Вставало солнце над Русью

Валентина Георгиевна Панина, 2022

Династия Рюриковичей правила Русью более шести веков. Судьба нашей страны скреплена связующей нитью с судьбой этого рода. Об их деяниях по сию пору спорят историки. Разрозненные племена и роды, расселившиеся по берегам рек в лесных чащобах, как древляне, поляне, меря, натерпевшись от набегов варягов, хазар и диких кочевников, которые угоняли женщин и отроков в полон, уставшие от тяжкой дани и разрухи решили отказаться от привычного вольного образа жизни, и по совету первого посадника Новгорода Гостомысла пригласили князя "из-за моря" ими править, судить и защищать. Цель настоящего романа: кратко донести до читателя в художественном изложении историю языческой Руси вплоть до Крещения.

Глава I

На северных славянских землях племена ведут кровопролитные междоусобные войны. Кроме того, половцы, хазары, варяги постоянно нападают на славянские племена. Отсутствие единой власти не даёт возможности прекратить внутренние распри и дать отпор внешней агрессии. Князь Гостомысл, первый посадник Новгорода, желая передать правление в руки своему внуку Рюрику, постепенно, очень медленно и исподволь, подводит славян к мысли о выборе единого князя для защиты земель и племён. Когда междоусобные кровопролития и непосильные дани, наложенные на славян варягами, доводят роды до разорения, Гостомысл, собрав вече, убеждает степенных бояр и остальных вечевиков, что пришло время выбрать одного правителя на Руси, который будет их защищать, править и судить по правде. Он предлагает отправить послов «за море» и пригласить его внука Рюрика на княжение.

Династия Рюриковичей правила Русью шесть веков. Судьба нашей страны скреплена связующей нитью с судьбой этого рода. Об их деяниях по сию пору спорят историки. А о Рюрике вообще пытались забыть со времён Киевской Руси, тем более в летописях не вспоминали о нём как о первом русском князе. Роман не претендует на истину в последней инстанции. Любой роман не что иное, как вымысел, похожий на правду. В интересах повествования приходилось прибегнуть к источникам, чаще всего недостоверным или спорным. Приступая к чтению, следует помнить, что это не историческая повесть, а авторское повествование, цель которого — не вдаваясь в правдивость исторических данных всех событий, кратко обрисовать в художественном изложении историю языческой Руси вплоть до Крещения.

Он стоял на носу драккара на возвышении, как гранитный утёс. Высок ростом, строгий взгляд устремлён вперёд. От него веяло грозной, несокрушимой силой. Попутный ветер надувал паруса, убыстряя бег судна. Голубые глаза, почти не щурясь, обшаривали горизонт, из-под шелома видны были длинные волосы, ниспадавшие до плеч и закрученные на концах кольцами. Драккар и человек были давними друзьями. Первым была боевая лодья — длинное, хищно вытянутое судно, с высоко поднятыми носом и кормой. Судно стремительно бежало по Днепру. Форштевень корабля украшен резной мордой дракона, на страх недругам и всяким злым силам, таящимся в морской глубине. Драккары, следовавшие за сторожевым, уверенно разваливали форштевнями волны.

— Поздорову тебе, земля родная! Отныне не варяг я тебе, а твой верный слуга и преданный сын!

* * *

История происхождения любого народа скрыта в глубине веков, в далёких дописьменных временах, и до сих пор является белым пятном в летописи народов. Сказания и былины, приукрашенные легенды о предках, мифических богатырях, тёмных лесах, огромных диких животных, озёрах и реках, полных рыбы, хоть руками лови, — вот практически и всё, что сохранилось и было известно о происхождении того или иного народа. Даже эти скудные знания передаются из поколения в поколение, обрастают всё новыми подробностями. Сражаясь с набегами кочевых племён и не только, славяне охраняли свои общины. Как ручейки собираются в реку и бегут бурным потоком, сминая своей мощью все преграды на своём пути, так и предки наши собирали общины вместе: сливаясь, они строили города. Эта созидательная работа сопровождалась тяжёлыми войнами на внешних границах, где орды кочевников, сменяя друг друга, непрерывно накатывались на славянские земли. А внутри страны шла своя острая междоусобная война соперничающих за первенство князей, создавая благоприятные условия для кочевников, которые во время набегов захватывали в плен женщин, отроков и забирали всё ценное, что попадалось под руку. За пленных впоследствии получали большой выкуп. И в таких тяжелейших испытаниях трудолюбивый и мужественный народ находил силы создавать могучую державу, сохранять и расширять её границы.

— Откуда берёт начало славянский род? — спросит вдруг любознательный вьюнош седовласого старца.

Старец, прищурив глаза, молча устремив взгляд вдаль, как будто видит сквозь века, степенно оглаживая длинную седую бороду, со знанием дела скажет:

— Славяне суть род свой ведут от Иафета, сына Ноева, от коего произошли так называемые норики, которые и есть славяне. Согласно древней легенде, два скифских князя, Словен и Рус, потомки библейского Ноя, после долгих скитаний по всему миру появились на территории Приильменья. Здесь, на берегу Волхова, они построили город Словенск Великий. Впоследствии Словенск пришёл в упадок, а на его месте через три тысячи лет возник Великий Новгород. Спустя много времени сели славяне по Дунаю, где теперь земли Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Те же славяне, которые сели около озера Ильмень и назывались своим именем — славяне, построили город и дали ему имя Новгород. — И, распрямив согбенные годами плечи, старец важно окинет взглядом молодёжь, окружившую его, чтобы послушать дедовы байки.

Во время оно на месте, которое было прокрыто дремучими лесами и болотами, на островах между болот, ближе к рекам и озёрам, селились славянские общины. Все общины составляли разные племена. Свои поселения славяне никак не укрепляли и жили в постройках, слегка углублённых в почву, где под земляной крышей, посередине неё, возле охлупня, было отверстие для выхода дыма, или в наземных домах, стены и крыша которых держались на столбах, врытых в землю. Они известны под именем венедов. Славяне были язычниками, обожествляли силы природы и умерших предков. Среди сил природы солнце и огонь занимали главное место. Даждьбог олицетворял солнце, богом огня был Сварог, ветра и бури — Стрибог. Покровителем стада — «скотьим богом» — считался Велес, но самым главным был Перун — бог-громовник, которому в славянском пантеоне принадлежит особое место. Он считался покровителем военной дружины и её предводителя — князя. Перун — сын Сварога. Он мечет свои стрелы-молнии, мощной палицей разбивает тучи, гром выражает его гнев, по всему небу развеваются его одежда и борода, ветры и бури — его дыхание. Символ Перуна — так называемый громовый знак, похожий на колесо с шестью спицами. Капища Перуна устраивались на самых возвышенных местах. Когда у славян появились князья и боевые дружины, Перуна стали считать покровителем воинов. Перед походом славяне приходили на капище и приносили в жертву какое-нибудь животное или проливали его жертвенную кровь, но если вдруг народу грозило какое-то серьёзное несчастье — засуха или война, — то приносили в жертву человеческую жизнь.

Древнейшая русская летопись в переводе Д. С. Лихачёва — «Повесть временных лет» — рассказывает о постепенном расселении славянских племён по обширным землям Европы. Жизнь была полна тревог. Не раз загорались дозорные костры на ближайших холмах, били тревогу часовые и все роды и племена брали в руки оружие — мечи, копья, луки, топоры, секиры — и смело вступали в схватки с викингами или набегавшими кочевыми племенами, которые частенько пытались поживиться за счёт чужого добра. Бытует множество мнений о происхождении термина Русь. Первое — по названию реки Русь (современное название Рось), правого притока реки Днепр. Старейшина славянской общины Гостомысл привёл своих соплеменников с Дуная к Ладожскому озеру, а оттуда к озеру Ильмень. Они поселились возле реки Русь, впадавшей в Ильмень, и стали называться Русью. Расселившиеся по берегам Руси славяне именовались русичами.

Бóльшая часть славян заняла лесистые стороны на территории нынешней Волыни и называла себя древлянами. Другие поселились на склонах реки Буг и называли себя бужанами, третьи осели на равнинах Днепра и стали называться полянами, четвёртые поселились на реке Полоти и именовали себя полочанами, пятые осели меж реками Припятью и Западной Двиной и назвали себя дреговичами. Славяне, поселившиеся по берегам рек Двина, Днепр и Волга, назывались кривичами — по имени своего предводителя, жреца Криве. От кривичей на юг, по Днепру и его притокам, осели северяне. Земли по Днестру до Чёрного моря и Дуная заняли угличи и тиверцы. Та часть славян, которая осела на реке Сожь, называлась по имени своего предводителя Радима: радимичи. Славяне, занявшие земли на берегах Оки, назвались по имени своего вождя Вятко: вятичи.

Славяне построили Новгород. Он был небольшим, сплошь деревянным и расположился на холмистой местности, по обеим сторонам реки Волхов, что было уникальным случаем для своего времени: практически все города Средневековья стояли на высоком холме на одном из берегов реки. Первые жители строили свои дома по берегам, но не у самой воды, а подале — из-за частых наводнений. В Новгороде старейшиной посадили Гостомысла править и судить. Все племена делились на два союза: северный и южный. Во главе северного союза стоял Новгород, во главе южного — Киев, который был построен позже Новгорода.

Иоакимовская летопись сообщает, что Гостомысл происходил из древнего княжеского рода. Отец Гостомысла, Буривой, воевавший с варягами в Прибалтике, много раз побеждал их, но впоследствии сам был побеждён: погибли все его воины, сам он едва спасся и, вытесненный из родной земли вместе с родичами и подвластными им князьями, пребывал на острове в городе Бярмы. Варяги захватили Великий град и обложили тяжкой данью славян, русь и чудь. Жители Великого града обратились к князю Буривою с просьбой прислать им своего сына Гостомысла. Гостомысл пришёл в Великий град и, сидя на коне, обозревая поле предстоящего боя, находился в глубоком раздумье. Он решил, что назревшие между державами вопросы нельзя решить войнами. Гостомысл подозвал к себе приближённого боярина и сказал:

— Пошли к противнику воина с предложением о встрече для переговоров.

Прошло довольно много времени, прежде чем боярин подъехал к князю Гостомыслу.

— Кёниг Саксонский прибыл со свитой на переговоры.

Гостомысл встретил иноземца в своём шатре. Это был мужчина средних лет, коренастый, широкоплечий, с бородой и длинными волосами, схваченными сзади ремешком в хвост. Поверх рубахи красовался блестящий металлический панцирь, на плечах висел короткий синий плащ, отороченный золотым шитьём. Гостомысл некоторое время молча рассматривал саксонца, потом неторопливо заговорил:

— Долго ли нам ещё воевать с вами? Сколько я живу, столько мы сражаемся друг с другом — славяне и германцы. Может, стоит нам сделать попытку установить между нашими народами мир, чтобы люди жили в тишине и спокойствии?

— Каким образом? — поинтересовался Кёниг Саксонский.

— Дать клятву своим богам, что будем свято соблюдать заключённый договор, и разойтись без битвы и кровопролития.

— Я готов поклясться на мече перед нашим богом Тором, что не нарушу слова своего и буду вечно хранить мир между саксами и бодричами, — твердо проговорил Кёниг.

— Я тоже клянусь нашим богом Перуном. Пусть наши народы будут спокойны за своё будущее.

Заключив с саксами мирное соглашение, Гостомысл построил возле моря город, назвав его в честь своего старшего сына Выбора.

Место для Новгорода славянами было выбрано на высоком холме — как бы сама природа им указывала место, где должен подняться «отец городов русских». Холм этот крутым обрывом нависал над Волховом. Река у обрыва была настолько глубока, что никакой лестницы там установить нельзя было, а без неё на обрыв забраться невозможно, вот эта сторона и оставалась практически незащищённой. Нападения отсюда не ждали, тогда как другие три стороны были хорошо защищены прочным частоколом, и он надёжно укрывал город от вражеского нападения. Суда, прибывавшие «из моря», подходили к самому берегу. В скандинавских сагах Новгород фигурирует под названием Холмоград. Внутренняя городская крепость — Детинец — стояла на высоком месте. Снаружи, за частоколом, был ров с переброшенным через него мостом к воротам города.

В Новгороде почитались боги, которых не было в пантеоне других славянских племён. Известен культ Волхова — бога, отождествляемого с одноимённой рекой, на которой стоял город. Волхову ежегодно приносили в жертву коня, и день этого жертвоприношения был главным городским праздником. Новгород в устье Волхова, вблизи озера Нево (Ладожского), являлся узловым пунктом торговли.

Никоновская летопись сообщает, что Гостомысл был первым старейшиной Новгородской волости, избранным общиной посадником. В центре детинца располагался княжеский дворец — деревянный, двухъярусный, с резными наличниками на окнах и дверях. Терем ступенями поднимался к небу, возвышаясь над крутым берегом Волхова, и смотрел на все четыре стороны. К северу — к Новгороду — обращался его служилый лик: напротив главных ворот, перед широкой площадью, на двадцати резных дубовых столбах держалась широкая галерея, подобная вечевой степени. К югу — к прибывающим гостям — терем напоминал старинную деревянную крепость. Там подъёмный мост надо рвом закрывал ворота, узкие окна походили на бойницы. С той же стороны разместилась дружинная изба, и двор предназначался для обучения дружины воинскому искусству. К западу — к Волхову — терем поворачивался высокими башенками и витражными окнами и виден был на десятки вёрст окрест. Перед ним, на узкой полосе перед обрывом, стояло небольшое требище в форме цветка. На восток — к посаду — княжий терем обращал лик домашний, простой. Там находился задний двор: ворота для проезда подвод, поварни, амбары, дровни, хлебные и кладовые. В нём и поселился Гостомысл. У него было четыре сына и три дочери, но сыновья погибли, а дочери вышли замуж в соседние государства.

* * *

Гостомысл сидел в своих покоях и вспоминал, как его жена, узнав о гибели сыновей, не перенесла такой потери, заболела и слегла, а вскоре умерла. Горе его было столь велико и безутешно, что ему хотелось уйти вслед за женой и сыновьями. Теперь он не видел, зачем ему жить. Более всего сокрушался Гостомысл оттого, что прекращался вместе с ним его род. Один он остался на белом свете, не для кого было беречь ни богатств, накопленных за долгие годы, ни почётного места. Подумывал было уйти с посадничества, но потом всё-таки решил остаться. Он перемог своё горе и вновь приступил к княжеским заботам. Как пишет Иоакимовская летопись, он был «муж столь храбрый, столь мудрый, всем соседям был страшен, а людьми любим из-за справедливости и правосудия».

«Сделаю славянский народ счастливым!» — думал посадник.

Гостомысл понимал, что народу нужна крепкая власть. Видел он, что вольность до добра не доведёт. Каждый из родов жил сам по себе, никакой власти над собой не зная. В случаях ссор каждый род считал себя правым, а потому и бились друг с другом не до руды, а на смерть. Сожалел Гостомысл о воле-волюшке, но ради пользы многих людей решил ею поступиться…

Но так думал только он. В Новгороде и в родах придерживались другого мнения. Воля и полное безначалие нравились всем. Никто не знал над собой старшего, и если Гостомысл ещё держался на посадничестве, то только потому, что умел ладить с людьми. А чего это стоило ему, каких усилий над собой, об этом никто не знал.

Понимая, что к добру не приведёт народная воля, единой твёрдой властью не сдерживаемая, мудрый Гостомысл решил: «Пусть род на род восстанет, пусть пойдут между ними раздоры, пусть прольётся кровь, пусть обложат роды и племена непосильной данью, тогда я покажу им, что только твёрдой единоличной властью и можно с корнем вырвать зло… Пусть сами захотят выбрать себе князя, который бы судил их, управлял ими и защищал от вражеских нападений… Когда они сами поймут это, тогда нетрудно будет заставить их покориться их же избраннику».

Но сколько Гостомысл ни думал, кто может взять роды под свою сильную руку, ни в одном славянском роду не видел достойного мужа быть народным избранником… Когда ещё только задумывал Гостомысл привести народ к мысли о выборе себе князя-защитника, уже тогда решил, что этим защитником может стать его любимый сын. Ради него он и задумал столь трудное дело. Для него он и вёл ильменских славян к осознанию необходимости единой власти, но смерть похитила юношу, как и остальных трёх сыновей. Вспомнились Гостомыслу предсказания вещуна, который пророчил ему, что на новгородский престол заступит внук его, сын Умилы. Но из земли бодричей приходили неутешительные вести. Купцы, прибывавшие в Новгород из дальних земель, ничего не слышали о его внуке.

Старик скучал о внуке, Изборе. Дочь Умила прислала ему в утешение своего сына, когда Гостомысл остался один, но вскоре Избору пришлось тайно бежать из Новгорода. Он с другом Вадимом рыбачил на Ильмене, когда начался ураган. Их лодка перевернулась, Вадим стал тонуть. Спасая друга, Избор по разбушевавшемуся озеру добрался до берега Священной рощи, охраняемой жрецами. Они не допускают в эту рощу, посвящённую грозному богу, ни князя родового, ни воина славного, ни человека простого. Никому нет доступа в священную рощу: кто бы ни был он, лютая смерть ждёт ослушника. Грозен Перун, требует крови человеческой, и горе тому роду, который ослушника не выдаст.

Вадим уже пришёл в себя и лежал на берегу, закрыв глаза. Он вспоминал, как однажды чародей нагадал ему, что он погибнет от меча своего друга, а поскольку друзей у него не было, кроме Избора, то он решил, что сейчас самое время лишить друга жизни и тогда колдовство не сбудется. И прежде чем Избор успел опомниться, его вероломный друг выхватил из-за пазухи острый нож и как зверь метнулся к нему. Избор не успел оборониться, и Вадим с яростью вонзил нож ему в грудь.

Как подкошенный, рухнул Избор на траву, а Вадим убежал. Его увидели жрецы и хотели казнить, но он рассказал, благодаря кому он, будучи в беспамятстве, оказался в священной роще.

— Только из уважения к твоему отцу я не буду наказывать тебя за твою дерзость, отрок! — сказал старый жрец.

Вадим, склонившись перед жрецом с почтением и благодарностью, приложился к его высохшей руке. Никакое чувство сожаления за содеянное не шевельнулось в его душе, а теперь, когда он убедил старого жреца в том, что он стал жертвой чудовища, Вадим успокоился и был уверен, что теперь-то гадание чародея точно не исполнится и ему не грозит гибель от меча друга.

Жрецы начали поиски Избора. Варяг, раненный во время набега, скрывался в священной роще, в самой чаще, куда даже жрецы не заходили. Он сделал шалаш и залечивал свои раны травами. Он видел, как Вадим напал на друга. Когда Вадим убежал, он подошёл к Избору и хотел его сбросить в Ильмень, чтобы в поисках юноши не набрели на его убежище, но Избор застонал. Варяг принёс его в свой шалаш и стал лечить, как мог. Избор вскоре пришёл в себя.

— Отвези меня, старик, в Новгород, к Гостомыслу, — чуть слышно прошептал Избор, — там мы будем в безопасности.

Варяг нашёл лодку; дождавшись темноты, принёс Избора на берег Ильменя, загрузил в лодку и переправил через озеро.

Весть о якобы гибели Избора опередила его появление с беглым норманном у деда. Когда старый норманн доставил его в Новгород, там все уже знали о случившемся. Варяг, в темноте двора подкараулив Гостомысла, шепнул ему, что Избора надобно срочно перенести из лодки к нему в хоромы. Гостомысл тут же пошёл вслед за варягом, который повёл его незаметными тропинками к озеру. Трудно было предположить, что властный жрец Перуна легко откажется от своей жертвы. Ради сохранения своего достоинства он потребует казни Избора как оскорбителя грозного божества. Гостомысл прекрасно понимал, что рано или поздно о спасении Избора будет известно всем и тогда-то главный жрец и хранитель Перуна, пользуясь своей неограниченной властью, начнёт немедленную борьбу с ним. Посадник любил своего внука и стал думать, как спасти его. Его гости норманны скоро уходят в свою Скандинавию, а там конунг Сигтуны Бьёрн был его другом, и Гостомысл решил, что тот не откажется приютить его внука.

Гостомысл их обоих спрятал у себя в тереме. Он договорился с купцами, и те помогли его внуку вместе с варягом бежать в Скандинавию. Избор был согласен с предложением деда. Так очутился он на драккаре скандинавов, где его увидел Вадим. Тот стоял, сжав кулаки в бессильной злобе, и провожал взглядом удаляющийся драккар. С тех пор ни одной весточки не было посаднику от внука. Он не знал даже, жив или нет внук его, названный скандинавами Рюриком. Пытался было расспрашивать о нём норманнских купцов, прибывающих в Новгород с товарами, но никто ничего не знал о славянском богатыре.

— Много в Скандинавии славянских варягов! — говорили проезжие.

— Все они мóлодцы, витязи, а кто из них Рюрик, откуда же нам знать! — отвечали другие.

Послать гонца в далёкую Скандинавию Гостомысл не решался. Не было у него под рукой верного человека, которого он мог бы отправить с поручением, разыскать и привезти внука. Дряхлел новгородский посадник, но по‑прежнему держался своей заветной мысли — дать единодержавную крепкую власть родному славянскому народу…

Туго пришлось неукротимому старейшине. Спустя очень недолгое время началась междоусобица, приведшая к плачевным последствиям. Скоро все роды погрязли в распрях. Род шёл войной на род, гибли люди, выжигались целые селения. В общей свалке смешались все роды. Каждый ильменский род считал себя и самым правым, и самым главным в новгородском союзе. Новгород в эти распри не вмешивался. Гостомысл как мог удерживал новгородцев от участия в ссорах. Мудрому старику все подчинялись беспрекословно без выяснения причин.

— Он знает, что делает, ему виднее! — говорили новгородцы.

— Раз так, то и мешать ему не будем, — поддерживали народ сторонники Гостомысла.

Между тем Гостомысл чувствовал, что силы его с каждым днём уходят. Казалось ему, что не доживёт он до исполнения своей заветной мечты. Но желание довести до конца задуманное дело заставляло посадника по‑прежнему подводить ильменскую вольницу к мысли о необходимости единодержавной власти. Норманнские гости не появлялись, и узнать о внуке было не от кого. Неизвестность более всего настораживала старика, и его уже начинало томить некое мрачное предчувствие. Бессонные ночи проводил Гостомысл в лютой тоске, которая глодала его усталое сердце…

* * *

При всём уважении народа к Гостомыслу до него стали доходить слухи, что появилось много недовольных его правлением. Он собрал вече¹, чтобы выслушать их и решить все вопросы. Вече волновалось и шумело. Самым отчаянным крикунам не особенно нужны были поводы, чтобы покричать. Гостомысл прекрасно знал своих соплеменников. Он спокойно стоял и ждал, пока вечевики вдоволь накричатся, чтобы, когда подустанут, завести речь о своём правлении. Но на сей раз дело зашло гораздо дальше.

— Долой Гостомысла из посадников! — раздался зловещий крик.

— Долой, долой! Больно много воли брать стал! — слышалось со всех концов.

Гостомысл терпеливо слушал крикунов. Потом поднял руку, потопал ногой по деревянному настилу степени. Крики смолкли.

— Мужи новгородские, людины! — громко, с негодованием в голосе заговорил Гостомысл. — Вы сами меня выбрали посадником, и я, сколько было сил и разума, старался всех судить по правде, но вижу, что не угодил вам…

Крикуны притихли. Не ожидали они, что так обидится посадник. Никаких серьёзных причин быть недовольными Гостомыслом не было ни у кого. Брошенный вызов обескуражил многих. Все знали, что достойного преемника Гостомысла найти трудно: хоть и мала была власть его, всё-таки сами выбрали. Смущённая толпа затихла: новгородцы не знали, что отвечать Гостомыслу. А посадник продолжал свою речь:

— Кланяюсь вам, новгородцы, выберите себе другого посадника, а меня простите. Я старался всё делать для вашей пользы и для города, сколько разумения хватало, долгих ночей не спал, но, видно, неугодны вам труды мои…

Гостомысл стоял спокойный и величавый, в большом тяжёлом золотого шитья зипуне, и ждал решения, опершись на копьё.

Вдруг в это время горожане как-то разом заволновались. Среди них послышались громкие крики и неясный шум. Сразу же все отвлеклись от жгучего вопроса и повернули головы назад. Через толпу вечевиков прямо к помосту, занятому новгородскими властями, пробирался норманнский воин. Его появление отвлекло вече от немедленного ответа на прямо поставленный Гостомыслом вопрос. Воин, уверенно расталкивая толпу, взобрался на степень, и что было силы застучал ногой о дерево.

— Мужи новгородские, люди и ты, посадник! — закричал он с ярко выраженным акцентом. — Это что же стало твориться в вашей земле? Когда же это было, чтобы народ славянский посягал на жизнь своих гостей? Разве теперь у вас всё по-новому пошло?

— Что случилось, говори! — раздались крики со всех сторон.

— Сколько раз приезжали наши купцы с товаром к вам, и ни разу нас не грабили, а нынче напали и забрали весь товар, а купцов утопили в Волхове! — голос воина из охраны купеческого каравана звучал грозно, лицо его пылало гневом, рука судорожно сжимала меч.

Новгородцы дружно ахнули: они знали, как опасно шутить с норманнами. Все викинги были прекрасно вооружены, искусны в деле ратном. Вот почему гневная речь воина произвела сильное впечатление на вечевиков. Гостомысл сразу сообразил, что настал удобный момент повернуть дело себе на выгоду.

— Дело твоё, воин, будет прямо сейчас разобрано на вече, вот только выберут нового посадского. Недоволен мной народ новгородский, пусть новый посадник решит случившееся с караваном. Земно кланяюсь вечу, — Гостомысл окинул взглядом толпу, — и прошу отпустить меня, раз неугоден стал.

Он поклонился народу и отошёл в сторонку.

Гостомысл рассчитал верно. Боязнь буйных норманнов заставила одуматься вечевиков. Они знали способность Гостомысла улаживать подобные недоразумения и не решились пожертвовать им в трудную минуту.

— Нет, оставайся, Гостомысл, оставайся! Не хотим другого! — заревела толпа.

— Не могу я никак… устал… прошу отпустить! — кланялся хитрый Гостомысл. — Я уже довольно послужил…

— Ещё послужи! Прости нас… Верим тебе. Во всём верим! Оставайся! — кричала и волновалась толпа, придвигаясь к степени.

Гостомысл ещё некоторое время отказывался, но потом вслед за вече стали просить его остаться степенные бояре, к ним присоединились старшие, а затем и старосты «концов». После долгих уговоров Гостомысл взял свой отказ назад. Это решение толпа встретила громкими криками восторга. Вече успокоилось, и все крикуны, восставшие незадолго до того против Гостомысла, теперь готовы были отдать за него жизнь. Умный посадник отлично понимал это.

— А как же нам быть с норманнскими гостями? Как вече рассудит? — обратился он к народу.

— Найти обидчиков! Рубить разбойникам головы! Пусть гости торгуют где хотят, по всем городам и весям ильменским… Всё на твою волю, посадник!

Гостомысл в душе порадовался, что всё получилось так, как хотел он, и норманн появился как нельзя кстати. Он понимал, что всякие препирательства на вече жестоко разобидели бы норманнских пришельцев и они взяли бы сами силой то, что новгородцы не пожелали бы дать им добром. Вполне довольные тем, что не придётся самим решать произошедшее с купцами, полагаясь на мудрость Гостомысла, расходились с вече мужи и люди новгородские по своим «концам».

Двум союзам, северному и южному, которые разделяли торговые интересы, приходилось между собой соперничать. Спустя очень недолгое время началась междоусобица, приведшая к плачевным последствиям. Все роды погрязли в распрях. Род шёл войной на род. Это ослабило славян, и у них не оставалось сил бороться с внешними врагами. Варяги напали, разлились дружины скандинавские по славянской земле. Где проходили скандинавы, там пылали селенья, и не оставалось следа жизни — всё сметали они с лица земли. Разорили все роды и обложили непомерной данью. Нашествие варягов было для всех родов ужасным бедствием.

Гостомысл был уже настолько слаб, что даже на вече выходил редко. Дряхлел новгородский посадник, но по-прежнему заветная мысль не покидала его — дать единодержавную власть родному славянскому народу… Силы его с каждым днём таяли; он чувствовал, что не доживёт до исполнения своей заветной мечты.

Пред смертью Гостомысл собрал старейшин от славян, руси, чуди, веси, мери, кривичей и дреговичей и посоветовал отправить послов «за море», в Скандинавию, предлагая найти его внука Рюрика и позвать на княжение.

— Много нас на земле живёт, все мы одним богам кланяемся, говорим одинаково, а только беда наша в том, что нет согласия между нами. Не живётся в мире и покое племенам славянским. Всегда между нами междоусобицы до смертного боя идут. Древляне полян обижают, вятичи до радимичей идут, разоряют и жгут их селения, дреговичи кривичей воюют, и всегда где-нибудь льётся кровь. Наша кровь — славянская! Братская кровь! Все мы родные братья. Все от одного корня происходим! Только под единой властной рукой всё может измениться! Только единодержавная власть сможет защитить наш народ от междоусобиц и набегов вражьих! Надо отправить послов «за море», в Скандинавию, найти моего внука Рюрика и позвать на княжение. — Старик остановился, отдышался и продолжил: — Обещайте мне, степенные бояре, что найдёте Рюрика и пригласите на княжение, покуда все роды не перебили друг друга.

Старейшины дали слово, что последуют совету Гостомысла и пойдут на поклон к его внуку Рюрику.

Рюриком были получены вести об изгнании варягов² из Приильменья. Король Бьёрн, тесть Рюрика, посоветовал пойти в новый поход на славян, чтобы захватить Приднепровье и весь конец великого пути «из варяг в греки». Скандинавы заволновались, узнав, что предполагается поход на приильменских славян. Среди варягов началось необычайное оживление. Возле терема Рюрика собрались вожди дружин. Все они не скрывали своего восторга. Рюрик окинул хмурым взглядом восторженные лица вождей, которые, предвкушая богатую добычу, ликовали, радуясь скорому походу. Он смотрел на эти радостные лица, а видел свою Родину в море огня и крови, крови его собратьев. Рюрик понял, что всё это может случиться по его воле, и почувствовал, что не хочет идти войной на славян: его месть касается только бывшего друга Вадима. Он подумал: «Родная сторона ещё не поднялась после последнего набега, и слава Перуну, что славяне одолели варягов. Как бы я ни был зол на Родину-мачеху, но я не поведу дружины воевать в Приильменье».

Между тем в Новгороде уже состоялось знаменитое вече, на котором был принят старейшинами совет мудрого Гостомысла.

* * *

Рюрик начал готовиться к походу на славянские земли. Он не спешил набирать дружины, оружие, а о продовольствии вообще рано было думать.

— Ты опять уходишь, мой Рюрик? Опять надолго оставляешь меня одну! — прошептала Эфанда, припав головой к плечу супруга.

— Я дал богам клятву, что вернусь и накажу их за нанесённую мне обиду! Я не успокоюсь, пока не разорю и не сожгу все их деревни! — ответил Рюрик.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, милый, но понимаю, что мне тебя не удержать около себя! Я буду ждать тебя, возвращайся скорее! — говорила Эфанда, прижавшись к широкой груди Рюрика и украдкой смахивая набежавшие слёзы.

— Я — мужчина, люба моя, воин, и поэтому мне не пристало сидеть без дела! Да и дружина заскучала, в поход рвётся! Очень жаль, что у нас пока нет детей, тебе было бы не так грустно, пока меня не будет! — Рюрик обнял Эфанду и грустно посмотрел в окно. — Взгляни, Эфанда, чужие лодьи подходят к нашим берегам! Кто это? Пойдём посмотрим.

Они вышли на крыльцо. Лодьи медленно подходили к причалу. Они не были похожи на драккары варягов. Воины береговой охраны, окружив чужие лодьи на лёгких лодках, проводили их до причала и остановились, наблюдая, как из передней выходят на берег старцы. Сердце Рюрика забилось: он по парусам узнал ильменские лодьи.

«Зачем они прибыли? Какую весть принесли?» — думал Рюрик. Он не пошёл гостям навстречу — просто стоял и смотрел на них, не спуская глаз. Рюрик признал в них славян, причём разных племён. Гости в сопровождении горожан двинулась к его терему.

— Рюрик, они идут к нам! — воскликнула Эфанда.

Рюрик смотрел на них и был в недоумении: какая беда погнала старцев в такую даль из Приильменья? Он терялся в догадках, но с крыльца не спустился. Гости, окружённые любопытными людьми, остановились недалеко от крыльца. Синеус вышел из дома и встал позади Рюрика. Трувор, лежавший в тени под деревом, приподнялся на локте, посмотрел на толпу и решил узнать, в чём дело. Поднялся и подошёл к крыльцу. Из толпы вышел Олав.

— Рюрик! К тебе гости с Ильменя! — сказал он и поднялся на крыльцо. — Они говорят, что им нужен Рюрик по важному делу!

— Я — Рюрик! Проходите в мой дом!

Он отступил в сторону, пропуская в дом гостей. Когда те вошли в большие прохладные покои и чинно сели на лавки, Рюрик, преступив все законы гостеприимства, не стал расспрашивать гостей об их здоровье, о здоровье их родных и близких, а сразу перешёл к делу.

— Какая беда вас привела сюда, славяне?

— Мы с Ильменя, старейшины родов кривичей, веси, мери, чуди и дреговичей, — заговорил старейший из послов. — Нас прислали к тебе, Рюрик, наши роды с великим и важным делом.

— В чём заключается ваше важное дело? Что у вас случилось?

— Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Восстал на Ильмене род на род, и не стало между нами правды. Приходите, братья, княжить и владеть нами! На коленях будем молить вас и не уйдём, пока не согласитесь исполнить нашу просьбу! — послы встали и низко, в ноги, поклонились Рюрику.

— Старцы! Что вы такое говорите? — воскликнул Рюрик.

— Мы проделали большой и трудный путь, чтобы привезти тебе просьбу наших родов славянских. Посадник наш, Гостомысл, твой дедушка, умирая, взял с нас клятву, что найдём тебя, Рюрик, и призовём нами править. Отдадим тебе и власть, и суд наш, все покоримся тебе, только дай нам правду и прекрати междоусобные войны. Будь у нас единым правителем. Молим всем славянским народом тебя, согласись у нас княжить!

Старцы встали с лавок и опустились перед Рюриком на колени. Синеус, Трувор и Олав были поражены неожиданным предложением, а Рюрик, встав, прошёлся по покоям из угла в угол и остановился перед послами.

— Да, дело у вас действительно важное, славяне, — сказал он озабоченно. — Дело серьёзное, мне надо подумать! Проходите в трапезную, утолите голод и жажду, отдохните после долгого пути, а завтра поговорим.

Послы поднялись с колен и в сопровождении слуги пошли в трапезную. Рюрик вопросительно посмотрел на братьев.

— Привет тебе, конунг³ славянский! — воскликнул Олав и шутливо поклонился, потом обнял своего родича. — Я рад за тебя, брат! В жизни не слышал, чтобы варяга призывали княжить и владеть ими!

— Не спеши, Олав, это так неожиданно, дай собраться с мыслями! — отвечал Рюрик. — Я должен посоветоваться с тестем. Ты забыл, брат, что я, хоть и варяг, но славянин?

— Тебя твоя Родина предала и нанесла тебе большую обиду!

— Несколько кровожадных жрецов ещё не Родина! Видно, там совсем плохи дела, раз старцы прибыли просить помощи! А я ведь уже начал собирать дружины, чтобы пойти войной на Приильменье, но как чувствовал: мне почему-то этот поход был не по душе.

Тесть Рюрика — конунг Бьёрн по прозвищу Железнобокий. Он в своё время не только приютил беглого Избора, названного скандинавами Рюриком, но и спустя время отдал ему в жёны свою единственную дочь Эфанду. К тому времени тот уже был отважным и удачливым варягом и вождём сильной дружины. Старому конунгу доложили, что к Рюрику пришли послы от славянских народов. Когда зять зашёл к тестю, тот встретил его вопросом:

— Зачем к тебе прибыли послы? Чего хотят?

— Зовут править ими. Междоусобные войны у них не прекращаются, люди в родах гибнут. Мой дед Гостомысл, умирая, взял с них слово, что они найдут меня и призовут на княжение. Бьёрн! Я не знаю, как быть! Смогу ли я? В этой дикой стране каждый род сам по себе, племена разрозненны, привести их к подчинению без крови не получится, а значит, моё княжение может начаться с жестокости, по-другому не получится.

— Послушай меня, сынок, — старик немного помолчал и, посмотрев на вождя варягов, продолжил: — Не зря тебя прозвали Рюриком — по-нашему, сокол: тебя ждёт судьба, которая оставит заметный след в истории славянского народа. Мне очень жаль расставаться с тобой и Эфандой, но ты должен принять предложение послов. Как бы долго ты здесь ни жил, а среди скандинавов ты всегда будешь чужим. Ты готовился идти походом на Ильмень, захватить Приднепровье и весь конец великого пути «из варяг в греки», а они сами к тебе пришли и предлагают у них княжить!

И Рюрик, послушав совета Бьёрна, решил принять предложение послов.

* * *

На Ильмене с большим нетерпением ждали возвращения своих послов. Новгородцы волновались. Родовые старейшины собирались и подолгу обсуждали, что их ждёт с прибытием князя, если он согласится ими править. Народ понимал, что как только прибудет из-за моря князь ими править, наступит конец их вольницы.

— Как бы беды на наши головы не было! — судачили старики.

— Да! Единый князь — это тебе не выборный посадник, которого можно в любой момент скинуть, — говорили мужи новгородские.

— Гостомысл плохого не посоветует! Он всегда радел за народ! — кивали головами степенные бояре.

— Призвали, так придётся склонить головы перед новым князем! — не скрывая сомнений, говорили концевые.

— Без единой княжеской руки нам не выжить: перебьют роды друг друга! — говорили старейшины родов.

Устали новгородцы от кровопролитных распрей, да и клятву, данную у одра умирающего, не могли преступить. От послов не было никаких известий, и новгородцы волновались, втайне не желая появления нового князя. Не хотелось всю власть отдавать в одни руки: а ну как князь крутенёк окажется, как возьмёт власть своей жёсткой рукой, так наплачешься потом, а деться будет некуда уже. Да и сейчас уже поздно передумывать: посланные старцы вот-вот вернутся.

Наконец-то прибыли послы. Зазвонил вечевой колокол, собирая новгородских жителей и весь приильменский народ на вечевую площадь. Послы стояли на степени и ждали, пока соберутся вечевики выслушать отчёт, касающийся приглашения правителя для всей обширной дикой страны с разрозненными племенами и родами.

Молчаливые и сумрачные вечевики стояли вокруг степени. Даже вечевой колокол звучал грустно, обречённо, созывая народ на историческое вече. Перед вечевой степенью стояли степенные бояре и старейшины родов, концевые и пятинные старосты. Все с нетерпением ждали, когда же послы начнут отчитываться о поездке. Всех интересовало, с чем они вернулись, прибудет к ним князь или останутся они жить по старинке, свободно, без чьих-либо притеснений. Наконец на степени началось шевеление, вперёд вышел старший из степенных бояр.

— Мужи и людины новгородские! — громко заговорил он. — Прибыли наши послы, отправленные в Скандинавию на поиски внука Гостомысла Рюрика, чтобы пригласить его, нами править.

— Слушаем! Пусть говорят! — раздалось со всех сторон. Людское море зашумело, закачалось, заволновалось, переходя с места на место, придвигаясь ближе к степени.

Из группы прибывших послов вышел старец, весь убелённый сединами, с длинной белой бородой и с посохом в руке. Он подошёл к краю степени, окинул заполненную народом вечевую площадь и, дождавшись, когда народ затихнет, заговорил твёрдым, громким, совсем не старческим голосом:

— Слушайте, мужи новгородские и людины! По данному нами у смертного одра нашего посадника Гостомысла обещанию и по воле вече пошли мы в Скандинавию к племени варяго-росскому, к внуку Гостомысла Рюрику и его братьям. Труден был наш путь, но мы достигли невредимыми страны, откуда не раз приходили к нам незваные гости, разоряли наши земли, но нас принимали там с великой честью.

На площади стояла тишина, все слушали со вниманием, боясь пропустить хоть одно слово посла.

— И нашли мы, по слову Гостомысла, его внука Рюрика, отважного воина, и низко поклонились ему, как велело нам вече. Суров и могуч внук Гостомысла, но и милостив. Нет у нас таких ни в Новгороде, ни на Ильмене! Высок ростом, и одежды его белы как снег; на боку меч, во взгляде твёрдая воля. Под его рукой мы получим свою правду, а виновники наших бед и враги наши будут сокрушены его твёрдой рукой.

— Так согласился ли он княжить и владеть нами? — загремело вече.

— Мы его умоляли, он ночь думал и согласился стать нашим князем. Готовьтесь встречать своего повелителя, защитника правды и грозного судью. Скоро он прибудет со своими дружинами.

Старец замолчал, ожидая, что скажет вече, но вече молчало. Все были согласны призвать Рюрика, но оказались не готовы к тому, что теперь придётся распрощаться с вольностью и свыкнуться с мыслью, что должны будут подчиниться чужой воле. Стало вдруг жалко терять вольности. Ведь в племенах на Ильмене привыкли, что каждый сам себе господин. Теперь, когда Рюрик согласился прибыть и править ими, всё рушилось и придётся привыкать к новым условиям. Князь не позволит ослушаться и мигом пришлёт своих дружинников на расправу. Вечевики поняли, что сожалеть поздно: сами согласились призвать правителя на княжение.

— Люди новгородские и приильменские! — снова закричал старец, подняв руку в ожидании тишины на вечевой площади. — Слушайте первый указ вашего князя, который вы должны беспрекословно выполнить! Отныне у вас будет надёжная защита! Князь идёт к нам со своей дружиной, которая будет защищать нас от внешних врагов и судить по правде ссоры и тяжбы между родами. Но дружину надобно кормить, поить, одевать, давать оружие. Князь велит вам отделить десятую часть от мехов, рыбного улова, сбора с полей на содержание дружины.

— Десятую часть — это ничего, это можно! — раздалось из толпы.

— Десятую часть отдадим, не жалко, только пусть защищает нас и творит суд и милость по правде, — прошёл шум волной по площади и затих на окраине.

— Это был первый указ нового князя, избранного вами, — продолжал уставший старец, которому не пришлось отдохнуть с дороги, — а второй его указ — чтобы именовать его великим князем, отдавать ему почёт и не мыслить на него зла! Ослушника постигнет гнев его! А теперь расходитесь и готовьтесь встретить великого князя с молодой княгиней и на поклон к ним всем явиться с дарами.

Старец поклонился вечу и, тяжело ступая, стал спускаться со степени.

— Ну что же? Десятую часть — это ничего, не тяжко! Только бы, обжившись здесь, не повысил нам долю выплат, — рассуждали вечевики, расходясь группами в разные стороны по своим концам Новгорода.

— Вестимо, десятую часть сдюжим! Варяги прибегали, так всё отбирали, да ещё и жёнок в рабство поуводили. А как на хозяйстве без жены? Другую тоже взять негде, так и маисси кругом один — и пахать, и шти варить.

— А как величать его, так нам всё едино: как скажет — так и будем величать, лишь бы защиту нам давал от всех бед.

— Только бы справедлив был с нами да судил бы по правде!

Вечевики были довольны, что ожидание наконец-то кончилось и теперь они спокойны, потому что у них будет защита. Великий князь прибудет со своей дружиной и наведёт порядок, прекратит войны между родами. Конечно, они побаивались избранного великого князя с его дружиной. Тяжёл меч норманнский — по собственному опыту знали это на Ильмене, и в родах стали готовиться встретить своего нового князя с великими почестями.

Весь Ильмень заговорил о Рюрике, о его молодой жене, но никто не вспомнил, что этот избранник когда-то оставил эти же родные ему места, преследуемый жрецами, и даже его знаменитый дед Гостомысл не смог его защитить. А он, убегая в Скандинавию, пообещал вернуться и отомстить. Гостомысл всю жизнь об этом помнил и сделал всё, чтобы вернуть внука на родину и поставить над народом, который его незаслуженно обидел.

— Только бы богов наших не трогал, Перуна не обижал, — толковали в родах.

— Не тронет! Зачем ему обижать наших богов, они ведь могут его наказать!

— То-то! А нет, так мы за своих богов вступимся и прогоним его с дружиной назад, за море, как прогнали тех варягов!

Как бы ни было страшно вставать под руку великого князя, все-таки на Ильмене ждали от будущего только хорошего. Ещё не зная своего избранника, ильменские славяне его уже начинали любить и ждали с нетерпением прибытия своего владыки. Хотя многие всё же с недоверием отнеслись к тому, что великий князь, призванный со стороны ими править, будет судить их по правде. А уж жить по старине точно не позволит: на всё у него будет свой уклад, которому придётся подчиняться.

Тяжело было Рюрику покидать свою вторую родину, приютившую его в тяжёлое для него время. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не выказать своих чувств при расставании с нею. Её суровая природа, угрюмые скалы и море, вечно бушующее, стали ему дороги. Олав, брат его жены Эфанды, не отходил от него и с восторгом ждал крутых перемен в их жизни. Рюрик с грустной ухмылкой смотрел на него, но не высказывал своих тревожных мыслей, вызванных той великой ответственностью, которую он взял на себя, согласившись княжить и владеть на великих просторах Руси. Он запасался оружием и кольчугами для своей дружины, зная, что не избежать войн с набегающими печенегами и другими охотниками за добычей из богатых славянских краёв.

— Мой славянский конунг, ты не хочешь поторопиться к своему народу? — восклицал неугомонный Олав. — Он ждёт тебя!

— Мой народ! — грустно улыбнувшись, посмотрел Рюрик на друга. — Ты, Олав, не знаешь этого народа. Он храбр, но настолько свободолюбив, что любая власть для него — словно путы для необъезженного коня. Придётся много сил приложить, пока роды привыкнут к единой власти.

— Я уверен, что ты справишься, а мы тебе поможем, — говорил Олав. — Посмотри на свои дружины! Все тебе преданы, каждый воин проверен в боях не один раз и готов отдать за тебя жизнь. Тебе ли бояться трудностей? А славяне привыкнут: они же сами тебя призвали к себе княжить!

— Я не боюсь! Но одно дело быть вождём дружины и другое — правителем страны, в которой каждый род сам себе хозяин.

— Ты их объединишь под своей рукой, и будет у тебя не каждый палец сам по себе, а мощный кулак, которого будут бояться все! Мы должны поспешить на берега Ильменя, брат!

Мечтательному Олаву не терпелось отправиться вместе с Рюриком на Ильмень, ему хотелось чего-то нового: новых мест, новых подвигов. Братья Синеус и Трувор, когда узнали, что их брат Избор прибыл в Скандинавию и обосновался там, получив благословение своей матери Умилы, отправились к нему. Теперь они, не раздумывая, решили, что пойдут вместе с Рюриком на Ильмень, и это даже не обсуждалось. Дружинники Аскольд и Дир, часто ходившие с Рюриком и его дружиной в походы, тоже изъявили желание сопровождать его к славянским берегам.

Рюрик понимал, что будет трудно держать в повиновении буйный народ. Только страх перед вооружённой силой может удержать такой народ от смуты и междоусобиц. Поэтому он не спешил идти на берега Ильменя, подбирая дружину, готовую разделить с ним предстоящие трудности. Он отобрал самых закалённых в битвах и надёжных воинов, бесконечно преданных ему, готовых стать крепким оплотом своему вождю в устройстве нового государства. Скандинавы радовались и были уверены, что теперь Ильмень и славянские земли войдут в состав Скандинавии, но Рюрик сразу решил: не бывать этому! Если богам угодно было поставить его во главе великого могущественного народа, то вовсе не для того, чтобы подчинить этот народ угрюмому Северу. Вечерами Рюрик сидел в своих покоях с тяжёлыми думами об устройстве, неожиданно свалившегося на него государства с разрозненными племенами и родами, не привыкшими подчиняться кому‑либо, но уставшими от междоусобиц.

Бьёрн тоже был неспокоен, ведь его единственная дочь отправлялась с мужем в далёкую дикую страну. Он пошёл к Рюрику, чтобы ещё раз обсудить дела государственные и поддержать зятя в его предстоящих нелёгких трудах.

— Будь справедлив к своему народу, — говорил он своему любимцу, — все должны быть равны пред судом твоим. Будешь поступать по справедливости и правде — обретёшь любовь народную. Требуй, чтобы исполнялся каждый твой указ, чтобы каждый твой приговор приводился в исполнение, не позволяй ослушаний и укрощай свой гнев. Старайся как можно больше принимать в свою дружину славянских юношей: чем больше их будет около тебя, тем прочнее укрепишься ты в своей земле!

Вернувшись в свои покои от Бьёрна, Рюрик подошёл к окну и стал наблюдать, как челядь снуёт по двору. Потом взгляд его упал на низко плывущие тучи, готовые пролиться дождём на измученную засухами землю, и тревожно стало на душе. Впереди неизвестность: что-то будет? Когда идёшь войной, там всё просто: жги, руби, хватай, тащи! Чем больше захватил, тем богаче добыча. А княжить, править и судить — это великий труд, которому придётся учиться, но нет такого наставника, который бы помог, научил, подсказал, указал на ошибки. Рюрик, устремив взгляд в грозовое небо, зашептал:

— Отче, Великий Перуне! Обращаюсь к тебе как сын Твой, проявление Твое на земле. Прошу Тебя, о Великий Перуне, пусть Твои глаза станут моими глазами, Твое тело, моим телом, Твой Дух — моим Духом. Твои руки, моими руками, мои цели — Твоими целями. Пусть все Твои качества станут присущими мне. Пусть Сила твоя станет моей Силой, возьми меня под свою опеку. Пусть твоя Любовь и Справедливость будут защитой для меня от всякого зла. Защити души наши Святыми Перуницами, а тела наши — Огненными Громницами, пусть они нас не трогают, а врагов отгоняют. Мы, верные дети Твои, слышим Силу Твою несказанную, Силу Праведную, Родом данную. Пусть горит в душах наших Огонь Сварожий, Огонь Веры Праведной, Святой Божий. Посему с Тобой мы всегда едины, в Триглаве Великом объединены, прибудь к нам на призыв наш! Благодарю Тебя, Отец мой, за заботу обо мне и роде моём. Да будет так! Слава Тебе, Великий Перуне!

* * *

Наконец Рюрик решил, что готов отправиться на Ильмень. Эфанда со слезами и с болью в сердце расставалась с отцом и со страной, где прошло её детство, но большим утешением было то, что Рюрик теперь всегда будет рядом с ней, а её любовь и забота о нём помогут ему в становлении и укреплении нового государства. Рюрик приказал загрузить в драккары большое количество оружия и доспехов для дружины. Мечи, секиры, луки и калёные стрелы занимали весь драккар. Рюрик знал, что без военной угрозы будет трудно привести к порядку буйное славянское племя и водворить среди воинственных родов правду. Шли не спеша, причаливали к берегам на ночлег. Рюрику хотелось свыкнуться с мыслью о крутом повороте в его жизни, и поэтому он не торопился предстать пред народом, который призвал его к себе на княжение.

Эфанда стояла рядом с Рюриком на корме, устремив на него полный тревоги взгляд. Он повернул голову, улыбнулся ей и, обхватив рукой её тонкую талию, привлёк к себе. Его тянуло к Эфанде: казалось, именно она сделает его дом уютным, тёплым, наполнит его детскими голосами. Спокойная, серьёзная, любящая жена и сейчас оставалась такой же. Последние лучи заходящего солнца заливали её ярким светом. Чудо как хороша была Эфанда в эту минуту! Рюрик, глядя на неё, чувствовал себя бесконечно счастливым. Но маленькая трещинка на душе всё-таки была, и с каждым годом она ширилась: возникали мрачные мысли оттого, что у них не было детей. Но он так любил Эфанду, что ему даже в голову не приходило взять себе вторую жену, чтобы та одарила его наследником. Он надеялся, что на новом месте он чаще будет рядом с Эфандой и боги проявят к ним милость: у него появится наследник. Теперь тот Рюрику просто необходим, и думать надо заранее, на кого он оставит будущее государство.

Прошло много дней пути, прежде чем драккары Рюрика появились в пределах его родных мест, которые он оставил много лет назад, тайно бежав с купцами в Скандинавию. Преодолев тяжёлый волок, не доходя до ильменских порогов, драккары причалили к берегу. Этого волока не миновал никто из тех, кто проходил на лодьях из Новгорода или с Нево, и Рюрик решил здесь задержаться и срубить город. Вскоре новый город стоял, гордо устремив в небо сторожевые башни. Рюрик назвал его в честь славянского божества Ладогой. Оставив здесь часть своей дружины, он продолжил путь к Новгороду.

На Ильмене пока не было вестей о прибытии Рюрика, и волнение постепенно улеглось. Роды успокоились, решив, что всё осталось по-старому: никакого князя у них не будет и не придётся подчиняться чужой воле. Но вдруг, как гром среди ясного неба, пришла весть, что драккары великого князя идут по Волхову, а с ним дружина количеством видимо-невидимо.

В день, когда должен был прибыть Рюрик в Новгород, площадь была полна народа, сбежавшегося сюда посмотреть на великого князя. Славяне были в нарядных одеждах, все были взволнованы и напряжены. Их разнузданная вольность доживала последние часы. Часть Рюриковой дружины пришла раньше основных сил и заняла укреплённую часть города. Дружина разделилась на две группы: одна группа осталась в Новгороде, вторая ушла в старый город, согнав туда великое множество славян «ставить город», закрытый со всех сторон крепким частоколом, внутри раскинули княжеский шатёр. Пошёл слух, что их великий князь будет жить не в Новгороде, а на старом городище. Приильменский народ недоумевал, почему их избранник решил так. Опытные воины объяснили, что владыка не знавшего ничьей власти народа там будет в полной безопасности, потому что городище считалось неприступной крепостью. Народ под присмотром дружинников работал споро, и город рос на глазах.

Когда вблизи Новгорода показались паруса драккар⁴ Рюрика, никто не знал, как встречать великого князя. Некоторые вышли на своих лодьях ему навстречу, но драккар, убранный богатыми тканями, скользил по Волхову мимо лодей. Шли на вёслах. На корме, на возвышении, одетый в блестящие доспехи, стоял великий князь со своей супругой. Осанка его была величественной, а строгий взгляд был устремлён вперёд. Позади четы, опираясь на копья и секиры, гордо подняв головы, стояли Трувор, Синеус и ближе всех к Рюрику — Олав. За Трувором и Синеусом стояли Аскольд и Дир.

Впереди всех шёл сторожевой драккар. Он весело резал гладь великой славянской реки. Приильменцы такого великолепия никогда не видели и решили, что их избранник — посланник богов. Горожане были поражены величием приближающегося к берегу драккара. Им понадобилось время, чтобы прийти в себя. Вдруг тишину разрезал громкий крик бояр, вышедших на лодьях навстречу великому князю.

— Будь здрав, великий князь, многая лета!

— Будь здрав, наша надёжа! — нестройным хором с берега кричали славяне.

— И вам поздорову, славяне! — Рюрик милостиво кивал в ответ на радостные крики народа.

Около самого Новгорода драккар Рюрика окружили лодьи со старейшинами приильменских родов.

— Низкий поклон тебе, наш великий князь, от всего славянского народа! — начал самый старый из них. — Приветствуем тебя и супругу твою! Просим явить нам милость прийти на вече и принять от нас смиренные дары наши! — боярин низко склонился перед Рюриком на своей лодье.

— Благодарю тебя, отец, — громко сказал Рюрик, — принимаю твою приветную речь и верю, что через тебя говорит со мной весь славянский народ. Буду я на вече вашем и приму ваши дары с благодарностью!

Всё это было произнесено таким властным тоном, что старейшины, низко поклонившись князю, не осмелились потом сесть в его присутствии на скамьи лодей. Они сразу почувствовали в Рюрике грозную, несокрушимую силу, с которой бороться было уже теперь невозможно, да и опасно для собственного здоровья. Сам же Рюрик после того, как ответил на приветствие послов, не сказал им более ни одного слова. Он повернулся к своим братьям и стал с ними что-то обсуждать, потом к ним присоединились начальники дружин, и они как будто забыли о народе, заполонившем берег, чтобы встретить и поприветствовать своего избранника. Тем временем несколько драккар с вооружёнными дружинниками обогнали флагман Рюрика и первыми пристали к берегу Волхова. Варяги, быстро сбежав на берег, поднялись в гору, расталкивая толпившийся народ, но чересчур рьяных сразу же успокоил вид закованных в железо воинов, и они не рискнули, вслух высказать недовольство грубостью дружинников.

Наконец наступил самый торжественный миг. Первый славянский князь, приглашённый править единой рукой разрозненными общинами, сошёл с драккара на ставшую ему вторично родной землю. И Рюрик преобразился. Лицо его запылало восторгом, в глазах заблестел огонь радости, и многолетняя тоска по местам, где он вырос под присмотром любящего деда Гостомысла, как будто тяжёлый камень, свалилась у него с души. И Рюрик подумал:

«Родная земля — загадка. Необъятны и недостижимы небесные просторы, которые Ярило обходит за день, а для глаз и понимания это неохватные дали. Повсюду богатство воды, этой живительной влаги, без которой невозможна жизнь ни человека, ни дерева, ни травинки и никакой другой живности, коей в лесах и полях видимо‑невидимо. А ручьи, звенящие в лесах, скрытые сочными травами?! Из глубины земли пробивается тонкая струйка, жаждущий подставит ладошку, наберёт живительной влаги — и опять жив. Бьётся ключик, из последних сил прорывается наружу, раздвигая песчинки, которые кружатся в лёгкой струе, и бежит этот ручеёк в маленькое лесное озерцо, а из того озерца вытекает тонкий ручеёк и бежит дальше к небольшой речушке, которая стремится к большой реке, наполняя её своими водами. Огромное множество таких ручейков, сбегающих в реку, наполняет её, и несёт она свои воды через земли, давая людям жизнь. По рекам открыты все пути. По ней купцы, сплавляясь в лодьях, везут товар на продажу и обмен, рыбаки в своих маленьких лодках целыми днями таскают снасти с рыбой. Озёра и реки сотворены ключами, в них сила, начало и процветание родной земли. Богата Русь реками и ручьями — так и племена надо собрать в одно место, чтобы разрозненные пальцы сжались в крепкий кулак для защиты своих земель, своей родины, которая мила с детства больше, чем красоты самых щедрых земель, от набегов ворогов, готовых поживиться богатствами славянских общин. И пока ты свою Родину защищаешь, бережёшь, пока на ней звучит родная речь, ты не безродный бродяга».

— Родная земля, — воскликнул он, — снова я с тобой! Не прежним беглецом, не враждебным варягом пришёл я к тебе, а властелином твоего народа и верным твоим сыном! О всемогущие боги! Примите мою клятву верности! Клянусь все свои силы, знания и умения употребить для блага славянского народа. Клянусь возвысить его славу в веках! И служить буду своему народу, насколько моих сил хватит! Не допущу неправды в родах славянских! Отныне не варяг я тебе, земля родная, а твой верный слуга и преданный сын! Горе тем, кто осмелится обидеть тебя, — отныне я твой защитник!

С удивлением слушали собравшиеся на берегу эту горячую беспорядочную речь и с изумлением смотрели в горевшие восторгом глаза Рюрика, на которые навернулись слёзы. А тому хотелось припасть к земле и прижаться к ней щекой, но, увидев обращённые на него взгляды толпы, он подошёл к Эфанде и взял её за руку.

— А теперь — на вече! — громко сказал Рюрик, подавив волнение. — Пойдём, любимая Эфанда, покажем лицо своё нашему народу.

Они бодро шагнули вперёд. Новгородцы расстелили перед ними богатый ковёр.

Прибытие князя на вече, его появление пред народом, обращение к вечу — гордое, надменное, какого вечевики и не ожидали, — всё это произвело огромное впечатление на народ. Но более всего славян поразило то, что произошло дальше.

Князь поклонился в пояс своему народу.

— Люди приильменские и новгородские! К вам обращаюсь я, избранный вами добровольно и призванный без всякого понуждения владеть вами и княжить. Обещаю служить вам на пользу! Но вы должны знать сразу, что ни с кем и никогда отныне ни я, ни мои преемники не разделят данной вами же власти! Только единой властью силён будет народ славянский! Только в ней одной его могущество, поколебать которое никто не может. Да! Обещаю вам, что исчезнет рознь между родами и будут все роды как один! Сплочённые, будете усиливаться на свою славу во веки веков!

— Что он такое говорит? — шёпотом спрашивали одни.

— Как это все роды как один? — спрашивали другие.

— Всё это совсем непорядок: как это все роды как один?! — загалдело вече.

— Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!

— Пусть князь только старейшин судит! А мы по‑прежнему только к нему на суд идти будем!

— Води нас только на войну, да от врагов со своею дружиной обороняй — вот княжеское дело!

— А в родах мы сами будем разбираться!

— Будет не по-нашему — так мы быстро тебя ссадим! Не таких выпроваживали!

— Сам Гостомысл нас уважал!

Крики неслись со всех сторон. Но попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше, при посадниках, и показать, что и они тоже что-то значат и заставят великого князя считаться с ними и разделить свою власть с вечем, привела к неожиданному эффекту. Рюрик сразу решил пресечь крики смутьянов и преподать урок крикунам на будущее. Едва заслышав отдельные недовольные крики, он выпрямился во весь рост, нахмурился, в глазах засверкал гнев. Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу.

В тот же миг несколько десятков вооружённых дружинников бросились в толпу, куда указал им вождь. Бряцая оружием, они вклинились в народ, вечевики растерялись и расступились, пропустив их к тем, кто громче всех выкрикивал угрозы великому князю. В одно мгновение крикуны были повязаны и подведены к помосту. Их было около десятка. Они испуганно смотрели на Рюрика и дрожали всем телом, ожидая приговора из уст того, против кого они только что подняли угрожающий крик.

— Чего вы хотите? — сурово спросил Рюрик. — Вы не желаете подчиняться моей власти?

— Ничего, батюшка, прости, мы это по дурости своей, — нашёл в себе силы оправдаться один из приведённых.

— Чего им? Известно, чего! — загудело вече. — Думают, что, как прежде, может орать кто что хочет и не держать за свои слова ответа.

— Так слушайте все! — загремел Рюрик на всю площадь. — К прошлому более нет возврата, я не допущу своевольства в земле славянской! Вы сами меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем. Теперь не будет в народе славянском другой воли — кроме моей!

— Истинно так, батюшка великий князь! — загудело вече.

Всё вече было ошеломлено быстрым натиском княжеской дружины. Рюрик величественно вскинул руку, и вече разом смолкло, все не сводили глаз с него, ожидая, как же он поступит со смутьянами.

— Слушайте все! Эти люди заслуживают смерти, но на этот раз я их отпускаю и дарую им жизнь! Пусть они идут в свои роды и расскажут всем, как милостив великий князь! Отныне всякий осмеливающийся выступать против меня с осуждением будет предан лютой смерти! А теперь я продолжу, что говорить начал! Отныне на Ильмене родов не будет, все должны быть покорны одной воле — княжеской! Теперь все роды, живущие по берегам Ильменя, буду зваться одним именем — Русь! Нет более родов, есть Русь! А на Руси будет только одна правда и милость — моя, великокняжеская! Всегда об этом помните и всем передайте!

Вече затихло и смущённо молчало. Старцы недоумевающе переглядывались. Указ Великого князя произвёл на всех удручающее впечатление.

— Что же это? Как жить дальше? А куда денутся наши старейшины родов? — шептались между собой вечевики.

— Что же, будем Русью, раз так надо! — раздались неуверенные голоса среди толпы вечевиков.

— Раз князь-батюшка так хочет, что уж тут… Значит, будем Русью!

— Можно и Русью зваться, только бы правда была одна.

— Вестимо! Лишь бы всё было по правде!

Рюрик величавым суровым взором смотрел на вечевую площадь, слышал тихие разговоры между вечевиками, ждал, кто и что скажет. Самый старший из степенных бояр-вечевиков сделал несколько шагов вперёд и поклонился великому князю в пояс.

— Видим мы, князь-батюшка, что ты добра желаешь народу славянскому, значит, как ты скажешь, так пусть и будет. Только ты со своей дружиной сумеешь сдержать нашу вольницу и оборонишь нас от нападок вражеских. Мы своей волей, всем народом призвали тебя, потому даём тебе клятву быть верными слугами, идти за тобой всюду, куда поведёшь нас. Бьём тебе челом, княже, владей нами со всем родом твоим во веки веков.

Лицо Рюрика прояснилось при этих словах.

— Я вижу, что искренни ваши речи, мужи новгородские, а потому прими и от меня, народ славянский, мой низкий поклон. — И он низко поклонился вечу. — А теперь пойдём, принесём жертву Перуну и весёлым пиром отпразднуем прибытие моё!

Народ сразу же воспрял духом. Значит, избранник не собирается обижать их богов! И словно солнце стало ярче светить, и благодатное живительное тепло накрыло славян на площади. Вечевики, радостно улыбаясь, отправились к капищу. Долго не умолкали разговоры на Ильмене об избранном ими великом князе.

Рюрик с супругой своей Эфандой и ближайшими людьми поселился в старом городище. Здесь к их прибытию уже срубили небольшую крепость, обнесли весь небольшой остров частоколом, для князя с супругой возвели хоромы, а для дружины срубили гридню. Это место в будущем будет называться Рюриковым Городищем.

Рюрик стоял у окна, смотрел во двор и думал: «Такие резкие повороты в судьбе даже в самом страшном сне не могли присниться! Никогда бы не подумал, что мне придётся встать во главе славянских родов, положить конец кровавым междоусобицам и объединить их под одним именем — Русь! А поскольку я сам объявил народу, что престол мой будет наследным, то теперь я просто обязан обзавестись сыном, наследником престола. Мне нужна жена, способная родить сильных сыновей, но, к сожалению, вот уже несколько лет Эфанда не может понести. Может, здесь, на новом месте, у нас получится зачать сына».

Рюрик любил Эфанду и даже думать не хотел, чтобы взять себе вторую жену. Он вообще очень любил женщин, любил страстно, их всегда было у него много, он был ненасытен в страсти и не мыслил себе жизни без чаровниц с пышными формами. Рюрик предпочитал женщин с броской красотой и ненасытных в любви, как и он сам. Он вздрогнул, когда к нему неслышно подошла Эфанда и прислонилась головой к его плечу.

— Я так по тебе соскучилась, ладо мой! — прошептала она.

Он с улыбкой посмотрел на Эфанду, и она почувствовала, как по телу разливается тёплая волна.

— И я, моя сладкая, — пробормотал он, испытывая огромное искушение взять её на руки и унести в опочивальню. Но день ещё не закончился, и могли возникнуть неотложные дела.

Эфанда смотрела как заворожённая в его глаза, одурманенная его чувственным взглядом. Он стоял так близко, что она ощущала жар его тела, а его мужской запах приводил её в трепет. Рюрик, обняв её рукой за талию, прижал к себе, и его голос перешёл в соблазняющий шёпот.

— Ты хочешь, чтобы я унёс тебя в опочивальню, люба моя?

Она не в силах была произнести ни слова, не могла даже шевельнуть пальцем. Он ласково коснулся её щеки губами. Эфанда закрыла глаза, наслаждаясь магическим действием его прикосновения. Затем он пальцем провёл по её губам.

— Посмотри на меня, милая!

Она повиновалась. Он не сводил с неё глаз.

У неё мелькнула мысль, что ей очень хочется, чтобы он её поцеловал, и она, замерев, ждала. И он завладел её губами. Его поцелуй был долгим, интимным. Лаская её губами, он испытывал чувственное наслаждение сам и дарил его ей. Дыхание её сбилось. Рюрик взглянул на неё, и Эфанда увидела, что глаза его затуманены страстью. Она вся горела огнём желания, в глазах была мольба с просьбой дать ей наслаждение такой силы, на которую был способен только он один.

— Я за время нашего путешествия почти забыла, каким ты можешь быть яростным, милый Рюрик… Прошу тебя…

Увидев страсть и мольбу в её очах, он засмеялся, обнажив ряд белоснежных зубов, подхватил её на руки и понёс в опочивальню…

Эфанда устало вздохнула и удовлетворённо закрыла глаза. Рюрик, как всегда, был очень нежен. Они действительно любили друг друга. Он крепче обнял её и прижал к себе. Чувственность и страстность, проявленные Рюриком, показывали, что он тоже соскучился по ней. А то, что пережила сейчас Эфанда, превосходило все её ожидания. Это была её последняя ясная мысль перед тем, как она заснула. Рюрик спокойно лежал, его переполняла радость от близости её обнажённого тела. В этот раз он испытал ни с чем несравнимое удовольствие. Он даже не мечтал о подобном. Эфанда не переставала его удивлять. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он сел и погасил свечу. Потом опять улегся, накрыл обоих лоскутным одеялом, обнял свою княгиню, прижался лицом к её волосам, медленно вдыхая их благоухание, и погрузился в сон.

Рюрик принимал каждого, кто имел в нём нужду. Всяк, будь то бедный или богатый, пришедший к нему за правдой, находил у него защиту. Рюрик старался судить по справедливости, но всегда оставались недовольные его судом. И вздумал один богатый и дерзкий род не подчиниться княжьему приговору по тяжбе, окончившейся не в его пользу, и отказался выдать своего родича, обидчика.

— Ничего он нам не сделает! Мы завсегда сможем за себя постоять! — говорили заносчиво в непокорном роду послам великого князя.

Послы послушали их и уехали, а вскоре обиженный родом снова прибыл к князю и ударил челом.

— Коли ты, великий князь, не можешь справиться с моими обидчиками, так мой род сам управу на него найдёт! — сказал мужичок, дерзко задрав свою куцую бородёнку вверх.

Рюрик задумался. Положение было затруднительное. Только хотел послать за Олегом — так прозвали на Руси Олава, — но тот сам зашёл.

— О чём задумался, мой конунг? — спросил Олег, увидев нахмуренное чело своего родича.

Рюрик поделился:

— Пришёл обиженный с Ильменя, опять требует защиты. В прошлый раз его обидчик не подчинился княжескому приказу: заносчивый род оказался и воинственный.

— Пожертвуй этим непокорным родом, чтобы остальным стало уроком!

— Что, всем родом пожертвовать?

— Зачем всем? Молодых женщин подари в жёны твоим дружинникам.

Рюрик так и сделал — послал отряд дружинников. Варяжский отряд прибыл в селение неожиданно, спастись никому не удалось, разбежавшихся по лесам выловили, и никому не было пощады — истребили всех, а дома сожгли. Домой вернулись с богатой добычей, а молодые варяги обзавелись жёнами из непокорного рода. Так был приведён в исполнение княжеский приговор. Этот пример подействовал на другие роды, и теперь уже никто не решался противиться приговорам великого князя. Более того, все остались довольны, что есть у кого защиты искать. До Рюрика доходили слухи, что народ доволен его правдивым судом, и радовался. Но оказалось, недовольные всё‑таки ещё были. Однажды к Рюрику пришло большое посольство от кривичей, мери, веси и дреговичей и ударило великому князю челом.

— Слушаю вас, говорите! — мягко сказал Рюрик. — Что вас привело ко мне? Какая у вас беда приключилась?

— Не вели казнить, великий князь! Наши послы тоже за море на поклон к тебе ходили, и мы клятву в верности тебе давали, а ты о нас совсем забыл, нет у нас твоей единой правды. Смуты творятся в родах наших, и некому виновных покарать, некому суд творить, а ты далеко. Бьём тебе челом, дай и нам твою правду, великий князь, яви свою милость!

— Вижу я, серьёзное у вас ко мне дело! Вы пока отдохните с дороги, а я подумаю, чем вам помочь, а потом говорить будем!

Князь приказал радушно принять и угостить послов, а сам задумался. Четыре могучих племени остались без княжеской правды. Чтобы не случилось смуты, надо искать какой-то выход. Он призвал своих братьев для совета. Олег сказал:

— Ты забыл, Рюрик, что кроме них есть поляне, древляне, дулебы?

— Но они не клялись мне в верности и не ищут моей правды!

— Так заставь их искать её! — пылко воскликнул Олег. — Пусть наши ярлы Аскольд и Дир идут к ним и покорят их под власть твою.

До ночи говорили братья, и поручил Рюрик ярлам⁵ Аскольду и Диру пойти к приднепровским славянским племенам и объявить, что они теперь во власти великого князя Рюрика.

На другой день он призвал к себе послов и братьев. Когда все пришли, сказал:

— Я дам вам свою правду! Пошлю к вам своих братьев Синеуса и Трувора. Синеус сядет между чудью и весью на Белоозере, Трувор — у кривичей в Изборске. И будут они править вами моим именем. Если чем будете недовольны, тогда мне на них челом ударите.

Послы остались довольны. Спустя немного времени с Ильменя отправились в дальний путь две сильных варяжских дружины. Одна из них сопровождала Синеуса на Белоозеро, а другая — Аскольда и Дира к приднепровским славянским племенам. Трувор со своей дружиной задержался в Новгороде, набирая из местных жителей воинов в свою дружину.

Аскольд и Дир спустились по Днепру вниз, мимо Смоленска, и прибыли к Киеву, городу полян. Заняли его без боя и сели там княжить.

Когда народ встречал на берегу Волхова призванного княжить Рюрика, среди толпы был и Вадим. Он увидел Рюрика на драккаре и сразу узнал в нём Избора.

«Да! Это он, мой заклятый враг! Как он величав, могуч, как радуется при виде его народ!» — думал Вадим, разглядывая Рюрика из толпы, и страх стал сжимать его сердце. Ему хотелось убежать, но он не мог сдвинуться с места. Кровь ударила в голову Вадима. — «Я должен его убить!» — решил он.

Горе нежданно подкралось к Рюрику. Вскоре прибыл гонец и сообщил, что умер Синеус. Прошло всего два месяца, как тот приступил к своим обязанностям. Рюрик, выслушав гонца, был в гневе и тотчас собрался в дорогу в Белоозеро, чтобы разобраться в случившемся, а если потребуется, он за брата был готов разорить и сжечь город. Олег, только что узнавший о постигшем их горе, поспешил в покои к Рюрику.

— Князь! Я еду с тобой в Белоозеро! — сказал он.

— Позови Трувора!

Олег поспешил за Трувором. Когда они пришли, Рюрик пригласил их сесть.

— Трувор! Я прошу тебя не покидать Ильмень, пока я не вернусь! Здесь остаётся Эфанда, я хочу, чтобы, пока меня не будет, около неё был надёжный человек. А ты, Олег…

— А я еду с тобой, Рюрик! Я всегда был рядом с тобой и сейчас не отпущу тебя одного! Ещё неизвестно, что там, в Белоозере, произошло!

— Ну так тому и быть! Ты едешь со мной!

Рюрик даже и предвидеть не мог, что опасность для молодого государства и лично для него была так близка! Вадим, его давний недруг, всколыхнул ильменскую вольницу. Призывы к смуте и пылкие речи Вадима по кличке Храбрый находили отклик и сочувствие в непокорных славянских сердцах. Многим ильменцам была не по душе княжеская власть, но они не решались вслух высказывать своё недовольство. Когда же Вадим стал собирать вокруг себя отчаянных, готовых идти за ним в огонь и в воду, тут же присоединялись, схватив топоры и секиры. Волновался, шумел Ильмень, засверкали мечи в родах славянских. Князь со своей дружиной уехал к кривичам в Белоозеро, а Трувор ещё не набрал в свою дружину воинов, поэтому было самое время для возмущения. Вадим, между тем, являлся в роды и говорил так убедительно, что его даже старики заслушивались и вспоминали, как прежде жилось привольно! А теперь приходится жить по княжеской указке, прислушиваться, что в городище скажут. Все недовольные правлением князя сплотились вокруг него.

— Веди нас! Мы все за тобой пойдём! Не нужен нам чужой князь! Своего поставим! — слышались со всех сторон радостные возгласы в предвкушении помериться силушкой с княжеской дружиной.

— Будь нашим князем, не хотим варяжской правды, хотим нашу, родную, дедовскую!

До Эфанды уже дошли слухи, что на Ильмене не всё спокойно. Она сознавала всю опасность положения. Женщины, которым она всегда оказывала милость, принесли ей тревожные вести. Они боялись за своих сыновей, которые пошли на службу в дружину Трувора. Вдруг им придётся идти по приказанию князя на родимые селенья да проливать кровь своих отцов и братьев?

— Проклятый Вадим мутит народ на Ильмене! — говорили они Эфанде. — Пошли, княгиня, весточку князю, а то как бы беды не вышло.

Эфанда вспомнила, что Рюрик рассказывал ей о своём недруге Вадиме, о том, насколько он опасен. А теперь смуту разводит на Ильмене, как бы на городище не пошёл. Она вызвала Трувора.

— Ты уже слышал, что на Ильмене народ поднялся против князя?

— Да, княгиня, моя дружина в сборе, ворота закрыты. Плохо, что князь со своей дружиной ушёл. Пока городище не осадили, надо послать гонца к Рюрику.

Небольшому и плохо вооружённому отряду Вадима не под силу была борьба с варяжскими дружинами Рюрика, но ему и не нужен был успех: для него было главным отомстить своему врагу. А сейчас, когда Рюрика нет в городе, самое время захватить Рюриково городище и перебить всех до приезда князя. Новгородская молодёжь тоже примкнула к Вадиму, восхищаясь его храбростью. До Рюрикова Городища быстро дошли вести о том, что Вадим поднимает Новгород против Рюрика. Трувор послал гонца к брату и стал готовиться встретить смутьянов. Рюрик устраивал дела в Белоозере, пришедшие в беспорядок после смерти Синеуса, до тех пор, пока не прибыл к нему гонец от Трувора.

— Князь батюшко! Смутьян Вадим собрал толпу, идут на городище! Супруга твоя и Трувор просят поторопиться, иначе беды не избежать!

Весть о смуте на Ильмене и появлении Вадима как громом поразила Рюрика.

— Олег! — позвал Рюрик.

— Слушаю, мой конунг! — В приоткрытую дверь просунулось лицо родича.

— Поднимай дружину! Плохие вести, надо возвращаться домой!

В преданности Олега Рюрик никогда не сомневался, но посадить вместо Синеуса в Изборске не захотел: Олег нужен был ему на Ильмене. Его мучило сознание того, что у него нет наследников, — случись что, и вручить судьбу народа будет некому. Поэтому Олега он держал возле себя, чтобы приильменцы привыкали к нему и приняли, когда он явится к ним правителем. Олег знал о намерениях Рюрика и готов был принять на себя правление и продолжить дело любимого конунга.

Снова пришлось Рюрику услышать о Вадиме. Он вспомнил, как в священной роще спасал его, когда на Ильмене их застала буря и они чуть не погибли в разбушевавшемся озере. Как он молил Перуна оставить в живых Вадима и тот задышал. Но потом — неизвестно, по какой причине — Вадим нанёс ему предательский удар ножом. Очнулся он в шалаше старого варяга.

Рюрик и Олег поспешно собрали дружину. Они с наместником князя не оставили даже ни одного дружинника: каждый человек был на счету. Ильмень взволновался не на шутку.

— Опять Вадим встал на моём пути! — возмущался Рюрик. — В Ильмене смуту устроил! На городище свою толпу ведёт!

— Прогоним князя! — кричали сторонники Вадима. — Не надо нам ничьей воли над нами!

— Слушайте все! — кричал Вадим. — Мы пойдём в городище и не оставим там камня на камне! Надо раз и навсегда покончить с этим хищным соколом!

Главной целью Вадима было Рюриково городище. Он окружил его. Все варяги, находящиеся в крепости, были отрезаны от Новгорода, защиты ждать было неоткуда. А Новгород повёл себя странно. Он не примкнул к мятежникам, но и против не пошёл — кроме молодёжи, у которой кровь кипела и энергия требовала выхода. Народ занял выжидательную позицию: кто победит, к тому и примкнут. Вадим шёл на городище с многочисленной воинственной вольницей: он решил, что биться с княжескими дружинами ему не под силу, и торопился покончить с городищем и его жителями до прихода князя. Трувор понял, что дело нешуточное. Ему пришлось думать, как сохранить жизнь княгини и продержаться до прибытия Рюрика с дружинами.

Рюрик, приближаясь к Новгороду, узнал о дерзком нападении Вадима на его городище и поспешил туда, где ждали его помощи. Появление князя со свежими силами сразу нагнало ужас на мятежников. С громкими криками они кинулись врассыпную. Никому не удалось избежать наказания, всех смутьянов истребили ожесточенные дружинники.

— Ты не уйдёшь от меня, презренный убийца! — Олег бросился с поднятым мечом на мятежного ильменского старейшину. Один удар — и рухнул тот с рассечённой головой. — Собаке собачья смерть! — закричал Олег.

Рюрик чуть ли не на ходу слетел со своего высокого жеребца, выхватил меч и кинулся на Вадима, метким ударом меча пробил ему шею. Вадим рухнул на землю. Рюрик встал рядом и, возвышаясь над ним, спросил:

— Чем я тебе помешал, что ты второй раз пришёл меня убивать?

— Мне кудесник нагадал, что погибну от твоего меча. Хотел избежать смерти… — прошептал Вадим, голова упала набок, и он затих, истекая кровью.

Рюрик отошёл от Вадима.

— Рюрик! Трувор убит…

Рюрик не сразу понял, о чём говорит ему Олег, посмотрел сквозь него и пошёл дальше. Олег подскочил, дёрнул его за рукав.

— Трувор убит! — закричал он Рюрику.

— Где?! — севшим вдруг голосом выдохнул тот.

— Пойдём, покажу.

Олег подвёл его к Трувору. Тот лежал с разбитой головой, а вокруг него трупы мятежников.

— Не успели! — сказал Олег.

— Не успели! — эхом повторил Рюрик.

* * *

На великом славянском озере Ильмень воцарилось спокойствие. Рюрик, как всегда перед сном, как бы подводя итоги прошедшего дня, стоял у окна в опочивальне и задумчиво смотрел во двор. Он слушал, как самозабвенно расточают свои трели птицы в низкорослом кустарнике, разросшемся вдоль частокола.

— Как звонко поют птицы, — сказал Рюрик, повернувшись к Эфанде.

Эфанда возлежала на широкой лежанке с резными спинками, прикрытая покрывалом. Взглянув на небо через плечо мужа, она сказала:

— Иди ко мне, мой Рюрик…

Рюрик отошёл от окна и стал медленно сбрасывать с себя одежды. С бьющимся сердцем она смотрела на него. Ей хотелось, чтобы он её обнял крепко-крепко, хотелось почувствовать его сильные руки и горячие губы; ей до головокружения, до дрожи хотелось утонуть в его объятиях. Он отбросил шёлковое покрывало, окинул взглядом её нагое тело, лёг рядом и, обхватив её рукой, прижал к себе. Сердце её замирало от его прикосновений, ей хотелось, чтобы эти минуты счастья не кончались никогда. Их ночь была полна страсти, они забыли обо всём, и сделать это оказалось не так уж трудно. Рюрик, часто дыша, с сильно бьющимся сердцем повторял ее имя, судорожно сжимая прядь её шелковистых волос. Эфанда устало закрыла глаза и, положив голову ему на плечо, молча стала читать молитву, отчаянно желая порадовать мужа наследником.

— Матушка Светлая, Мокошь! Молю Тя о силе, жизнь рождающей, о силе святой и светлой. Благослови меня и осени плодовитостью большой, чтобы привела я в Явь Предков рода мужа моего, души светлые и праведные. Ты бо есть любящая и приветливая родительница наша, славная и треславная, в роде земном пребудь! Одари меня здоровьем крепким, чтоб детки мои рождались легко и в радости. Пусть поселятся в душе моей благодать Божеская, светлые думы и мудрость Твоя. Мне же жить по Правде и Чести, с мужем моим в любви великой. Слава Мокоши!

Рюрик лежал с открытыми глазами, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить свою ладу, и мечтал, чтобы на новом месте боги подарили ему наследника.

Под красным стягом с жёлтым падающим соколом Рюрик расширил подвластные ему земли. Его власть простиралась на Новгород, на западно-двинских кривичей княжества Полоцк, на западе на финно-угорские племена мери и город Муром на востоке. После гибели Синеуса и Трувора земли, принадлежавшие братьям, Рюрик присоединил к своим и установил единовластие. К славянскому народу присоединились и некоторые финские племена.

Рюрик стал готовиться к походу на Карелию. Созвал вече и приказал воеводе собрать войско, а бояр заставил раскошелиться, чтобы одеть и дать оружие тем, у кого ничего не было. И зашумел Новгород, и зазвенели в кузницах наковальни, где делали воинам кольчуги. В народе чувствовалось возбуждение перед походом и возлагались большие надежды на богатую добычу. Рюрик проводил все дни в хлопотах, а вечером заходил в опочивальню, падал на постель и мгновенно засыпал. У Эфанды даже не было возможности поделиться с мужем радостью от того, что она наконец-то понесла. Она уже несколько недель ходила счастливая, с интересом прислушивалась к себе, чтобы почувствовать, какие изменения в ней происходят. Ей хотелось убедиться, что она действительно непраздна.

— Ой!

Эфанда вдруг остановилась и прижала руку к животу. У неё от волнения даже слёзы выступили на глазах, ей почудилось шевеление внутри неё, но было ещё слишком рано: просто ей хотелось, чтобы это произошло побыстрее. Настроение было радостное и тревожное. Она впервые поняла, что в ней зарождается маленькая новая жизнь, и ей казалось, что она носит под сердцем само солнце… Эфанда пожелала, чтобы ребёнок вырос похожим на отца — открытым, смелым, дружелюбным, порой безрассудным и несдержанным, но горячим и любящим жизнь. Она так долго этого ждала и даже тайком ходила к гадалке, чтобы узнать, будут ли у неё когда-нибудь дети. Гадалка ничего определённого не сказала ей, только посмотрела на неё как-то странно.

— Жди, матушка княгиня, всё у тебя будет, не торопи время! Что тебе суждено, стороной не обойдёт!

Сегодня Эфанда решила поделиться своей радостью с Рюриком и, когда он вошёл в опочивальню, подошла и прижалась в его широкой груди. Он обнял её, нежно прикоснулся к её губам лёгким поцелуем.

— Скучала?

— Скучала! Ты так мало уделяешь мне внимания. А у меня радостная весть.

— Поделишься?

— Я понесла! У нас будет ребёнок, Рюрик!

Он взял её за плечи, отодвинул от себя и заглянул в глаза. Они светились радостью. Рюрик подхватил её на руки, отнёс на лежанку, положил и стал целовать.

— Наконец-то, лада моя Эфанда, ты меня осчастливила доброй вестью! Я уже не чаял такое услышать, радость моя!

— Это ты меня осчастливил! Я так долго этого ждала! Я люблю тебя, мой Рюрик, мой ладо! Но меня беспокоит, что ты собираешься в поход и оставишь меня одну в такое время.

— Я отложу поход и дождусь рождения сына!

— А если будет дочь?

— Я уверен, что будет сын! У меня должен быть наследник! А если дочь, будем стараться, пока не появится сын! — хохотнул Рюрик, скинул с себя одежды и лёг рядом с любимой женой, укрыв её одеялом.

— Как ты думаешь, любимая, мы можем по‑прежнему любить друг друга, это не повредит малышу?

— Он ещё слишком мал, чтобы ему это могло навредить, мой Рюрик! Иди ко мне! Я так счастлива с тобой!

Рюрик запустил руки под одеяло и обнял её. Он теснее прижался, и Эфанда ощутила, как он напрягся. Её сердце учащённо забилось, Рюрик стал целовать её. Таких ощущений она не испытывала никогда прежде, поэтому решила, что все они обострились из-за того, что она непраздна. Не тратя больше времени на слова, она прикоснулась губами к его губам. Он ответил на поцелуй — сначала легко, а потом всё более страстно, жадно, с силой сжимая её в объятиях. Она, обхватив его за шею, нетерпеливо прижала к себе. Они слились, ощущая друг друга каждой клеточкой. Бешеный ритм упоительного наслаждения взорвался обоюдным фейерверком восторга…

Эфанда лежала потрясённая, ошеломлённая, не замечая, что не чувствует на себе тяжести тела мужа. А он, опираясь на локти, что-то шептал ей горячими губами на ушко. Наконец Рюрик поднял голову и нехотя перевернулся на спину. Через минуту он повернулся к Эфанде, набросил поверх их разгорячённых тел одеяло, провёл рукой по её разметавшимся по подушке волосам, обнял и, счастливо улыбнувшись, закрыл глаза…

Эфанда родила Рюрику долгожданного сына. Рюрик назвал его Игорем и подарил княгине ладожские земли. Когда сыну исполнился год, он стал готовиться к походу на Карелию. Там, в Карелии, Рюрик погиб в бою, и даже дружинники, окружавшие его во время боя, не смогли спасти своего вождя. Олег подскочил к упавшему с коня родичу, другу и соратнику, дружина сомкнула вокруг них кольцо, но помочь Олег ничем уже не мог. Умирая, Рюрик назначил его регентом при своём малолетнем сыне — наследнике престола, сказав:

— Тебе поручаю сына! Правь державой его именем до его взросления.

Эфанда была сестрой Олега. У скандинавских народов в то время сохранялись элементы матриархата. На момент смерти Рюрика Игорю было всего полтора года, поэтому о нём должны были заботиться, по тому же обычаю, родственники с материнской стороны. Главным в роду считался брат Эфанды Олег.

При кончине Рюрика никакого Древнерусского государства ещё не существовало. Рюрик не стал правителем всей Руси. Он всего лишь оказался призван на княжение новгородцами и основал династию, но не создал ни новой государственности, ни объединения восточнославянских земель под своей рукой не достиг. Патриарх Никон в XVII веке получил из разных монастырей большое количество древних списков, и в Никоновскую летопись вошли такие подробности княжения Рюрика, которые отсутствуют в других летописях. Там, в частности, говорится о том, что новгородцы, призвавшие Рюрика, «оскорбишася… глаголюще: „яко быти нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его“». Рюрик жестоко расправился с недовольными: «уби… Вадима Храбраго, и иных многих изби Новгородцев». Судя по той же Никоновской летописи, много новгородских мужей бежало от Рюрика в Киев.

Примечания

1

Ве́че — народное собрание в древней и средневековой Руси.

2

Варя́ги — скандинавские наёмные воины.

3

Конунг — вождь, правитель, государь.

4

Драккар — деревянный корабль викингов, длинный и узкий, с высоко поднятыми носом и кормой.

5

Ярл — один из высших титулов в иерархии в средневековой Скандинавии.