Курганские

Валерий Карышев, 2003

Заказные убийства, наезды, кровавые разборки, киднепинг – вот методы, которыми действовала курганская бандитская группировка. Зародившись в российской глубинке, они не захотели довольствоваться малым и... решили покорить Москву. Их заказчики – «воры в законе» и таинственные спецслужбы. Их жертвы – преступные «авторитеты» и известные бизнесмены. Дерзкие побеги. Передел сфер влияния, зверские выходки бандитов-беспредельщиков – обо всем этом вы узнаете, прочитав книгу известного адвоката Валерия Карышева.

ГЛАВА 3

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Москва, 1998 год, январь

Прошло четыре месяца. Никаких особых событий в моей работе в качестве адвоката Олега не произошло. Посещал я его практически через день. Параллельно со мной посещали его и оперативные работники. Но я видел, как постепенно они утрачивали интерес к моему клиенту, так как он ни в чем не признавался и стоял на полной своей невиновности.

Приближался Новый год. Я решил поехать с семьей отдохнуть, погреться в теплые страны. Среди русских наибольшей популярностью пользовались две страны — Объединенные Арабские Эмираты и Таиланд. Но поскольку в Таиланд нужно было лететь более девяти часов и перелет был достаточно утомительным, решили остановиться на Эмиратах.

Две недели пролетели быстро. 14 января нового, 1998 года я вернулся в Москву. К этому времени я уже знал, что произошли новые события, но какие именно?

Первым было похищение Олеси, жены Олега.

Я поднялся в квартиру, чувствуя, что что-то произошло. Подошел к телефону, хотел набрать номер Олеси, но передумал — скорее всего мне уже поставили «прослушку». Тогда я взял записную книжку и вышел из квартиры. Позвонил в соседнюю дверь. Соседка открыла.

— У меня телефон сломался, можно от вас позвонить? — попросил я.

— Ну конечно, — улыбнулась она.

Я вошел в ее квартиру, подошел к телефону и быстро набрал номер Олеси. Телефон не отвечал. Мобильный тоже молчал. Позвонил Ольге. Она сняла трубку.

— Оля, это я…

— Ой, как хорошо, что вы позвонили! Олеся пропала!

— Как пропала?!

— Мы с ней зашли в магазин, я чуть задержалась в отделе… Она пошла вперед… Иду дальше — ее нигде нет. А машина у входа стоит. Олеся пропала, нет ее!

— Ты хочешь сказать, что ее похитили?

— Да!

— А машина где?

— У магазина осталась. Я позвонила брату, он только что ее забрал.

— Но кто же похитил Олесю?

— Ну, эти… или те… — растерянно сказала Ольга.

— Что же теперь будем делать? — проговорил я задумчиво.

— Не знаю… Может, подождем до вечера?

Часа через два раздался очень странный телефонный звонок. Незнакомый голос, назвав меня по имени-отчеству, сказал:

— Нам необходимо встретиться перед тем, как вы пойдете к Олегу. Надо кое-что передать… В отношении его Олеси. Так что ждите завтра звонка. Мы позвоним на мобильный и сообщим место и время встречи.

Трубку повесили.

С неприятным ощущением я лег спать.

На следующий день проснулся рано. Спал очень плохо, снились какие-то кошмары, снились Олеся, Олег на грани смерти.

Меня разбудил звонок Ольги. Встревоженным голосом она сообщила, что поздно ночью позвонила Олеся, сказала, что находится якобы в гостях. Но из разговора Ольга поняла, что Олеся похищена конкурирующей бригадой, что пока ее содержат в какой-то снимаемой квартире. Обращаются с ней нормально, кормят, поят, но на улицу не выпускают. Дали возможность позвонить. Требований никаких ей никто пока не выдвигает. Олеся намекнула Ольге, чтобы та немедленно уезжала.

— Что же ты будешь делать? — спросил я Ольгу.

— Мне сказали — уехать.

— Может, ей чем-то помочь нужно?

— А чем помочь? — сказала она. — Как мы ее теперь найдем? Раз вначале не тронули, значит, какая-то надежда есть, значит, от нее им ничего не нужно. Им нужно что-то от Олега. Они выдвинут свои требования обязательно.

На следующее утро меня ждала сенсационная новость. Практически сразу после того, как я встал, раздался телефонный звонок. Звонила Юля из консультации. Она сказала, что мне принесли срочное письмо.

— Какое еще письмо? — удивился я.

— От важного клиента.

— А клиента назвали?

— Да. От Олеси.

— От Олеси?! Хорошо, сейчас же приеду. Кто принес письмо?

— Какой-то незнакомый мужчина. Принес и попросил, чтобы я срочно вам позвонила, сказал, письмо от Олеси и что оно очень важное.

— Спасибо, Юля, выезжаю.

Через некоторое время я был в консультации. Письмо было адресовано мне, но внизу я увидел приписку — «Для Олега». Я вскрыл конверт.

«Дорогой, милый Олежек! — писала Олеся. — Сейчас я нахожусь у людей, которые считают, что ты должен им крупную сумму денег. Теперь моя дальнейшая судьба полностью зависит от тебя. Обращаются со мной нормально, пока никто не обижает. Но, как они говорят, их терпению может прийти конец. Поэтому они предлагают тебе в обмен на меня и на твою жизнь там, где ты находишься, сообщить им срочно номера твоих счетов, где у тебя лежат деньги, и фамилии твоих коммерсантов и должников. Обнимаю и целую, твоя Олеся. Надеюсь на лучшее. Приписка: Адвокат не в курсе дела, он только передал письмо». Помимо письма, в конверте была фотография, сделанная «Полароидом», где Олеся держала в руках газету, датированную вчерашним числом.

Ничего себе сообщеньице! Как с таким письмом я пойду к Олегу?! И что теперь после этого можно сделать? Результат не просто нулевой, а минусовый… Но — делать нечего, надо идти в СИЗО и определяться с ним, как поступать в дальнейшем.

С письмом и фотографией Олеси в кармане я подъехал к следственному изолятору. Поднявшись на четвертый этаж, я протянул требование с фамилией, но неожиданно конвоир сказал мне:

— А вашего клиента перевели на другой этаж, в общую камеру, так что идите в общую картотеку.

Для меня это было полной неожиданностью. Почему человека, жизнь которого органы так тщательно охраняли, вдруг перевели в общую камеру? Это что, приговор или, может быть, форма воздействия, чтобы он все-таки «раскололся», признался в содеянном?

С такими мыслями я спустился на второй этаж, где была расположена картотека для заключенных общих камер. Быстро заполнив требование, указав фамилию Олега и все, что касалось моей атрибутики, я передал вызов контролерам.

Контролерами были две миловидные женщины лет сорока — сорока пяти. Молча взяв листок, они отыскали в деревянном ящичке карточку с фамилией Олега, вытащили ее, посмотрели на обратную сторону и сделали там какую-то отметку — вероятно, отметили визит адвоката.

Я обратил внимание, что на другой стороне было несколько строк, заполненных датами. Вероятно, в мое отсутствие его часто посещали оперативники.

Потом женщина взяла карточку вызова, поставила номер камеры, расписалась и, взяв большой красный карандаш, провела черту, означающую «Склонен к побегу». После этого она протянула карточку обратно, бросив на меня любопытный взгляд.

Взяв листок, я поднялся вновь на четвертый этаж и передал его другой женщине-контролеру для вызова заключенного. Та молча взяла листок, адвокатское удостоверение и сказала:

— Вам придется немного подождать.

Сев в «предбаннике», я стал разглядывать присутствующих. В основном они делились на две категории — несколько следователей и несколько адвокатов. Обычно следователи и адвокаты работали в разных кабинетах, и только работники СИЗО знали, какой именно кабинет предназначен для следователя, а какой — для адвоката. Вероятно, кабинеты для работы адвокатов были оборудованы специальными прослушивающими устройствами. Я всегда думал, что тюрьма является придатком следствия. На самом деле в любом цивилизованном государстве тюрьма должна быть независимой организацией, никакого отношения к следствию не имеющей, то есть местом, где содержат людей, находящихся под стражей. До суда еще неизвестно, будет ли человек признан судом преступником. Пока он еще только подозреваемый. Поэтому проводить какие-то следственные действия в отношении этого человека или дополнять доказательствами, собранными уже в период нахождения его в следственном изоляторе, является несправедливым и негуманным. И незаконным к тому же.

Но пока — это лишь лирика. В нашей стране все по-другому. Следствие и тюрьма — под одной крышей, в ведении МВД. Только в 1998 году началась судебная реформа, которая означала, что постепенно следственные изоляторы, а также колонии должны перейти в другое ведомство — Министерство юстиции.

Но пока этот процесс только начинался. И что из этого выйдет — думать было рано. Пока все оставалось по-прежнему.

Оглядев присутствующих, я заметил, что следователей значительно меньше, чем адвокатов. Адвокаты были разные — и пожилые, и молодые, мужчины, женщины, совсем молодые ребята и девушки, вероятно, стажеры. Каждый занимался своими делами: кто разговаривал, кто звонил по телефону, стоящему на тумбочке, а кто просматривал газеты.

Я сел на одну из лавочек и, достав журнал, задумался. Как же мне быть с сообщением о похищении Олеси? Сказать ли ему об этом вначале? Или позже? А может, вообще не говорить? Нет, сказать нужно определенно. Пусть знает правду. Но — чуть позже. Во-первых, нужно выяснить, почему его перевели в общую камеру, что ему об этом известно. Я понимал, что для него прежде всего такой перевод определенная опасность. Интересно, понимает ли он это?

Полчаса пролетели быстро. Контролер выглянула из окошка и выкрикнула мою фамилию, назвав номер кабинета — семьдесят шестой.

«На каком же это этаже?» — подумал я.

Видимо, поняв мое замешательство, контролер добавила:

— Пятый этаж.

Я подошел к ней, взял талончик, контролер нажала кнопку. Решетчатые двери захлопнулись за мной. Я пошел вдоль длинного коридора третьего этажа. В коридор выходило бесчисленное множество дверей — и с левой, и с правой стороны. Все они вели в следственные кабинеты. Отличие же их было в том, что окна кабинетов с правой стороны выходили на улицу Матросская Тишина, и, вероятно, эти кабинеты были предназначены для следователей. А наши адвокатские кабинеты имели окна, выходящие во внутренний двор тюрьмы, и располагались по левую сторону коридора.

Проходя мимо, я обратил внимание, что все двери оборудованы «глазками». Два года назад такого не было, теперь — нововведение, кругленькие «глазки». Можно, проходя по коридору, видеть, кто чем занимается — кто сидит, кто пишет, кто разговаривает, кто просто курит. Многие кабинеты были пусты.

Вскоре я прошел коридор и вышел на лестницу. Она соединяла между собой этажи. Я обратил внимание, что с правой стороны у лестницы была дверь, плотно закрытая помимо решетки железом. Оттуда доносились крики. Сквозь небольшие щели пробивался дневной свет. Вероятно, это было что-то типа медсанчасти. Там то ли кому-то делали укол, то ли перевязку, но крики были очень громкими.

Мне стало не по себе. Я быстро поднялся на четвертый этаж. От меня не ускользнуло, что номера кабинетов на четвертом этаже начинаются с шестерки. Вот и пятый этаж. Тут находится нужный мне кабинет.

Первые два кабинета были закрыты. Вероятно, это то ли резервные кабинеты, то ли служили они каким-то иным, может быть, хозяйственным, нуждам. Наконец я нашел кабинет номер 76.

Следственный кабинет, в котором заключенные встречались со своими адвокатами, представлял собой небольшую комнату размером 14–16 квадратных метров, в которой был письменный стол, наглухо прикрученный железными скобами к полу, и две табуретки, также привинченные к полу мощными шурупами. Справа на стене — три крючка для одежды. На противоположной стороне — маленькое окошко.

Я разделся, повесил пальто на крючок, положил портфель на стол и подошел к окну. Оно выходило во внутренний тюремный дворик. С правой стороны двора находилось здание следственного изолятора, в котором содержались заключенные, а с левой — хозяйственные постройки. Там время от времени было заметно движение: то проходили конвоиры с заключенными, то хозвзвод, выполняющий различные работы внутри тюремного двора. Я обратил внимание, что все зарешеченные окна камер имеют «дороги» — соединены между собой веревками, по которым время от времени проходят «малявы» — тюремные записки, свернутые в круглые трубочки. Так действует тюремный телеграф. Записки передавались и по вертикали, и по горизонтали. Было слышно, как люди перекрикивались между собой, сообщая какую-то важную информацию. В некоторых камерах играла музыка.

В последнее время я обратил внимание, что, для того чтобы заключенные не могли слышать какую-либо информацию, которую они не должны знать, на весь следственный изолятор стали громко транслировать музыку. В основном это были передачи программы «Европа Плюс», которая уже раздражала обитателей следственного изолятора рекламой, зазывающей на экзотические острова, призывающей использовать дорогостоящую импортную косметику.

Зимний день был достаточно пасмурным. Я зажег лампочку. Свет в кабинете с зелеными стенами был тусклым. Мне стало не по себе. Я вышел в коридор и обратил внимание, что по коридору (в отличие от спецкорпуса, где практически никого не увидишь, поскольку все тщательно контролируется — любой проход кого бы то ни было, и все там сделано так, чтобы никто ни с кем не встречался) без конца ходили вертухаи, они же конвоиры, ведущие заключенных на встречу с адвокатами или следователями. Проходили следователи, адвокаты, кто-то стоял, курил, разговаривал с другими. Я заметил, что наверху, под потолком, были установлены видеокамеры, полностью просматривающие большой и длинный коридор.

Наконец я заметил знакомую фигуру. Показался Олег, сопровождаемый каким-то долговязым конвоиром. Я обратил внимание на то, что они о чем-то оживленно разговаривали. «Интересно, — подумал я, — наверное, уже успел законтачить, кого-то раскрутил…»

Решив не мелькать перед глазами лишний раз, я вернулся в кабинет, сел за стол и достал газету, спрятав под нее записку от Олеси. Дверь приоткрылась, и в кабинет вошел Олег.

Бросив на него взгляд, я сразу заметил перемены. Прежде всего он за две недели моего отпуска каким-то образом здорово похудел, под глазами проступили синяки и ссадины. Невесело улыбнувшись, Олег подошел к столу. Я понял, что настроение у него далеко не праздничное. Он что-то сказал конвоиру, тот взял листок и вышел. Олег протянул мне руку. Мы поздоровались.

— Ну как дела? — поинтересовался он с безразличием в голосе.

Я не знал, как отвечать на его вопрос, — говорить, как хорошо я отдохнул, выглядело бы как издевательство над ним.

— Нормально, — неопределенно ответил я.

— А как отдохнули?

— Отдыхать — не работать… — коротко, не вдаваясь в подробности своего отдыха, ответил я. Зачем раздражать человека? — А как у тебя дела?

Он молча пожал плечами:

— Пока жив…

— А почему тебя перевели в общую камеру, как ты думаешь?

— А что тут думать? — махнул он рукой. — Все ясно. Потому что я свои показания не меняю.

— В мое отсутствие к тебе приходили?

— И неоднократно.

— Что говорили?

— Предлагали все — колоться, брать вину, признаваться в чем-то, принимать на себя какие-то эпизоды…

— А эпизодов много?

— Да, достаточно много предъявляли.

— И что ты думаешь, кто-то из твоей команды все же начал давать показания?

Олег посмотрел куда-то вдаль:

— Трудно сказать… Но, видать, информация у них есть. Скорее всего кто-то «поплыл».

— Что ж теперь делать?

— Да что делать… Может, кто-то под прессом находился, нервы не выдержали… Но информация у них очень большая.

— Но ты-то ни в чем не признавался? — уточнил я.

— Абсолютно ни в чем!

— И что, чем-то угрожали?

— Да какие у них угрозы… Стали говорить, что бросят меня в общую камеру, к ворам…

— И как?

— Вот, перевели.

— И давно?

— Дней пять назад.

— А сколько человек в камере?

— Около девяноста, даже больше.

— Ого! — присвистнул я. — А камера большая?

— Чуть больше тридцати метров.

— Да как же вы там помещаетесь?!

— Да вот так и помещаемся, с трудом…

— А что за люди?

— Разные… — неопределенно ответил Олег.

— А почему у тебя на лице ссадины и синяки?

— Помахался уже кое с кем, — нехотя ответил Олег.

— А это как, случайно получилось или…

— Да что тут случайного, — зло проговорил Олег, — если все было подготовлено заранее! Так получилось, что я попал к людям, которые представляют структуры, враждебные мне. Иными словами, мои конкуренты. Вот, с одними уже помахался.

— А где махался?

— Один раз — в бане, другой — в камере… Ну ничего, — улыбнулся Олег, — за себя я смогу постоять, кое-кому влепил нормально.

Я знал, что Олег был хорошим самбистом, имел первый разряд. Но против большой группы людей и самбисту выстоять непросто…

Я думал, как продолжить разговор. Наконец сказал:

— Олег, есть не очень хорошие новости.

Он пристально взглянул на меня:

— Что случилось?

Я молча подвинул к нему газету:

— Почитай.

Олег вытащил из-под газеты конверт с письмом и фотографией Олеси. Взглянув на фотографию, он все понял.

— Кто?!

Я пожал плечами.

Олег быстро прочел письмо. Желваки на скулах еще больше вздулись, лицо покраснело.

— Так, ситуация складывается сложная… — сказал он. — Если со мной что случится, вам надо ехать в Амстердам.

— Куда?! — растерянно переспросил я.

— В Голландию.

Олег взял мою ручку, лежащую на столе, и стал писать на полях газеты что-то то ли на фламандском, то ли на французском языке.

— Что это?

— Название банка, — шепотом ответил Олег. — Вот номер ячейки, а вот код. Вот фамилия, на кого оформлена ячейка.

Написав все сведения, Олег стал подробно инструктировать меня. Вскоре я понял, что, в случае непредвиденной ситуации, мне нужно срочно выехать в Голландию и вытащить какие-то важные бумаги.

— А что я с ними дальше буду делать? — спросил я.

— Дальше — по обстановке. В этой ячейке находятся две тетради и кое-какие деньги. Деньги можете взять себе. А эти тетради — самая главная моя сила.

— Что с ними сделать?

— Если меня… не будет…

— Да что ты говоришь?! Почему это тебя не будет?

— Тут все может случиться, — ответил Олег. — Предчувствие у меня такое. Если что, то эти бумаги надо передать Олесе, потому что, возможно, это путь к ее свободе.

— А что в этих бумагах?

— Ну… Номера счетов, где лежат деньги, названия коммерческих организаций, подконтрольных, которым мы давали «крышу», список должников, а также наименования банков, куда вложены наши деньги. И еще кое-какие мои записи.

— Что значит записи?

— Размышления о жизни. Что-то вроде дневников. Но, честно говоря, — продолжил Олег, — я рассчитываю на лучшее. Человек всегда должен рассчитывать на лучшее. Однако все может быть. Если меня не будет в живых… — повторил он снова.

— Да что ж ты меня все время пугаешь? Почему тебя не будет в живых?

Олег не ответил на мой вопрос и продолжил:

— Так вот, если меня не будет в живых, только тогда нужно будет ехать в Голландию за дневником. А пока этого делать не надо. Но я вам сообщил все это на крайний случай. Кроме вас, у меня никого нет. Я ни с кем не контактирую. Кроме, конечно, оперативников, — невесело улыбнулся он. — Но им-то я этого никогда не скажу.

— Хорошо, — сказал я.

— Не потеряйте газету! — напомнил Олег.

Я взял газету, быстро оторвал кусок с записями о Голландии и сунул его в свой бумажник.

Олег о чем-то задумался, достал из кармана пачку сигарет.

— Ты же не куришь! — удивился я.

Он глубоко затянулся и сказал:

— Вообще-то у меня есть возможность… Не знаю, насколько она осуществима и сработает ли на сто процентов, но надежда все же есть. Может быть, в ближайшее время и сбудется.

— Что же ты задумал?

— Ладно, — сказал Олег, — поживем — увидим. Сами узнаете, если все произойдет так, как нужно. — И, сделав небольшую паузу и наклонившись к моему уху: — Самое главное чуть не забыл. Скажите Борису Петровичу, что ему ставится последний срок — в течение трех дней он должен предпринять какие-то действия. Если же он не сделает этого, то у меня выхода нет. Мне нужно спасать свою жену. А уж он знает, что нужно делать. Так и передайте. Постарайтесь встретиться с ним сегодня же. Передайте — срок три дня, до понедельника, — повторил он. — Он все поймет.

— Послушай, может, тебе не стоит заявлять так категорично? Я не знаю твоих дел с Борисом Петровичем, но если он что-то затевает, то все это не так просто сделать в твоей ситуации и при твоем сегодняшнем положении.

— Он все может сделать, — повторил Олег, — если захочет. А может быть, он и не хочет ничего делать. Может быть, и я действительно зря все это делаю. Но выхода у меня другого нет. Сейчас включен «счетчик», и сколько ему до конца щелкать осталось — никто не знает. Вернее, кто-то знает, но не я. Может, на моих часах уже мало времени…

— Подожди, — остановил его я. — Давай я напишу жалобу или заявление начальнику следственного изолятора, чтобы тебя перевели обратно на «спец».

— Нет, это бесполезно, — перебил меня Олег. — Неужели вы думаете, что меня перевели в общую камеру просто так? Значит, кому-то это нужно, — раздельно произнес он. — Только кому? То ли им, то ли этим…

— Что это значит?

— Им, — Олег похлопал себя по плечу, как бы показав погоны, — а этим, — он сделал жест, напоминающий уголовную распальцовку. — Кто еще заинтересован в этом? Все очень просто… Да, — неожиданно спросил он, — ничего не удалось насчет покушения-то после моего суда узнать?

Я опешил:

— Откуда знаешь?

Он улыбнулся многозначительно:

— Пришла «малява» с воли. Люди знают!.. Так удалось раскопать?

— Да что там раскопаешь, — пришел в себя я. — Все может быть. Может, перепутали, решив, что тот, кого я подвозил, был ты. А может, меня перепутали с кем-то.

— А эти, опера-то, что?

— Опера ничего не говорят. Дела никто не возбуждал — жертв не было, ранений — тоже, потому все замяли. Типичный «висяк». Кто теперь его раскроет?

Олег понимающе кивнул головой.

— Ну что, прощаться будем? — спросил он.

— Да, пора, — ответил я.

— Я очень вас прошу связаться с Борисом Петровичем, — напомнил Олег, — и сделать это немедленно.

— Не волнуйся, я сделаю это сразу же, как выйду отсюда.

— Ладно, удачи! — сказал Олег. — Вызывайте конвоира.

Я нажал кнопку вызова. Минут через пять вошел конвоир, тот самый, который привел Олега. Он молча взял листок, расписался в приеме заключенного и вывел его в коридор. Сразу же они вновь о чем-то оживленно заговорили.

Я подошел к вешалке, надел пальто и двинулся к выходу. Выйдя из следственного изолятора, осмотрелся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, сел в машину и тронулся с места. Проехав немного, остановился у телефона-автомата, достал листок с номером пейджера Бориса Петровича и послал ему сообщение, чтобы он немедленно перезвонил мне.

Звонок моего мобильного раздался буквально сразу же.

— Что случилось? — раздался голос в трубке.

— Мне необходимо с вами встретиться. Я только что был у Олега Николаевича…

— Насколько это срочно? — переспросил Борис Петрович.

— Очень срочно.

— Хорошо, давайте на старом месте. Сможете быть там через час?

— Буду.

Ровно через час я вышел к скверику у Большого театра. Огляделся по сторонам. Все было спокойно. Машина Бориса Петровича пока еще не подъехала. Я стал наблюдать за одной парой, о чем-то оживленно разговаривающей между собой. Неожиданно меня тронули за плечо. Я обернулся. Это был водитель Бориса Петровича, который незаметно подошел ко мне.

— Здравствуйте, — сказал он. — Вас ждут.

Я пошел за ним. Все та же «Волга» с двумя антеннами на крыше и тонированными стеклами стояла у обочины. Я заметил две небольшие синие лампочки, расположенные на крыше, вероятно, «маячки», которые говорили о том, что обладатель машины пользовался неограниченными возможностями.

Открыв переднюю дверцу, я сел в машину. Не оборачиваясь, как и в прошлый раз, сказал:

— Добрый вечер, Борис Петрович!

— Добрый вечер! — раздалось сзади. — Что случилось?

Я огляделся. Впереди стояли какие-то приборы, два телефона — один мобильный, другой — типа рации. Было ясно, что машина принадлежала спецслужбам и была оборудована всевозможными прибамбасами типа радиоперехвата, видеонаблюдения и так далее.

Я ответил:

— Случилось очень важное. Первое — похитили Олесю, жену Олега.

— Кто?

— Вероятно, враги или конкуренты.

— Она жива?

— Пока не знаю. Требований никто никаких не выдвигал.

— Откуда узнали?

— Подруга сообщила. Второе — Олег просил передать вам… Борис Петрович, я не в курсе ваших отношений и передаю дословно все, что он сказал для вас. Он дает вам три дня, до понедельника.

— Сегодня четверг? — уточнил Борис Петрович.

— Да. Три дня, чтобы вы решили его вопрос. В противном случае…

— Не надо, все понятно, — перебил Борис Петрович.

— Мне передать ему что-нибудь?

— А вы его увидите?

— Ну… Завтра я не собираюсь к нему.

— Значит, вы придете к нему только в понедельник?

— Да.

— В понедельник передайте ему большой привет.

— И больше ничего?

— Больше ничего, — сказал Борис Петрович.

— Да, самое главное, — добавил я, — он сейчас перешел со «спеца» в общую камеру…

— Я в курсе, — коротко бросил мой собеседник.

Это меня еще больше насторожило. «Что это значит? Может, он контролирует ситуацию?» — подумал я.

— У него там возникли проблемы…

— Я в курсе, — повторил Борис Петрович.

— Тогда я могу откланяться? — спросил я.

— Да, конечно. Всего доброго.

Я быстро вышел из машины. Водитель тут же занял свое место, и машина тронулась с места. Я не успел увидеть, кто сидит на заднем сиденье, каков он из себя.

Я пошел направо, сел в свою машину и поехал в сторону дома. Въехав во двор дома, я внимательно осмотрел его. Как ни странно, знакомой серой «Волги» я там не заметил. Наверное, потеряли ко мне интерес. Может, это и к лучшему…

Я поднялся на свой этаж, вошел в квартиру, сел в кресло и стал анализировать события. Во-первых, похищена Олеся. Олег находится в опасности. Об этом говорят несколько драк в следственном изоляторе с его участием. Наконец, Олег выдвинул ультиматум загадочному Борису Петровичу. И четвертое — это возможная поездка в Амстердам в случае гибели Олега или каких-то иных событий, на ход которых он не сможет, как он сказал, сам повлиять.

Итак, напрашивается вывод. За три следующих дня должны будут произойти какие-то события. Но что это будет? С чем они будут связаны? Неужели Олег задумал бежать и Борис Петрович будет организовывать побег? Нет, это маловероятно. Эта идея обречена на провал.

Что же еще может быть? Тайное похищение? Тоже практически невозможно. Какие еще действия может предпринять Борис Петрович по требованию Олега? Я не мог этого понять.

Так просидел, ломая голову, почти целый вечер…

В выходные решил не искушать судьбу и поехал с семьей за город. Однако предчувствие того, что что-то должно случиться, заставило меня, перед тем как выйти из квартиры, вставить в прорезь видеомагнитофона чистую кассету и запрограммировать таймером запись всех выпусков новостей, а также криминальных программ. Я рассчитывал, что если за выходные что-то случится, то обязательно подробности этого передадут по телевидению и я смогу увидеть их в записи.

Жена удивленно смотрела на мои манипуляции и спросила:

— Ты ждешь чего-то интересного для себя? Хочешь записать какую-то передачу?

— Да, — кивнул я, — «Криминал», по работе.

…Выходные пролетели быстро. Вечером в воскресенье я вернулся домой и тут же бросился к видеомагнитофону просматривать все, что было записано в наше отсутствие. Однако ни в новостях, ни в других передачах ни о ЧП в следственном изоляторе, ни о каких-то волнениях в криминальной жизни столицы ничего сказано не было, за исключением трех убийств, два из которых были совершены на бытовой почве, а третье — заказное: убили какого-то авторитета в Измайловском районе. «Ну, — подумал я, — таких убивают каждый день. Значит, все пока нормально».

Однако в девять вечера неожиданно зазвонил телефон. Я снял трубку.

— Алло!

Мужской низкий голос назвал меня по имени-отчеству.

— Да, это я.

— Я должен вам сказать… — раздалось в трубке.

— Кто это говорит? — перебил я.

— Это неважно. У вас есть один клиент, который находится в следственном изоляторе. Так вот, у этого клиента очень много долгов. Вы, наверное, это хорошо знаете.

— Ну и что?

— Долги нужно возвращать.

— Но это не мое дело, а его. От меня-то чего вы хотите?

Собеседник сделал паузу.

— Я хочу немногого. Чтобы вы работали так, как работают обычные адвокаты, и не выходили за рамки своей профессии.

— Что вы имеете в виду?

— А то, что вы должны делать то, что вам полагается. Вы же неглупый человек и должны все прекрасно понимать.

— Я не считаю, что выхожу за рамки своей работы. Да и почему я должен перед вами отчитываться?

— Мое дело, — сказал неизвестный, — предупредить вас. Мы нормальные люди и не хотим неприятностей ни вам, ни вашим близким. Тем более что вы понимаете, если мы знаем ваш телефон, то, соответственно, знаем и адрес, и даже номер вашей машины.

Я понимал, что все сказанное относится к моей работе с Олегом. Но какую цель преследует неизвестный своим звонком, не понимал.

Наконец, после большой паузы, собеседник продолжил:

— Теперь самое главное. Мне очень бы не хотелось… Вернее, нам бы очень не хотелось, — поправился он, — чтобы вы проявляли активность в связи с какими-либо событиями в отношении вашего подзащитного. Вы понимаете меня?

— Да, понимаю, — ответил я. — Но это моя работа. Кто знает, каковы ее критерии и в чем заключается эта активность?

— Не нужно никакой активности вообще. А лучше всего постарайтесь забыть все и жить нормальной жизнью. Так оно спокойнее будет. Я правильно говорю? — сказал неизвестный, ожидая моего ответа.

Но я промолчал.

— Ну, всего хорошего. Желаю вам успехов и, главное, беречь свое здоровье, — закончил неизвестный. — Всего доброго.

В трубке послышались гудки отбоя.

Звонок был полной неожиданностью для меня. Вроде не угроза, а с другой стороны — предупреждение. Какова цель этого звонка? Что значит — не проявлять активность? Может быть, они знают о моем задании в Голландии, о том, что я должен привезти из банковской ячейки дневники и списки Олега? Тогда почему они ничего не сказали об этом, почему не требуют передачи номеров ячейки и названия банка? В чем заключается моя активность? Я выполняю свои обязанности — хожу в следственный изолятор, разговариваю с ним, ничего более. Да, конечно, я имел несколько встреч — с Борисом Петровичем, с коммерсантом. И что из того? Так все работают… Какая активность и к чему этот звонок?

Наконец наступил понедельник, 19 января 1998 года — этот день я запомнил надолго. Я подъехал к следственному изолятору. Быстро поднявшись на второй этаж, заполнив карточку вызова, протянул ее контролеру. Женщина взяла картотеку, вытащила листок, посмотрела на него и тут же перевела взгляд на меня:

— Вас просили подойти в кабинет номер шестнадцать.

— А что это за кабинет?

— Там находится заместитель начальника учреждения по режиму.

«Так, — подумал я. — Что-то случилось!» Медленно вышел из комнаты, где находилась картотека, и посмотрел по сторонам. Кабинет номер шестнадцать где-то за углом. Я пошел в ту сторону. Ноги будто налились свинцом. «Что же случилось? — думал я. — А вдруг это и для меня тоже опасно? Вдруг он совершил побег или убил кого-то? Вдруг меня сейчас задержат? Что стоит задержать адвоката? Ведь адвокат всегда на стороне подзащитного, а подзащитный — оппонент той организации, в которой он находится… Но в чем я виновен?» Но это моя версия. «Был бы человек, а статья для него всегда найдется», — вспомнил я слова известного специалиста шить дела Вышинского.

Я подошел к двери кабинета. Дверь была металлической, обитой кожзаменителем. С правой стороны висела табличка: «Заместитель начальника учреждения по режиму». Постучал. В кабинете молчали. Попробовал надавить на ручку — дверь была закрыта.

Я немного подождал. В кабинете никого не было. Опять мою голову заполнили неприятные мысли: что же могло случиться с Олегом? Ведь не случайно он выдвинул ультиматум… И имеет ли отношение к случившемуся Борис Петрович? Ну ладно, что гадать, надо набраться терпения. Сейчас я все узнаю, или, по крайней мере, все станет более определенным.

Я снова зашел в картотеку.

— Извините, — подошел я к окошку, — а в шестнадцатом кабинете никого нет.

— Значит, скоро подойдут, — ответила контролер.

— А у вас можно узнать — мой подзащитный жив-здоров?

— Он вам все скажет, — сказала женщина, показывая в сторону кабинета и дав понять, что разговор окончен.

Я вновь вернулся к кабинету зама по режиму.

За время моего отсутствия хозяин кабинета уже пришел. Из-за железной двери доносился его голос. Видимо, он разговаривал с кем-то по телефону. Прислушиваться не имело смысла. Я ждал окончания. Наконец наступила тишина. Я постучал и немного приоткрыл дверь.

За столом в большом кабинете сидел майор, с темными волосами и с усами. Он держал в руке телефонную трубку. Кивнув мне головой, майор сделал приглашающий жест.

Я прошел в кабинет. Майор продолжал держать телефонную трубку около уха. Видимо, молча слушал своего собеседника. Я сел на предложенный стул и огляделся. Кабинет был достаточно просторным, около двадцати пяти квадратных метров. Казенные шкафы, какие-то книги. Посредине — большой стол, у стены три кресла. На столе — три телефона. Два из них были внутренними. Рядом — телевизор с несколькими пультами. Экран телевизора был разделен на четыре части. Каждая часть показывала определенные отсеки следственного изолятора. Нетрудно было догадаться, что сюда выходили все видеокамеры, установленные в тюрьме. Время от времени они меняли режим и показывали разные отсеки: то стену, примыкающую к следственному изолятору, то какой-то коридор, то отсек, то двери следственных кабинетов, то коридор с дверями камер. Таким образом хозяин кабинета мог в течение короткого времени контролировать весь следственный изолятор.

Я стал смотреть на монитор. Хозяин кабинета, перехватив мой взгляд, повернул экран телевизора вправо, показав тем самым, что это не для посторонних взглядов.

Наконец он закончил разговор по телефону, положил трубку и, посмотрев на меня внимательно, сказал:

— Слушаю вас.

Я назвал свою фамилию. Он удивленно посмотрел на меня. Моя фамилия ему ни о чем не говорила.

— Я передал карточку вызова моего клиента, и мне велели зайти к вам.

— Да, да, — сказал майор, — я понял. Вы у нас кто будете?

— Я адвокат.

— Документы у вас есть?

— Конечно, — я достал из кармана свое удостоверение.

Майор взял его, внимательно рассмотрел, потом подвинул к себе папку. На ней я увидел имя, отчество и фамилию своего подзащитного. Майор открыл папку и стал просматривать какие-то находящиеся внутри листки. Я заметил, что в папке находятся все мои листки вызовов. Таким образом, все мои посещения за четыре месяца фиксировались.

Майор просмотрел бумаги. Там находились какие-то рапорты — видимо, конвоиров, коридорных. Их было несколько.

— Вы в курсе дела, что случилось? — спросил он меня.

— Нет. А что случилось?

— Давайте сначала поговорим о вашем клиенте. Вы ничего подозрительного не заметили, когда были у него последний раз? Кстати, когда это было?

Указав на листки в папке, я сказал:

— Вероятно, у вас все отмечено.

— Зачем же так говорить? Когда вы были у него в последний раз? — повторил свой вопрос майор.

— Я был у него в четверг.

— И в четверг вы ничего не заметили подозрительного в его поведении?

— Ничего подозрительного. А что все-таки случилось?

— Он ничем с вами не делился? — будто бы не заметил моего вопроса майор. — Не говорил о проблемах, о конфликтах в камере?

— Да нет, ничего не говорил.

— На волю ничего не просил передать?

— Нет, ничего.

— Мы с вами, — майор обратился ко мне по имени-отчеству, — говорим не для протокола. Для нас это очень важно. Он никакой записки на волю не передавал?

— Нет, никакой. Но что случилось?

— Да, собственно… Беда случилась. Вашего клиента больше нет.

— Как больше нет?! Что вы имеете в виду?

— Ну… убили его. Погиб он.

— А можно узнать, при каких обстоятельствах это случилось?

— Какое для вас это имеет значение? — ответил майор. — Это уже наша забота.

— Но я все же его адвокат и представляю его интересы. И я должен знать, каким образом он погиб. И погиб ли он на самом деле.

Майор улыбнулся:

— Вы что, не доверяете нам?

— Я должен убедиться, что если вы говорите, что его нет, так его нет на самом деле.

— А что я вам должен показать? В морг отвести? — раздраженно ответил майор.

Я молчал.

— Ваш клиент убит сокамерниками в драке. Вот все, что я могу вам сказать. Ведется следствие, устанавливается истина, кто это сделал. Поэтому я и задавал вам вопросы.

— А кто ведет следствие?

— Органы прокуратуры, кто занимается убийствами.

— А как мне узнать, кто именно из следователей ведет это дело, чтобы связаться с ним?

— Послушайте, — неожиданно перебил меня майор. — Вы проявляете чрезмерное любопытство — кто ведет дело… Все данные про вас есть. Если следствие сочтет нужным, то вас об этом известят. А пока я не смею вас задерживать. Вы будете работать сегодня с другими клиентами?

— Нет, пожалуй, сегодня не буду…

— Ну что ж, тогда до свидания, — приподнялся он из-за стола.

Я взял свое удостоверение и вышел из кабинета.

«Вот тебе и на — Олега убили! Кто убил, по чьему заданию? Случайна ли эта смерть? Нет, конечно, можно выдвинуть разные версии. Может быть, действительно был межкамерный конфликт, типичная бытовая драка, а может, его убили блатные по заданию воров… Не зря же говорили, что он имеет несколько смертных приговоров от воров в законе. Может быть, его убили оперативники? А может… — страшная мысль пришла в мою голову, — а может… Борис Петрович и его организация убрали Олега? Он же выдвинул ультиматум!»

С этими мыслями я отъехал от следственного изолятора. Через несколько метров я остановился и посмотрел, нет ли за мной «хвоста». Но ничего подозрительного не увидел.

Я поехал в консультацию. Но, войдя в свой кабинет, понял, что работать не могу. Не так часто случается в адвокатской практике ЧП. Конечно, был у меня и побег знаменитого киллера из следственного изолятора, были и несколько убийств моих клиентов. Но эти убийства были на воле. А тут — в тюрьме… Хотя, впрочем, это не такая уж и редкость. Я знаю, что, по статистике, в тюрьме часто и погибают, и умирают, просто об этом знает не каждый, лишь те лица, которые допущены в круг событий, происходящих в следственном изоляторе. А следственные изоляторы живут своей таинственной внутренней жизнью…

Окончательно поняв, что сегодня работать не смогу, я сел в машину и поехал домой.

Дома включил телевизор. В вечерних новостях сообщили о происшествии в следственном изоляторе, о смерти Олега. Что меня удивило — эту новость передали практически по всем каналам, а потом и в специальных программах: «Дорожный патруль», «Дежурная часть». Там была дана более подробная информация о смерти Олега. Правда, в некоторых передачах почему-то была изменена его фамилия.

Жена поинтересовалась:

— Это твой клиент?

— Да.

— А за что его?

— Откуда я знаю…

— Но ты же его адвокат и должен знать, за что его могли убить.

— Мало ли за что их там убивают! Ты что, считаешь, что я должен быть посвящен во все их тайны?

На следующее утро практически во всех центральных газетах была подробная информация о смерти Олега. К тому же выяснилось, что в это же время при таинственных обстоятельствах умер и подельник Олега Андрей, муж Ольги. Почему-то газеты писали «в связи с сердечной недостаточностью».

Да, я знал, что в тюрьмах и следственных изоляторах часто умирают люди, и именно «в связи с сердечной недостаточностью». Но, насколько мне известно, Андрей был здоровым парнем и на свое здоровье никогда не жаловался.

Это все было очень странным. Что мне оставалось делать? Кому звонить? Борису Петровичу?

А вечером меня ждала очередная неожиданность. В дверь моей квартиры позвонили.

— Откройте, это ваш участковый, — услышал я из-за двери.

Я молча открыл дверь. В квартиру вместе с участковым вошли двое в штатском.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Мы пришли к вам, — назвали они меня по имени-отчеству, — для выполнения следственных действий.

— Каких еще следственных действий? О чем вы? Вы меня ни с кем не перепутали? — удивился я.

— Нет. Вы ведь адвокат такой-то? — назвали они мою фамилию.

— Да. А какие могут быть следственные действия?

— Вот, смотрите. — И они показали мне бумаги. — Вот ордер на обыск вашей квартиры.

— Какой еще ордер?! При чем тут обыск в моей квартире? В связи с чем?

— В связи с тем, что вы являетесь свидетелем по делу об убийстве Олега, — назвали они фамилию моего подзащитного.

— Но я же не могу быть свидетелем, я его адвокат!

— Все вопросы к прокурору, — прервал меня один из сыщиков. — Нам приказано провести у вас обыск.

— Хорошо. Но сначала покажите мне ваши документы.

Оперативники показали мне «корочки». Да, это была именно та организация, которая вела так называемое оперативное сопровождение этого уголовного дела. То есть это были коллеги моих знакомых оперативников.

— Ну что ж, приступайте, — сказал я. — Но необходимо пригласить понятых.

— Да, конечно, — сказал участковый и тут же вышел звонить в соседние квартиры.

Наконец вошли соседи, живущие напротив меня.

— Мы приступаем, — сказал оперативник, прошел на кухню, достал протокол обыска и стал его заполнять — такого-то числа, во столько-то, в квартире такого-то человека…

— А можно поинтересоваться, что вы будете искать? — спросил я.

— Да, — спохватился один из оперативников. — Мы предлагаем вам сразу выдать оружие, наркотики и иные предметы, запрещенные законом.

— Так, — сказал я. — Я хочу сразу записать в протокол, что ни оружия, ни наркотиков, ни иных запрещенных предметов я не имею. — И, обращаясь к своим соседям-понятым, я сказал: — Попрошу вас быть очень внимательными, поскольку не исключается возможность того, что мне могут подбросить что-либо запрещенное.

— Ну что же вы так! — сказал один из оперативников, назвав меня по имени-отчеству. — Неужели вы думаете, что мы способны на такое? Нам этого не нужно. Мы ищем только то, что касается смерти вашего клиента. У нас есть оперативные данные, что вы вынесли из следственного изолятора какие-то записки на волю в отношении его. А поскольку в данное время ведется следствие именно по факту его убийства, то, как вы понимаете, любые записи имеют колоссальное значение для следствия. Поэтому мы вас убедительно просим, — он вновь назвал меня по имени-отчеству, — выдать те записи, которые вы взяли.

— Я еще раз повторяю, что никаких записей я не выносил и ничего у меня нет, — сказал я и тут же стал лихорадочно вспоминать, куда дел адрес и название голландского банка. А вдруг их найдут? Тут я и попался… А почему, собственно? Ничего особенного в этих записях нет. Просто я подставляю Олега. Да еще и жена его похищена…

Обыск оперативники начали достаточно вяло, вскоре я понял, что их ничего не интересовало, только мои личные записи. Они без всякого энтузиазма отнеслись к газовому оружию, которое хранилось у меня дома, не проявили никакого интереса к пистолетным кобурам. Один даже примерил кобуру.

— Что же вы так равнодушно на это смотрите? — не удержался я.

— Это нас не интересует, — отмахнулся один из оперативников.

— Что же вас интересует?

— А вот это секрет фирмы, — улыбнулся он.

Переходя из комнаты в комнату, оперативники просматривали вещи. Они вели себя корректно. Я понял, что подкинуть что-либо они задания не имеют. Скорее всего это просто обыск.

Наконец они сказали:

— У вас есть радиотелефон?

— Да, есть.

— Можно его у вас попросить?

— Извините, а зачем он вам? У меня есть официальное разрешение на право пользования им.

— Мы должны посмотреть ваш телефон, — настаивали оперативники.

Я протянул им телефон.

— Так, — сказали они. — Вот постановление о его изъятии.

— А какое право вы имеете изымать телефон? — спросил я. — Он является моей частной собственностью.

— Дело в том, что радиотелефон нам необходим для изучения.

Я понял, что они наверняка будут изучать те звонки, которые поступали, или кому звонил я. А может, мне пытаются поставить подслушивающее устройство? Ладно, пусть берут, какое это имеет значение…

— Хорошо, берите, только внесите в протокол, что я не согласен с фактом изъятия.

— Это пожалуйста, — согласились оперативники. Один из них стал вписывать это в протокол.

— Можно ваши записные книжки?

— Какие еще книжки? Вы знаете о том, что Конституция гарантирует гражданину тайну переписки?

— Все это так. Но существуют интересы следствия. Вы понимаете, что это дело неординарное. И сейчас нас интересует прежде всего установление истины. Поэтому мы просим вас передать нам ваши телефонные книжки.

— У меня телефонных книжек нет, — соврал я.

— А как же вы звоните? — удивился оперативник.

— А я все номера помню наизусть.

— Позвольте вам не поверить.

— А как вы можете доказать, что у меня есть телефонные книжки? — улыбнулся я. — Вы же их не нашли. — При этом я стал вспоминать, куда мог деть их.

— Ну хорошо, пусть будет так, — махнул рукой оперативник. — Все, обыск закончен.

Обыск продолжался полтора часа.

— Ну что, теперь мы попросим вас поехать с нами, — сказал оперативник.

— Это еще куда?

— Следователь хочет с вами поговорить.

— Я никуда не поеду, — наотрез отказался я. — Уже десять часов вечера. Время позднее.

— Вам лучше поехать с нами, — сказал один из оперативников.

— Я никуда не поеду! — повторил я. — Пусть он вызывает меня официально. И потом, куда я должен ехать, к какому следователю? Вы ведь должны понимать, что меня могут вызвать только по конкретному уголовному делу.

— Да, и такое конкретное дело существует. Вы проходите по этому делу как свидетель.

— По какому делу?

— Об убийстве вашего клиента.

— Вы что, хотите сказать, что я его убил?

— Это все будет решать следствие, — сказал оперативник. — Наша задача — доставить вас на беседу со следователем.

Тут мне в голову неожиданно пришла мысль. Я понял, что, давая показания, становясь свидетелем по этому делу, я практически выбываю из разряда адвокатов своего клиента. Я понимал, что клиента уже нет в живых. Но существует факт его убийства. Значит, автоматически я остаюсь его адвокатом и после его смерти. Я должен выяснить причину его гибели. Существуют, в конце концов, его родные и близкие. Поэтому я решил сделать следующее — согласился на беседу со следователем.

Мы сели в машину и поехали. Почти всю дорогу мы молчали. Только один из них спросил меня:

— А вы его давно знаете?

— Кого?

— Клиента.

Я пожал плечами, не собираясь отвечать на вопрос.

Приехали мы все в то же здание на Ново-Басманной улице, в отдел по борьбе с бандитизмом и убийствами.

Следователь, который вел дело Олега, вел и дело по его убийству. Тот же кабинет, заваленный бумагами, только оружия в сумках на полу нет.

Я вошел в кабинет, поздоровался и сел. Следователь достал бумагу и, положив руки на клавиатуру компьютера, начал набирать текст «Протокол допроса свидетеля», но тут я попросил лист бумаги и достал из внутреннего кармана пиджака ручку. Следователь удивился, но листок бумаги мне передал, совершенно не понимая, что я собираюсь писать. А я быстро написал заявление на имя прокурора города Москвы, в котором изложил следующее: поскольку адвокат по данному уголовному делу не может быть свидетелем, то я на основании закона отказываюсь давать какие-либо показания, так как хотя мой клиент мертв, но для меня остается важным уточнить истинные причины его убийства. На этом основании я отказался от дачи показаний.

Следователь прочел мое заявление, улыбнулся и сказал:

— Вы не так просты, как я думал!

— А кто же тут простой? — съязвил я.

— Ну что ж, — сказал следователь, — вольному воля. Не смею больше вас задерживать.

Неожиданно дверь открылась, и в кабинет вошел старшина милиции, поигрывая наручниками. Я насторожился. Ничего себе поворот! Сейчас мне объявят, что я задержан по какой-либо статье, и сержант наденет мне наручники…

Следователь удивленно посмотрел на сержанта. Тот взглянул на следователя, на меня и сказал:

— А что вы на меня так смотрите? Мы его привезли.

— Кого? — не понял следователь.

— Как кого? Кого вызывали. Подозреваемого в убийстве, его сокамерника.

Тут я понял, что сейчас в кабинет войдет тот, кто убил Олега.

— Хорошо, вводите, — сказал следователь.

Сержант крикнул в коридор:

— Гринько, вводи!

Я настороженно смотрел на дверь. Но следователь протянул мне руку и сказал:

— Все, не буду больше вас задерживать. — Теперь он явно торопился.

Но я, наоборот, не торопился. Мне надо было посмотреть на этого человека. Каков он из себя, убийца Олега? А может, он просто взял на себя это убийство?

Дверь открылась, и появился высокий худощавый парень, с короткой стрижкой, в спортивном костюме. На руках — наручники. Взгляд холодный и колючий. Он сразу смерил взглядом меня, и какие-то враждебные искорки укололи меня. Мне стало не по себе. Неужели он как-то вычислил, что я адвокат Олега?

Следователь показал место, где можно было посадить подозреваемого. Сотрудники милиции усадили его, но наручники не сняли. Один из них встал рядом с подозреваемым, а другой вышел из кабинета.

Я также вышел. Сотрудник, вышедший из кабинета, стал около двери для охраны. Тогда я понял, что у меня появился шанс получить информацию об Олеге. Я подошел к сержанту и спросил у него, который час. Сержант взглянул на часы:

— Половина одиннадцатого.

— Ну вот, — сказал я, посмотрев на свои часы, — как обычно, они опаздывают…

Так, контакт начался, теперь надо как-то произвести впечатление, что я работник прокуратуры. Надо постараться что-то выяснить про подозреваемого.

— А чего так долго везли-то? — спросил я.

— Да нет, как обычно, — ответил сержант. — Не такой уж близкий путь… Пока получали, пока документы оформляли, пока выпускали…

— А как он себя вел?

— Да нормально, спокойно.

— А вообще что ты о нем думаешь? — продолжал спрашивать я.

Конечно, сержанту и в голову не пришло, что посторонний человек, не работающий в прокуратуре, свободно выходящий из кабинета следователя в половине одиннадцатого вечера, может быть адвокатом. Скорее всего он подумал, что я либо помощник следователя, либо оперативный работник, либо другой следователь, в конце концов…

— Человек как человек… Сами знаете, кто он. Чего ему терять-то? На нем два убийства висят или даже три, — сказал сержант. — Ну, и четвертое до кучи взял. А убивал он его или нет — это уже вашему брату решать.

Теперь я уже имел точное представление обо всем. Убийца Олега проходил по делу о тройном убийстве, и теперь Олег для него был четвертой жертвой.

Я стал соображать, как мне задать следующий вопрос, чтобы не выдать себя. Но тут неожиданно дверь открылась, выглянул следователь и спросил меня:

— А что, вы еще не ушли? — И обратился к сержанту: — Проводите товарища адвоката до выхода.

Сержант растерянно посмотрел на меня, но, сделав вид, будто ничего не произошло, сказал:

— Пожалуйста, провожу.

И, показав рукой вперед, сказал мне:

— Прошу, идите.

Я вышел. В конце коридора я попрощался с ним, спустился вниз, сел в машину и поехал домой.

На следующее утро неожиданности продолжились. Раздался телефонный звонок. Я услышал далекий голос Олеси.

— Олеся, ты откуда говоришь? — кричал я в трубку.

— Я из дома.

— Как? Тебя отпустили?

— Да. Нам с вами нужно срочно встретиться.

— Конечно, конечно! Ты можешь приехать ко мне в консультацию?

— Конечно, могу, — ответила Олеся.

— Когда ты будешь?

— Минут через сорок.

— Все, договорились. Я тоже буду там через сорок минут!

Я быстро стал одеваться. Через несколько минут моя машина мчалась в сторону консультации.

Подъехав к зданию, я принял определенные меры предосторожности. Осмотрелся вокруг, оставил машину, не доехав до места, и дальше пошел пешком. Ничего подозрительного я не обнаружил.

Войдя в помещение, я увидел уже сидящих там Олесю с Ольгой. Олеся была бледная, осунувшаяся. Я взял ее за руки.

— Олеся, ну как ты? — Я чуть было не добавил «милая», но сдержался.

Она покачала головой, как бы сказав, что ей очень плохо.

— Про Олега слышала?

Она опять кивнула головой. Мы прошли в мой кабинет.

— Ну, рассказывай! — сказал я.

— Похитили меня у бутика, торгующего товарами фирмы Армани, — начала Олеся, — затолкали в машину, рот заклеили широким скотчем, руки тоже замотали. Привезли в какую-то квартиру, там держали. Кормили нормально, не били.

— Что они требовали? Что это были за люди?

— Кто знает, что за люди… Наверное, враги Олежки. Ничего не требовали, видимо, чего-то ждали, что-то хотели получить. Никто со мной не разговаривал. Должны были приехать какие-то старшие для разговора со мной, но так и не доехали. Они где-то за границей были.

— Почему ты так решила?

— Потому, что те, кто меня охранял, без конца с ними по мобильному телефону говорили. Все время набирали код страны, который никак запомнить не могли.

— Ну и что? Как же тебя освободили?

— А как в новостях про Олега передали…

— А, так ты там телевизор смотрела?

— Да, все как в обычной жизни было, только по телефону разговаривать не давали и на улицу выходить. А так я все видела и слышала. Как показали Олежку, сразу же те, кто меня сторожил, стали старшим звонить. Долго о чем-то говорили, потом выпустили меня.

— И ничего не сказали?

— Ничего. Только — что найдут, если нужно будет.

— А как ты думаешь, кто его мог…

— Я хотела это у вас спросить.

— Ты знаешь, что у меня тоже были неприятности? — И я вкратце рассказал ей про обыск, про попытку проведения допроса, про одного человека, на которого надеялся Олег, намекая на Бориса Петровича. Она слушала меня, глядя в сторону безразличным взглядом.

— Вы поможете мне его забрать? — неожиданно спросила она.

— Конечно, — ответил я. И обратился к Ольге: — А как ты, Оля?

— Да, мой муж ведь тоже… Он был совершенно здоров. Я накануне получила свидание у следователя, приходила к нему, мы разговаривали. Было все нормально, и вдруг — в тот же день он умирает… Сказали, что завтра можно получить тело.

— Значит, поедем вместе.

Мы говорили еще долго. Про Голландию я ничего не сказал.

На следующий день в полдень мы подъехали к следственному изолятору. Сначала долго ждали какого-то тюремного начальника, потом нам выписали пропуска, и мы поднялись на второй этаж. После этого долго оформляли бумаги. Наконец на тележке вывезли тела, покрытые белой тканью. К этому времени Олеся вызвала специальную машину для перевозки трупов.

Олеся приоткрыла покрывало. Я не узнал Олега. У него было черное лицо, покрытое кровоподтеками. Было видно, что его били долго и жестоко. Зато лицо Андрея было чистым, никаких следов физического воздействия не было.

Девушки заплакали. Мне тоже было не по себе.

Когда мы стояли над телами — а все это происходило в тюремном дворе, — вокруг собралось много любопытных: конвоиры, сотрудники следственного изолятора, хозбригады заключенных. Они сочувственно смотрели на нас.

Мы погрузили тела в машину. Девушки стали прощаться со мной. И тогда я сказал:

— Олеся, я не сказал тебе самого главного. Олег передал мне, что я должен забрать материалы в одном европейском городе…

— Я в курсе, — сказала Олеся.

— Что мне с ними делать?

— Привезите, посмотрите, что это такое. Если там будет что-то интересное для меня, то есть то, что касается меня, я бы хотела их получить.

— Конечно, — ответил я, — поеду туда и все получу.

Мы простились, договорились, что по приезде из Амстердама я обязательно ей позвоню.

Через несколько дней я начал собираться в Голландию. Но неожиданно раздался звонок. Голос, похожий на голос Бориса Петровича, сказал:

— Здравствуйте. Вы меня узнали?

— Да, узнал.

— Не называйте меня по имени, пожалуйста. Нам надо с вами встретиться. Возникли небольшие проблемы.

— Хорошо.

— Как насчет старого места?

— Давайте встретимся там.

— Только давайте на полчаса раньше того времени, в которое мы с вами обычно встречались, — сказал Борис Петрович.

«Типичные чекистские штучки, — подумал я. — На том же месте, на полчаса раньше — ничего конкретного не говорит. Догадывайся! Только посвященный человек может понять…»

— Хорошо, я буду.

Подъехав на место в положенное время, я увидел того же знакомого мне водителя. Он кивнул мне и предложил сесть в машину. На сей раз водитель не вышел из машины, а тронулся с места. Мы отъехали немного в сторону и остановились в переулке, примыкающем к Трубной площади.

— Ну что, — произнес Борис Петрович, — когда вы передадите нам бумаги?

— Какие бумаги?

— Какие вам передал Олег.

— А с чего вы решили, что он мне что-то передавал? — тянул я время.

— Мы это знаем точно. Зачем вам нужны неприятности и головная боль для себя? У вас есть неплохая работа, неплохая клиентура. Зачем вам с нами ссориться? Верните нам бумаги по-хорошему. Все равно мы их возьмем у вас.

— Да, но у меня нет никаких бумаг, — продолжал настаивать я.

— Послушайте, — продолжил Борис Петрович, назвав меня по имени-отчеству, — неужели вы не понимаете, что у нас есть множество способов проследить, проверить и получить все, что нам полагается? — раздельно произнес он. — Более того, даже если это будет сделано против вашей воли. Поверьте, нам бы не хотелось нарушать наши с вами дружественные отношения.

— А можно спросить?

— Пожалуйста.

— Я о том, о чем вас просил Олег. Вы ему помогли? — перешел я в наступление.

— А в чем, собственно, дело?

— А в том, уважаемый Борис Петрович, что я еще точно не знаю, кто повинен в смерти Олега…

— Вы что, на нас намекаете?

— Я ни на кого не намекаю, но точно пока не знаю, кто это сделал. И поэтому, извините, я не могу вам верить.

— Ну что ж, — ответил Борис Петрович, — ваше дело. Давайте тогда на этом и закончим наш разговор. Вас отвезти на прежнее место?

— Нет, спасибо, я дойду сам.

Я вышел из машины и хлопнул дверью. Через несколько шагов меня догнал водитель.

— Послушай, — сказал он, — зачем тебе эта головная боль? Давай нормально, по-мирному, решим все проблемы. Тебе что, деньги нужны?

— Ты кто, водитель? — ответил я. — Вот и води свою машину. — Повернулся и пошел прочь.

— Ну смотри, парень, — крикнул он мне вслед, — как бы потом не пожалел…

Я не оборачивался.

Всю дорогу, пока я шел к машине, я думал: как мне теперь лететь в Амстердам? Если контора, которую представляет Борис Петрович, — а наверняка по Олегу они работают неофициально — займется мною, то я дальше Шереметьева-2 никуда не пройду. У них есть широкие возможности знать, куда я полечу и зачем. Но в то же время надо получить эти бумаги…

Целый вечер я прорабатывал разные варианты, как выехать в Амстердам. Наконец пришла блестящая мысль, что лучше всего не пользоваться российским Аэрофлотом, который полностью находится под контролем могущественного ведомства, а вылететь через немецкую компанию «Люфтганза».

На следующее утро я приехал в гостиницу «Пента» на Олимпийском проспекте, где находится представительство «Люфтганзы», и заказал билет до Франкфурта. А из Франкфурта сразу же — билет до Амстердама. Конечно, это обошлось в достаточно кругленькую сумму — гораздо большую, чем в Аэрофлоте. Но зато у меня была гарантия, что я не попаду под «колпак» спецслужбы, которую представляет Борис Петрович.

Вечером того же дня я позвонил Олесе. Она сказала, что завтра утром она самолетом перевозит тело Олега в его родной город, где будут похороны. Как бы между прочим Олеся сказала, что приехали друзья Олега из его города и очень интересовались тем, что мне передал Олег.

Так, час от часу не легче! Теперь еще и друзья появились, которые также будут требовать у меня эти бумаги. Я попадаю между двух огней. Но ведь Олег ничего мне не говорил по поводу того, что я кому-то должен их отдавать, кроме Олеси, или я должен буду использовать их по назначению. Но я пока не знаю, что написано в этих бумагах…

Вечером я вышел гулять с собакой. Неожиданно почувствовал, что за мной кто-то наблюдает. Я внимательно осматривался вокруг, но так ничего и не заметил. Конечно, я понимал, что служба Бориса Петровича обладает широкими возможностями в плане технического оснащения и может вести скрытое наблюдение с большого расстояния. Теперь надо было придумать, как добраться до Шереметьева-2, чтобы спокойно вылететь во Франкфурт.

Придумал следующее. В гостинице «Пента», где располагалось представительство «Люфтганзы», находился спортивный клуб, который я посещал. Я знал, что часто в этой гостинице останавливаются экипажи тех самолетов, которые летают из Москвы во Франкфурт. Я разработал простой план. Взяв минимальное количество вещей, сложил их в спортивную сумку, надел спортивный костюм, вышел из дома и стал заводить машину, имитируя неисправность. Я рассчитывал на то, что, если за мной ведется наблюдение, они увидят, что моя машина не заводится. Через какое-то время я в досаде хлопнул дверью, изображая недовольство, и стал ловить такси или частника, чтобы добраться до спортивного клуба.

Поймав машину, я доехал до «Пенты». Немного поплавал в бассейне, посидел в сауне, вышел и стал осматривать холл в надежде увидеть там кого-либо из членов экипажа. Наконец увидел группу людей в летной форме. Я тут же подбежал к ним, показывая свой билет, и на ломаном английском языке стал объяснять, что опаздываю на этот самолет. Мне пытались объяснить сначала по-немецки, а потом и по-английски, что до самолета у меня еще есть время, но я говорил одно и то же — что я очень тороплюсь и у меня нет времени, не можете ли вы довезти меня до аэропорта. Летчики, пожав плечами, махнули рукой.

Через несколько минут я уже сидел в их небольшом уютном микроавтобусе «Фольксваген» и вместе с экипажем ехал в сторону Шереметьева. Вроде бы «хвоста» никакого не было. Время от времени я посматривал назад.

При регистрации я заметил в зале человека, очень похожего на водителя Бориса Петровича. Он также проходил регистрацию, но летел до Франкфурта рейсом Аэрофлота.

Вскоре объявили посадку. А через три часа наш самолет приземлился во Франкфурте. Франкфурт-на-Майне — крупнейший аэропорт Западной Европы. Здание аэропорта было огромным, из бетона и стекла, просторные залы, множество пассажиров, летящих в разные страны мира.

Я подошел к стойке транзита и стал узнавать, когда ожидается рейс на Амстердам. К счастью, рейс был через час.

Через два с половиной часа я уже был в столице Голландии. Амстердам — старинный европейский городок, достаточно тихий и спокойный, немного похожий на провинциальный. Невысокие двух-, трехэтажные дома, стоящие близко друг к другу, множество каналов…

Поймав такси, я направился в гостиницу. Это был отель «Амбассадор». Таксист довез меня достаточно быстро. Несмотря на громкое название, это был трехзвездочный отель. Но достаточно дорогой — около восьмидесяти долларов в сутки. Я распаковал свои вещи, бросился на кровать отдохнуть. Но я уже немного успокоился. Человек, который показался мне похожим на водителя Бориса Петровича, больше мне не встречался. Я мог считать, что нахожусь вне всякого наблюдения.

На следующий день я взял такси и поехал к банку, который указал мне Олег. Пройдя несложную процедуру, заполнив несколько карточек и внеся небольшую сумму денег, я получил второй ключ от банковского работника. Мы спустились с ним в подземелье, пройдя несколько дверей с кодовыми замками, и, вставив в прорези замков одновременно два ключа, повернули их. Банковский замок щелкнул. Служащий вышел. Я открыл ячейку. Там лежал небольшой кейс из дорогой кожи с кодовым замком. Я взял его и прошел за небольшую загородку, к специально отведенному месту для того, чтобы клиенты банка могли спокойно заниматься своими делами. Там я попытался открыть замок, но он не поддавался. Олег не сказал мне шифра. Прощупав рукой содержимое, я понял, что внутри находятся две тетради и что-то еще. Никаких металлических предметов не было. Ну что, если там нет наркотиков, — впрочем, наркотики в Голландии полностью легализованы, — и оружия… Я снова потряс кейс. Никакого металлического звука я не услышал. Я решил выходить.

Добравшись до гостиницы, я вошел в номер, тщательно закрыл дверной замок, зачем-то отключил телефон и стал снова открывать замок кейса. Но ничего не получалось. Тогда я взял со стола нож для разрезания бумаги и подковырнул им замок. Кейс открылся. Я увидел, что там лежит тетрадь, восемь аудиокассет и небольшая записная книжка. Я сразу схватил записную книжку. Там были адреса, какие-то цифры, телефоны… Ясно, что это именно то, за чем велась охота. В записной книжке было отражено движение денег — на различных счетах, в коммерческих структурах, записаны должники.

Пролистав книжку, я отложил ее в сторону и раскрыл тетрадь. Это было что-то типа бухгалтерской книги, где фиксировались все доходы и расходы группировки. Наконец остались аудиокассеты. Я взял одну из них и задумался. Как я повезу их в Москву? Наверняка будет попытка изъять их у меня, и минимум тремя структурами — органами, спецслужбой Бориса Петровича, а также сподвижниками или врагами Олега. Как мне их провезти?

Я взял кассету с цифрой 1, вставил ее в привезенный с собой диктофон и услышал голос Олега. Это и был его дневник…