Гридень. Из варяг в греки

Валерий Петрович Большаков, 2018

На что вы решитесь, если в вашем распоряжении окажется машина времени, открывающая портал в 881 год? Сделали бы селфи с Олегом Вещим? А вот у Игоря Тучина планы гораздо грандиозней! Он хочет помочь князю обучить мощную регулярную армию, побить хазар, приступить к индустриализации, вывести свою прародину в великие державы! Он не один, рядом его друзья-однополчане. Четыре товарища, выдавая себя за волхвов, начинают нелегкий прогрессорский труд, чтобы собрать разобщенные земли в единое царство и «запрограммировать» Русь на процветание и лидерство!

Глава 2,

в которой открывается тайная комната

Побегал я по кабинетам, оформил все, и Яша подъехал к самому бабушкиному дому — старинному четырехэтажному зданию из темного кирпича, чудом уцелевшему в войну. Я поднялся на знакомый этаж и позвонил в дверь Веры Павловны.

Старушка долго не открывала, но вот послышалось шарканье.

— Кто там? — спросил дребезжащий голос.

— Это я, теть Вер! Игорь!

— Ах, Игореша…

Дверь открылась, и щупленькая Вера Павловна выглянула на лестничную площадку.

— Здравия желаю, Вера Павловна! — гаркнул Амосов по-строевому.

— Здравствуйте, Яша, — церемонно ответила старушка. — А я тут приболела немного, сквозняки же кругом, не убережешься… Вот ключики, Игорек.

Сморщенная лапка, похожая на куриную, протянула мне брелок с парой ключей.

— Спасибо, теть Вер, — сказал я, плохо скрывая нетерпение. — Выздоравливайте!

— Ага, ага…

Я открыл дверь и вошел в квартиру номер пятьдесят. Я помнил тут все — и блестящую дверную ручку, и порез на дерматиновой обивке, и скрипучий паркет. А квартира помнила меня.

Стояла тишина, даже напольные часы в зале не отбивали секунды — кто бы за ними смотрел? Это только все бабушкины цветы Вера Павловна перетащила к себе, а механизм ей не было жалко.

Неожиданно я почувствовал разочарование. Квартира словно выдохлась, я не воспринимал тех привычных мне запахов, которые создавали ранее незримую ауру дома.

— Ну вот, — сказал Яша с удовлетворением, — теперь ты наконец сможешь купить себе отдельную квартиру. В Питере жилье подороже будет, но площадь тут — ого-го! Да и дачу продашь заодно, и гараж… Нет, денег хватит! Улучшишь жилищные условия.

— Пожалуй… — рассеянно протянул я.

Пройдя в дедов кабинет, я остановился. Все было, как прежде. «Дон Антонио» не позволял бабушке убирать здесь, сам наводил порядок. И тут я поежился — дверь в тайную комнату была закрыта, но вожделенный некогда ключ торчал в замке.

— А книг-то сколько… — пробормотал Яков. — А это что? Инка… Иконо…

— Инкунабула, — подсказал я.

— Дорогущая, наверно…

Не ответив, я повернул ключ в замке и толкнул дверь. За порогом было темно. Рука сама нашарила выключатель на стене, и яркий свет залил небольшое квадратное помещение.

Я обомлел. Не зря, ох, не зря я так рвался сюда в детстве.

Тайная комната была набита сокровищами!

Нет-нет, передо мной не сверкали золотые самородки, а из ларцов не вываливались груды бус, ожерелий и прочих колье, как в фильмах про графа Монте-Кристо.

Справа располагался стеллаж, сколоченный из досок, заваленный футлярами с папирусами; ножнами с кинжалами, кривыми и прямыми, одинаково разукрашенными каменьями; парой кожаных панцирей, наколенниками, налокотниками, наплечниками, поножами, кольчужными рукавицами…

Тут же лежала толстенная книжища, переплет которой застегивался хитроумными замочками, стояло несколько мраморных бюстов, изображавших кого-то из римских императоров, статуэтки-ушебти из египетских гробниц, кубки из полупрозрачного алебастра, целый сервиз тарелок китайского фарфора и настоящая коллекция шлемов — круглого с выкружками для глаз, который напяливали викинги, остроконечного — именно такой в мультике нахлобучивали на Илью Муромца или Добрыню Никитича, хотя додумались до них ромеи, то бишь византийцы. И бронзовый, с нащечниками, шлем легионера тут присутствовал, и рыцарский топхельм.

А стена напротив была сплошь увешана копьями, мечами, секирами, щитами круглыми и миндалевидными.

Я наклонился, присел и потянул из-под нижней полки неприметный, но весьма тяжеленький сундучок. Его крышка откинулась на кованых петельках, и передо мной тускло заблестела древняя наличность — серебряные дирхемы, тонкие, словно из жестяной банки вырезанные, с полустертой вязью; золотые динары с шахадой на арабском: «Раб Аллаха Аль-Мутасим, амир аль-муминин, халиф, уповающий на Аллаха»; сасанидские серебряные драхмы с царским профилем; золотые номисмы со смешными, полудетскими изображениями императора Юстиниана II — «точка, точка, запятая, вышла рожица кривая…»

«Да, — подумал я отстраненно, будто вчуже, — выродилось искусство в Византии… При Адриане или Цезаре все римляне хохотали бы над этими варварскими каракулями».

— Ни фига себе… — выдохнул Яшка. — Да ты богач…

— Думаешь? — спросил я, занятый совсем другим.

— Да ты посмотри, сколько тут!

Амосов набрал полные жмени тусклых кружочков и просыпал их обратно — монеты зазвенели, зашелестели, зазвякали.

— Ты лучше туда посмотри, — сказал я.

Поднявшись, я шагнул к стене напротив — она была совершенно пуста. И стеллаж не доходил до нее, и «арсенал», а пол в этом закутке занимал странный механизм.

Представьте себе толстую квадратную плиту примерно метр на метр и толщиной в пару кирпичей. Сверху на этой плите прочно сидели два зеркальных шара и три темных матовых конуса, связанных толстой трубой, завернутой в спираль. Спираль эта была как бы вплавлена в шары и конусы, а под нею мягко светился здоровенный, с голову человека, кристалл-октаэдр.

Яшка быстро встал на колени и доложил деловитым тоном:

— У этой штуки ножки! Короткие! Не, не ножки, просто выступы такие, полушариями. Сверху они поменьше — видишь? А снизу побольше…

Ухватив за край непонятный артефакт, он поднатужился.

— Тяжелый! Как холодильник. Но вдвоем унесем…

Обойдя механизм на четвереньках, он сказал:

— Ух ты!

— Чего там? — утомленно спросил я.

— Не знаю… Наверное, это его передок. Да ты сам глянь!

Я подошел и перевесился, держа руку на одном из шаров. Поверхность шара была гладкая, словно полированная, — и теплая.

А спереди торчало что-то вроде гриба — большого такого. Ножку двумя ладонями только и обнимешь.

Думаете, почему это я был такой спокойный и заторможенный? А просто до меня стало многое доходить.

И давнишняя реакция деда, и его туманные высказывания, все складывалось в одну-единственную непротиворечивую версию.

— Ого! Да он подключен! — послышался возбужденный голос Яшки.

— Куда? — глупо спросил я.

— К сети! Куда ж еще… Вот кабель, вот здесь — ввод… Гляди!

Я присел рядом с Амосовым. В отличие от гладких шаров поверхность конусов и плиты покрывали всякие выпуклости — пирамидки, полусферки, или, наоборот, пазы и круглые отверстия. Кабель подходил к двум дыркам, а рядом был пристроен самодельный пульт — коробочка из текстолита с кнопками и переключателями. Она была приделана к ящичку побольше, тоже самопальному — из него высовывались разные штифты, тонкие, как карандаш, или с палец толщиной, и входили в отверстия на плите.

— Точно не гуманоидами делано, — авторитетно заявил Яша. — В эти дырки не пальцы пихать, а щупальцы всякие.

— Думаешь?

— Ага! Смотри, здесь что-то написано…

Я склонился. Под рычажками и пипочками на пультике «для гуманоидов» белели полоски бумаги, заклеенные скотчем. Самый верхний переключатель указывал на римскую цифру «I». Тот, что рядышком — на «IX».

— Что же это за хрень? — задумался Яша. — Слушай… А может, включим?

— Давай, — согласился я.

И Амосов щелкнул тугим рычажком, переводя его из положения «Откл.» в положение «Вкл.». Свет в комнате мигнул, а зеркальные шары завертелись. Было совершенно непонятно, как это происходило, ведь спиральная труба оставалась впаянной в них! Но… вертятся же.

Зажужжали моторчики, и штифты начали сдвигаться по очереди, то входя в отверстия, то, наоборот, показываясь.

— Я так понимаю, — глубокомысленно заметил Амосов, сидя на корточках, — тут что-то типа переходника. Штифты управляют этой фиговиной вместо щупалец, а сигналы к ним поступают с кнопок. И вообще, плита эта… Видишь? Она тут обломана будто. Наверное, была частью какого-то агрегата побольше. Знать бы еще, какого…

«Господи, — подумал я, — да зачем тебе это знать?»

Замерцал кристалл, озаряя тайную комнату нежным сиреневым светом, а затем на голой штукатурке задрожал яркий лиловый квадрат. И капитальная стена будто протаяла.

Бабушкин дом стоял на правом берегу Волхова, в одном из переулков, выходивших к Рогатице. Квартира была на третьем этаже, а теперь за этой распахнувшейся стеной открывался пологий травянистый берег, где росли сосны вразброс.

Причем трава шелестела вровень с полом — выходи и гуляй.

Множество деревьев было спилено, одни пни высовывались из муравы, зато целый ряд изб строился — мужики в старинных рубахах махали топорами, обтесывая бревна и складывая венцы. Подъезжали дроги, сгружали ошкуренные стволы, а вдали, у самой реки, виднелись бревенчатые стены и башни. Крепостные стены.

Кое-где они были недостроены, и тогда открывался вид на реку — по ней плыли большие лодки под парусом, а иные шли на веслах.

Я как-то внутренне успокоился, повеселел даже — моя догадка была верна!

— Это чё? — прошептал Яша, не вставая с колен. — Стереофильм?

— Нет, Яша, — сказал я. — Это машина времени.

Углядев светившиеся окошки на пульте, я прочел: «881».

— Восемьсот восемьдесят первый год. Сейчас Олег Вещий княжит.

Амосов ничего не ответил. Он подошел к самой стене, которой не было, пощупал воздух перед собой — и шагнул на траву. Огляделся, сорвал одуванчик, вернулся обратно.

— Выключаем! — решительно заявил он.

Щелчок выключателя, и чужой мир в дрожащей бледно-фиолетовой рамке исчез. Снова перед нами серела стена.

Яшка без сил опустился на сундучок с монетами.

— С той стороны никакого дома не видать, — глухо проговорил он, бездумно вертя цветок. — Один этот вырез в воздухе… Не знаю, прошлое там или параллельное пространство, а только это такое… Такое! Давай Кольку с Михой позовем? А?

— Давай, — согласился я.

— Во! — обрадовался Яшка и вытащил телефон.