Ты моя

Валентин Сорокин, 2018

Тот, кто знал долгую муку одиночества, никогда не устанет благодарить за дар любви. «Ты моя» – книга о нежданном, но сбывшем счастье. Это стихи о жизни, озарённой светом любви, о горьких потерях и разочарованиях, о вечной красоте и надежде. «Ты моя» – книга верности, отваги и мужества.

За одну тебя

Полон

То не месяц вдали блестит,

Не луна скользит по тропе,

Это сердце мое летит

В звездном небе опять к тебе.

Мир, настроженный и седой,

Слышит шорох твоих ресниц,

Ночь, надломленная бедой,

Опускается до границ.

Кто идет нас завоевать

В русском поле, в твоем дому,

Будет с губ красоту срывать,

К стону лапаться твоему.

Стыд ударит тебе в лицо, —

Слава Богу, что в окнах чадь:

Ты не выбежишь на крыльцо

Утром рано меня встречать.

Всех вас, любящих, увезут

Для затей, так заведено,

И драконы вам обгрызут

Груди белые в казино.

Брат молчит и сестра молчит,

А в отечестве дорогом

Иудей на торгах стучит

Моисеевым батогом!..

1997

Свет летит

Когда-то Марс, пылая во Вселенной,

Свет посылал Земле через года,

Теперь и он в тщете обыкновенной

Уже давно — остывшая звезда.

А мы живем фантазией и снами

И странно знать, как через тыщи лет

Марс продолжает излучать над нами

Великий свет, непобедимый свет.

Я поклонюсь ему и на осеннем

Чужом ветру подумаю не раз:

«И вы бессмертны, Невский и Есенин,

Вас нет давно, но свет летит от вас!..»

Я старше вас, я пережил короны,

Знамёна, гимны, клятвы пережил,

А вот вороны были — есть вороны,

А соловья и снег не устрашил.

Под яблоней, под белою березой

Опять звенит и спрашивает вновь:

«Зачем цветет багряно-горькой розой

Надежда человечества — любовь?»

Прощанья миг под сердцем у поэта,

А повернешься — рядом никого,

Вот почему так много в мире света

И так легко ослепнуть от него.

1997

Страх

Светлый путь наш заклубился тьмой,

Мгла в горах и мрак ночной в ложбине.

Повернули русские домой,

Хватит, наскитались на чужбине.

Журавлями дедовы кресты

Всё кричат над зарослями пашен.

Русские селения пусты,

Русский вздох седому веку страшен.

Ну о чём тебе я говорю,

Разве ты страданьями прекрасна?

Мы с тобою в юности зарю

Захотели встретить, да напрасно:

Не бегут к нам под ноги цветы,

Не звенит луна под небесами.

Русская рябина, это ты,

С горькими ужасными глазами.

Тьма и тьма клубится, клокоча,

И не ливни — бронзовые стрелы,

Русского терпения свеча

На ветрах предательских сгорела.

Я с ума сойду, а не пойму

Банды, на акцентах говорящей,

Не с того ли тычется во тьму

Брат нетрезвый головой пропащей?

Беззащитна русская земля,

Смерть гуляет в переулках узких:

То враги из русского Кремля,

Хохоча, расстреливают русских.

Тьма и зверь за ними, тьма и зверь,

Тьма и зверь ползут в поля и долы.

И на душу русскую теперь

Новые охотятся монголы.

1997

Солнечный мост

Годы прожиты. Тишь и усталость.

Вот и кажется, веря в покой, —

Это ты, молодая, осталась

И смеешься, одна, за рекой.

И, не зная о нашей потере,

Сквозь обычную сутолочь дел

Спросишь, выйдя на солнечный берег:

«Ой, когда же ты так поседел?»

А в ладони широкого плёса,

Можно даже слегка занеметь,

Будут ласточки падать с откоса,

И берёзы над нами звенеть.

Хлынет в сумерки звёздность и лунность,

И опять удивлюсь я:

«Скажи,

Неужель возвращается юность

У забытой заросшей межи!»

Словно лилии, губы кусая,

Понесу я тебе по стерне,

Что мне делать, коль вся ты босая,

Вся доступна туману и мне.

1997

Донской монастырь

Да, да, их памятники возведены на древних погребениях наших…

В монастыре за мглой растений,

Свершив распятие и блуд,

Толпятся мраморные тени

Увитых лаврами иуд.

Моя земля не виновата,

Что дом родительский пленён,

А я судьбою Коловрата

С дней отроческих наделён.

И вскидывая меч открыто,

Торю я звездные пути, —

Монгольской конницы копыта

Ещё стучат в моей груди.

Мы — северные палестинцы:

Опять у храмовых ворот

Хоронят новые ордынцы

На русском прахе свой народ.

Нас примириться не заставить,

Жестокость душу не сомнет,

Они пришли нас к стенке ставить,

Ну так посмотрим — чья возьмет!..

Мы поднимаемся и стонем,

И трудно строя третий Рим,

В морях бушующих не тонем,

В пожарах грозных не горим.

Когда бесстрашие и силу

Растрачу я, врагам не мил,

Ты отыщи мою могилу

Среди разрушенных могил.

1998

Вечная печаль

Когда свеча приникнет к изголовью,

Ночь растворит последние шаги,

Мои стихи, исчёрканные кровью,

Ты на костре прощания сожги.

Костер любви, пусть он горит, пылая,

Не в нем ли всё спаялось и слилось, —

Разбитая стезя моя былая

И то, к чему дойти не довелось.

За страшный день никто нам не ответит,

И поле наше снова топчет зверь.

Я крик травы услышал на рассвете,

А распахнул перед тобою дверь.

Одна гроза катилась из пустыни,

Другая выползала из лесов.

Дубы молчали, словно бы застыли

Распластанные крылья парусов.

Я говорю тебе: «И в круговертье

Наитием я угадал тогда,

Как со цветов сочились капли смерти,

В реке взрывалась порохом вода!..»

Ступнёю тёплой исцелуй планету,

А древняя печаль недалека:

Простор широк — и только русским нету

Свободного от гнёта уголка.

Нас пригласили в мир и обманули,

И вытолкнули смеху на порог,

Вот почему свистят и рвутся пули

И опадают листья вдоль дорог!..

1997

Её душа

Не того встречаю, привечаю

И не ту спасаю от невзгод.

Вот живу я и не замечаю,

Что цветет рябина каждый год.

Вековою взята перегрузкой,

Ей и мне с рожденья не везет, —

Заревые капли крови русской

В океан страдания несёт.

Счастье ей и чудится и снится,

А по яви доля нелегка.,

Меж оград душа её теснится

И до звезд дорога далека.

Русские просторы без причала,

А за ними ветер и молва.

Разве бы она не закричала,

Да сдавила горло синева.

Иволгу вчера грозой убило,

Соловьи израненные спят.

Край, в котором выросла рябина,

Взрывчатыми распрями объят.

Лунный лик восходит и смеется,

Не суля пощады никому,

Потому шумит она и гнется,

Приникая к сердцу моему.

1997

Коршуны

За облачной редью, за ширью полей

Не слышно, не видно родных журавлей.

Меня не зовут и тебя не зовут,

А черные коршуны стаей плывут.

И кажется в небе под звон похорон

Ведёт их в Россию восточный дракон.

Он лапы раздвинул и выпятил пасть,

Но всё же боится на землю упасть,

Где грозно сверкают из гибельной тьмы

Доспехами предков немые холмы.

А месяц глазастый тревогу трубит, —

Он первым над Волгою будет убит!..

1997

Видение

А случилось диво не простое,

Если мы и глаз не отвели…

Не закат, а море золотое

Разлилось внезапно до земли.

Я не знаю, к радости иль к горю,

На волне замедливая ход,

Продвигался царственно по морю

Золотой небесный пароход.

На борту доспехи и скрижали —

Все почтить величие должны,

И к нему восторженно бежали

Золочёногрудые челны.

Он проплыл через века и годы,

Меж войной державной и тюрьмой,

Потому грядущие невзгоды

Затонули за его кормой.

Золотое море древней сини,

Без огня окопного и гроз,

Это пробил звёздный час России, —

В путь её благословил Христос.

Тишина, а на душе тревожно:

Неужели завтра да и впредь

Смысла нет и больше невозможно

За победу молча умереть?

По озёрам и холмам покатым

Свет летит багряно-голубой.

Хорошо мне быть не виноватым

Перед жизнью и перед тобой.

1997

Встреча с матерью

На могильной плите моего отца выбито три журавленка — три погибших сына…

Это смерть или в кончину дверь, —

Лунный свет через окно струится.

Мать моя, серебряная птица,

Маленькая, легкая теперь.

Говорит: «Зовет и дни мои

Наш отец тревожит сыновьями,

Сгибшими твоими братовьями,

Спрашивая про пути твои:

Мол, такие ветры по земле

Пронеслись — кресты перекосили,

Где же затерялся он, в России

Аль в чужой и непонятной мгле?..»

Зелены отцовские поля,

Но плита могильная не греет.

И по ней кружат три журавля,

А четвертый в грозных далях реет.

Я один остался — род продлить

И, не отдан вечному кургану,

Я один прошел по урагану,

Но страданьем бед не утолить.

Мгла и мгла клубится без границ,

Волны от провала до провала:

Сколько стай серебряных упало,

Сколько птиц пропало, сколько птиц!..

Я, как ты, истерзанная мать,

Вижу всех недрёмными очами:

Даже там, за звёздными свечами

Я готовлюсь горе принимать.

Лунный диск звенит с уральских гор.

Лунный свет через окно струится.

Мать моя, серебряная птица,

Никому, а только мне в укор!..

1998

Синий соловей

Страстью каждого побега

Сквозь пласты немого зла

Из-под снега, из-под снега

Встала яблоня, бела.

Встала, тонкая, в округе

День цветами закипел,

Соловей, седее вьюги,

На ветвях её запел.

То ли серый, то ли синий,

Свет серебряный он льет,

Лепестковый зябкий иней

Стряхивает и клюет.

По очам твоим зовущим —

Кто нам это запретит? —

По плечам, объятий ждущим,

Снег сверкает и летит.

Не с пургой, так с белым ветром

Закружится нам дано.

Я хочу зелёным кедром

Заглянуть к тебе в окно.

Или клёном, или клёном,

Размыкая белый дым,

Но не менее зелёным

И не менее седым.

1997

Перед Богом

А мы живем, то плача, то робея,

То не суля пощады никому…

Я не хотел бы видеть, как Помпея

Исчезла в наползающем дыму.

Я не хотел бы слышать, если боги

О гибели нам скорой говорят,

Пусть на моей и на чужой дороге

Всё те же звезды вечные горят.

Сравнимы беды или не сравнимы,

Грешно копаться в пекле и в золе,

Но мой народ лишь потому гонимый —

Добрее нет другого на земле.

Он заслонил знаменами планету,

Идя вперед и падая вперед,

Так разбросал себя по белу свету,

Что, может быть, уже не соберет.

И чем ему, действительно, гордиться,

Соседей спас и незнакомых спас,

Теперь легла железная граница

Между могил…

И разделила нас.

Не надо с нашим горем препираться,

Есть глухота и есть обиды зов:

А вдруг мы вновь надумаем подняться

Перед крестами братьев и отцов?!..

1997

Возвращение к тебе

Мой дом накреняется,

бурей внезапной объятый,

Одни я в просторе,

бессонницей гиблой распятый.

Один я и полночь, да ты, за морями, лесами,

Всё смотришь мне в сердце,

как мама, большими глазами.

Такими большими,

что нет им, иконным, границы,

Я слышу ладони, слова твои слышу, ресницы.

И я обнимаю, целую, ликую, сгорая,

Конец ознакомительного фрагмента.