Ворюга в клеточку

Валерий Гусев, 2003

Знали Дима и его брат Алешка, что их приятель враль, каких мало, но на этот раз он превзошел самого себя. Это ж надо до такого додуматься – будто видел собственными глазами, как по небу летит… Карлсон, который живет на крыше! Тут бы поднять фантазера на смех, да только папа, полковник милиции, недавно рассказал ребятам, что в городе появилась какая-то неизвестная науке птица, очень похожая на сову. Но со странным оперением… в клеточку, которая ворует ценные вещи исключительно у обеспеченных иностранцев. Конечно, звучит невероятно, но что, если этот таинственный летающий ворюга… и есть Карлсон?! "Но откуда он взялся?" – недоумевают братья. Чудеса, да и только! Однако они не привыкли пасовать перед загадками. Надо будет – справятся и с чудесами!..

Глава IV

Клаус Хофман-младший

Утро началось с небольших неприятностей. Мы еще спали, в счет карантина, а мама закричала на всю квартиру из прихожей:

— Отец! Ко мне! В одной руке — ремень, в другой — Алексей!

— А Дима? — высунул Алешка нос из-под одеяла. Заревновал.

Оказывается, мама затеяла стирку и ходила по квартире, собирая наши носовые платки.

— Полюбуйся! — мама сунула папе под нос две руки. В одной — зажигалка, в другой — носовой платок с черными окурками.

— Кубинские, — сказал папа. — Очень крепкие, из сигарного табака. Алексей, разве можно курить такие сигареты?

— Ты что-то не то говоришь, — сказала ему мама.

Но папа не обратил внимания на ее слова. Он заинтересовался зажигалкой, щелкнул, прислушался к музыке и произнес загадочное слово:

— «Гаудеамус». А зажигалочка-то фирменная. — Он пригляделся к ней и прочитал вслух гравировку, на которую мы почему-то не обратили внимания: — «Володе Акимову — гордости биофака МГУ, будущему академику, от однокурсников. 01.01.1999 год». Бросай курить, Алексей…

— Гаудеамусом стану? — засмеялся Алешка. — Или академиком?

А мама сказала:

— Мне кажется, отец, что ремень нужен для тебя.

Алешка внес ясность:

— Ма, я не курил, правда. Я это все нашел.

— Нашел бы что-нибудь другое, полезное. И зачем тебе «это все»?

— Объявление напишу. Вознаграждение ведь гарантируется.

— И как ты напишешь? — спросил папа. И подсказал: — «Найдены окурки в количестве шести штук. Верну за приличное вознаграждение в долларах США».

Алешка сначала хихикнул, а потом задумался и серьезно сказал:

— Спасибо, полковник. — Уложил зажигалку вместе с окурками в коробочку из-под конфет и спрятал в стол.

— Вещественные доказательства, — посоветовал папа, — опечатывать положено.

— Сойдет, — отмахнулся Алешка. — Здесь все свои и почти некурящие.

Папа уехал на работу, мама занялась стиркой, а мы отправились в немецкую колонию, где живут немецкие граждане со своими детьми, собаками и машинами. За забором. Да еще и с охраной. С которой, я уже говорил, у нас сложились не самые теплые отношения. Мы как-то забрались туда в тихий вечерок покачаться на качелях, так они целую облаву на нас устроили. Хорошо еще, что мы папе об этом не рассказали. Он ведь тоже их недолюбливает. Я как-то слышал, когда мы с ним проходили вдоль ограды, как он зло вполголоса пробормотал: «Бездельники, холуи. Вас бы в город, в патрульную службу!»

Охранникам там действительно делать нечего. Они только шляются вдоль забора да анекдоты друг другу по рации рассказывают. Ну и ворота и калитки отпирают своим немецким хозяевам.

За этой оградой было немножко скучновато, но и немножко мы им завидовали — такой там был порядок и такая чистота. Все по линеечке, даже машины на стоянке стоят, как на параде. А если кто-нибудь выходит погулять с собачкой, то берет с собой веничек и совочек. А собачки ни за что по газонам не бегают. И в детские песочницы не гадят.

Скучновато, конечно. Но и завидно.

За оградой немецкой колонии беззаботно, но аккуратно резвились немецкие дети (киндеры, по-ихнему): без особого ора, очень организованно, дисциплинированно, чуть ли не строем. Одни из них стояли в очереди, чтобы бросить мяч в баскетбольную корзину; другие, тоже по очереди, пробегали по буму, растопырив руки; четверо гоняли ракетками мячик на корте, а остальные вежливо, но эмоционально болели за них. И было их всего штук двести, не меньше. И где тут этот Фофан — младший сын советника посольства?

Но пока я раздумывал, Алешка взялся за прутья ограды, просунул внутрь голову и свистнул.

Свистеть он умел. В одно мгновение на детской и спортивной площадках возникла полная тишина. И все лица повернулись к нам. Как по команде «Равняйсь!».

— Эй! — крикнул Алешка наудачу. — Фофан! Иди сюда!

Я не думал, что на эту странную фамилию кто-нибудь откликнется. Но тут же из очереди к баскетбольному щиту вышел белобрысый паренек Лешкиного возраста и направился к нам. Очередь сомкнулась и пошла своим чередом.

— Их бин Хофман, — сказал паренек. — Вас волен зи?

— А по-русски слабо? — спросил Алешка, пытаясь выдернуть голову, застрявшую между прутьев.

— Не слабо, — скромно похвалился маленький немец и довольно прилично перевел: — Я есть Хофман-младший. Что вы хотел?

— Мы хотел поговорить, — пыхтя пробормотал Алешка. И сказал мне: — Уши прижми.

Я не понял, зачем мне прижимать уши, но послушно это сделал.

— Да не свои уши, Дим! — заорал Алешка. — Мои! Голова обратно не лезет, не видишь?

Тут спохватился один из охранников и медленно, похлопывая себя дубинкой по ноге, направился к нам.

— Застрял? — злорадно спросил он. — Попался? — И протянул было руку, чтобы щелкнуть Алешку в его беззащитный лоб.

Но тут маленький скромный немец преобразился. Был цыпленок, а стал боевой петух.

— Хальт! — резко выкрикнул он.

И охранник, испуганно отдернув руку, вытянулся перед ним. Как рядовой перед генералом. И стал что-то, оправдываясь, бормотать, путая немецкие слова с русскими. Немецкие я не понял — я и английские-то уже забывать начал, — а русские были такие:

— Герр Хофман… Я извиняюсь… Им не положено… Орднунг должен быть.

(Орднунг — это по-немецки порядок.)

Хофман-младший что-то еще сказал ему, и охранник грустно побрел к воротам, где стоял второй такой же. Наверное, пожаловаться…

Я тем временем прижал Алешкины уши, и он, крутнув головой, благополучно выскользнул из «капкана».

Хофман-младший просунул руку меж прутьев:

— Клаус.

— Алекс, — ответил Алешка, не теряясь. — Надо поговорить. Пошли в парк.

— Нам не можно гуляйт ваш парк, — отказался Клаус.

— А нам не можно гуляйт у вас.

— Момент. — Клаус на секунду задумался. — Вечер. Семь часов. Калитка. Майн брудер… Мой брат гулять Рекс. Клаус рядом. Яволь?

— Еще какой! — Алешка таинственно повертел головой — нет ли рядом чужих ушей? — и шепотом добавил: — Мы хотел вам помогайт. Интерпол. Понял?

У Клауса стали круглые недоверчивые глаза:

— Интерпол? Такой кляйн… маленький? Такой бывайт?

— У нас и не такой бывайт, — успокоил его Алешка. — Приходи со своим братом Рексом — узнаешь.

Клаус кивнул, еще раз пожал нам руки и побежал на баскетбольную площадку, стал в конец очереди.

— Здорово я по-немецки шпрехал? — похвалился Алешка, когда мы пошли домой.

— Здорово, — признал я. — Особенно «помогайт» и «гуляйт». Правда, с Рексом ты что-то напутал, мне кажется. И с Фофаном тоже.

Старший брат Клауса-младшего был высокий, худой, носатый такой парень (и тоже белобрысый). Рядом с ним сидела красивая (и тоже немецкая) овчарка.

— Привет, Рекс, — сказал Алешка и протянул парню руку.

Парень с удивлением взглянул на него, а его пес подал Алешке лапу.

Оказалось — старший брат Клауса вовсе не Рекс, как напутал Алешка, а Макс. А Рекс — это как раз овчарка. О чем Макс вежливо пояснил Алешке на приличном русском языке.

— А Фофан кто? — нимало не смутился Алексей.

— Я не знаю этого господина. В чем у вас проблема к моему брату?

— Это у вас проблема, — Алешка сразу взял инициативу в свои руки.

Мы сидели в скверике недалеко от нашего детского сада. Там вовсю резвилась наша мелкая детвора. Шум стоял, как возле хорошего водопада. Рекс с удивлением и интересом наблюдал, как все это бегало, прыгало, орало, бросалось и смеялось. Он к этому не привык. И, похоже, ему это нравилось. Казалось, что он даже немного им завидует: поскуливает, переминается с лапы на лапу и машет хвостом, как автомобиль «дворником».

— В чем у нас проблема? — уточнил Макс Фофан… то есть Хофман.

— У вас украли деньги…

— Вы их нашли? — он даже привстал и улыбнулся.

— Нет еще, — признался Алешка. — Но скоро найдем. Если вы нам помогайт.

— Каким образом?

— Нам нужно знать, как все случилось.

Макс пожал плечами.

— Никто не знает.

— Клаус знает, — подсказал Алешка, — но по-русски рассказать не может.

— Клаус уже все рассказал. И нам рассказал, и вашей полиции.

— А нам не рассказал.

Макс очень удивился: почему это Клаус должен нам что-то рассказывать, но вида не показал. Воспитанный иностранец. Европеец, как сказал потом Алешка.

— Клаус был дома в одиночестве. Исполнял свое домашнее задание в своей комнате.

— И ничего не заметил?

— Он не отвлекается в сторону, когда исполняет свое домашнее задание. Он держит руки так, — и Макс приложил ладони к ушам.

А Клаус подтвердил это кивком головы.

— И еще Клаус сказал, что мимо окна пролетела большая птица. Удивительная.

Клаус опять кивнул и стал объяснять:

— Это был большой птица, как маленький человек. Он был в штанах.

Макс на эти слова сдержанно улыбнулся, как, видимо, улыбался всякий раз, когда Клаус рассказывал про эту птицу в штанах.

— Если у вас нет других вопросов, — сказал Макс, — мы должны идти в свой дом.

И мы — тоже.

— Вот чудеса, Дим, — задумчиво сказал Алешка, когда мы простились с «Фофанами». — Настоящий Карлсон в наших краях поселился. Ты что-нибудь понимайт?

Я ничего не понимайт. Так и сказал Алешке. По-немецки.

Папа с самого утра был в хорошем настроении — как-никак выходной. И поэтому он не считал оставшиеся до пенсии дни и годы, а долго пил кофе и с удовольствием шелестел газетой. А мама не ворчала на него за это, не гладила по голове, не вздыхала и не мечтала стать птичкой. Она разгадывала кросcворд.

Мы с Алешкой тоже подсели к столу.

— Как дела в школе? — спросил папа из-за газеты.

— Блеск, — сказал Алешка. — Карантин.

— Вот как? — удивилась мама, не отрываясь от кроссворда. — А я и не знала.

Мы переглянулись, Алешка фыркнул в чашку.

— Не брызгай, — сказала мама. — «Лаконичный отрицательный ответ из четырех букв». Кто знает?

— Нота, — сказал из-за газеты папа.

— Фига, — сказал Алешка в чашку.

— Подошла! — обрадовалась мама.

— Нота? — обрадовался папа.

— Фига, — огорчила его мама.

— Давай дальше, — попросил Алешка. Ему понравилось. — Чего там еще интересненького?

— Очень трудное слово. «Ерунда, глупость».

— А сколько букв? — спросил Алешка, что-то про себя подсчитывая.

— Девять, — сказала мама. — Первая — «с», последняя — «мягкий знак».

— «Супердень», — брякнул Алешка.

Мама вздрогнула, подскочила и сузила глаза.

— Алексей! Где ты этой дряни набрался?

— В телевизоре, — проворчал папа из-за газеты. — Суперкаша, супермама, супердень.

— Пора его выбрасывать, — сказала мама.

— Кого? Алешку?

— Телевизор. И газеты заодно.

— Особенно с кроссвордами, — сказал папа. — Впрочем, в газетах иногда попадается что-нибудь интересное. Вот например, — и он прочитал вслух:

— «На днях в одно из отделений милиции поступило сообщение от гражданина, пожелавшего остаться неизвестным, о готовящемся преступлении. Неустановленный молодой человек подросткового возраста настойчиво пытался выяснить у одного из сотрудников Театра зверей им. Дурова, каким образом можно приучить домашнее животное воровать чужие вещи в виде денег и золотых изделий. Принимаются меры по розыску подозреваемого».

— Чушь, — сказала мама. — Грамотеи. «Воровать чужие вещи». А то бывает, что воруют свои?

— Супердень! — фыркнул Алешка в чашку. Так, что забрызгал каплями кофе всю папину газету.

— Не думаю, — сказал папа, выглянув из-за нее.

С ремонтом у нас все как-то не получалось. Не совпадало. То времени нет, то денег. Появляются деньги — не хватает времени. Есть время — не хватает денег.

На этот раз немного совпало. Немного денег и немного времени.

— Отец, — сказала мама, — давай хоть ребячью комнату приведем в порядок. Обои поклеим.

Папа поморщился.

— Ладно, — согласился он. — Я обои куплю, а вы…

— Обои я давно купила, — обрезала его мама. — И ты прекрасно об этом знаешь.

— А я буду старые обои сдирать! — завопил Алешка.

Как всегда — самое интересное выбрал. И быстрее всех.

— Фига! — сказал папа. — Нота! Я в нашей семье самый высокий…

— Ты самый красивый, — мягко возразила мама, — а самый высокий, то есть самая высокая… Стой, Алексей! Еще рано!

Но было уже поздно. Когда мы его догнали, два полотнища старых обоев вместе с подклеенными под них газетами уже валялись на полу.

— Отступать некуда, — сказал папа. — Продолжайте. — И скрылся в своем кабинете.

Сдирать обои — милое, даже веселое дело. Не то что клеить. Через полчаса в нашей комнате две стены уже оголились, и мы стали спорить, кто понесет лохмотья обоев на помойку. Алешка при этом попутно прочитывал на обороте всякие статьи и заметки в газетах. Интересно же, что творилось в стране несколько лет назад.

Очень интересно!

— Тащи ножницы, Дим! — воскликнул Алешка в большом волнении, не отрывая глаз от какой-то статьи.

Я дал ему ножницы — он аккуратно вырезал какую-то небольшую заметку. Прямо с обоями.

— Читай! — сказал он.

Заметка называлась «Юный рекордсмен». И вот что в ней было написано:

«Вчера на стадионе подмосковного города Раменское состоялись областные соревнования юных авиамоделистов. Победителем стал ученик девятого класса 875-й московской школы Володя Акимов. Его радиоуправляемая модель — копия советского самолета АН-2 — выполнила весь комплекс фигур высшего пилотажа и совершила посадку с такой точностью, будто управлялась опытным пилотом, находящимся в ее кабине.

Это уже четвертая победа Володи (две из них — в общесоюзных соревнованиях), и мы от души поздравляем талантливого конструктора. Так держать, Акимов!»

— Здорово! — согласился я. — Молодец этот Акимов… — И тут до меня дошло!

Я рывком выдвинул ящик Алешкиного стола, достал конфетную коробку…

Точно! Так и есть! «Гордости биофака Володе Акимову…»

— Жаль, — вдруг сказал Алешка.

— Чего тебе жаль? — не понял я.

— Такой талантливый рекордсмен стал мелким жуликом. Употребил свой талант на вредность. — Алешка помолчал, повздыхал — он так всегда делал, когда принимал трудное решение, — и сказал: — Но все равно мы его должны найти. Талантливый жулик еще вреднее, чем дурак.

— Найти… — усмехнулся я. — Его вся московская милиция ищет. И папин Интерпол.

— Он сам нас найдет, — уверенно сказал Алешка и подбросил на ладони зажигалку.

Конечно, можно было бы как-то проникнуть в МГУ, поспрашивать там: мол, вот училась у вас гордость биофака в таком-то году. И где эта гордость проживает? Мы ее зажигалку нашли. «Давайте ее сюда, — ответят нам, — мы сами ее Акимову вернем». И что тут скажешь?

Алешка это сразу сообразил и, вспомнив папины насмешливые слова про окурки и объявление, схватился за красный фломастер: объявления писать. И тут же сунул его мне:

— У тебя почерк лучше. Пиши: «Найдена серебряная зажигалка с музыкой на имя В. Акимова. Вознаграждение не требуется». И телефон напиши. — Взял у меня написанное, проверил: — Ты чей телефон написал, детина?

— Наш. А что? Бонифация надо было?

— Ты соображаешь, Дим? Или у тебя свинка начинается? Нам же за ним следить надо будет! Нам же нельзя ему на глаза показываться! Светиться нельзя, понял? Пиши Ленкин телефон.

— А это не опасно?

— Чего там опасного? Вознаграждение получит, хоть оно и не требуется. Баксов сто.

Я написал еще с десяток объявлений, и мы быстренько расклеили их возле метро, на ближайших остановках троллейбуса и на доме Санька. А потом побежали к Ленке. Обрадовать ее вознаграждением в сто баксов.

Теперь оставалось только ждать.

Нам стало ясно, что никакая это не сова. А какой-то загадочный Карлсон-ворюга со своим хозяином, который посылает его за добычей. Этот хозяин — Володя Акимов, гордость МГУ и будущий академик, — самый настоящий жулик. Но очень талантливый. И он решил таким образом разбогатеть. За счет немецкой колонии.

Но все оказалось не так просто.

И еще одна мысль упрямо возвращалась в мою голову: не тот ли это Академик, который дружит с дядей Степой, батей Санька?