Дверь Ноября

Валентина Осколкова, 2022

В миг, когда Янка оказалась не нужна никому на свете, она провалилась в Ноябрь – мир-пустошь, хранящий то, что выброшено людьми из жизни. Здесь оживают старые вещи и новые страхи, а в белом тумане таится смерть. И даже если загадочный мальчишка по прозвищу Тот, кто успел, выведет Янку домой, Ноябрь так просто не отпустит. Ноябрь придёт за ней…А с ним и Тот, кто успел. Он попросит Янку о помощи, и она не сможет отказать. В пустынных землях Ноября и среди холодных московских улиц им вдвоём придётся найти ответы на самые странные вопросы.Как спасти того, кто растворяется в забытьи? Куда ведут пересекающие пустошь рельсы? Откуда взялся говорящий танк, и…И, главное, кто же всё-таки Тот, кто успел?Он ведь и сам не знает.Рукопись вошла в лонг-лист IX конкурса «Новая Детская Книга» издательства Росмэн.

Глава 2. Слишком близко

Встреча на мосту надолго выбила Янку из колеи. Мир ощущался треснувшим, хрупким, как яичная скорлупа, тронь — и расколется на куски, выпуская… выпуская… Янка не знала, кто должен вылупиться из треснувшего мира. Но ей заранее было жутко.

Мама возвращалось домой только к ночи, была рассеянна и улыбчива — той самой улыбкой наизнанку, улыбкой-для-телефонной-трубки; Янка в ответ злилась, отмалчивалась, но про себя была даже рада, что не приходится отвечать на вопросы про заплаканные глаза и сгрызенные ногти. Горе своё и страх перед неведомым Янка переживала молча.

Клан Вика в «танчиках» неизменно висел на своём привычном месте во второй сотне, словно не заметив потери одного из разведчиков, — Янка проверяла это каждый день, злясь потом на себя за это любопытство.

Иногда, глядя на свой ник, Янка думала, что нельзя быть такой провидицей. «Ophelia»… Да, ник был взят просто из любви к самой эстетике картин — прозрачная вода, волна золотых волос, цветы и прекрасное, неземное лицо несчастной девушки. Потом уже Вик наскоро пересказал «Гамлета», прямо в клановом чате после очередного боя, где Янка скоропостижно пала смертью храбрых на третьей минуте.

Но в оригинале Офелия сошла с ума и погибла из-за отвергнутой любви. И это только со стороны выглядит красиво, а когда твой мир внезапно трескается — и разум отказывает?

…Катастрофа разразилась в субботу.

Снова в субботу, ровно через две недели после того злосчастного забега через парк, обернувшегося путешествием на всю ночь. Как будто мирозданию доставляло особенное удовольствие отзеркаливать одну и ту же ситуацию — а в этот раз как поступишь? Ты всё тот же человек — или изменился навсегда?..

Возвращаясь из изостудии, Янка теперь всегда дожидалась автобуса. Хватит, больше ноги её в парке не будет! Всего две остановки — зато всё точно и предсказуемо… кроме времени прибытия автобуса. На телефоне закончились деньги, номер блокировался вместе с интернетом, и теперь ни тебе транспорт посмотреть, ни «вконтакт» заглянуть. Новомодным вай-фаем остановку до сих пор не оснастили, а возвращаться в метро за одним только интернетом было как-то глупо.

Глубоко упихав руки в карманы, Янка сидела под козырьком, мёрзла и упрямо ждала автобус из неведомых далей.

— Сударыня, а у вас свежий «Калашников» есть? — послышался голос неподалёку, и Янка встрепенулась. Ну конечно! Можно же купить журнал и почитать, пока ждёшь!

У призывно светящего окошками киоска «Пресса» любитель оружия расплачивался с продавщицей, галантно называя её «сударыня». Янка подождала, пока он отойдёт — всё равно из-за его широкой спины ничего не было видно, — и просочилась к окошку, мазанув по мужчине взглядом.

Блеснувший сединой ёжик, зелёная куртка, грузная фигура… Мужчина показался знакомым — очень смутно, как человек, с которым случайно столкнулся в лифте и даже не вспомнишь потом, на какой этаж он ехал…

— А есть «Мир танков» крайний?

— Последний?

— Ну да, да.

«Мир танков» оказался старым, и Янка сердито пнула носком кеда стенку, отходя.

«Не вез-с-сёт, — констатировал внутренний голос со змеиным присвистом. — Больше ни в чём и никогда, да-а…»

И это было отвратительно похоже на правду.

Вернувшись к остановке, Янка потопталась, напрасно вглядываясь в тот конец улицы, потом вздохнула, шёпотом выругалась и пошла по тротуару, бросая опасливые взгляды на ограду парка, по которой бежали отблески фар проезжающих машин.

Несмотря на горящие вдоль аллей фонари, парк казался тёмным и неуютным — особенно когда порывы ветра заставляли голые ветки гнуться в ведьмовском танце. Янка надвинула капюшон, чтобы не смотреть по сторонам, достала из сумки клубок наушников, неторопливо — самой себе не показывая страха — распутала их и наконец заткнула уши, включая погромче «дрэгонов».

Музыка, как всегда, сделала мир на порядок дружелюбнее. Мурлыча под нос неразборчивую скороговорку английских слов, Янка топала вперёд и уже совсем ничего на свете не боялась… Но когда особенно резкий порыв ветра дёрнул капюшон, ей вдруг показалось, что кто-то идёт следом — неясная тень, пойманная краем глаза в беззвучном и тёмном внешнем мире.

Янка осторожно обернулась, вынимая один из наушников…

— Аш-ш… Тьфу ты, — выдохнула она судорожно. Следом шла всего лишь дворняга. Не та, что обычно у метро попрошайничала, незнакомая, серая и лохматая. — Псина, ты чья?

Собака ответила Янке недовольным взглядом снизу вверх, словно говоря: «Сама ты «псина», девочка!» — но, конечно, ничего пояснять не стала и уселась неподалёку.

Ошейника на ней не было.

Янка перебрала в уме содержимое сумки: кошелёк, ключи, карандаши, скетчбук, пара запасных резинок, недоеденная пачка сухариков и пудра. Кажется, всё. Не сухариками же подкармливать собаку!

Но Янка всё-таки вытащила несколько сухарей покрупнее, один разгрызла, а остаток на ладони протянула собаке:

— Эй, «три корочки» будешь? Типа с беконом. У меня ничего другого нет, извини.

Собака принюхалась и отвернулась.

— Ясно, «тигры это не едят», — сделала вывод Янка, отправляя сухарики в рот, повернулась и пошла дальше.

Но капюшон откинула, краем глаза следя за собакой. Та, помедлив, поднялась, словно бы даже став выше ростом, — и пошла следом.

— Учти, мать никогда мне не разрешит тебя взять, — с наигранной бодростью сообщила Янка, хотя от внимательного собачьего взгляда стало на секунду не по себе. Потом всё-таки надела капюшон, снова отсекая внешний мир, вставила наушник и ускорила шаг, старательно игнорируя желание обернуться. Мало ли привязчивых дворняг…

Конечно, эта не выглядела бездомной — исхудавшей, больной или грязной. Косматый мех, горбоносая морда, мало похожая на любую известную Янке породу, по-дворняжьи смышлёные глаза и… Нет, не будет Янка об этом думать. А то снова каждый частичкой кожи почувствует трещину, пробежавшую по скорлупе привычного мира.

Уже на повороте, когда парк остался позади, Янку обогнал автобус. Янка в сердцах пнула фонарный столб и защёлкала кнопкой на проводе наушников, переключая треки. Выбрала самый энергичный, чтобы почти срываться в бег: шаг-шаг, быстрей-быстрей, и никакие мысли тебя просто не догонят, а те, что успели заскочить в голову, вытряхиваются через три пружинистых шага. И нету странной собаки, других людей и всего мира — только асфальт под ногами, свет фонарей и чёткий ритм, которому подчиняешься — и наконец-то расслабляешься.

Взлетев по лестнице на третий этаж, Янка отдышалась, пытаясь проглотить выскакивающее сердце — её сердце, целенькое, здоровое, колотящееся в горле, — и сунула ключ в замок. Два оборота, вынуть, надавить на ручку…

Вот ярко светит лампа, на кухне шумит электрочайник, слышится чей-то голос… телевизор?

Вот стоят под вешалкой мужские лакированные ботинки.

Вот мама, выглянувшая из кухни — не одна! — смущённо представляет:

— Лер, это Яна. Яныч, это Лера, он…

Янка не успела разглядеть его лицо. Только щёлкнуло в мозгу: «Лера — Валера — Валерий», — и вот уже Янка несётся вниз по лестнице, а в наушниках стучит сердце.

«Несправедливо! Мам, так несправедливо! А я? А папа? Ну и что, что он…»

У подъезда сидел, уткнувшись носом в журнал, давешний мужчина. Янка его не заметила бы, не запнись о ноги, — но удержалась, мазанула взглядом, слабо удивилась и бросилась дальше.

— Яна! — послышался оклик, когда она уже выскакивала из двора.

Последние сомнения — этот мужик просто ждёт кого-то, это случайность, просто случайность, — развеялись.

Мужчина ждал её.

Янка бросилась во весь дух. Просто летела, утирая злые слёзы, вперёд, вперёд, прочь отсюда, как можно дальше от топота чужих шагов… Очнулась Янка только в том самом парке, куда клялась себе больше не заходить. Топота за спиной уже не было, и Янка перешла на шаг, всхлипывая, задыхаясь и мечтая провалиться сквозь землю. Куда угодно, хоть в Австралию…

«Куда угодно, пожалуйста, пожалуйста, прочь отсюда, в никуда…»

В сердце, заставляя нелепо застыть с поднятой ногой, натянулась невидимая струна — до звона, до мелкой дрожи, а потом словно бы кто-то сказал: «Да оставь ты её, не маленькая. Погуляет и вернётся».

И мамин голос будто бы ответил: «Но… Да, конечно, Лер».

Янка напряглась — и шагнула вслепую вперёд, сквозь… что-то. Струна лопнула, рыбка обожгла грудь, мир с оглушительным треском раскололся, стало светлее…

Серая тень обогнала Янку бесшумно. Знакомая собака встала на пути, перегораживая проход — попробуй обойти такую махину.

— Пусти, — прошептала Янка, останавливаясь. — Я кому сказала! Фу! Сидеть! Пусти!

Никакой реакции. Взгляд собаки — глаза в глаза — показался откровенно насмешливым… и внимательным. Только тут Янка вспомнила, почему же собака ей знакома.

Это был пёс Лены.

Янка огляделась… зажмурилась, вслух досчитала до семи и снова открыла глаза.

Улица, собранная из разномастных заброшенных домов, никуда не делась. В ближайшем пыльном окне отражалось крохотное красное солнце, зависшее над самым горизонтом — настолько тусклое и маленькое, что не разгоняло густые синие сумерки.

— Мамочки… — Одной рукой накрыв спрятанную под толстовкой рыбку, а другой вытаскивая из ушей бесполезные наушники, Янка тщетно пыталась рассказать себе, что опять неудачно заснула.

«С-спи-шь? Когда во с-сне так холодно, ты просыпаеш-шься, вс-сегда…» — заметил чересчур проницательный внутренний голос.

— Заткнись, — шёпотом сказала ему Янка.

Но голос и сам уже довольно замолчал, зная: возразить ей нечего. Из ловушки мёртвого города выхода нет.

— Некоторые галлюцинации бывают чересчур убедительными… — пробормотала Янка, пытаясь отойти в сторону, но пёс не дал. Ему для этого даже не нужно было сдвигаться с места — так, качнуться достаточно.

Несколько секунд они стояли неподвижно, но эту игру в гляделки Янка проиграла с треском.

— Хоро-оший пёсик, — пробормотала она. — Или ты собачка?

Впрочем, хватило одного взгляда, чтобы понять: в природе этого громадного пса с почти медвежьей мордой было отнюдь не нянченье щенков.

Немигающий взгляд тёмных глаз гипнотизировал. На очередном «п-пусти, хороший пёсик» пёс многозначительно приподнял верхнюю губу, демонстрируя набор прекрасных белоснежных клыков, и Янка заткнулась.

«Мамочки… Нет, соберись, Ян, соберись, Офелия, ну пожалуйста, кто-нибудь, спасите меня, мамочки… надо бежать… холодно… Соберись, ради Бога!»

Пёс одним шагом преодолел разделяющее их расстояние, заставляя прижаться спиной к стене, и внутренний монолог сорвался в беспомощное подвывание.

А пёс спокойно уселся, не сводя взгляда с Янки… и с невидимой под толстовкой рыбки.

Когда мысленная паника достигла своего пика и мир вокруг словно зазвенел от напряжения, Янка запустила руку за ворот, сжала рыбку так, что горячий металл до боли впился в кожу… и с ошарашившей её саму твёрдостью решила: выждать, пока пёс отвлечётся, — и прыгать вбок, и бежать, бежать! Иначе напряжение разорвёт её в клочья куда раньше, чем это сделает пёс.

Низкое солнце рождало длинные-длинные неверные тени, и Янке показалось, что у пса тень не одна, а целых три, причём две куда меньше. Пёс, убедившись, что пленница стоит смирно, вдруг широко зевнул и улёгся белоснежной горой.

«Так, Ян… Соберись! Три, два…»

Перед глазами словно вспыхивают привычные надписи:

До начала боя осталось

00:03!

00:02!

00:01!

Бой начинается!

…Пёс ещё не успел опустить на землю морду, а Янка невероятным прыжком кинула себя вправо, упала, вскочила и бросилась бежать, на волосок ускользнув от клацнувшей у капюшона пасти. Нырнула в переулок, надеясь выгадать пару секунд, запнулась, кубарем полетела вперёд…

— Успел, — удовлетворённо сообщил знакомый голос, и чьи-то руки подхватили, не давая упасть.

«Это сон… Только сны могут так повторяться», — с облегчением поняла Янка.

С бело-серого капюшона задорно пялились вышитые глаза.

— Там… там… — Янка попыталась предупредить, что за ней гонится гигантский пёс, но Тот мягко потянул её за плечо вниз, заставляя присесть, а силы в его руках оказалось куда больше, чем представлялось Янке.

— Чш-ш, — выдохнул он, — всё хорошо. Я тебя сейчас выведу. Почему ты опять сюда провалилась, а?

— Я… — Янка запнулась, озираясь, но ни пёс, ни Лена так и не появились. А без доказательств рассказ про страшную собаку, непонятного мужика и парк выглядел невнятным и сомнительным.

— Ну, у тебя же, небось, родители, друзья, братья-сёстры есть? — Пацан откинул капюшон и уселся по-турецки прямо на мёрзлой земле.

Янка впервые сумела рассмотреть его лицо.

Лохматый, черноволосый — каким и запомнился. Вот только при свете стало ясно, что не такой уж он и малявка — если и младше Янки, то не сильно. Обманывали рост и порывистые движения, нелепая пижама и скрывающий лицо капюшон… А лицо у Тота оказалось взрослее.

А ещё у него были синие глаза. Невозможные — не голубые, не серые, густо-синие. Как у котят или новорождённых.

— Эй, — Тот пихнул Янку и тут же ухватил за плечо, не давай потерять равновесие. — Заснула?

— Нет, — пробормотала Янка, стряхивая наваждение. — Просто… нету у меня никого.

— Как так?! — ошарашенно моргнул Тот, болезненно напомнив этим Вика. — Ты бы тогда уже… Короче, не, не может быть. Не у тебя. Мама там, друзья, возлюбленный, всё такое?

— Мать есть, — согласилась Янка. — Только ей на меня плевать. У неё этот… служебный роман, во.

Воспоминание о Лере резануло по сердцу. Надо же, в памяти — ни лица, ни фигуры, ни даже одежды. Вообще ничего, не человек, а живое мамино предательство.

— А…

— Она меня одна воспитывает. И парня у меня… нет, — Янка поняла, что ещё один вопрос, и Тот получит за всё: за бесцеремонность, за таинственность, за Вика до кучи…

И за то, что где-то за поворотом затаился громадный белый пёс.

— Понял, понял, — сник парень, поднимая ладонь. — Ты так смотришь, будто укусишь сейчас.

— Что? — у Янки вырвался нервный смешок.

Тот демонстративно выдохнул и слитным движением вскочил на ноги, протягивая руку:

— Пойдём!

— Куда?

— Нам нужны рельсы, — важно, но непонятно объяснил Тот. — И идти. Конечно, у нас впереди ещё целый день, но… лучше поторопиться.

Он замер, словно к чему-то прислушивался.

— Подожди! — вдруг сообразила Янка, вскакивая, и обернулась, высматривая в проходе между домами солнце. — Но ведь сейчас закат… разве нет?

— Не-а, утро ещё. Солнце здесь вообще не поднимается высоко, так и ползёт вдоль горизонта… Это же ноябрь.

— Октябрь, — машинально поправила Янка. — Ещё только тридцатое.

«Боже, о чём мы говорим… Там по нашему следу гигантский белый пёс сейчас приведёт Лену, а я время и дату уточняю!»

— Ты не поняла, — пожал плечами Тот, уже шагая по переулку вперёд.

— Чего не поняла? Тридцатое сегодня точно!

— Да хоть сто сорок первое. Здесь — ноябрь. Не по календарю, а навсегда… Считай это названием.

Янка поёжилась: и впрямь холодный ноябрь, вон даже кое-где невесомой пудрой белеет первый снег… Но навсегда? Круглый год? Это значит… это значит…

— Знаешь, — осторожно начала она, — довольно сложно вот так вот поверить в существование… — она запнулась, — параллельного мира.

— Какого нафиг параллельного? — удивился Тот, оборачиваясь. — Такие пространства, как Ноябрь, — часть мира.

— Ну… — Янка смутилась. — Тогда где мы? Я ведь бежала по парку, но там совершенно точно нет… всего этого. И если я была в парке, то сейчас-то мы… где?

— С этой точки зрения… ну, нигде, — пожал плечами Тот, неохотно замедляя шаг. — Если ты про тот твой парк. Мы на изнанке. На… чердаке мира. Просто в Ноябре, в конце концов.

Не успела Янка нагнать своего провожатого, как тот резко затормозил и обернулся, так что она по инерции сделала ещё два шага вперёд и уткнулась в него.

«Всё-таки ниже, — довольно отметила она, глядя на лохматую макушку. — Полголовы, кажется».

А Тот вдруг привстал на цыпочки, сунул руку ей за ворот толстовки и зашарил там — и футболка вмиг показалась слишком тонкой. Но прежде чем Янка успела стукнуть бесстыжего мальчишку, он сноровисто уклонился от кулака и… осторожно поцеловал рыбку.

Сердце обожгло жаркой болью, выбивая дыхание, словно Янка проглотила огонь, — но пульс не пропал, наоборот, заколотился, как бешеный.

Гигантский пёс внезапно стал совсем неважным и нестрашным.

А цепочка была слишком — слишком! — короткой, чтобы отшатнуться.

— Ян, приходи завтра, — попросил Тот очень серьёзно, прижимая рыбку к щеке, и та в его ладони сияла маленьким солнцем. — Мне тут не справиться без рыбки, а значит — без тебя.

— Что? — Янка вздрогнула. — Куда приходить? В парк?

— Зачем в парк? — удивился в свою очередь Тот.

Янке не нужно было прикасаться к рыбке, чтобы понять, что она горячая. Глядя на Тота, она сама почти ощущала металлический огонёк у щеки.

— Ну, оба раза я попадала сюда из парка по дороге от метро, понимаешь? — Янка вконец смутилась, опустила взгляд и принялась старательно рассматривать выщербленный асфальт и россыпь навечно вржавевших в него монеток.

— А! Ты думаешь, в парке находится портал или, там, телепорт? — рассмеялся Тот. — Да нет, просто первый раз тебя в Ноябрь… выбросило. А второй раз не должно было, но почему-то всё равно выбросило тоже. Просто совпадение.

Сердце колотилось живой птицей.

— А куда тогда приходить? — Янка перевела взгляд себе на грудь, подсознательно ожидая, что жар пробивается светом сквозь рёбра, но на толстовке лежали только отсветы огонька рыбки.

Мысль отказать Тоту в этот момент казалась чем-то кощунственным.

Не сейчас. Не пока он держит рыбку в своей руке.

— Ну… — Тот о чём-то задумался. Янка видела краем глаза, как он переминается с ноги на ногу, как мерцает рыбка… но не могла заставить себя посмотреть в его сторону. А ещё не могла решить, чего хочет больше: чтобы Тот наконец-то выпустил рыбку из руки, жар ушёл и всё это закончилось… или чтобы не заканчивалось как можно дольше.

Из ступора её вывел очередное странное заявление:

— Ну, тебе виднее.

— В смысле?!

— Ну… Рыбка-то у тебя, понимаешь?

— Не понимаю!

— Да я сам особо не знаю! Просто рыбка у тебя, она и должна… Не, ну не знаю, может, тебе не снится, там, какое-нибудь место?

«Мёртвый город», — сразу же подумала Янка. Но ясно было, что Тот не о нём спрашивает. Город — вот он, скалится битыми стёклами, на кромках которых сверкают багряные солнечные блики.

Тогда Янка спросила:

— Помнишь, где ты нас… вывел?

— Нет, но допустим.

— Аш-ш… Там пешеходный мост над дорогой, весь граффити расписанный, помнишь? Я потом видела фотку… там ДТП было. Наверное, из-за этого-то и снилось пару раз. Какая-то муть. Что-то взрывалось… Нет, не помню деталей. В общем, мост, граффити и надпись: «А мы пойдём с тобою, погуляем по трамвайным рельсам».

— Вот прям так?!

Янке не нужно было смотреть на Тота, чтобы понять, что он вытянулся, как охотничья собака, взявшая след.

— Это цитата… Я потом загуглила. Какая-то песня… странная.

— Ага, знаю. Значит, пешеходный мост?

— Да. А ты… Ты серьёзно не знаешь, куда нас вывел?!

— Не-а, — беспечно отозвался Тот и медленно разжал пальцы. Рыбка упала Янке на грудь, больно толкнувшись в рёбра — и сердце ответило с той стороны, словно рыбка и сердце хотели пробиться друг к другу.

Янка с трудом заставила себя вдохнуть холодный ноябрьский воздух, вставший поперёк горла.

— Я вывел вас примерно посередине между местами, где вас выбросило. С точностью у меня в этом деле, извини, не очень… Короче, ты приходи завтра туда, а я по тебе сориентируюсь. По рыбке. — Тот провёл пальцем по подвеске, и вот тут Янка не выдержала и поспешно убрала рыбку под ворот. Бешеное свечение угасло — стало мягче, глуше и уже не пробивалось сквозь ткань.

— Ладно, — пробормотала Янка, которой никак не удавалось поверить в собственное согласие.

— Тогда пошли, вон рельсы, видишь?

Янка вгляделась, но против света только беспомощно моргала. Хотя вон отблеск на перекрёстке — почудился или нет?

Не почудился. Действительно, по широкой улице под горку бежали трамвайные рельсы, как и всё здесь — изрядно ржавые, только кое-где ещё блестел металл. Между шпалами забился всякий мелкий мусор: бумажки, гайки, запылившиеся игрушки из киндер-сюрпризов… Янка на ходу наклонилась и подобрала одну — обаятельного пингвинёнка во фраке, но Тот молча отнял, выронил и только через несколько шагов пояснил:

— Не надо. Тебя и так сюда второй раз выбросило, тебе мало?

Янка поёжилась и дальше уже старалась мусор под ногами не рассматривать, а через несколько шагов, когда Тот ухватил её за руку, просто закрыла глаза — как в прошлый раз. Тот несколько шагов вёл её, а потом потянул вперёд, на себя…

В этот раз Янка в последний момент замешкалась — и открыла глаза. И, двигаясь вперёд по инерции, успела увидеть, что шагает прямо в Тота.

Столкновения не было. Так и отпечаталось в памяти: довольная ухмылка из-под капюшона, чёрный нос-пуговка, два весёлых вышитых глаза — и свет паркового фонаря впереди.

Басовитый лай, наверное, всё-таки почудился.