А после поджога — бросились к соседней принадлежащей фага лавке, к которой с другой стороны приближались новые погромщики. Ударили хозяина, который попытался закрыть витрину металлическими ставнями, и принялись крушить выставленный на улицу товар. Крепким парням хорошо заплатили за то, чтобы как следует «проучить» выходцев с севера.

* * *

При создании исследовательских рейдеров, конструкторы Герметикона взяли за основу импакто — лёгкие крейсера, главным достоинством которых была не огневая мощь, а скорость. С импакто сняли тяжёлое вооружение, заменив его пулемётами и скорострельными пушками, а получившуюся «коробочку» модернизировали под исследовательские цели, уделив особое внимание тому, чтобы ни в коем случае не потерять ходовые качества и при этом увеличить надёжность узлов и механизмов, поскольку стихия ИР — это дальние автономные походы. Что же касается «Пытливого амуша», то при его создании средств не жалели, применяли только лучшие материалы, устройства и механизмы, и в результате он считался — и был! — самым быстрым цеппелем Герметикона.

И это несмотря на то, что при проектировании дер Даген Тур распорядился изрядно удлинить гондолу, чтобы в ней поместились все нужные ему помещения, в первую очередь — каюты офицеров, добавить позади неё большую открытую палубу — Помпилио любил прогуляться при хорошей погоде, и приказал увеличить кают-компанию — он любил большие залы.

Как и на любом корабле, кают-компания предназначалась и для времяпрепровождения, и в качестве совещательной комнаты, а сейчас являла собой столовую, за столиками которой расположились все оставшиеся в строю офицеры «Пытливого амуша». А поскольку Помпилио отсутствовал, Кира и Дорофеев завтракали вдвоём, и рыжая не могла не задать интересующий её вопрос:

— Базза, я правильно поняла, что ночь вы провели в наблюдениях?

— Совершенно верно, адира.

Помимо всего прочего на «макушке» цеппеля располагались мощный телескоп и другие приборы для наблюдения за звёздами.

— Есть хорошие новости?

— Полагаю, да, но я не хочу торопиться с их оглашением — моих познаний в астрологии недостаточно, чтобы вести исследования с неизвестной планеты. — Дорофеев закончил с яичницей, отодвинул тарелку и взялся за кофе. — Тем не менее есть основания предполагать, что я наблюдал несколько известных Герметикону созвездий — под необычным углом, разумеется. Я говорю об этом, поскольку видел три приметных скопления и одну особенно яркую звезду.

У Киры вспыхнули глаза:

— Прекрасно, Базза. Я понимаю, что не следует забегать вперёд, но ваши слова вселяют надежду.

— Благодарю, адира. — Дорофеев сделал глоток кофе, подумал и добавил кусочек сахара. — Более того, по некоторым косвенным признакам я могу предположить, пока, разумеется, очень осторожно, что видел звёздную систему планеты Калпан.

— Калпан? — Кира не очень хорошо знала системы Герметикона. Дорофеев, разумеется, тоже — удержать в памяти все населённые миры не мог никто, даже Галилей, однако при наблюдении он пользовался Астрологическим атласом и надеялся, что правильно разобрался в звёздном секторе.

— Это пограничная планета тинигерийского сектора, адира.

— Далеко же нас занесло…

Трио Неизвестности, в котором «Пытливый амуш» подхватил шторм Пустоты, располагалась в лингийском секторе, а между ним и тинигерийским лежал каатианский. Астринг не позволял прыгнуть на такое расстояние, поэтому удивление рыжей было вполне объяснимо, однако с ним она поторопилась.

— Калпан находится на дальней границе тинигерийского сектора… Южного Бисера. А шторм подхватил нас на самом краю Северного.

На некоторое время в кают-компании установилась полная тишина — изумлённые офицеры, которые внимательно прислушивались к достаточно громкому разговору, пытались осознать заявление капитана.

— Как такое возможно? — пробормотала Аурелия.

— Идеальный шторм, — пожал плечами Хасина.

— Судя по всему, да — идеальный шторм Пустоты, — подтвердил Дорофеев. — Уникальная аномалия, воспользовавшись которой Галилей протащил нас через весь Герметикон… или шторм протащил нас, а Галилей позаботился о том, чтобы мы оказались на пригодной для жизни планете.

— Без единой остановки… из Северного — в Южный без единой остановки, — выдохнул Аксель.

— Совершенно верно.

— Учёные будут в экстазе.

— Очень на это надеюсь, адира. — Капитан вновь позволил себе улыбку. — Очень надеюсь на то, что мы сумеем добраться до учёных Герметикона и рассказать им эту удивительную историю.

— У вас есть сомнения в возможности возвращения? — Кира задала вопрос чуть тише, однако её услышали все находящиеся в кают-компании офицеры.

Ответил же Базза громко. Но спокойно.

— Астрологический атлас утверждает, что к югу от Калпана доступных обитаемых планет не обнаружено.

— Доступных означает — в зоне досягаемости астринга?

Дорофеев молча кивнул.

Такое сообщение, последовавшее сразу после обнадёживающей новости, могло выбить из колеи кого угодно. Однако офицеры «Пытливого амуша» не привыкли опускать руки после первой же неудачи. Тем более что сейчас это была не неудача, а просто неприятное известие.

— То есть мы видим Калпан, если, конечно, это Калпан, но не можем до неё допрыгнуть?

— Если верить тому, что написано в Астрологическом атласе, адира.

— В нём может быть допущена ошибка?

— Не ошибка, а неточность, — с прежним спокойствием ответил Дорофеев. — Калпан открыта недавно, причём открыта исследовательским рейдером, а не Астрологической экспедицией. До вхождения в Герметикон планета была необитаемой, пригодной для жизни, но пустой, и её только-только начали осваивать. И поскольку Астрологическая экспедиция на ней до сих пор не побывала, существует большая вероятность, что исследования звёздного неба не проводились с должной тщательностью. — Пауза. — К тому же, как мы все знаем, тинигерийцы торопливостью не отличаются.

Последняя фраза вызвала у слушателей улыбки. Да, слабые, но всё-таки улыбки — надежда на спасение оставалась.

— В ближайшее время я изучу этот сектор через «дальний глаз» астринга, но скрывать не стану — максимально точный ответ на возникшие вопросы способен дать только Галилей.

И все перевели взгляды на Аурелию. На ведьму-спорки, взятую на борт именно для того, чтобы присматривать за астрологом. Никто из присутствующих не знал, помогла ли Аурелия во время шторма, но сейчас все ждали, когда она вернёт его в строй.

— Мне нужно время, — вздохнула ведьма, отвечая на невысказанный вопрос Дорофеева.

— Как много?

— Сегодня до обеда я планировала провести глубокое обследование, по результатам которого смогу дать прогноз.

— Хорошо, — кивнул капитан. — Какова вероятность, что Галилей придёт в себя?

— Я уверена, что он придёт в себя, — твёрдо произнесла Аурелия. — Сегодня к обеду я постараюсь дать прогноз по времени.

— Хорошо.

Дорофеев закончил с кофе, но поняв, что офицеры не прочь поговорить о происходящем, налил себе и Кире ещё по чашке, повернулся лицом к залу и громко произнёс:

— Кроме того, теперь мы точно знаем, что планета обитаема.

Дав понять, что ждёт мнения подчинённых.

— Аборигены находятся на достаточно высоком уровне развития, — тут же произнёс Бедокур. — Найденная табличка демонстрирует высокое качество и работы, и металла.

— Жаль, что у нас не было времени тщательно изучить риф, — вздохнул Аксель. — Не сомневаюсь, что мы бы обязательно обнаружили остатки судна.

— Ни времени, ни средств, — уточнил Дорофеев. — Без подводного снаряжения пловцы лишь осмотрели бы судно, не получив сколь-нибудь важной информации. К тому же поисковые работы под водой сопряжены с риском, а у нас серьёзная нехватка личного состава.

Задача рейдера — разведка, а не глубокие исследования, он должен двигаться быстро и ходить далеко, экипаж «Пытливого амуша» был весьма немногочисленным, поэтому потеря пятерых нижних чинов и двух офицеров, а если прибавить пребывающего без сознания Галилея, то трёх офицеров, стала для Дорофеева существенной.

— Изучим их цивилизацию, когда встретим людей.

— А вдруг вся их жизнь — море? — предположила Аурелия. — Тут ведь вокруг вода.

— Просто мы ещё не добрались до суши, — проворчал Хасина.

— Если они живут в море, то как выплавили медь? — добавил Бедокур.

— Пожалуй, — улыбнулась Аурелия. — Я об этом не подумала.

— Надпись на универсале означает, что мы имеем дело с переселенцами, — продолжил Дорофеев. — Или они бежали от Белого Мора, или от Инезирской династии. В любом случае их бы не отправили на планету, полностью покрытую водой.

— То есть суша есть?

— Обязательно. И я надеюсь, что мессер до неё добрался.

При упоминании дер Даген Тура вновь наступила тишина, пусть и ненадолго. Пауза получилась не горестной, не тяжёлой, но заметной.

— Как поведёт себя мессер, оказавшись на суше? — спросила Аурелия.

— Вступит в контакт с местными, — пожал плечами Аксель.

— Попробует прикинуться своим?

— Только в том случае, если это будет возможно, — добавил Хасина. — Но отсиживаться мессер не станет.

— Станет, если будет выгодно, — усмехнулся Базза.

— Да, капитан, — согласился Крачин. — Но вероятность того, что мессер останется в тени, я расцениваю как низкую.

— Пожалуй.

— Не забывайте, что мессеру придётся заботиться о Мерсе, — улыбнулась Кира.

— И Бабарском, — добавила Аурелия.

— Бабарский сам будет заботиться о мессере, — подал голос Бедокур. — А вот Мерса не очень приспособлен к ведению разведывательной деятельности, особенно, Энди.

— То есть, если мессер будет один или с Бабарским, он сможет затеряться среди местных, хотя бы для того, чтобы понять, как получить больше информации о цивилизации, — ровным голосом продолжил Дорофеев, глядя Аурелии в глаза. — Если Мерса с ними, а я на это искренне надеюсь, им будет проще вступить в контакт с местными властями. В этом случае мессер не станет скрывать, кто он.

— И расскажет, что он с другой планеты?

— А что в этом такого? — удивился Крачин. — Раз они потомки переселенцев, то вряд ли забыли о существовании других планет.

— Как показывает опыт, на всех открываемых планетах сохраняется память о Герметиконе и появление его посланников вызывает интерес и удивление, но не страх, — вернул себе слово Дорофеев. — С этой точки зрения мессеру ничего не угрожает. Однако отсутствие корабля вызовет вопросы и породит недоверие к рассказу.

— Его могут принять за мошенника?

— Уверен, мессер сумеет убедить аборигенов в том, что не является мошенником. А также — в своём высоком статусе.

— Он расскажет о нас? — спросил Бедокур.

— Нет, — качнул головой капитан.

— Почему? — растерялась Аурелия.

— Потому что мессеру неизвестна судьба «Амуша», — объяснил Базза. — Кроме того, в его обстоятельствах информацию следует выдавать дозированно, всегда оставляя что-то в рукаве. Что же касается нас… — Дорофеев выдержал короткую паузу. — Мессер уверен, что мы живы, и будет действовать исходя из предположения, что мы в скором времени появимся.

— Потому что он верит в нас? — тихо произнесла Кира.

— Потому что он уверен в нас, адира. И мы его не подведём.

Ответить капитану никто не успел: дверь распахнулась и появившийся на пороге цепарь выкрикнул:

— Прямо по курсу земля!

* * *

— Моя земля!

— Траймонго — наш общий дом. Мы все за него в ответе.

— Правда?

— С чем ты не согласен?

— От таких пафосных речей скулы сводит.

— Можешь называть мои слова пафосными, но лично я чувствую огромную ответственность за всё вокруг, — твёрдо произнесла Феодора. — За всю нашу планету.

И прозвучавшая в её голосе убеждённость заставила сенатора Фага умолкнуть и даже слегка смутиться. Наамар увидел, что молодая женщина настроена весьма решительно и если он продолжит «шутить», то разговор завершится скандалом, и решил сбавить обороты. Но тем не менее пробубнил:

— У нас не вся планета, а один-единственный материк.

— Мы не знаем, есть ли на Траймонго другие материки, — подал голос Радбуд.

— Раз мы о них не знаем, то можем считать несуществующими.

— А если они существуют и заселены?

— Вы действительно хотите говорить сейчас об этом? — изумилась Феодора, по очереди разглядывая собеседников, двух мужчин, двух сенаторов. — Или мы всё-таки поговорим о том, что действительно важно?

— Что может быть важнее освоения планеты? — поднял брови сенатор Фага. — Ты постоянно поднимаешь эту тему.

— Наамар, хватит дурачиться! — не выдержала сенатор Уло.

— Я абсолютно серьёзен.

— Если тебя так сильно волнует исследование Траймонго, то почему ты не построил флот?

— И не убрался с вашего континента?

— Просто: почему ты не построил флот? — Продуманные «дурачества» сенатора Фага разозлили Феодору, но молодая женщина держала себя в руках. — Почему не использовал свою энергию на благо планеты?

— Мы всё время топчемся вокруг одного и того же вопроса.

— И будем топтаться, пока ты не ответишь на мой вопрос, — громко произнесла Феодора, глядя сенатору Фага прямо в глаза. — Мы планировали снарядить экспедицию для исследования планеты, но ты выбрал войну. И я хочу знать: почему? Почему, Наамар? О чём ты думал?

Несмотря на то что во Дворце Пяти Стремлений оставались все лидеры Траймонго, сенаторов Суно и Харо на эту встречу не позвали. И не потому, что они были старше Радбуда, Наамара и Феодоры, которые ко всему прочему ещё и знали друг друга с детства, а по той простой причине, что Идлен и Габрис не были самостоятельными фигурами. Им оказывали уважение, они ярко выступали в Сенате и перед своими избирателями, но в конечном счёте делали то, что им приказывали: Наамар — Габрису, Радбуд — Идлену. И потому в их присутствии на встрече старых друзей и почти смертельных врагов не было никакой необходимости. Для разговора же они выбрали Дальнюю террасу, уединённое расположение которой позволяло надеяться на то, что всё произнесённое не выйдет за её пределы. И ещё уединённость Дальней террасы позволяла общаться свободно, без церемоний.

— Я объяснял свою позицию не один раз, — грубовато резанул Наамар.

— Твои объяснения не выдерживают критики. — Радбуд тоже начал горячиться. — Экономика — это экономика…

— Война — это всегда экономика, а экономика — это война, — перебил его сенатор Фага. — Наши Стремления много воевали в своей истории, и я искренне надеялся, клянусь — я искренне надеялся! — что противостояние осталось в прошлом. Но ты так разогнал экономику, что не оставил мне выбора: тягаться с тобой в бизнесе я не могу, поэтому перевожу противостояние в другую форму. — Наамар грустно усмехнулся: — В более привычную.

— Почему именно противостояние?

— А как ты это называешь?

— Мы торгуем. Производим товары. Конкурируем.

— Не прикидывайся идиотом, Радбуд. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду: пройдёт десять-двадцать лет и ты купишь моё Стремление с потрохами.

— Можно обсудить протекционистские меры. У тебя есть возможность защитить свою экономику законодательным, а главное — мирным способом, и я готов обсудить возможные варианты.

— Я хотел так поступить, — кивнул северный сенатор. — Но ситуация поменялась: для чего ты устроил погромы?

— Я?!

— А кто?! — взревел Наамар. — Фага убивают по всему твоему Стремлению! Убивают за то, что они — фага!

— Ты несправедлив!

— Я говорю так, как есть.

— Серифы делают всё, чтобы поймать негодяев!

— А кто вернёт к жизни убитых?

Несколько мгновений Радбуд внимательно смотрел на Наамара, а затем вернулся в кресло, взял в руку бокал с вином и прищурился:

— А что ты скажешь, если расследование докажет провокацию? Твою провокацию.

— Сначала докажи, — очень спокойно ответил сенатор Фага, располагаясь в кресле напротив.

— То есть ты не отрицаешь? — изумилась Феодора. — Наамар? В кого ты превратился?

— Сначала Радбуду нужно доказать свои обвинения, — холодно произнёс сенатор Фага. — Только после этого ты сможешь потребовать объяснений.

— Наамар, как ты мог… — Сенатор Уло покачала головой, а затем чуть повысила голос: — Зачем ты раскачиваешь лодку? Ты уже всё решил, да? Ты хочешь войны?

— То, что я делаю, — это самозащита, — отчеканил Наамар. — Я устал повторять, что в противном случае Мэя купит весь север. И, думаю, Феодора, ты это понимаешь — и Уло они тоже купят. — Он перевёл взгляд на Радбуда. — Ты предлагаешь договориться? Мои условия тебе известны. «Северная инициатива».

— Я посмотрел документы, твои предложения абсолютно неприемлемы. Давай искать компромисс.

— Никаких компромиссов. — Наамар бросил быстрый взгляд на Феодору: — Как видишь, я сделал всё, что мог.

— Ты можешь сделать больше.

— Что?

— Сдаться, например. — Сенатор Мэя не позволил Феодоре ответить Наамару. — Тебе хорошо известно, что моя армия обучена не хуже твоей, а вооружена — лучше. Но самое главное — и ты это признаёшь — моя экономика лучше твоей. Я не хочу войны, но я тебя и кровью умою, и задушу.

— Попробуй, — равнодушно отозвался сенатор Фага.

— Это будет несложно.

— Вы совсем сдурели? — всплеснула руками Феодора. — Вы себя слышите? Наамар, ты действительно устроил эти провокации?

— Нападения на фага — результат дискриминационной политики Мэя.

— Да ты послушай, что происходит! — Сенатор Уло бросила ему несколько листов с отпечатанными сообщениями. — Погромы случились во всех крупнейших городах Стремления Мэя. Это правда сделали твои люди?

— Это сделали поганые расисты.

— Я поймаю всех причастных к этим преступлениям, — пообещал Радбуд.

— Но не сможешь доказать, что за ними стою я, — жёстко ответил Наамар. — И тем более не сможешь доказать это моим фага, которые и так-то косо смотрели на проникших в наше Стремление людей.

Радбуд побледнел:

— Если хоть один волос упадёт с голов…

— То что? — издевательски поинтересовался сенатор Фага. — Начнёшь войну?

— Могу и раньше.

— Тогда чего мы ждём?

— Я не хочу воевать, — громко произнесла Феодора. — И вам не советую.

— Можешь остаться в стороне, — пожал плечами Наамар. — Мы выясним отношения без тебя. Просто не вмешивайся.

— Будете воевать на моей земле?

— Ничего личного, просто твоё Стремление оказалось между нами.

Между молотом и наковальней.

— Я атакую того, кто первым пересечёт границу Стремления Уло, — пообещала Феодора.

— И станешь союзником второй стороны.

— Иначе мой народ меня не поймёт, — объяснила сенатор, глядя Наамару в глаза. — Но есть и другой вариант: я не стану защищать Сады, уведу армию к Небу, подожду, когда измотанный победитель добьёт побеждённого и оторву ему голову.

— Сильная заявка, — оценил сенатор Фага.

— Вы оба меня достали.

— Не противься естественному ходу вещей, — вздохнул Наамар. — Рано или поздно на Траймонго должно будет сформироваться единое государство.

— Естественный ход вещей — это пять Стремлений, которые живут, как пальцы одной большой руки, — убеждённо сказала Феодора.

— Так и останется, — пообещал Наамар, поднимаясь, чтобы уйти. — Просто у руки появится голова.

* * *

«Ты возвращаешься не с рыбой, а с нами, — сказал Помпилио капитану шхуны. — И должен сразу это показать. Только в этом случае ни к нам, ни к тебе не возникнет дополнительных вопросов. Сначала возникнут — у дураков-патрульных, но потом их начальник всё поймёт и не выдвинет против тебя обвинений».

Поэтому они направили судно не к привычному месту, а к самому шумному причалу, где была наибольшая вероятность встретить серифов. И поэтому все аборигены — по приказу дер Даген Тура — собрались на баке. Оспаривать решение Помпилио рыбаки не стали, по опыту знали, чем чревато, и это обстоятельство позволило Бабарскому спокойно подготовиться к высадке. ИХ с сожалением оставил на борту цапу — в ней было жарко, и она резко отличалась от одежды аборигенов, поморщившись, накинул на себя прихваченную у рыбаков куртку — лёгкую и вонючую, как рынок, и, едва шхуна подошла к причалу, ловко спрыгнул на него. Пару мгновений изображал рыбака, готовящегося принять швартовы, а когда понял, что окружающие не обращают на него внимания — умело растворился в толпе.

Пообщавшись с аборигенами, Бабарский понял, что на большие подъёмники, доставляющие людей и грузы в Сады, его без документов не пустят, и потому прихватил не только одежду, но и подходящий паспорт. К счастью, на Траймонго ещё не додумались использовать в документах фотографии, ограничивались описанием владельца, а один из рыбаков оказался невысоким и темноволосым. Что же до различий — их можно было списать на прошедшие со времени получения паспорта годы. Действовал ИХ быстро и шаги свои продумал досконально: по дороге к подъёмнику он не торгуясь купил крупную рыбину — мелочь на первые расходы тоже позаимствовал у рыбаков, логично рассудив, что золотая монета и обещанная дер Даген Туром награда с лихвой покроют этот небольшой кредит, и в тот момент, когда патрульные серифы подошли к шхуне, Бабарский ступил на подъёмник и показал контролёру паспорт.

Такой же вонючий, как и всё в рыболовецком порту.

— Наверх? — осведомился контролёр, едва взглянув на документ.

— Да.

— Не всё продал? — кивок на рыбину.

— Решил побаловать свою старуху.

— Чтобы она побаловала тебя?

— Хороший размен. И не очень дорогой.

— Согласен.

В результате в тот момент, когда на причале — и по всему рынку — началась суматоха с поиском третьего пришельца, ИХ уже оглядывал лежащий над Морем город. Аккуратный, чистенький, выстроенный из белого камня. Симпатичный южный город, нежащийся под тёплым солнцем, но, на вкус суперкарго, ничем не примечательный.

Подбираясь к Морю, чтобы превратиться в водопад, Стремление сильно расширялось, поэтому Абергульф располагался только на правом берегу, а ближайшие мосты на левый находились примерно в трёх километрах от водопада и были перекинуты через плотно застроенный остров. От подъёмника вела большая улица, но прежде, чем отправиться по ней, ИХ, не удержавшись, прошёл к водопаду, ширина которого, по оценке снизу, не превышала двух сотен метров, и увидел разгадку: в этом месте скалистый край плато представлял собой естественную плотину, пробить которую Стремление ухитрилось в одном-единственном месте. Полюбовавшись водопадом сверху, ИХ вернулся на широкую улицу, но прошёл по ней недолго, свернул в первый же переулок и ещё через сотню метров оказался на большой, сначала показавшейся огромной, площади, полностью занятой другим рынком, не таким вонючим, как нижний, несмотря на то что на изрядной его части тоже торговали рыбой — и морской и речной. А ещё — фруктами, овощами, мясом, хлебом, одеждой, мелким инструментом… другими словами — всем, что могли предложить рыбаки, ремесленники и фермеры. Большой рынок был идеальным местом для лёгкого перекуса — Бабарский не чувствовал голода, но знал, что на всякий случай нужно поесть, — и пополнения запаса мелких денег. Быть пойманным ИХ не боялся, поскольку в таких местах чувствовал себя как рыба в воде. Он остановился, прикидывая, как будет лучше избавиться от рыбины, и вдруг услышал:

— Отличный смоллет! — воскликнул мальчишка лет восемнадцати, одетый в лёгкую рубашку с закатанными рукавами, шорты и сандалии на босу ногу.

Поношенная одежда выдавала мелкого уличного проходимца, однако прогонять юношу Бабарский не стал. Вместо этого улыбнулся и кивнул на рыбину:

— Нравится?

— Выглядит свежей. — Парень почесал в затылке. — Моя мама умеет готовить его в сметане — получается очень вкусно.

— Хочешь порадовать матушку?

— У меня нет денег даже на треть такого здорового смоллета.

— Заплатишь информацией.

— Чем?

Объяснять значение сложного слова ИХ посчитал излишним и сразу перешёл к делам:

— Как тебя зовут?

— Занди.

— Ответишь на пару вопросов, Занди? И тогда получишь рыбу в подарок.

— Вопросов о чём? — Судя по тому, что паренёк не насторожился, получение платы за информацию считалось в Абергульфе делом обыденным. Несмотря на то что само слово употреблялось нечасто.

— Я — гость в вашем городе, хочу наладить толковый бизнес, но не знаю, к кому обратиться, — рассказал Бабарский.

— Бизнес честный или нет?

Вопрос показал, что ИХ обратился к нужному человеку. Пусть и к юному.

— Вижу, ты смышлёный малый, мне повезло.

— Спасибо, синьор, думаю, мне тоже.

— Почему?

— Вы — забавный.

— Но получишь ты только рыбу.

— И ни одной монетки? — погрустнел Занди.

— Среди твоих предков были галаниты?

— Кто?

— Забудь, — добродушно рассмеялся Бабарский, отметив про себя, что детали своего прошлого аборигены знают недостаточно хорошо. С другой стороны — зачем им? — Что же касается твоего вопроса, то я ещё не решил. Врать не буду — мне хочется получать как можно больше прибыли, но при этом совсем не хочется в тюрьму.

— В Стремлении Мэя хорошие законы, синьор, можно прилично заработать, и не нарушая их.

— Очень интересная информация.

— Вы опять использовали это странное слово.

— Оно означает то, что ты отдаёшь.

— Сведения?

— Сведения, — подтвердил ИХ, отметив, что паренёк и впрямь смышлёный.

— Если вы хотите быть честным, то нужно идти на остров Золотого Карпа, там ведут самые разные дела, в том числе — большие. — Занди указал на застроенный остров, через который были переброшены мосты на левый берег. — Если же у вас другие планы, то нужно посетить Старые Казармы на острове Пушкарей. Он чуть дальше, там, где в Стремление впадает Карава.

— Как выглядят Казармы? — поинтересовался любящий точность Бабарский.

— Сложены из красного кирпича.

— Почему не из камня?

— Так дешевле. Из белого камня в Абергульфе строят только в центре. Дальше — из кирпича. А на окраинах дома деревянные.

— Хочешь угадаю, где ты живёшь?

— Хотите угадаю, куда вы пойдёте?

— А ты молодец, — одобрил ИХ.

— А вы будьте осторожны, синьор, — продолжил Занди, не обратив на этот раз внимания на тёплые слова.

— Что не так? — насторожился Бабарский.

— Вы разве не слышали о погроме?

— Нет.

— Сегодня утром какие-то громилы разнесли несколько заведений фага. Так что сейчас серифы перетряхивают Казармы, и на остров Пушкарей лучше не соваться.

— Спасибо, — протянул ИХ, мысленно обложив крепкими цепарскими выражениями неизвестных громил. — Что происходит?

— Никто не знает, синьор, и никто этого не ожидал, — вздохнул Занди. — Зато теперь все боятся, что фага будут громить заведения людей — чтобы отомстить.

— Но ещё не громили?

— Может, ждут, когда серифы успокоятся?

— Может быть… — Бабарский протянул пареньку рыбину. — Бери — заработал. Рыба очень свежая, твоей матушке понравится.

* * *

«Пытливый амуш» неспешно подходил к континенту, и удивлённые цепари — те, у кого была возможность выглянуть в иллюминатор, — внимательно разглядывали отвесную скальную стену, поднимающуюся из воды не меньше, чем на двести метров. А то, что путешественники добрались именно до континента, а не до следующего острова, было понятно по тому, что колоссальная стена заняла весь горизонт и тянулась, насколько хватало глаз.

— Интересно, весь континент лежит на плато или только его восточная часть? — пробормотал Аксель.

— Удивительное строение, — улыбнулась Кира.

— И мало на что похожее.

— Мне доводилось видеть подобное геологическое строение, но те структуры не были столь высоки, — вступил в разговор стоящий у лобового окна Дорофеев.

— Возможно ли, что континент лежит на плато? — повторил вопрос Крачин.

— Скоро узнаем, — ответил капитан, внимательно изучая поднимающуюся из воды стену.

Опасаясь ветров, Дорофеев распорядился начать подъём примерно в пятнадцати лигах от линии плато, и, когда «Пытливый амуш» набрал достаточную высоту, путешественники увидели песчаную пустыню с грязно-жёлтым песком и редкими вкраплениями коричневых скал. И ни одного зелёного мазка, насколько видел глаз и добивали бинокли, — только жёлтое и коричневое.

— Если планета обитаема, то люди явно живут не здесь, — оценил Крачин.

— Люди живут и в пустынях, — заметила Кира.

— Не видно воды, адира.

— В пустынях редко бывают реки, Аксель.

— По тому, что я наблюдаю, здесь скорее будут оазисы, а не реки, — вставил своё слово Дорофеев. — Эта сковородка чересчур раскалена.

— Надеюсь, Помпилио не пришлось её преодолевать, — прошептала Кира.

Прошептала едва слышно, однако Базза услышал, дёрнул щекой, посмотрел рыжей в глаза и кивнул.

— Пустыня кажется большой, — произнёс Крачин, продолжая разглядывать землю в бинокль. — Пойдём вдоль берега или над континентом?

— Над континентом, — уверенно ответил Дорофеев. — Пустыни рано или поздно заканчиваются.

— А вдруг она занимает весь континент?

— Это будет означать, что мы ошиблись континентом, адира, — мягко сказал Базза. — Проблемы с водой не позволили бы переселенцам построить здесь развитую цивилизацию.

— Люди упорны и умеют удивлять, — не согласился Аксель. — У переселенцев должны были быть с собой инструменты и припасы, чтобы обустроиться.

— Даже в пустыне? — удивилась Кира.

— Люди упорны, — повторил Крачин, и Дорофеев кивнул, поддерживая помощника. — Это наше самое главное качество.

— Не всякие обстоятельства можно победить упорством.

— Всякие, адира.

— Позвольте согласиться с Акселем, адира, — вернулся в разговор капитан. — Во время путешествий мне доводилось видеть поразительные примеры мужества и умения людей приспосабливаться к самым неблагоприятным обстоятельствам. На Сельере, спасаясь от частых ураганных ветров, люди строят города в котлованах как естественных, так и искусственных. На очень холодной Хееде жители видят воду только в виде льда и растапливают его для своих нужд.

— Не проще ли им переселиться?

— Хееда необходима в качестве перевалочного пункта к большому скоплению планет, к тому же на ней добывают уникальный молочный жемчуг — создающие его моллюски живут во льдах.

— Герметикон велик…

— Да, адира, Герметикон велик. Мы с мессером побывали во многих его уголках и много видели, и я думаю, что если мессер оказался здесь, то шансы на выживание у него хорошие.

— Вы пытаетесь меня утешить?

— Ни в коем случае, адира, — качнул головой Дорофеев. — Мессер прекрасно подготовлен и знает особенности пустынь. Поверьте: ему не составит труда отыскать воду.

— Если она здесь есть.

— Я ещё не видел пустынь, в которых не было бы хоть капли воды. А если она — эта капля — есть, мессер её найдёт.

— Спасибо, Базза.

— К вашим услугам, адира. — Капитан помолчал. — Или в пустыне, или за её пределами мы обязательно встретим людей и с их помощью организуем масштабные поиски мессера и наших товарищей. — Пауза. — Если, конечно, мессер ещё не возглавил местные племена.

Шутка вызвала смех и у Киры, и у Акселя.

Однако следующие часы заставили их засомневаться в словах Дорофеева.

Цеппель неспешно, поскольку находился в поиске, шёл над пустыней, всё дальше и дальше удаляясь от берега, а пейзаж не менялся, словно она, мёртвая, решила посмеяться над цепарями, отчаянно надеющимися отыскать своих друзей. Песок, камни, скалы… Скалы, камни, песок… И всё это время Кира не покидала мостик. Молчала, то разглядывая пустыню через окна, то погружённая в задумчивость, держалась очень хорошо, однако Дорофеев видел, что рыжая на грани. Таинственное исчезновение Помпилио ударило по ней очень сильно, и с каждым часом его отсутствия Кире становилось всё труднее оставаться спокойной. И чем дольше летел «Пытливый амуш», тем лучше рыжая осознавала грандиозность стоящей перед ними задачи. Чужая, оторванная от Герметикона планета, о происходящем на которой им ничего не известно. И не только о происходящем: они не представляют себе географию этого мира и то, где искать Помпилио. Он может оказаться в лиге к северу, умирать от жажды, прячась в тени скалы, а они просто пройдут мимо… И ещё он мог утонуть, оказаться в воде в бессознательном состоянии и не суметь себя спасти. Он мог повстречаться с диким животным и погибнуть. Он… Переживания рвали душу Киры, заставляли кусать губы и сжимать кулачки… А потом она переводила взгляд на внешне спокойного и собранного Дорофеева и понимала, что должна учиться у капитана сохранять хладнокровие.

И училась.

И лишь однажды не сдержалась.

Нет, не закричала, не устроила истерику — высказалась. Они сидели в креслах: Базза — в своём, Кира — в кресле мужа. Других кресел на мостике не было. Выпили кофе, который принёс Валентин, а когда он ушёл, рыжая очень тихо сказала:

— Вы очень спокойны для наших обстоятельств, Базза.

И так упрекнула Дорофеева.

Капитан помолчал, едва заметно улыбнулся, поняв, что там, где иная женщина зашлась бы в истерике, адира дер Даген Тур сумела ограничиться коротким замечанием, и, не собираясь ни обижать Киру, ни обижаться на неё, ответил:

— Вы ведь знаете, что мы с мессером воевали друг против друга на Бреннане?

— Да, капитан.

— И вы знаете, что мессер спас меня от смерти?

— Помпилио вас очень уважает, Базза.

— Мессер сказал, что история межзвёздных перелётов обеднела бы без меня.

— Помпилио не умеет льстить.

— Я знаю. — Он выдержал паузу. — Мессер считает меня своим другом, адира. Он никогда об этом не говорил, но я это знаю. И это знание для меня очень важно. Мы не уйдём с планеты без моего друга и вашего мужа, адира.

— Спасибо, Базза, и… — Она тихо вздохнула. — Извините меня.

Он кивнул:

— Всё будет хорошо, адира. Мы справимся.

И, словно подтверждая слова капитана, на весь мостик прогремел голос вперёдсмотрящего:

— Вижу цель!

— Люди? — Дорофеев вскочил с кресла.

— Строение.

— Взять курс на него.

«Пытливый амуш» медленно повернулся и направился к приземистому зданию, выстроенному из обработанных коричневых камней и представляющему собой довольно большой купол с круглым отверстием на самом верху. Точнее, о том, что там есть отверстие, Кира узнала чуть позже. А сначала она обратила внимание на венчающую купол башенку, которая изрядно пострадала от ветра:

— Как интересно: зачем они сделали чёрную башню?

И услышала в ответ:

— Имя этой башни — Печать Прощения, — очень серьёзным тоном произнёс Дорофеев. — Она четырёхугольная, и на каждой её стороне написано «Боль». И ещё она чёрная, обязательно чёрная, чтобы подчеркнуть горечь тех, кто её ставил. Купол может быть любого цвета и из любого материала, который окажется под руками, но Печать — всегда чёрная. Печать Прощения символизирует нашу горечь и нашу веру в то, что больше этому не бывать. Она такая, потому что только чёрное может закрыть ему дорогу. — Капитан выдержал короткую паузу, но изумлённая Кира не стала его перебивать. — Люди, которые здесь живут, знают правила, и они очень постарались, чтобы притащить сюда чёрный камень. Но они это сделали, и я надеюсь, у них всё получилось.

— Кому закрыть дорогу? Кому ему? — Рыжая кивнула на строение. — Что это?

— Вы ещё не догадались, адира? — Капитан грустно улыбнулся. — Это могильник для умерших от Белого Мора. И он выстроен по всем канонам Герметикона. — Дорофеев помолчал и закончил: — Приземляться не будем.

* * *

— А вот матушку мою поминать, пожалуйста… э-эээ… не надо, — скромно попросил Мерса, скосив глаз на Помпилио.

— Это ещё почему? — поинтересовался сериф, слегка удивлённый проявлением смелости от того пришельца, которого он успел записать в «рохли».

— Вы её совсем… э-эээ… не знали, — объяснил Энди. — Извините.

— Ну и что?

— Вот и не надо её… э-эээ… поминать.

Несколько мгновений плечистый сериф таращился на отнюдь не похожего на атлета алхимика — робкого, хилого сложения очкарика, большой нос которого был единственной его значимой приметой, после чего выдал классический для всех миров Герметикона вопрос, выдающий человека, может, и хорошего, но не то чтобы образованного:

— Ты очень умный, что ли?

— Ну… — Мерса поразмыслил и выдал ответ правильный по смыслу, но совершенно неверный по ситуации: — Да. Я… э-эээ… имею честь быть доктором алхимии.

— Какого университета? — неожиданно спросил сериф.

— Гинденбергского, — машинально ответил Мерса.

— Это где такой?

— Э-эээ… — Алхимик вновь посмотрел на Помпилио, но тот продолжил хранить высокомерное молчание.

Собственно, поэтому серифы и набросились с расспросами на несчастного и совершенно неприспособленного к допросам Энди.

После того как шхуна пришвартовалась к причалу Вонючего рынка, название которого, как ни печально, полностью соответствовало действительности — рыбой здесь не пахло, а именно воняло, один из рыбаков немедленно бросился за стражниками, а капитан быстро и не торгуясь продал подошедшим оптовикам мизерный улов. И даже успел разгрузиться к приходу серифов — трёх высоченных, бритых наголо здоровяков, облачённых в некое подобие летней формы полицейских со Шпарсы. Мерса там никогда не бывал, но Бедокур, шифбетрибсмейстер «Пытливого амуша», рассказывал, что форма у них дрянь: «И выглядит отвратительно, и рвётся, едва дёрнешь». А поскольку бедовый Бедокур «вступал в противоречие» едва ли не со всеми блюстителями порядка Герметикона, не доверять его словам у алхимика не было никаких оснований. Что же касается Помпилио, то его тонкий вкус в принципе не принимал никакой моды, кроме классической адигенской, и никакой униформы, кроме принятой на Линге. И потому одежда местных стражей вызвала у него отвращение, которое он даже не попытался скрыть.

К счастью, блюстители порядка не заметили выражения его лица, поглощённые рассказом капитана.

Капитан, в свою очередь, почти не запинаясь доложил, что обнаружил чужаков в открытом океане и сразу же, будучи примерным и законопослушным гражданином, доставил их властям. Примите, так сказать, и запишите мои показания, если положено — выдайте награду… К сожалению, насчёт награды получилось невнятно, поскольку именно в этот момент возникла первая суматоха — неожиданно выяснилось, что треть чужаков таинственным образом исчезла с борта шхуны, что вызвало естественную и агрессивную реакцию серифов: чужаки были объявлены шпионами, закованы в наручники и препровождены на патрульный катер, где и состоялся предварительный допрос. К сожалению, главарь серифов не был достаточно внимателен и не обратил внимания на то, что Мерса то и дело поглядывает на Помпилио, не понял, кто в паре чужаков главный, и сосредоточился на том, который хоть и не очень понятно, но всё-таки отвечал на вопросы. А капитан, получивший невнятное, но грубое обещание — «С тобой разберёмся позже!» — не стал объяснять блюстителям порядка тонкости взаимоотношений внутри парочки, за что дер Даген Тур мысленно решил удвоить его вознаграждение.

Собственно, в самый разгар допроса, когда недовольные ответами серифы были уже готовы применить силу, и прозвучала возмутившая Мерсу фраза о маме.

— Где третий шпион?

— Мы… э-эээ… не шпионы.

— Где третий шпион?

— Понятия не имею.

— Куда ты приказал ему идти?

— Я не приказывал, я был… э-эээ… на баке… и не видел…

— Почему он сбежал?

— Мы испугались.

— Ты испугался? — переспросил сериф.

Переспросил не просто так. Стражник видел, что перед ним отнюдь не воин, в отличие от второго пришельца, с допросом которого было решено повременить; но при этом чутьё подсказывало, что, несмотря на обстоятельства и проявляемую в разговоре робость, доктор алхимии его не боится. И его постоянные «э-эээ…» были вызваны не страхом, а привычной манерой вести разговор.

— Ты испугался?

— Конечно испугался, — с готовностью подтвердил Мерса, который знал, что таким здоровякам очень нравится чувствовать свою власть. — Вы ведь… э-эээ… власть, а я без оружия.

— Я тебя и без оружия уделаю.

Стражник почти решился применить силу, поднял увесистый кулак и… И кто знает, чем бы всё закончилось, если бы не его заместитель. Такой же здоровый и лысый, но, как оказалось, умнее.

— Синьор специальный сериф, можно вас на два слова?

Они отошли к другому борту, но, поскольку катер не отличался большими размерами, пленники слышали каждое слово разговора:

— Синьор специальный сериф, я не думаю, что их нужно бить, — произнёс помощник и тем предложил отказаться от привычной, давным-давно разработанной методики ведения допроса с неразговорчивыми задержанными.

— Это ещё почему?

— Потому что мы не знаем, кто они.

— Шпионы Фага.

— Почему вы так думаете?

— А кто ещё? — На взгляд специального серифа дело было предельно ясным. — Это наверняка они устроили погром, поэтому, когда мы вышибем из них признание, обязательно получим награду.

Помощник развёл руками:

— Как они могли устроить погром, если их вытащили из воды в пяти часах хода к юго-западу?

— Они специально плыли вокруг, но катер затонул, — мгновенно нашёлся специальный сериф. — Поэтому они не успели на погром, зато попались.

— Море спокойно третью неделю.

Конец ознакомительного фрагмента.