Чрез тернии к счастью

Валерий Васильевич Осадчук

Не вполне сформированное сознание юной Девы в круговерти жизни в стремлении к так называемой взрослой свободе привело к ошибкам молодости. Осознание совершения морального предательства по отношению к своему ребёнку всколыхнуло природное материнское чувство. Долгий и тернистый путь исправления своих ошибок вознаградил Деву Великим Материнским Счастьем и любимым человеком.

***

Ольга вернулась домой поздно вечером. Муж, как всегда, сидел на диване перед телевизором, с бутылкой пива и куском, почти доеденной варёной колбасы, не порезанной аккуратными пластиками, как пыталась приучить его жена, а порубленной ножом на бесформенные шматки.

— Ну, что, не можешь порезать аккуратно, — спросила Ольга, проходя мимо журнального столика, на котором, на бумаге валялось несколько кусочков колбасы, и стояла литровая, из тёмного пластика, бутылка пива.

— Ни чё, сойдёт и так, — не отрывая взгляда от телевизора, где по экрану мельтешили футболисты, бегая за летающим по полю, мячом.

Пройдя в спальню и через некоторое время, проходя в кухню, сказала мужу:

— Сейчас ужин сделаю, поужинаем, будем убираться в квартире. Запустили… свинарник… — доносились из кухни слова жены. Но до слуха мужчины они не дошли, были заглушены возгласом болельщиков на острый момент у ворот команды, за которую он болеет. — Ты слышишь? — Спросила женщина, входя в комнату с тарелочкой, на которой парила гречневая каша с котлетой, подогретые в микроволновке.

— Нет. Что? — Не отрывая взгляда от экрана, переспросил мужчина.

— Говорю, поужинаем, и будем убираться, — повторила женщина свои слова, ставя тарелку перед мужем на столик.

— Убирайся. Мне и так хорошо.

— Я вокруг тебя буду с тряпками и вениками крутиться, а ты…

— Не крутись, я тебя не заставляю, — не довольно пробурчал Василий, бросив взгляд на жену, мешающую смотреть футбол.

— Родители придут, а у нас свинарник… Стыдно.

— Придут и уйдут, что с того? — еле слышно пробурчал молодой человек, но его слова утонули в новом всплеске эмоций на экране, а жена выходила из комнаты и вряд ли слышала.

Ольга присела к столу и в одиночестве, без аппетита, но знала, что нужно, что-то в желудок положить, так как целый день не кушала, заглотила пару ложек гречки и кусочек котлеты. Еда не лезла в горло, и чтоб не мучится, она отложила тарелку в сторону и стала медленно, глотками, пить чай.

— Ты чай будешь? — выглядывая из-за двери, спросила мужа. Но в ответ тишина, весь взор мужа на экран. — Захочешь, нальёшь сам, — безразличным тоном, больше сама для себя, спокойно сказала женщина и, войдя в кухню, устало села на стул. В голове, как в магнитофоне, прокрутилось всё, что произошло с ней за день: и укороченный рабочий день, из-за отсутствия сырья, а отсюда и мизерная зарплата. — «Как жить? На что жить? Если бы не те продукты, что привезла на себе из деревни от родителей, то сидели бы без куска хлеба. Его старики-пенсионеры, сами еле-еле концы сводят на свою пенсию. С него работяга…, день работает, два нет. Зарплату задерживают, а когда дают, то по частям. А тут ещё, эти, бюрократы…».

Столкнувшись со всеми препонами на своём пути, и потеряв надежду найти сына, Ольга вошла в отчаяние, её охватила тихая истерика: «Всё, я больше не знаю, что делать, где искать? Ни кто не говорит где мой Олежка. Все против меня! Зачем мне такая жизнь? Всё, больше не хочу!» — Слёзы самопроизвольно катились из глаз убитой горем женщины. Охватившее отчаяние, не то осознанно, не то инстинктивно, потянуло её руки к шкафчику с медикаментами, где в пластиковом пузырьке были таблетки, купленные от бессонницы, мучившей женщину последнее время. Не видя от слёз, но, нащупав пальцами пузырёк, Ольга извлекла его и вернулась на место. Ей хотелось, чтоб быстрей всё кончилось, быстрей избавиться от всех, захлестнувших её проблем. Дрожащими руками открутила крышечку с пузырька и, перевернув его, высыпала на ладонь оставшиеся таблетки. Не останавливаясь, чтоб не испугаться и не передумать, резким движением ладони опрокинула их в рот и стала запивать оставшимся чаем и, разжёвывая, глотать содержимое. Слёзы и отчаяние притупили сознание, и женщина обмякла, расслабившись и опустив обессиленные руки вдоль тела. Под столом послышался стук упавшего пузырька об пол. Из зала продолжали доноситься крики, кричалки и всевозможные звуки пищалок болельщиков. Для увлечённого молодого человека, сейчас самое важное было, чтоб его команда продержалась оставшиеся семь минут и не дала забить в свои ворота коварный мяч, всё время вращавшийся на их половине поля.

Не виданное блаженство охватило тело Ольги, оно стало не весомым. Счастливая нега растекалась по жилам и кровеносным сосудам. Но в некоторых уголках ещё не отключенного мозга, продолжалось состояние тревоги оттого, что, произошло что-то не поправимое, потеря, утрата чего-то важного. Длилось такое состояние не долго, сменившись нараставшим ощущением блаженства от лёгкости в теле, от появления перед глазами радужных кругов, расплывавшихся в стороны, так, что глаза не успевали их сопроводить и в них появлялись болезненные ощущения и лёгкая тошнота.

В центре круги зарождались с чёрной точки и по мере расширения, меняли цвета на небесные, серо-голубые. А точка, приближаясь, стала превращаться в длинный тоннель со светлой точкой в конце. По тоннелю плавно двигалось не весомое тело молодой женщины в белом, таком же невесомом, как свадебное, одеянии. Ольга узнала в женщине себя и тут же ощутила, что она уже в ней и невесомым, ослепительно белым ангелом, стремительно плывёт по этому тоннелю к светлому пятну в конце его. Но, чем ближе приближалась к пятну, тем темнее оно становилось, и в нём стали мелькать блики, походившие на язычки пламени. Снова тревога зародилась в сознании женщины. — «Если это солнце, то, как там ангелы находятся? Неужели не сгорают? А, может, так и должно быть? Может ангелы на солнце и обитают? Может солнце и блестит так, и греет всех теплом, потому, что там очень много ангелов? От того оно такое тёплое, ласковое, что населено праведными ангелами? Но…, если они праведные, а я, тогда как? Я разве праведная? Я же отказалась от ребёнка!»

Некогда светлое пятно, превратилось в сверкавшее заревом пространство, где в его глубине, бурлила каша из перекошенных не то болью, не то злобой лиц, голов, бесформенных тел, облизываемых языками пламени. К краям этой бурлящей геенны, тянулись тёмные полоски очередей из разных направлений пространства. Ольга с возвышения, у входа в это пространство, видела, что некоторые очереди, ближние к ней, в начале своём, имели флаги: красные, звёздно-полосатые, зелёные, с черепом и скрещенными костями, дальше было не разглядеть. Очереди постоянно двигались, где передние пропадали в геенне огненной, а к задним концам очередей пристраивались всё новые и новые прибывавшие не ведомо откуда. Других выходов из тоннелей Ольга не видела, но очереди постоянно пополнялись.

Не смотря на ощущение лёгкой тревоги, Ольга не чувствовала страха перед предстоящим, что наблюдала в геенне. Не зная, в какую очередь пристроиться, ангел повёл взглядом по сторонам, решая, куда ему приткнуться. Но, откуда не возьмись, Ольга не заметила, откуда, появился другой ангел, такой же воздушный, как она и заговорил, таким знакомым, добрым голосом:

— Ты, что внученька, так рано пришла? — Ольга с радостью узнала этот голос. Это родной её дедушка. Но он же умер, когда ей было десять лет, и которого очень любили внуки. Когда он сильно болел, все знали, что он скоро умрёт. И он знал, но улыбался и говорил: «Не плачьте, придёт каждому своё время, мы всё равно встретимся там», — и показывал крючковатым пальчиком вверх. Многочисленное племя внучат задирало голову туда, куда указывал дедушка, но ничего там не видели. И, вот, свиделись! Он здесь!

— Дедушка, — обрадовалась ангел и хотела побежать к нему, но, он поднял руку ладонью к ней и, ноги не застыли, а тело повисло на одном месте.

— Не спеши, внученька, — остановил он порыв белого ангела взмахом руки, от которого тело и не сдвинулось с места. — Тебе ещё рано сюда. Ты не закончила своих дел там. Ты сделала беду и себе и своему сыну, ты должна исправить её.

— А как, дедушка? Меня ни кто не понимает, не хотят мне помогать найти моего Олежку. А, вдруг ему плохо…?

— А ты ищи. И поступи так, чтоб не делать его ещё больше несчастным. Там есть и хорошие люди. Иди! Вон, за тобой уже и пришли, — дедушка кивнул головой, куда-то за спину внучки.

Белая ангел оглянулась и увидела на выходе из тоннеля, не спускаясь к ней, стояла знакомая фигурка пожилой женщины, в которой она без труда узнала нянечку из родильного отделения, тётю Маню. Она стояла и махала рукой, манила к себе.

Сожалея, что не смогла обнять дедушку, но, повинуясь его воле, ангел-Оля, взмахнув невесомыми руками, приподнялась над клубами плавно плывущих облачков и, сама словно облачко, запарила, развеваясь белоснежными, как свадебная фата, одеждами. Подлетая к входу в тоннель, почувствовала, что тело тяжелеет, в висках, как молотом застучало, в переносице появилась нестерпимая боль.

— Тё-тя Ма-ня, — каким то не своим, чужим голосом произнесла ангел и опустилась у ног нянечки. Чтоб удержаться, Оля взяла старушку за руку, но почему-то не чувствовала её тела, и… провалилась в тёмную бездну.