На острие меча

Вадим Поситко (2024)

Римская империя, середина I века нашей эры. После побед в Британии и провозглашения ее новой провинцией император Клавдий переносит свое внимание на восток, к берегам Понта Эвксинского, где уже зреет новая война. Не так давно занявший трон Боспора Митридат VIII, потомок грозного понтийского царя Митридата VI Евпатора, вынашивает планы по выходу из-под опеки Рима и восстановлению былого могущества своего царства. Его намерения грозят Империи потерей контроля над всей Таврикой, и единственный способ не допустить этого — замена неуправляемого Митридата на лояльного Риму правителя. И такой кандидат есть. Это младший брат мятежного царя — Котис. Но для выполнения этой задачи Клавдию необходимы преданные и отважные люди, такие как Гай Туллий Лукан и его товарищи по оружию, солдаты прославленного Восьмого легиона Августа. Только они своими остро отточенными мечами могут восстановить в Боспорском царстве удобный для Империи порядок… Кровавые сражения на суше и на море, отвага, измена и любовь — все это в романе о малоизвестной войне между Римом и Боспором «На острие меча».

Глава 6

Томы, это же время

В Томы Лукан прибыл во второй половине дня и сразу отправился на поиски постоялого двора. Прежде чем явиться к наместнику провинции, не мешало привести себя в порядок, да и время явно не подходило для аудиенции, которые обычно проводили до обеда. Поэтому, сойдя с корабля, он не стал утруждать себя блужданиями по городу, а выбрал более-менее приличную гостиницу недалеко от порта и въехал со своей скромной поклажей в комнатку на втором этаже. Чуть позже служанка принесла ему ужин и таз с подогретой водой — именно то, в чем он нуждался больше всего. Умывшись и перекусив, Лукан с наслаждением вытянулся на набитом соломой тюфяке и попробовал заснуть. Все-таки, что бы ни говорили его друзья и родственники в Риме, а путешествия имели и свои приятные моменты.

Воображение перенесло его в Византий, в тот день, когда он расставался с Кезоном. Расставался, возможно, навсегда. Почему «возможно»? События, в которые волею судьбы он был вовлечен, носили настолько масштабный и специфический характер, что с определенной долей вероятности можно было допустить, что их с Кезоном пути еще пересекутся. Во всяком случае, Лукан этого не исключал.

Он с улыбкой вспомнил серьезное лицо сирийца, когда тот давал ему последние напутственные советы: не заводить случайных знакомств в незнакомом городе, оберегать от посторонних глаз письма и как можно быстрее попасть в легион. Сирийцем он стал называть Кезона после их обеда у торговца Эвмена, когда выяснилось, что тот и в самом деле провел много лет в этой азиатской стране. Но что самое удивительное, Лукан уже не испытывал к нему неприязни. Наоборот, все, что прежде в Кезоне его раздражало, теперь казалось вполне нормальным и даже забавным.

Не выходила из головы и Гликерия. Он так и не понял, кто она в доме Гипепирии. Для рабыни девушка вела себя чересчур независимо, как, впрочем, и для служанки, получившей вольную. В ней чувствовалась порода, характер…

Незаметно для себя Лукан уснул. Лицо Гликерии, с насмешливыми, зовущими глазами, сменил расплывчатый образ Туллии. Сестра смеялась и манила его за собой, ускользая всякий раз, как только он пытался поймать ее за руку. Так продолжалось до тех пор, пока она не растворилась в густом белом тумане, из которого вышел отец. Он не улыбался, как его дочь, а был сосредоточен и хмур. Хотел что-то сказать, но едва открыл рот, как стал исчезать в том самом мареве, в котором пропала Туллия. На его месте тут же возникла темная пульсирующая масса, постепенно обретающая формы человека. Человек этот сидел на стуле, забросив нога на ногу, и в упор смотрел на Лукана. Его лицо раздражающе-медленно лишалось размытости, оставляя в неведении, кто бы это мог быть, а когда наконец обрело четкие контуры, легче от этого узнавания не стало… Женственные черты наружности Нарцисса искажала гримаса неудовольствия…

Лукана разбудил крик петуха, донесшийся со двора гостиницы. Бдительная птица оповещала о начале нового дня, который обещал круто изменить его жизнь. Лукан потянулся, забросил руки за голову. Вставать не хотелось, хотя он и чувствовал себя вполне отдохнувшим за ночь. В окно вливался мягкий утренний свет, пахло морем. Какое-то время, пока окончательно не рассвело, он лежал с открытыми глазами и размышлял о смысле увиденного сна. Вывод напрашивался сам собой: секретарь императора напоминает ему о важности своего поручения и торопит с его выполнением.

Поднявшись, Лукан первым делом проверил самое ценное: оба письма и оружие — меч, подаренный ему отцом, и кинжал. Все было на месте. Облачившись в чистую тунику и добавив к наряду перевязь с мечом, он еще раз оглядел себя и пришел к выводу, что теперь можно и нанести визит наместнику Галлу. Оставалось узнать, где располагаются административные здания римлян.

— Базилика наместника только строится, — пожал плечами хозяин постоялого двора, низенький, сухощавый грек.

— Где в таком случае его можно найти?

— Вероятнее всего, в личных апартаментах, в западной части города.

Понимая, что большего из грека не вытянуть, Лукан пожелал ему всяческого процветания и покинул гостиницу. В конце концов, и как уже бывало не раз, местные языки непременно доведут до нужного места.

За медную монету двое мальчишек провели его по узким и многолюдным улицам Том к комплексу одноэтажных зданий, которые временно занимала римская администрация. У свежевыкрашенных ворот стояли двое часовых, явно изнывающих от солнца и скуки. При виде римских воинов мальчишки сбежали так быстро, что Лукан даже не успел заметить, когда они исчезли. Усмехнувшись такой их прыти, он подошел к стражникам.

— У меня послание для наместника Дидия Галла. Из Рима.

Физиономии часовых уважительно вытянулись. Один из них мотнул головой.

— Тебе повезло, парень. Наместник как раз у себя. Тебя проводят к нему.

Они отворили одну из створок ворот, пропуская его внутрь.

Очутившись во дворе, Лукан тотчас попал под опеку внутреннего караула. Его начальник, немногословный, с суровым лицом ветеран, предложил оставить заплечный багаж под их присмотром и выделил сопровождающего.

— Благодарю, — кивнул ему Лукан.

В центре перистиля мастера завершали отделочные работы изящного фонтана, тут же напомнившего о доме. Но он решительно погнал эти мысли прочь. Ступив в спасительную прохладу портика, они со стражником миновали еще один пост охраны и вошли наконец под массивные своды внутренних помещений. В приемной — довольно тесной комнатенке — за конторой сидел молодой офицер, вероятнее всего, личный секретарь или адъютант Галла, и водил пальцем по грифельной доске. Услышав шаги, он вскинул голову.

— По какому вопросу?

— К наместнику, с депешей из Рима, — доложил за Лукана караульный и отступил назад.

Офицер окинул посетителя быстрым оценивающим взглядом и кивком указал на его меч.

— Оружие следует оставить здесь. Таковы правила.

* * *

Авл Дидий Галл, уже немолодой, с обильной сединой мужчина, восседал за громоздким письменным столом, сплошь заваленным бумагами, дощечками и письменными приборами. Его сильные длинные руки были покрыты многочисленными шрамами, среди которых белыми рубцами проступали совсем свежие — напоминание о недавней кампании в Британии. Насколько знал Лукан, Галл отличился в ней как толковый командир и смелый воин, не прятавшийся в бою за спины своих легионеров. За это он заслужил их уважение и ярую преданность, которой позавидовал бы сам Юлий Цезарь. И, скорее всего, именно эти качества, вкупе с боевым опытом, стали причиной его назначения в Мёзию, на неспокойные северные рубежи Империи. Но, возможно, была и другая причина, не такая явная: возвращение в Рим героя, завоевавшего авторитет у толпы и армии, представлялось Клавдию не совсем удобным, а если говорить прямо — небезопасным. Император, ставший в последнее время особенно подозрительным (и не без оснований!), всерьез опасался конкуренции. А исходила она, по его мнению, в первую очередь от военных.

Обо всем этом в свое время поведал другу вездесущий Луцерий. Он каким-то непостижимым образом первым узнавал все новости в Риме, не брезгуя при этом и грязными сплетнями, бродившим как в среде знати, так и плебса. Вполне естественно, что Лукан всегда был в курсе происходящего не только в Вечном городе, но и далеко за его пределами, и часто даже раньше отца.

— Послание от императора Клавдия, наместник. — Он сделал два шага в сторону стола и вынул из переметной сумы небольшой кожаный тубус — последний полученный от Нарцисса футляр. — Прошу. — И протянул Галлу.

Тот тут же распечатал его и, подавшись вперед, принялся читать содержимое извлеченного папируса. Читал внимательно, иногда морща высокий лоб и двигая густыми серебристыми бровями.

Наконец он отложил свиток в сторону и посмотрел на Лукана.

— Только утро, а уже две хорошие новости! Это сообщение пришло как нельзя вовремя. Ты даже не представляешь, юноша, насколько вовремя!.. Ну, а ты? Не каждому доверят депешу такого рода. Я не услышал твоего имени.

Лукан понял свою оплошность и поспешил представиться:

— Гай Туллий Лукан. — Помедлил, видя, как начинает меняться лицо Галла, и вынул оставшийся чехол. — Отец шлет тебе пожелания здоровья и благости богов. И это письмо.

Серые, глубоко посаженные глаза Авла Дидия смотрели из-под густых нависающих бровей с какой-то особой внимательностью, точно он пытался разглядеть или узнать в чертах стоящего перед ним стройного светловолосого юноши что-то знакомое, какой-то одному ему известный образ. Но возможно, он просто пытался увидеть то, что хотел.

Наконец Галл развернул свиток, но, прежде чем прочесть его, заметил:

— Служба в армии — достойное занятие и хорошая школа. А ты, как сам понимаешь, направлен сюда именно для этого. Не скрою, мне приятно видеть, что молодые люди еще помнят о своем долге перед отчизной. Особенно сейчас, когда она в них так нуждается.

— Долг — не бремя! Это священная обязанность каждого римлянина, — отчеканил Лукан.

— Именно так. — Бледное от недосыпания лицо наместника оживилось. — Именно так, — повторил он и принялся читать письмо Сервия.

Лукан терпеливо ждал, когда он закончит. Навытяжку стоял у стола и разглядывал кабинет — большое квадратное помещение, дальняя стена которого была оборудована стеллажами, сплошь забитыми свитками пергамента и папируса. К левой была придвинута длинная софа, мягкую обивку которой, по-видимому, совсем недавно заменили. Чуть в стороне от нее, на постаменте в углублении стены, стояли бронзовые изображения Юпитера и Марса. Ничего лишнего. Все просто и в то же время со вкусом. Окна правой стены — их было два — выходили в древний, как и само здание, сад. Сейчас над его расчисткой работали рабы, скорее всего, привезенные Галлом из Британии. Их обнаженные торсы носили следы затянувшихся ран.

— Понятно, — сказал Галл, отрывая Лукана от его наблюдений.

Он откинулся на спинку стула, улыбнулся ему. Какое-то время молчал, и Лукан буквально почувствовал, насколько мощная волна энергии исходит от этого человека. Даже косые лучи солнца, пронзающие окна, казалось, искрились в потоках этой могучей силы.

— Я давно и близко знаю твоего отца, — неспешно заговорил он, и его густой низкий голос наполнил кабинет, — но так сложилось, что мы уже давно не виделись. Даже во время моего последнего короткого визита в Рим не представился случай. Уж такова жизнь — сплошная суета, за которой порой некогда уделить внимание достойному человеку. — Галл прервался, в его глазах, все еще сохраняющих огонек молодости, промелькнула тень, тень сожаления о чем-то безвозвратно утраченном. — Уверен, — продолжил он, — твой отец знает, что делает, и в сложившихся обстоятельствах боги не оставят его. А он, повторяю, — человек достойный. И надеюсь, что ты, мой мальчик, не уронишь его имя, имя вашего славного рода. Поверь, мне бы искренне не хотелось разочароваться. Ты понимаешь, о чем я?

Лукан почтительно промолчал, и наместник закончил:

— Неприятно и больно видеть, как молодые римляне тратят свое время, свою жизнь… попусту, предпочитая силе тела и духа вино и распутных женщин.

— Это не про меня! — твердо заявил Лукан.

— Сколько раз я слышал эти слова! — Галл качнул головой. — Вот только судьба преподносит нам гораздо больше разочарований, чем мы готовы принять.

— Честь рода я не уроню! — упрямо повторил Лукан, и наместник улыбнулся снова.

— Мне нравится твоя уверенность, — сказал он. — Время покажет, а сейчас я бы хотел услышать от тебя, чем живет Рим. Мне интересно все, включая толки в тавернах и на рыночных площадях.

Лукан растерялся. Не зная политических предпочтений Галла, можно было одной неосторожной фразой нажить себе проблем, и в лице наместника, и в дальнейшей службе вообще. Видя его замешательство, Галл подбодрил:

— Мы здесь одни. И ни одно сказанное тобой слово не покинет этой комнаты. Так что смелее, мой мальчик.

— Когда я покидал Рим, — начал Лукан, — все говорили только об одном — о заговоре против императора. Многие выказывали неудовольствие по поводу его чересчур уж крутых мер в искоренении измены. Клавдий доверился в этом, как всегда, преторианцам. Ну и нескольким особо приближенным к себе…

— Советникам, — помог ему закончить фразу Галл и спросил: — Невиновных пострадало много?

— Этого я не знаю. Последний, о ком я слышал, это Анний Винициан. Но во время ареста он принял яд.

— Успел, значит, лисья его душа, — хмыкнув, мрачно заметил наместник.

В этот момент он напомнил Лукану отца, примерно так же во время их последней беседы отреагировавшего на смерть давнего соперника Клавдия.

— Винициан был одним из организаторов заговора, — уточнил он. — Так, во всяком случае, говорят.

— Правду говорят. Было бы странно, будь все наоборот. — Галл усмехнулся, чуть склонил набок голову. — А как реагирует толпа? Возмущается? Или требует утопить всех смутьянов в Тибре?

— Толпа довольна. Она довольна уже тем, что восставшие легионы не дошли до Рима и не сожгли его. Или, чего хуже, не устроили в нем резню.

— Уж не знаю, что хуже: сжечь город или вырезать его население. Обычно и то и другое следуют вместе. Но не думаю, что до этого бы дошло.

— Я покинул Рим больше месяца назад, и тогда многие сенаторы и всадники спешили оставить город. Их можно понять: под видом ареста мятежников и сочувствующих им удобно сводить личные счеты… тем, у кого есть такая возможность и личная выгода.

— А ты смышленый юноша, — качнув головой, проговорил Дидий. — Это хорошее качество для того, кто пришел в армию. Особенно сейчас, когда на границах Империи обстановка оставляет желать лучшего.

— В провинции так неспокойно? — осмелился поинтересоваться Лукан и тут же пожалел о собственной несдержанности. Друг отца мог истолковать его беспокойство за проявление малодушия или страха.

— Дело не в провинции, а в тех, кто с ней граничит, — ушел от прямого ответа Галл и сразу сменил тему: — Пока послужишь при моем штабе. У меня как раз недокомплект офицеров, и нужны толковые парни. — Он вдруг стал серьезен и даже официален. — Не скрою, мне приятно, что Сервий направил своего единственного сына именно ко мне. Но хочу предупредить сразу: не рассчитывай на какие-то поблажки с моей стороны. Любимчиков у меня нет, и армейский устав одинаков для всех.

— Понятно, наместник, — заикнулся было Лукан, но, видя, что тот не закончил, осекся.

— Передашь Варену, он сидит в приемной, что ты принят в штат офицеров. Он поможет устроиться и объяснит, как найти интенданта, чтобы стать на учет и довольствие. Теперь можешь идти.

— Благодарю, наместник.

Лукан уже собрался покинуть кабинет, когда Галл задержал его.

— Кстати, кто поручил тебе передать письмо императора?

— Его личный секретарь.

Авл Дидий промолчал, но в глубине его умных глаз поселилось что-то сродни сомнению. Видимо, Нарцисса недолюбливали не только в Риме.