Революция

Валерий Лесков, 2023

Жизненные ситуации – что может быть интереснее! Сначала писатель как созерцатель и наблюдатель подсматривает за окружающими, собирает умозаключения, идеи, фантазии на листках записной книжки, а потом из этого получается такое повествование, которое хранится в памяти читателей живыми образами, бегущей кинолентой. Книга Валерия Лескова «Революция» – сборник рассказов, больше похожих на кадры из кинороманов: ромкомов, философских и исторических фильмов. Слишком ярко, слишком ясно, слишком наглядно, эмоционально и дерзко рассказаны автором эти истории, точно это не рассказы вовсе, а сценарии…

Мертвецы

Страшная сказка

Они явились в полнолуние. Яркий, холодный и серебристый блеск ночного светила словно выстелил им дорогу: «Придите!» И они пришли.

В половине первого, как сейчас помню, вернулся сын-подросток. У нас в городке детям, конечно, не рекомендуется гулять по ночам. Но — лето, каникулы и взрослые так устают за рабочий день…

— Мам! Пап! — закричал он, что было довольно необычно (явиться ночью, да еще и орать). — Вы же ничего не знаете! Гляньте!

Подымаясь с постели, я, честно говоря, только и хотел, что уши парню накрутить. Но, когда выглянул в окно, о намерении своем позабыл.

По улице, слегка пошатываясь от ветхости, ярко освещенные волшебными лучами, брели странные тени. Их было немного. Шли они редким гуськом, но уверенно к центру городка. И что-то еле уловимое отличало их от тех, кого мы привыкли видеть при дневном свете.

— Покойники? — выдохнул я удивленно.

— Мам! — заверещал сын. И тут же притих, получив от меня затрещину.

— Цыц! Чего мать-то пугать?

Но жена уже стояла рядом, истово крестясь, отчего глаза у меня округлились еще больше: атеизм мы с ней впитали с молоком матери.

— Так, — поразмыслив секундочку, решил я. — Не паниковать. Это невероятное явление природы, объяснить которое сейчас своими силами мы не можем. Но наука сможет. Поэтому нечего ныть, выть и пугаться. И уж впадать в религиозный бред точно не сметь!

Мы прикрыли окно.

— Откуда ж они взялись, такие древние? — задумчиво пробормотал я.

— Да понятно же, — отозвался слегка обиженно сын, — со старого, заброшенного кладбища.

— С того, что за парком? — мне это показалось сомнительным. — Там уже лет сто никого не хоронят.

— Именно! Ты на них только глянь, — осмелел пацан. — Один в вицмундире каком-то, времен царя Гороха, другой — в цилиндре. Кто так ходит сейчас? И на карнавале не встретишь.

— Точно, — присоединилась жена. — Женщина в шляпке старинной была. Я такую в кино про гусаров видела. — И рука ее вновь потянулась ко лбу для крестного знамения.

— Спокойно, — ласково остановил я ее.

И в эту секунду загудели телефоны. Сначала мой, затем жены и следом — сына. Звонки шли сплошным потоком, и мы едва успевали отвечать.

«Ты это видел?! — кричал в трубку мой сослуживец. — Это ж светопреставление!»

«Апокалипсис!»-рычал сосед.

«Мы все умрем?» — плакала подруга жены, требуя от нее каких-то ответов.

А подростки, судя по репликам сына, просто восхищались невиданным происшествием.

Мертвецы шли недолго, около часа. А город просто взорвался и кипел до самого рассвета. Когда накал телефонных восторгов утих, жена догадалась включить телевизор и при первых звуках мы буквально прилипли к экрану.

«Нашествие мертвецов продолжается, — вещал столичный журналист, — ими уже захвачен центр города».

— Ба, — осенило меня, — у нас же с ними разница в пять часов. То есть то, что здесь только началось, там уже давно происходит!

— Именно! — охнула жена.

А телеведущий тем временем продолжал.

«Напомню, — говорил он, — сегодня в полночь, — от старых кладбищ столицы потянулись колонны оживших мертвецов. Среди них представители самых разных эпох. Тут и дворяне шестнадцатого века, и те, кто жил в семнадцатом и даже восемнадцатом веках. Их легко узнать по характерной одежде и чрезвычайно утонченным манерам. Но больше всего выходцев с того света — представители буржуазии девятнадцатого и начала двадцатого веков. Много офицеров и генералов. Но, что удивительно, почти не встречаются люди подлого сословия. Исключение составляют казаки и кое-где — священники. Да, простолюдинов почти нет, чего тут греха таить. — Ведущий таинственно заулыбался. — Это пришествие господ, — торжественно сказал он и продолжил свой рассказ: — Величественные покойники прошествовали по улицам столицы и стали занимать правительственные здания. Силы правопорядка оказались совершенно обескуражены происходящим, и ни один из стражей не посмел противодействовать. Более того, повсеместно наблюдается стремление полицейских и военных подчиняться этим благородным господам с хорошими и волевыми лицами».

Камера крупным планом продемонстрировала несколько «хороших и волевых лиц»: пустые глазницы, темные пятна по коже, застывший оскал. «От них, наверное, жутко воняет», — мелькнула мысль.

Тут я не выдержал и бросился к окну. На улице явно происходило необычное. Господин во фраке довольно проворно для покойного взобрался на крышу подъезда прокуратуры, что расположилась через дорогу, и ловко прилаживает бело-черно-желтый флажок над входом. Другой — в синем мундире — уже строго инструктирует двух полицейских, почему-то стоящих перед ним смирно.

Я вернулся в комнату. Репортер продолжал, излучая восхищение:

«Сейчас в столице уже вечер, и все основные события, видимо, произойдут завтра. Но на эту минуту ясно, что пришельцами сформировано правительство и, как стало известно в кулуарах, уже приготовлено обращение к нации. На улицах собираются возбужденная молодежь и жители города. Они скандируют приветственные лозунги благородным господам и предпринимателям. И призывают к возрождению лучших традиций прошлых столетий…»

Я выключил телевизор и обхватил голову руками.

— Кошмар какой-то! — вырвалось у меня. — Они что, не видят, что это мертвецы?! Почему их никто не пытается швырнуть обратно в склепы?

— А может, и к лучшему? — робко спросила жена. — Они благородные, знают, как надо?..

Я с ужасом посмотрел на нее.

— Дорогая… — только и вырвалось у меня.

— Конечно, хорошо, — резко вмешался в наш диалог сын.

— Почему? — с болью взглянул на него я.

— Да ты только глянь! — грубо ткнул он рукой в окно. — Они красивые, благородные, воспитанные. В них все лучшее за тысячи лет. Смотри, какие мундиры, ордена, манеры! И те — в цилиндрах, они же и есть настоящие предприниматели. Сейчас у нас экономика просто закипит… Уж джинсов и жвачки, по крайней мере, на всех наделают. И рок-н-ролл не станут запрещать.

— Дурак! — вырвалось у меня.

— А ну вас! — крикнул мальчишка и выбежал из дома.

Весь день мы просидели, разглядывая по телевизору одни и те же кадры. Падаль захватывала города, молча и методично чеканя шаг от старых кладбищ. Повсюду камеры журналистов фиксировали одно и то же: мертвецы в цилиндрах, с лампасами и в шляпах с облезлыми перьями и толпы восторженных дураков, аплодирующие ходячей тухлятине. Кое-где мне даже померещилась свастика на рукавах кладбищенских выскочек.

А вечером в дверь постучали. Двое мальчиков привели под руки сильно хромающего сына, на его лице горел страшный багровый рубец. Парня трясло.

— Мы просто шли по тротуару, — рассказал его товарищ, — и, кажется, помешали какому-то важному господину из этих, — он кивнул на окно, — новых. Казаки, что шли перед ним, ударили нас нагайками, — паренек покосился на лицо сына. — А полицейский толкнул его на проезжую часть. «Прочь, холопы!»-закричали они. Хорошо, что автомобиль ехал тихо. Только сбил с ног…

Мальчишки ушли. Сын долго лежал в своей комнате на кровати лицом к стене. Он часто вздрагивал. Я молча сидел рядом, тихо поглаживая его по плечу. Наконец он медленно обернулся.

— Мы так радовались, — растерянно прошептал мальчик, — а они…

— Ничего, — попытался успокоить его я, — зато теперь тебя уже многое не удивит.

— Что? — сверкнул глазами он.

— Например, — ответил я, — скоро мы увидим, что мертвецам не нужны пенсии, как, впрочем, и деньги вообще. Хотя блеск золота и драгоценностей, кажется, их привлекает. Им трудно будет объяснить, что людям нужна работа и необходимо кушать. Мертвецы вряд ли способны понять, что детей нужно воспитывать и учить. А смысл медицины им растолковать, думаю, вообще будет невозможно. Так что нас ждут очень большие перемены, — я тяжко вздохнул и закончил. — Скоро твои «настоящие предприниматели» раскусят, что заводы и фабрики не так выгодны, как кажется. Куда проще торговать ресурсами. И страна станет мертвой вотчиной мертвецов.

— Они же будут настоящей элитой! Как ты говорил, «благородны, красивы, с орденами»! — возмущенно вскинулся сын.

— Ладно, ладно, — примирительно шепнул я, — теперь сам видишь, что на людей они смотрят как на скот. Хотя попасть в эту элиту может каждый.

Мальчик посмотрел на меня удивленно и вопросительно.

— Да, любой, — кивнул я. — Достаточно стать мертвецом…