Троечник

Валерий Вайнин

Роман о современном враче, который работает в обычной московской поликлинике, но понимает, что современная медицина с ее обилием лекарств отнюдь не способствует стабильному здоровью. Пациентам, которые принимают его взгляды на лечение, он помогает совсем другими методами. Рекомендуется к прочтению в качестве безопасного и эффективного лекарственного средства, так как роман реально заряжает читателя позитивной энергией. Этого так сейчас не хватает!..

Глава 2

Трёхэтажное здание районной поликлиники, хоть и отремонтированное, выглядело убого снаружи и внутри: теснота, мрачность и бестолковая планировка помещений. Многие пациенты, впрочем, ощущали себя здесь как дома, образовывая в коридорах, что называется, клуб по интересам. В основном, разумеется, это были пенсионеры, привыкшие воспринимать доктора как нерадивую прислугу. Сказать, что подобное отношение Антона Климова бесило — значит, выразиться не точно. С одной стороны, Антон чётко понимал, что при нынешней системе здравоохранения ничего лучшего ожидать не приходится, с другой стороны, невзирая на своё понимание, молодой доктор неоднократно выходил из себя, нарушая этику врачебного поведения. Вот и сегодня, чёрт возьми, в это сентябрьское солнечное утро…

Обрюзгший господин, благоухающий дезодорантом, не желал покидать кабинет.

— Коновал, а не врач! — вскрикивал он фистулой. — Неделя коту под хвост, результат — ноль!

Это был первый сегодняшний пациент, и Антон — как водится, весь в белом — сидя за столом, делал запись в его амбулаторной карте. Стол напротив Антона занимала его медсестра Надежда Фёдоровна — суровая тётя, мечтающая досидеть до пенсии без лишних беспокойств.

— Не скандальте, мужчина! — одернула она пациента. — Сбавьте обороты!

Надежда Фёдоровна была, как говорится, крепко сбита и суха как вобла. Благообразие её лица особо подчёркивалось седеющими волосами, зачесанными на прямой пробор.

Пациент, прокашлявшись, понизил голос:

— Просто зла не хватает. Что вы там строчите? — обратился он к Антону. — Поэму или роман?

— Справку для прокуратуры, — отозвался Антон. — Коновал, а не врач. Результат ноль.

— Как остроумно! — скривил губы пациент. — Речь идёт всего лишь о вашей профессиональной добросовестности. Разве я требую многого?

Антон развернулся к нему корпусом.

— Вы требуете лишь продления больничного листа. Если завотделением подпишет, не возражаю. У вас всё?

Обрюзгший господин побагровел.

— Когда я лечился у приличных врачей, — вновь прозвенела его фистула, — мне прописали цефатрин, и всё более-менее приходило в норму! С какого, простите, бодуна вы назначили мне уредит, который…

— Урегит, — поправил Антон. — Продиктовать по буквам?

— Уредит, урегит… Муторно мне от него, ясно вам?!

— Меньше пить не пробовали?

— Да как вы… Я в рот почти не беру!

Медсестра, встав из-за стола, решительно шагнула.

— Мужчина, выйдите! — возвысилась она над скандалистом, и контрастные черты её лица выразили непреклонность. — Выйдите немедленно!

Пациент попятился, но позицию не сдал.

— Хочу знать, зачем мне этот урегит!

В дверь заглянула дама средних лет в брючном костюме.

— Что у вас тут, полостная операция? Моё, между прочим, время…

— Женщина, вас вызовут! — рявкнула медсестра и, водворив порядок, обернулась к доктору. — Выпишите ему цефатрин, Антон Алексеевич. Пусть отвяжется.

Антон потёр переносицу.

— Это неправильно, Надежда Фёдоровна. Хотя… — Он перелистнул амбулаторную карту. — Выписать вам цефатрин, Николай Викторович? Тогда успокоитесь?

Скандальный господин выпятил губу.

— В каком смысле успокоюсь? На кладбище?

— Надеюсь, не столь радикально, — пожал плечами Антон. — Нужен вам цефатрин или нет?

— Что значит мне нужен? Вы же назначили урегит. Всё равно вам, что ли?

— Угу, — кивнул Антон. — Что скажете, то и выпишу.

Обрюзгшее лицо пациента стало злобно-торжествующим.

— Вот оно! Просто великолепно! — Он двинулся из кабинета бочком. — Поговорим в другом месте, доктор! — Дверь за ним захлопнулась.

Медсестра опустилась на стул.

— Господи, зачем мне такие приключения в конце жизни? Антон Алексеевич, он пойдёт к Брагину.

Антон подвинул к ней карту скандалиста.

— Флаг ему в задницу.

— Не всё вам будет сходить с рук.

— Участкового терапевта, Надежда Фёдоровна, согнуть непросто. Притом бунт его бессмыслен и беспощаден.

Медсестра со вздохом направилась к двери.

— Ей-богу, вы как мальчишка. — Приоткрыв дверь, она пригласила: — Следующий!

В кабинет ступила дама в брючном костюме. Она хмурила брови, пряча улыбку. Её осветлённые взбитые волосы, как говорится, ниспадали на высокий лоб.

— Так-так! «Женщина, вас вызовут!» — процитировала она. — Вот спасибо, Антон Алексеевич: дождалась!

Антон развёл руками.

— Издержки сервиса, Раиса Васильевна.

Медсестра, присев за свой стол, вытянула из стопки амбулаторных карт нужную и передала доктору.

— Конечно, я вас узнала, буркнула она пациентке. — Но этот хрен моржовый так меня достал… Вонючка, прости Господи!

Дама в брючном костюме улыбнулась, продемонстрировав жёлтые от курения зубы.

— Извинения приняты. Могу я присесть?

Антон подвинул к ней стул.

— Как ваш гастрит, Раиса Васильевна?

— Ну, в принципе… — дама села, закинув ногу на ногу, — бюллетень можно закрыть.

— Я не про больничный, а про ваше самочувствие.

— Ах, Антон Алексеевич! Какое самочувствие в мои годы?

Антон вздохнул.

— То есть с диеты вы соскочили, приступы глушили альмагелем, но желудок всё равно побаливает?

Пациентка вертела на пальце массивное обручальное кольцо.

— Разве от альмагеля поправляются?

— Ценю ваш юмор, Раиса Васильевна. Но, простите, жрать надо меньше.

— И вы меня простите, Антон Алексеевич, но жрать меньше я не в силах. Примите как факт.

— Попытались бы хоть, — встряла медсестра. — Я вот и сама недавно…

— Пыталась — не выходит! — отрубила пациентка. И, смутившись от своей резкости, кокетливо повела плечом. — Хорошей женщины должно быть много. Не так ли, Антон Алексеевич?

— Хорошей женщины должно быть в меру, — возразил Антон. — Ладно, Раиса Васильевна….

Его прервал заглянувший в кабинет подросток.

— Льготные рецепты здесь выдают? — осведомился он ломающимся баритоном.

— Какие ещё рецепты?! — зыркнула на него медсестра. — Ты вообще как сюда забрёл?! Знаешь, где у нас детская поликлиника?!

Пацан насупился. Лицо его покрывали прыщики, в ухе поблескивала серьга.

— Да я ж не для себя, для крёстной. Чуть что — сразу чморить! Пенсионерка она, инвалид первой группы. Паспорт её у меня, всё по правилам.

Переглянувшись с медсестрой, Антон чиркнул пальцем себя по горлу.

— Вот где мне эта система!

Медсестра обратилась к подростку сочувственно:

— Опоздала твоя крёстная. За сентябрь льготные лекарства у нас уже выбраны.

Пациентка в брючном костюме изумилась:

— Как это? Сегодня только шестнадцатое.

— А вот так! — хлопнул по столу Антон. — Всё для населения!

Подросток обвёл взглядом присутствующих.

— Ну и чё теперь?

— Гитлер капут, — отозвалась медсестра. — Если сама не сможет, первого октября приходи. С её паспортом.

Пацан, потоптавшись, исчез. После нескольких мгновений тишины пациентка в брючном костюме, поменяв местами скрещенные ноги, возмутилась:

— Кошмар с этими лекарствами! Слава Богу, мы в Москве окопались, а что в провинции творится… — Она безнадёжно махнула рукой.

Антон придвинул к себе амбулаторную карту.

— Ладно, больничный закрываем… э-э… Лепова Галина Ивановна… — Он в недоумении воззрился на медсестру. — Это ещё кто? У нас тут Лепко Раиса Васильевна. Или у меня что-то с головой?

Пациентка хихикнула.

Медсестра поднесла карту к носу.

— Эта Юлька из регистратуры… патлы ей отчекрыжу! Айн момент! — Размахивая «неправильной» картой, Надежда Фёдоровна строевым шагом вышла за дверь, и зычный её голос донёсся из коридора: «Хоть по очереди, хоть по записи — ждите! Доктор не двужильный!»

Пациентка томно закатила припухшие глаза.

— Бардак такой же, как в нашем издательстве.

— Не смею спорить, — вздохнул Антон. — Расстегните-ка пиджак и приподнимите кофточку, Раиса Васильевна. Пощупаю ваш желудок.

— Надо ли, Антон Алексеевич? Раз уж я такая непутёвая. — Однако пиджак она расстегнула и обнажила студенистую часть своего фасада. — Ну, разве что для очистки совести.

Когда Антон стал пальпировать живот пациентки, та вскрикнула.

— Больно здесь? — обеспокоился Антон.

— Нет, — хихикнула дама, — щекотно.

— А здесь?

— Ничуть, Антон Алексеевич. Когда пальцы ваши меня касаются, я как будто в невесомости и никаких болезней вообще не существует. Надеюсь, вы не думаете, что я вас завлекаю?

Они оба рассмеялись.

— Ладно, — подытожил Антон, — дайте ваш больничный.

Дама протянула ему извлечённый из сумочки зеленоватый бланк. Пока Антон делал в нём необходимые пометки и ставил подпись, вернулась медсестра. Она молча шмякнула на стол доктору заменённую амбулаторную карту. Пациентка полюбопытствовала:

— Как там Юлька из регистратуры? Патлы её в порядке?

Надежда Фёдоровна хмура кивнула.

— Теперь — да.

У двери пациентка задержалась.

— Желаю вам, Антон Алексеевич, питаться лишь морковным соком и цветочной пыльцой.

— А вам, Раиса Васильевна, — парировал Антон, — я желаю трижды в день поглощать бисквитный торт и заедать его взбитыми сливками.

— Аминь! — хихикнула дама. — По-моему, дорогуша, помрёшь годом раньше, годом позже — один чёрт. Таково моё кредо.

Антон посмотрел на неё в упор.

— В таком случае, зачем вы обращаетесь к врачу?

Пациентка пожала плечами.

— По традиции, видимо. — И с этим вышла.

Медсестра задумчиво одобрила:

— Вполне реальный подход к жизни.

В кабинет тем временем прошмыгнул дедок в спортивном трико, провонявшем табачным перегаром. Медсестра брезгливо поморщилась.

— Вы кто? — осведомилась она.

Нагло, притом заискивающе, дедок отрапортовал:

— «Ухо, горло, нос» не принимает, так что я сюда.

— Фамилия, имя, отчество! — Надежда Фёдоровна придвинула к себе стопку амбулаторных карт.

Дедок огрызнулся:

— Я с врачом разговариваю, а не с персоналом! К «ухо, горло, носу» я записан, а не к вам. Но он вроде как приболел.

— Она, — механически поправила Надежда Фёдоровна.

Дедок уселся на кушетку. Был он сутул и морщинист.

— По мне — хоть бы «оно». С ушами у меня напряг. — Он скосил острые глазки на медсестру. — К примеру, даже ваш ангельский голосок слышу как сквозь вату.

Пряча улыбку, Антон изучал висящую на стене диаграмму зависимости сердечно-сосудистых заболеваний от возрастания информационных перегрузок. Багровая кривая на диаграмме выглядела прямо-таки апокалиптически.

Медсестра меж тем препиралась с пациентом:

— Так записались бы! — повысила она голос. — Как ваша фамилия?! Схожу за картой!

— Сколько повторять?! — сердился дедок. — Я в девятый кабинет записался, карта моя там! На кой ляд вам фамилия — уши мои вот они!

То ли не найдя возражений, то ли осердясь в свою очередь, Надежда Фёдоровна заметила:

— Переоделись бы хоть. А то нюхать вас…

— А вы не нюхайте, отодвиньтесь, — нимало не смутился дедок. — Мне врач нужен, а не прелести ваши.

Веснушки на лице Антона едва сохраняли серьёзность.

— Прошу, — указал он на стул подле себя. — Разберёмся с вашими ушами. Без фамилии.

Осмотр выявил, что в ушах пациента образовались серные пробки. Антон удалил их без осложнений, порекомендовав старикану денька два-три капать в уши камфорное масло. Обретший слух дедок сиял, не зная, как благодарить. Надежда Фёдоровна ворчливо его напутствовала:

— Мыли бы хоть уши, мужчина.

— Только перед свиданием с вами, — парировал дедок, выбегая.

Следующей в кабинет вплыла лебёдушкой Анисья Игнатьевна Земнова, осанистая старуха семидесяти восьми лет — можно сказать, любимая пациентка Антона. Кругленькая и чистенькая, была она в строгом платье с цветастым платком на плечах.

— Как живёте-можете? — произнесла она чуть нараспев. — Всё ли у вас подобру-поздорову?

— Более-менее, Анисья Игнатьевна, — отозвался Антон. — Как говорится, во грехах, да на ногах.

Старушка обнажила в улыбке крупные, чуть выпирающие, зубы.

— Ну и слава Богу. Зашла вот давление померить.

— Угу, сейчас найдём вашу карту. — Медсестра услужливо принялась перебирать стопку. Пациентку эту она безотчётно побаивалась.

Седеющее благообразие Надежды Фёдоровны меркло в сравнении с благообразной сединой старушки.

— Не суетись, подруга, — обронила последняя, — без записи я. Примите?

— О чём речь! Примем, конечно! — откликнулась медсестра с воодушевлением, явно избыточным.

Старушка, однако, выжидательно смотрела на доктора.

Из своей сумки Антон извлёк фонендоскоп с тонометром.

— Садитесь и обнажитесь, Анисья Игнатьевна, — распорядился он.

Старушка присела, демонстрируя высокие шнурованные ботинки. Затем, деловито расстегнув пуговки, приспустила на плечах платье, под которым оказалась кружевная комбинация.

— Достаточно? — осведомилась пациентка.

— Более чем. — Антон прослушал грудь её и спину фонендоскопом. — Как общее самочувствие, Анисья Игнатьевна?

— Голова болит, заду легче, — ответила старушка, хохотнув. — У нас знаешь как? Болят зубы — так разбей губы, наточи крови да помажь брови. Нормально, стало быть.

Родом Анисья Игнатьевна была из деревеньки под Тамбовом, и, хоть последние двенадцать лет благополучно проживала в Москве у сына, прибаутки сыпались из неё точно горох. Главное, всегда к месту.

Измерив старушке давление, Антон удовлетворённо объявил:

— Сто тридцать на восемьдесят. Почти как у космонавта.

Старушка горделиво застегнула пуговки на платье.

— Раньше я, знаешь как? Могу, не могу, а ем по пирогу. Теперь поди уж неделю сижу на кефире да на гречке. А папазол этот, как ты велел, в унитаз спустила. Во как.

Антон в изумлении поднял брови.

— Ушам не верю.

Довольная произведённым эффектом, старушка потупила взор.

— Здорова́ буду — денег добуду. Зарядку начала делать, даже правнука привлекла. А ты думал, слова твои побоку?

Антон лишь руками развёл, а медсестра пробормотала:

— Прямо-таки завидно.

Старушка глянула на неё косо.

— Могла б и ты, да с ленцой, видать. — И посмотрела на доктора. — Разговор у меня к тебе, Антон Алексеевич. Короткий да важный.

Антон взлохматил пятернёй свои кудри.

— Весь внимание.

— С глазу на глаз хотелось бы.

— Не знаю, Анисья Игнатьевна, где бы нам с вами…

Прервала их старшая медсестра терапевтического отделения — пампушечка бальзаковского возраста в накрахмаленном белоснежном халате.

— Доктор Климов, с вещами на выход! — объявила она, стрельнув глазками. — Брагин ждёт, Брагин в нетерпении!

— Татьяна Олеговна, что за срочность? — раздражённо поинтересовался Антон.

Пампушечка в накрахмаленном халате возвела очи к потолку.

— Как говорится, раньше сядешь — раньше выйдешь. Поторопитесь, доктор Климов.

Медсестра Антона всполошилась:

— В чём хоть дело? Этот фрукт, что ли настучал? Которому цефатрин не назначили?

Старшая медсестра выдержала паузу.

— Надежда Фёдоровна, угадывать мысли начальства я не уполномочена. Антон Алексеевич, вы меня слышали. — Шурша халатом, она вышла.

Надежда Фёдоровна погрозила Антону кулаком.

— Ведь я предупреждала!

Антон встал и шагнул к двери.

— Дождётесь меня, Анисья Игнатьевна?

— Да нет, милому гостю домой пора. — Старушка поднялась также. — Перемолвимся словечком по дороге.

Кабинет заведующего терапевтическим отделением располагался этажом выше. Анисья Игнатьевна, проводив Антона до лестничной площадки, посочувствовала:

— Попадёт тебе? — И тотчас посоветовала: — Не кичись, лучше в ножки поклонись.

— Так и сделаю. О чём вы хотели перемолвиться?

Старушка посмотрела строго.

— Ты не женат, верно?

— Вроде бы, — улыбнулся Антон.

— И женат не был?

— Ну и?

Взор старушки выразил осуждение.

— Знаешь, Антон Алексеевич… две головни и в поле горят, а одна и в печи гаснет. Понял к чему веду?

— Понял, Анисья Игнатьевна. Дальше.

Глаза старушки горели.

— Не женат — не человек, холостой — полчеловека. Что думаешь об этом?

— Думаю, народной мудрости на сегодня с меня достаточно. Пойду, начальство ждёт.

Старушка придержала его за рукав.

— У внучки моей подруга есть — Валька. Твоего примерно возраста. Девка — загляденье. Замужем, правда, побывала — темнить не стану…

— Анисья Игнатьевна, вы чудо. — Антон деликатно высвободил свой рукав. — Продолжайте заниматься гимнастикой. — Он взбежал вверх по лестнице.

Дверь кабинета заведующего терапевтическим отделением, обитая коленкором, указующей таблички не имела. Безымянность эта предназначена была для дезориентации докучливых пациентов, однако, тот, кому приспичило, таинственную дверь, разумеется, находил. Сам кабинет размером был побольше, чем кабинеты участковых врачей, но выглядел столь же безлико: телефон на столе, стулья для посетителей, да застеклённый шкаф, хранящий медицинские фолианты и папки с бумагами неизвестного содержания. Лишь на стене, рядом со списком льготных лекарств, ярким пятном выделялся плакат, демонстрирующий мужское тело в разрезе. На плакат этот, барабаня по столу пальцами, и взирал хозяин кабинета в момент появления Антона, который молча, без приглашения, сел на стул.

Несколько мгновений пальцы завотделением по инерции выстукивали замысловатую дробь. Мужик он был худощавый, желчный и лысеющий спереди, отчего лоб его смотрелся, как чело мыслителя, а проницательные глаза, испещрённые красными прожилками, казалось, искали созерцательного покоя и сейчас вот нашли его на анатомическом плакате, временно. Белый халат Брагина великоват был в плечах, а галстук под кадыком, как обычно, сбился набок.

Молчание в кабинете меж тем затягивалось. Слышно было тиканье настенных часов, и за окном звучала перебранка водителей «скорой помощи».

— Ну? — отверзлись наконец уста завотделением. — Что скажешь?

Антон взлохматил свои кудри.

— Лимит льготных лекарств уже израсходован. Бардак.

Брагин оторвал хмурый взгляд от плаката.

— И что с того?

— Хотелось бы знать, когда это прекратится.

— Никогда. Пока существует наш Минздрав. Ты дурака мне тут не включай: зачем, по-твоему, я тебя вызвал?

Антон пожал плечами.

— Сами вызвали — сами и скажите.

— Не вредничай! — Завотделением резко развернулся, вскрикнул и принялся массировать плечо. — Паскудный ревматизм… Не вредничай, тебе не к лицу. Ты знаешь, о чём пойдёт речь, не так ли?

Антон нахмурил брови.

— Больно, Семён Петрович? Так вам и надо. Ведёте себя, простите, как болван. Использовали бы хоть так называемые «достижения современной медицины». А то прогнулись под болячками…

— Слушай, не начинай! — Хлопнув по столу, Брагин вновь со стоном схватился за плечо. — Вот же мать твою… Рыжова Николая Викторовича знаешь?

— А то! — буркнул Антон. — Надежда Фёдорна прямо накаркала.

Завотделением буркнул в ответ:

— На хрен ты вместо цефатрина ему урегит назначил? Он же внятно потребовал…

— Семён Петрович, вы в порядке!? — Антон постучал себя по лбу, затем — по столу. — При чём здесь вообще цефатрин?! Проблемы у него не с моче-половой системой, а с желчным пузырём! Сперва нужно было снять отёк и давление понизить, а хмырю этому лишь бы на больничном сидеть…

— Больничный я ему продлил! — рявкнул Брагин. — И цефатрин выписал: пусть жрёт до посинения! Вот так, Климов, я разрулил конфликт!

Антон глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Ладно. Могу идти?

— Осуждаешь?

— Да нет, я и сам бы поступил так же. Ибо лечить больного против его воли…

–…не в твоих правилах, — продолжил завотделением. — Особенно — если в мозгах больного жидкое дерьмо. Так какого же хера ты лезешь в бутылку? Неужели так трудно играть роль заботливого врача-дебила?

— Стараюсь, Семён Петрович. Скоро научусь. — Антон встал, намереваясь выйти.

— Погоди-ка, — проговорил Брагин, сделав над собой усилие. — Не мог бы ты снять мой приступ? Плечо — будто крыса внутри грызёт.

Антон мотнул головой.

— Чёрта с два. Мучайтесь.

— Почему, блин?

— Потому что, Семён Петрович, в мозгах у вас то же самое дерьмо. Если сниму вам боль, это будет лишь паллиатив, после которого…

— Слушай, можешь ты помочь без нотации?! — Глаза начальника упирались в пол, как у нашкодившего мальчишки. — Потом, само собой, я займусь спортом-шмортом, сяду на диету-минету…

–…и выпивать-шмипивать станете меньше. Звучит прямо-таки убаюкивающе.

Побледнев, Брагин приподнялся в рабочем кресле.

— Антон, ты переходишь границы

— Ух ты! Что-то пограничников не видно.

— Всё, Климов! Свободен!

Антон со вздохом прикрыл глаза и плотно свёл ладони с напряжённо растопыренными пальцами.

— Сядьте, Семён Петрович. Расслабьтесь.

Завотделением послушно раскинулся в кресле.

— Пиджак снимать?

— Обойдёмся. — Антон развёл ладони, подвигал ими вверх-вниз, затем вновь свёл и развёл, будто играя на гармони. — Плечом ко мне, шеф.

Развернувшись в кресле, Брагин пробормотал:

— Ты уверен, что пиджак не помешает? Раньше, помнится…

— С тех пор я продвинулся. Помолчите.

— Думаешь оттуда получится? В прошлый раз ты манипулировал почти вплотную…

— Семён Петрович, не могли бы вы заткнуться? Вы меня отвлекаете.

Стоя метрах в трёх от завотделением, Антон как бы массировал его плечо на расстоянии. Ладони Антона пружинисто сжимали и поглаживали воздух. Пантомиму эту пациент-начальник не наблюдал: веки его были опущены, тело словно растеклось по креслу, и над лысеющим лбом выступили капельки пота. Через несколько минут, когда руки Антона прекратили вдруг двигаться и застыли, будто выплеснув нечто незримое, Брагин вздрогнул:

— Жжёт, вроде.

— Тихо, ещё немного, — прошептал Антон, и ладони его вновь задвигались, продолжая странный массаж.

Желчное лицо завотделением размягчилось.

— Щас я отрублюсь, — объявил он чуть слышно.

Антон встряхнул кистями рук, точно избавляясь от водяных капель.

— Сеанс окончен. Свет в зале.

Завотделением сохранял неподвижность, проверяя свои ощущения.

— Как-то быстро нынче. Не схалтурил?

Антон хмыкнул.

— Вам судить.

Брагин опасливо шевельнул плечом. Затем сделал вращательное движение. Затем по-боксёрски выбросил вперёд кулак.

— Как маслом смазали, — восхитился он. — Спасибо, Антон Алексеевич.

— Не обольщайтесь. При вашем разгильдяйстве хватит ненадолго.

Отмахнувшись, Брагин выдвинул ящик стола и достал плоскую бутылочку дешёвого коньяка.

— Может, по двадцать капель? — И, поскольку Антон даже отказаться не удосужился, плеснул себе из бутылочки в пластиковый стаканчик. — Не хочешь — дело хозяйское. И не сверли меня прокурорским взором. Исключительно для расширения сосудов. — Выпив, он спрятал стаканчик с бутылочкой в стол.

Антон скривил губы.

— Врезать бы вам.

Завотделением царственно вскинул руку.

— Старо как мир. Но, чёрт тебя дери, ты и вправду продвинулся. Чувство было такое… даже не знаю… будто по телу слабый ток прошёл. Плечо горело, и клонило в сон. Ты что, гипнозом овладел? Или я сам себе внушил… э-э… типа эффекта плацебо…

Антон рассмеялся.

— Само собой, без плацебо никак. Бумажной салфетки у вас не найдется?

— Хоть пачка, тебе зачем?

— Фокус покажу.

Воспалённые глаза Брагина взирали с любопытством. Он вновь достал из ящика коньяк, наполнил стаканчик и мигом осушил. После чего спрятал выпивку и выложил на стол бумажную салфетку:

— Валяй.

— Жажду утолили вполне? — съязвил Антон.

— Без комментариев. Тебе, как видишь, не предлагаю.

Едва удержавшись от грубости, Антон оторвал от салфетки несколько мелких полосок и рядышком уложил их на столе. Брагин наблюдал происходящее без вопросов и замечаний. Антон глубоко вдохнул, медленно выдохнул и сконцентрировался. Затем плавно стал водить ладонями над столом, примерно в метре. Бумажные полоски шевельнулись и, будто змейки, встав на дыбы, заскользили по столу вслед за парящими ладонями Антона. Достигнув края стола, бумажки спорхнули на пол. Завотделением ошеломлённо застыл.

Антон встряхнул кистями рук.

— Фокус, прямо скажем, простенький, — подытожил он с оттенком мальчишеского хвастовства. — За сим позвольте откланяться. Бухло, надеюсь, у вас ещё осталось.

Брагин вышел из оцепенения.

— Кому-нибудь ещё это демонстрировал? В поликлинике нашей и за её пределами.

Антон качнул головой.

— Только вчера впервые получилось.

— И это, по твоей теории, смог бы каждый? К примеру, я?

— При хорошем поведении. Упражняйтесь ежедневно лет пятнадцать…

— Антон, — перебил завотделением, — не трезвонь об этом никому: сожрут с потрохами.

— Разумеется, Семён Петрович. Уеду в тайгу, землянку вырою…

— Просто не лезь на рожон и выписывай рецепты, популярные в народе. Когда выпрут меня на пенсию.

— Ну да, знакомый мотив. — Антон направился к двери.

Вдогонку Брагин буркнул:

— Вопрос с пенсией, в общем-то, решён. Шутки в сторону.

Антон притормозил.

— Семён Петрович, вы так меня не пугайте.

— Общался уже со своей преемницей. — Брагин снова нашарил коньяк в ящике. — Амбициозная дамочка. Горы готова свернуть.

— Когда? — обескуражено уточнил Антон.

Завотделением отхлебнул коньяк прямо из горлышка.

— Со дня на день. Внуков нянчить отправлюсь. Благода-ать!

— Ни фига себе, сюрприз. — С этим Антон вышел.

Спускаясь по лестнице, он переваривал тревожную информацию. Расстаться с Брагиным было чертовски жаль, однако, положа руку на сердце, следовало признать… На площадке между этажей проворные ладошки обхватили Антона сзади, и женский голос прошептал:

— Стой, ты арестован.

Вздрогнув от неожиданности, Антон отцепил обхватившую его руку и вытянул из-за своей спины милашку лет тридцати в подогнанном по фигуре белом халате.

— Зойка, ты даёшь! — нахмурил он брови.

— Не всем! — парировала милашка, впиваясь губами в его губы, для чего, невзирая на высокие шпильки, ей пришлось привстать на цыпочки.

Антон мягко оторвал её от себя.

— Щас позову на помощь.

— Зачем? Я и сама справлюсь. — Молодая женщина дышала прерывисто. Была она стройненькая, ладненькая, с чуть раскосыми серыми глазами и волосами, вздыбленными в художественном беспорядке. Она вновь впилась в губы Антона.

На сей раз поцелуй длился дольше, и отстранился доктор Климов не без усилий.

— Зойка, прекрати… не сходи с ума…

Голос женщины прозвучал хрипло:

— Идём в подсобку. Или я одёжку на тебе порву.

На лестнице, к счастью, не было ни души. Снизу, однако, доносилось чьё-то хихиканье. Антон отступил на шаг.

— Какая к свиньям подсобка? У меня приём, Зой.

— В данный момент к тебе на приём — никого! — отрапортовала Зоя. — Твоя Надежда Фёдоровна сейчас инструктирует по мобильнику свою великовозрастную дочь, как нужно купать лабрадора. В запасе у нас, по крайней мере, минут двадцать.

Антон взъерошил свои кудри.

— Для того ты и явилась пораньше?

— Для чего же ещё? Могу, если хочешь, соврать, что собиралась пролистать записи по диспансеризации… — Она потянула его за руку. — Ну же, Антон Алексеевич!

Антон кивнул, сдаваясь.

— Ладно, если пациентов нет… всего двадцать минут…

— От тебя зависит, — фыркнула Зоя, и они пошли вниз по лестнице. — Почему такой пасмурный?

— Брагина выпирают на пенсию.

— Его уже больше года выпирают.

— Теперь, похоже, всерьёз.

Спустившись этажом ниже, они с постными лицами двинулись по коридору. Но не в кабинет, где в разные смены работали оба, а в направлении противоположном — за угол, в затемнённый тупичок, где располагалась подсобка, от которой у Зои имелся ключ. Никто из коллег на пути им не встретился, а два-три незнакомых пациента были не в счёт. За несколько шагов до «цели» Антон с независимым видом встал на шухере. Зоя меж тем подошла к подсобке и только лишь собралась её отпереть, как дверь распахнулась сама, явив взору уборщицу с ведром и шваброй в руках. Немая сцена длилась долгие мгновения.

— О-о, тётя Паша! — возликовала Зоя. — Не узнала вас, богатой будете!

Уборщица устало проворчала:

— Куда уж богаче. Ты чего хотела-то?

— Думала осциллограф к вам поставить. Сломанный. Местечко хоть есть?

Уборщица покосилась на подпирающего стену доктора Климова.

— Глянь сама, — разрешила она Зое.

Деловито шагнув в комнатёнку, Зоя вздохнула:

— Где уж тут… В кабинете оставить придётся.

И они с Антоном достойно отступили. Завернув за угол, оба рассмеялись, и Зоя распорядилась:

— Завтра — на той же позиции. Не то, ей-богу, растерзаю. — И каблучки её зацокали по направлению к женскому туалету.

Антон проследовал в свой кабинет.

Время близилось к двенадцати, и поток больных, вроде иссяк. Медсестра Надежда Фёдоровна всухомятку уплетала бисквит, крошки от которого испещрили стол.

— Хоть бы газетку подстелили, — поморщился Антон.

— Потом уберу, — отмахнулась медсестра. — Влетело вам хорошенько?

Антон кивнул.

— До сих пор коленки дрожат. Без меня тихо тут было?

— Как в морге. — Надежда Фёдоровна уронила кусочек бисквита, поймала его на лету и сунула в рот. — Только Зойка, медсестра Вячеслава Ивановича, вами интересовалась. Что ей было надо, не сообщила.

— Мы виделись. Вопрос у неё чисто технический. — Антон достал из сумки пакет кефира и два банана. — Вызовы мои взяли?

Надежда Фёдоровна покачала седеющей головой. Резкие черты её лица выразили осуждение.

— Разве это обед, Антон Алексеевич? Смотреть больно.

Антон очистил банан.

— Угу, зато полкило сдобного теста — самое оно. Как насчёт моих вызовов, Надежда Фёдоровна? Извините за назойливость.

Медсестра обиженно придвинула к нему листок бумаги.

— Вот. Пять вызовов у вас.

— Спасибо. — Антон распечатал пакет с кефиром. — Ваше здоровье, боевая подруга! — произнес он, отхлёбывая из пакета.

Медсестра продолжала дуться, и минуту-другую они молча ели, каждый — за своим столом. В кабинет вошла Зоя и, тряхнув живописно всклокоченными волосами, проворковала:

— О-о, Антон Алексеевич! Симпатичная у вас рубашечка!

Антон едва не поперхнулся.

— Зоя Михайловна, — отозвался он с досадой, — мы сегодня уже виделись. Не забыли?

Соображала Зойка быстро.

— Виделись — и что с того? Я готова говорить вам комплименты с утра до вечера.

— Оно и заметно, — съехидничала Надежда Фёдоровна, стряхивая со стола крошки.

Зоя сверкнула глазами, намереваясь её отбрить, но не успела. Вошёл её шеф — доктор Куницын, сменщик Антона по кабинету. Это был сорокалетний мужчина, что называется, в меру упитанный, с волосами, гладко зачёсанными, и дряблой кожей лица.

— Привет, Антоша! — произнёс он жидким тенорком, несколько неожиданным для его комплекции. В тенорке, однако, звучала колкость.

— И тебе, Славик, привет. — Антон неторопливо доел банан.

Куницын хмыкнул.

— Как всегда, завтрак чемпиона. И современная медицина отдыхает.

Антон кивнул.

— Подожди немного, отдохнёшь и ты.

Зоя хихикнула. Шеф сердито на неё покосился:

— Сходим-ка, солнышко, в регистратуру. Говорят, ты мастерски там напутала.

— Кто говорит, Вячеслав Иванович? — вздёрнула подбородок Зоя. — И что я напутала, конкретно?

Доктор Куницын за локоток повёл её к выходу.

— Сейчас выясним. — У двери он обернулся. — Я, конечно, отдохну, если вы мусор за собой уберёте, маги и кудесники.

Надежда Фёдоровна раздражённо посмотрела на закрывшуюся дверь.

— До чего вредный мужик! Всё не по нём!

— Вот и отлично. — Антон опустил банановую кожуру и кефирный пакет в корзину для бумаг. — Будем класть хлопушки ему под зад.

Медсестра издала смешок.

— Да ну вас!.. Пойду я, ладно? У меня там уколы на участке.

— Разумеется, Надежда Фёдоровна. — Антон глянул на часы. — Минут через пять — и я следом за вами.

Медсестра повесила свой халат на прибитый к стене крючок. И тут явился последний пациент, да ещё какой.

Господин был неопределённого возраста — где-то между тридцатью и сорока. Обтягивающий джинсовый костюм подчёркивал его худобу. Обесцвеченные волосы пациента ощетинились, будто иглы дикобраза. С подведённых ресниц едва не стекала тушь, и на левой руке болтались два массивных браслета. Сей представитель гражданского общества, деликатно прикрыв за собой дверь, походкой манекенщицы приблизился к доктору.

— Добрый день, — проговорил он жеманно. — Карту мою сейчас принесут. Присесть можно?

Антон указал на стул.

— Сделайте одолжение.

Пациент по-женски стрельнул глазками.

— Благодарю. — Он уселся, закинув ногу на ногу и возложив руку с браслетами на спинку стула. — Атмосферное давление, видать, поднялось, и мой затылок будто клещи стиснули.

Медсестра бочком продвигалась к выходу.

— Значит, до завтра, Антон Алексеевич? — Она проворно шмыгнула за дверь.

Пациент приподнял бровь.

— Антон Алексеевич? Странно. Мне, вроде бы, другое имя назвали… А, ладно! Какая разница? — Пациент, отмахнувшись, звякнул браслетами. — Я Иннокентий Мурзин. Чувствую себя преотвратно.

Антон сдержал неуместную улыбку.

— Насколько преотвратно?

Сердцебиение умопомрачительное. Пот — бурным потоком. И пальцы… вот, посмотрите, как дрожат. Вилкой в рот не попадаю. Правда и аппетита никакого.

Всё же Антон улыбнулся.

— Кто вы по профессии, Иннокентий? Не эстрадный певец, случаем?

Впалые щёки пациента медленно заливала краска.

— Что за намёки, мать вашу?! Решили, раз я гей, значит жопой верчу на забаву дебилам?!

— Вовсе нет, — покачал головой Антон. — Я имел в виду ваш артистизм.

— Плевать мне на то, что вы имели в виду! Ювелир я, а не долбанный певец! При чём здесь вообще моя профессия?! — На этой реплике в кабинет вернулся доктор Куницын и задержался у двери, оценивая обстановку. Сидящий к нему спиной пациент продолжал плаксиво бушевать: — Что за гестаповские манеры?! Вы даже пульс у меня не проверили…

— Иннокентий, — прервал его Антон, — вы ничем не больны.

Тут Куницын решительно вмешался:

— Прошу прощение за накладку. — Он встал между своим коллегой и расстроенным ювелиром. — Антон Алексеевич, этот пациент с моего участка. Я сейчас же им займусь.

Пациент и Антон синхронно вздохнули с облегчением.

— Удачи вам обоим. — Антон снял халат, закинул на плечо сумку и вышел.

Ювелир зыркнул на закрывшуюся дверь.

— Ничем не болен, главное! Даже пульс у меня не проверил!

Куницын пригладил свои прилизанные волосы.

— Зачем ему ваш пульс? — усмехнулся он криво. — Доктор Климов — маг у нас и кудесник. — И, обрывая посторонние разговоры, уточнил: — Вы Мурзин Иннокентий Ильич, так? Где ваша карта?

Иннокентий поправил браслеты на запястье.

— А вот это, пардон, вопрос не мой. В регистратуре сказали, что мою карту передадут Вячеславу Ивановичу. Вы и есть Вячеслав Иванович, или опять накладка?

— Ох, эта Зойка, — процедил сквозь зубы Куницын. — На что жалуетесь больной?

Пациент слово в слово повторил свои жалобы и с придыханием осведомился:

— Вы поможете мне, доктор?

С каменным лицом Куницын пообещал:

— Постараюсь. — И достал из кармана фонендоскоп. — Разоблачитесь до пояса.

— А это обязательно?

Доктор нахмурил брови, и пациент грациозно, как стриптизёр, стянул с себя джинсовую куртку.