Семнадцать мгновений июня

Валентина Осколкова (2022)

Лизе Гальцевой четырнадцать. Бросив всё, она вынуждена переехать в городок Энск — так уж решили родители. Мише Холину из Энска — пятнадцать, и они похожи с Лизой, словно близнецы. Афганской надписи, выгравированной на найденном ими ноже, — тридцать. Казалось бы, тут всего делов: узнать, что это за нож, да отыскать для надписи переводчика… попутно ненароком выдав себя за братьев. Вот только где-то рядом тихо сходит с ума хозяин ножа, ветеран забытой всеми войны — и хорошо бы ребятам не опоздать в своих поисках. Июнь в Энске обещает быть жарким. Рукопись победила в конкурсе детской и подростковой книги от ЛитРес (2022 г.), вошла в лонг-листы V конкурса «Новая Детская Книга» издательства Росмэн, «Книгуру-2017» и «Электронная буква 2023».

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от мелких своих катастроф…

Владимир Высоцкий

Пролог

Хоть мой рассказ пойдёт не совсем обо мне, я не могу начать его иначе, кроме как с самого что ни на есть чистосердечного признания в любви.

Я люблю этот город — с его порога. Опустевшие в столь поздний час прилавки, глухой железнодорожный забор за пышными кустами, небо с проклёвывающимся звёздами… запах пельменей из ближайшего распахнутого окна и прилипчивый мотивчик, доносящийся от круглосуточного магазина неподалёку.

Люблю куда больше Москвы — конечно, и в ней есть свои прелести, но зато здесь тихо, зелено и… нет, разумеется, не скучно.

Просто надо глубоко вздохнуть — и ни-ку-да не торопиться.

…В вечер моего прибытия на автостанции было безлюдно — последним рейсом возвращались человек пять из Москвы после рабочего дня, а кто их тут будет встречать? Спрыгнув на асфальт, я поправил на плече ремень спортивной сумки, огляделся и, присев на край бетонной клумбы, расшнуровался. Разувшись же, с удовольствием пошевелил пальцами ног, связал кеды шнурками и повесил их себе на плечо, чтобы не занимать руки.

После долгой разлуки в любимый город стоит входить, чувствуя босыми ногами тепло нагретого за день шершавого асфальта и ловя щекой летний ночной ветерок. Ну а напороться пяткой на осколок… не велика беда.

— Эгей, Холин! Глазам не верю, кто вернулся!

Меня догнали и с размаху хлопнули по плечу — даже в локте отдалось.

— Чего молчал-то, партизан московский? Свалился как снег на голову!

— Привет, Сань! — Я обернулся и крепко прихватил ладонь вынырнувшего словно из ниоткуда друга. — Да уж, снег в июне…

— Метеорологи в шоке, ага! — продолжал расплёскивать незамутнённую радость Саня по прозвищу Шумахер. — Недолго же ты выдержал в этом вашем Москвабаде.

— Ну вот так уж судьба сложилась.

Тоже мне «недолго»… По мне так сущую вечность.

— Похоже, московские периоды всё короче? — ухмыльнулся Саня, и в свете уличного фонаря я отметил новый скол на верхнем резце и свежевыбритые виски. А вот чёлка ещё отросла с прошлой встречи, натуральный чуб.

— Да надоело, Сань. Так что всё, в этот раз документы из московской школы уже забрал, — сообщил я со вздохом. — Опять с тобой за одной партой торчать придётся. Как буду готовиться к поступлению — не представляю…

— А я хорошо представляю: бабуля твоя на тебя насядет — и тут-то ты всё, что там тебе знать надо, наизусть вызубришь! И всю литературу до кучи, от Пушкина и до… кто там у нас самый поздний?

Я честно попытался припомнить.

— Хм… до Бродского?

— А он чё там написал? «Отца и дети»?

С выразительным вздохом я закатил глаза — Шумахер неисправим. Машину починит с закрытыми глазами, двигатель внутреннего сгорания по памяти нарисует, маршрут через весь город не хуже навигатора проложит, а вот всё, что касается высокого мира искусства — уже за пределами его понимания.

Но мы всё равно дружим почти всю жизнь.

— Он поэт вообще-то. «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», помнишь?

— А-а, ну вот, видишь, ты и так уже всё знаешь!

Под этот бессмысленный трёп мы прошагали мимо всех автобусов и остановились на краю освещённого последними фонарями-прожекторами круга. Дальше — уличная темнота.

— Литература — полдела, — терпеливо объяснял я. — Ты бы видел список фильмов, которые мне надо будет отсмотреть… И никаких сериалов, представь себе, сплошная чёрно-белая классика.

— А тот с Суперменом, который в чёрно-белой версии вышел, не прокатит?

— Увы.

— Да ладно тебе, расслабься! У нас ещё два года впереди, ты что-то раньше времени панику наводишь.

Я только покачал головой. Сане легко говорить — он ещё даже не решил, куда поступать будет. А у меня план на два года расписан…

Потому что родители в этом точно никак мне не помогут — всё в моих руках.

— А ты здесь какими путями? — поспешил сменить тему я.

— Да батю встречаю на колёсах, — друг кивнул в сторону своей нивы, белый бок которой подпирал с понимающе улыбкой её формальный хозяин, Санин отец. Ну да, я мог бы догадаться, вместе же с ним ехали от МКАДа. — Подкинуть тебя?

Задумавшись на секунду, я отклонил гостеприимное предложение.

Саня всколыхнул в душе слишком много, от былого лиричного настроения остались жалкие крохи…

Неспешная прогулка до дома займёт минут тридцать — как говорится, то, что доктор прописал для соскучившегося по родному городу меня.

Саня не стал разубеждать — кивнул не то чтобы с пониманием, но с уважением к моему выбора, распрощался, ещё раз сверкнул щербатой улыбкой… и с диким рёвом, более приличествующим танку на марше, белая нива умчалась прочь. А я остался, нелепо улыбаясь вслед.

Хотелось закрыть на секунду глаза и вобрать в себя это мгновенье, бережно сложить в памяти, чтобы потом вспоминать его и снова так же нелепо улыбаться.

А лучше — собрать целую коллекцию таких мгновений, одно за другим, как мозаику этого июня. Одного бесконечного летнего дня.

…Может, подумалось мне, пока я шагал по тёмной улице, пусть родители и дальше строят личную жизнь — то ли каждый свою, то ли опять общую. А я… Своим домом я считаю старую «двушку» на первом этаже, с окнами на тихий зелёный двор, где время словно застыло — всё так же полощется на ветру бельё, скрипят единственные качели, а в квартире с порога пахнет дедушкиным коронным блюдом «Я вам тут суп сварил, ну как из чего, что в холодильнике было, с тем и сварил!», и повсюду разбросаны выкройки кукол и листочки с бесконечными школьными сочинениями.

Годы проходят, а бабуля всё так же сидит над ними по вечерам, задумчиво катая по столу красную ручку.

Это был мой дом, где я жил — по-настоящему жил, дышал и был счастлив, а не «существовал», как в Москве. Так было — с самого дошкольного детства — и пусть так и будет дальше… Я слишком люблю этот город — за нашу «двушку», за застывший во времени двор, за Шумахера с его белой нивой, ребят-роллеров в парке, за всё то, что делает Энск — Энском.

…За спиной басовито гавкнула собака, зарычала, срываясь в скулёж, кто-то на кого-то «наезжал», нецензурно через слово, а я лишь усмехнулся и зашагал быстрее. Я даже такие разборки люблю… пока они меня не касаются, разумеется.

Там, позади, что-то брякнуло, падая на асфальт, со звуком холостого выстрела захлопнулось окно, но я не придал этому значения. Наверное, зря, но откуда мне было знать, согласитесь?

Отойдя уже метров на сто от того места, я остановился, хлопнув себя по лбу. Являться домой без гостинцев после трёх месяцев отсутствия — как-то негоже… Пришлось возвращаться к автостанции, а точнее к призывно светящему витриной магазину. Разумеется, умещающийся в срок годности торт с кремовыми розочками там ночью не раздобыть, но и дураку понятно, что к чаю лучше банка моих любимых консервированных персиков и кулёк конфет, чем вовсе ничего.

Торопясь, я впотьмах налетел ногой на что-то острое, глухо звякнувшее, откатываясь прочь, — и зашипел сквозь зубы не самые приличные слова. Но разыскивать таинственную железяку не стал, легкомысленно выбрасывая этот досадный эпизод из головы.

И вновь — зря.