Пластиглаз (сборник)

Вадим Чекунов, 2010

Издательство «Альтернативная литература» представляет сборник рассказов Вадима Чекунова. Номинант на русский Букер-2009 пишет как все – о любви и смерти. С одной разницей: любовь в рассказах Вадима Чекунова всегда обречена, а смерть поворачивается к читателю солнечным детским лицом…

МАШЕНЬКА

Паутина была почти незаметна. Хитрый Валидол сплёл свою сеть в тёмном и сыром углу между крыльцом и верандой, где никто — ни бабушка Оля, ни деда Саша, ни злющая зеленоглазая Кыска — не могли его потревожить. О Валидоле знала лишь Машенька, но они были друзьями, и не собирались причинять друг другу вреда.

Несколько раз в день — обязательно утром, перед завтраком, потом после гуляния с дедушкой в лесу и после короткого дневного сна — Машенька кормила паука муравьями. Иногда пауку доставались маленькие, чёрные и противные гусеницы, их Машенька находила на нижней, бледной стороне смородиновых («самородина» — смешно говорила бабушка) листьев.

Пыльных и сухих мух, рассыпанных по подоконникам во всех комнатах, Валидол есть отказывался и выбрасывал их из паутины, залатывая прореху.

Муравьёв Машенька ловила на садовой дорожке пальцами. Сначала боялась, что укусят, но муравьи почему-то не кусались, а лишь отчаянно пытались вырваться из цепкой щепотки. Это им никогда не удавалось.

Гусеницы — Машенька выяснила у деда — кусаться не умели, но на всякий случай Машенька снимала их с листьев надломленной и согнутой пополам палочкой. Зажав в подобии пинцета извивающееся мохнатое тельце, бежала к растянутой над фундаментом дома паутине.

Первоначально паука звали Димедрол. Маленький, едва различимый приплюснутый шарик на крохотных крючочках-ножках по размеру сильно походил на бабушкино лекарство.

С лекарствами играть не разрешалось. Но пару раз, тайком от всех, когда мама была в Москве, бабушка на кухне готовила обед, а деда копал огород или уходил к соседу дяде Коле, Машенька доставала из тумбочки под телевизором небольшую пластмассовую коробку. Подцепляла пальцем тугую крышку, открывала, вдыхая аптечные запахи. Устроившись перед диваном, увлечённо раскладывала на нём яркие и блестящие коробочки, пузырьки и тюбики.

Машенька играла в аптеку. Читать она ещё не умела, но произнесённое дедой или бабушкой название запоминалось без труда. Это дедушкин валидол, это хорошо знакомые зелёнка и йод, это противный аспирин, вот димедрол и ношка, этот тюбик аксалин, а этот забыла как, вот валакардион…

Перекладывая лекарства, Машенька шептала диковинные слова, удивлялась их непонятности. Затем, прислушиваясь к звукам в саду и доме, со вздохом собирала всё в коробку и ставила на место.

* * *

Паука она обнаружила в первое же утро, уронив с крыльца Тинки-Винки. Мягкое фиолетовое тельце шлёпнулось в мокрые от росы листья одуванчика. Машенька, спустившись по широким ступеням, обогнула крыльцо, высоко поднимая ноги, чтобы не промочить сандалии.

Подняв и отряхнув лупоглазого друга, Машенька почти распрямилась, как вдруг замерла.

Перед глазами висела паутина — густо облепленная мельчайшими капельками росы, похожая на хрустальную снежинку.

Восхищение сменилось брезгливостью — там живёт противный злой паук! Машенька уже огляделась по сторонам в поисках какой-нибудь палки, как услышала с кухни зовущий голос бабушки.

Махнув на паутину рукой, побежала в дом.

Завтракали на террасе.

У тарелки с сырниками стояла любимая кружка Машеньки — с Винни-Пухом и Пятачком по бокам. Над сырниками вился пар.

Устроившись поудобнее на стуле, Машенька заглянула в кружку.

— «Несквик»? — подняла глаза на бабушку.

Бабушка развязала фартук, села рядом.

— «Несквик», «несквик». Мама три пачки в сумку уложила. Куда столько? Вот после обеда к Салтыковым сходим, помнишь, у них ещё собака чёрная живёт, и козочки две. Насчёт молока договоримся с ними, будешь по утрам козочкино пить. Оно-то получше твоего «несквика» будет, полезнее…

— А «несквик» всё равно вкуснее! Я молоко не буду, оно гадкое! Пусть его Кыска пьёт, — тряхнула головой Машенька, накалывая сырник на вилку.

— Много ты понимаешь! Это в Москве оно гадкое, а здесь — сплошное здоровье. А Кыске-то больно жирно будет — по 30 рублей литр. Ты сырник-то в варенье обмакни, клубничное, вот… — бабушка придвинула к внучке блюдце. — Спорщица ты моя ненаглядная! — улыбнулась она, глядя на Машеньку. — Ешь, ешь, радость моя!

Привлечённые запахом варенья, на террасу прилетели несколько ос. Беспокойно звеня, принялись вычерчивать зигзаги над столом. Машенька втянула голову в плечи и спрятала руки под стол.

— Кыш! Кыш! Налетели, с утра пораньше! После завтрака тюль найти надо, повешу от них.

Бабушка встала, вооружилась сложенной в несколько раз газетой. Ловко, на лету, посшибала ос на пол и (Машенька отчётливо расслышала хруст) раздавила их тапком.

— Осы плохие? — спросила Машенька.

— Опасные. Ужалить могут, больно будет… — бабушка вымела трупики на крыльцо и прикрыла дверь. — Чтоб ещё не налетели.

— А пауки?

— Что — пауки?

— Плохие? Или опасные? Пауки кусаются?

— Пауки хорошие. Они мух ловят, комаров всяких. Пауков обижать и убивать нельзя, примета плохая. Если их не трогать, то и они тебя не тронут.

Машенька озадачилась.

— А как же Муха-Цокотуха? Ведь её паук схватил и хотел съесть. А Муха-Цокотуха-то — хорошая!

Бабушка тоже задумалась.

— Так ведь это сказка! В сказках мухи хорошие, а на даче — плохие. Одна зараза от них, да спать днём мешают… Ты ешь давай, вроде больше не летает никто.

— А где деда? — жуя сырник, поинтересовалась Машенька.

— Отец, иди завтракать! Стынет всё! — звонко крикнула бабушка, подняв лицо к деревянному, в тёмных пятнах от сучков, потолку.

Скрипя ступеньками — в одной руке очки, в другой толстая книга, страницы заложены пальцем, — спустился со второго этажа деда Саша в белой майке и синих штанах.

— Деда, опять ты позже всех! Тебе что, особое приглашение надо? — копируя строгую интонацию воспитательницы Ирины Васильевны, нахмурила брови Машенька.

Бабушка рассмеялась. Деда шутливо погрозил пальцем. Потрепав внучку по светлым и лёгким волосам, уселся на своё любимое место — спиной к окну и боком к выходу. Раскрыл книгу, надел на кончик носа очки, нащупал тарелку с сырниками, придвинул, пальцами вытянул один и, не отрываясь от книги, начал жевать, смешно шевеля усами.

— Деда, а сегодня — четверг? — не отнимая губ от чашки, спросила Машенька. Голос получился глухой и странный.

Дед взглянул поверх очков.

— Ну, какой же четверг? Мама когда приедет? Послезавтра, в пятницу. Значит, какой сегодня день получается?

Машенька скосила глаза на свои руки. Посмотрела на бабушку. В окно. Под стол. Поболтала ногами. Сморщила нос и, вздохнув, принялась загибать пальцы, шевеля губами. Бабушка и дедушка, переглянувшись, с интересом следили за внучкой.

— Получается среда, — наконец объявила Машенька.

Бабушка радостно хлопнула себя по коленям:

— Ай, молодец, моя умничка! Всё-то ведь знает, всё умеет!

Машенька допила какао.

Вся терраса была расцвечена яркими пятнами — солнце пробивалось сквозь листья яблонь.

— Жаркий день будет, — перевернув страницу, произнёс дед. — На речку сходим, что ли? Вода-то уж прогрелась, небось… А после обеда, жара спадёт когда, компост перекинуть надо…

Бабушка махнула рукой:

— Вы идите вдвоём, мне с обедом возни много — курицу пока разморожу, картошки начистить. К часу возвращайтесь, обедать будем. Обратно пойдёте, хлеба на станции купите.

Дед встал, потёр одной рукой живот, другой поясницу. Снял очки, заложил ими книгу и посмотрел на внучку:

— Ну, пойду, плед возьму, а ты собери, чем играть будешь. На речку сходим. На тот берег со мной поплывёшь?

Машенька помотала головой:

— Я боюсь.

— Ну, как хочешь. Будешь, значит, на берегу сидеть, на солнце жариться, пока я купаться буду.

Дед поднялся на второй этаж.

Бабушка собирала со стола посуду.

Машенька, оттопырив губу, поджала левую ногу и пропрыгала к двери. Толкнула ее с усилием и выскочила на крыльцо. В четыре прыжка спустилась по ступенькам.

На светлом линолеуме дорожки увидела скрюченную, слабо шевелящую лапами и крыльями осу.

Присев на корточки, Машенька с минуту разглядывала раненое насекомое. Сорвала травинку, потыкала твердым концом в мелко дрожащее черно-желтое брюшко. Кусачки на крепкой и плоской голове осы быстро задвигались. Машенька покачала головой. Осторожно подпихнула осу травинкой на лист подорожника. Затаив дыхание, понесла на вытянутых руках.

Паутина успела высохнуть. Машенька подумала, что ажурная сеть куда-то исчезла насовсем. Приглядевшись, улыбнулась и стряхнула осу с подорожника, целясь в центр сплетённых прозрачных нитей.

Паутина дрогнула и прогнулась под тяжестью насекомого.

Машенька села на перевёрнутое садовое ведро и принялась ждать.

Оса, словно предчувствуя свой последний час, отчаянно завозилась, но крыльями и спинкой плотно прилипла к нитям, прекусить которые ей не удавалось — жвала беспомощно задрались вверх и кромсали пустой воздух.

В тот миг и появился паук.

Он вылез откуда-то из щели между досками крыльца.

Машенька испуганно расширила глаза.

Ловко перебирая лапками, паук добрался по длинной и толстой нити до края паутины. Настороженно замер.

Оса дёрнулась сильнее.

Паутина качнулась. Её хозяин двумя короткими рывками подбежал к окончательно увязшей жертве. Снова замер. И вдруг засуетился, забегал вокруг притихшей осы, сдвинулся чуть вбок и начал вращать лапками угодившую к нему добычу, окутывая ее клейкой блестящей нитью.

Через несколько минут на месте осы образовался серый, неправильной формы кокон. Паук, уже успевший получить имя Димедрол, неспешно уполз вверх по нитям обратно в щель.

— Ну и паучок! — удивленно округлив губы, прошептала Машенька, поднимаясь с ведра и отряхивая платье.

Сверху, с крыльца, послышался голос деда:

Конец ознакомительного фрагмента.