Солнечный ветер

Валерий Рощин, 2018

Открытый космос. Орбита Земли. У американского корабля «Джемини» большие проблемы. Беспорядочно вращаясь, он быстро сближается с советской орбитальной станцией. Столкновение неизбежно. Космонавт Сергеев, пилотирующий «Салют», включает маршевые двигатели и пытается увести связку на другую орбиту, но двигатели слабоваты – не успеет! И «Джемини» врезается в пристыкованный грузовик «Прогресс». Команда с Земли: сбросить «Прогресс»! Сергеев пытается, но грузовик словно прилип к станции. Американский астронавт, спасаясь от пожара на своем корабле, выходит в открытый космос. На сколько ему хватит кислорода в скафандре? На Земле в это время решают, спасать ли американца. Счет идет на секунды. И Сергеев принимает самостоятельное решение…

Глава вторая

СССР; Москва — авиационный гарнизон в Поволжье

Ноябрь 1977 года

Из динамиков работающего в комнате телевизора доносился голос диктора:

–…Сегодня состоялся первый коммерческий рейс новейшего пассажирского лайнера Ту-144 с пассажирами на борту. Рейсом № 499 из Москвы в Алма-Ату было перевезено девяносто пять пассажиров. Расстояние между двумя городами составляет более трех тысяч километров. Между тем на воздушное путешествие было затрачено всего три часа…

Говорил мужчина-диктор спокойно и буднично, словно создание сверхзвуковых пассажирских лайнеров в Советском Союзе было явлением заурядным и каждодневным.

Александр хлопотал на кухне. Услышав эту новость, он замер со сковородкой в руке. После удовлетворенно кивнул и продолжил приготовление ужина.

Недавний полет подполковника Сергеева к новой орбитальной станции «Салют-6» стал первым в его космической карьере, поэтому в отряде космонавтов до недавнего времени он числился новичком, дебютантом. Во время долгой и изнурительной подготовки к полету он обитал в общежитии Звездного городка, а за полгода до старта получил скромную однокомнатную квартиру в десятилетней панельной высотке в Тушине. В шикарных и довольно больших по площади квартирах Звездного проживали старожилы отряда и семейные космонавты. Холостяки же вроде Сергеева могли рассчитывать на общежитие или в лучшем случае на «однушки» вблизи Кольцевой дороги.

Поставив сковородку на плиту, Сергеев сполоснул под струей воды руки. И снова остановился посреди кухни — из головы не выходили мысли об орбитальной станции. Что будет с «Салютом»? Решит ли руководство реанимировать станцию или, столкнув с орбиты, утопит в Тихом океане? Удастся ли еще разок слетать к ней? Да и вообще, пустят ли его в космос после такой громкой неудачи?..

Внезапно раздался звонок домашнего телефона.

— Да, Сергеев, — подошел он к аппарату.

— Привет, — послышался усталый голос Анисимова.

— Здравствуйте, Николай Павлович.

— Что нового? Как самочувствие, настроение?

— Новостей никаких. В основном сижу дома. Здоровье и настроение в норме.

— Не надоело бездельничать?

— Лень в молодости, Николай Павлович, — залог здоровой и спокойной старости.

— О как. Жаль, не знал раньше этой формулы, иначе непременно бы взял на вооружение. Слушай, тут есть некоторые подвижки по расследованию ваших приключений на орбите.

— Серьезно? Интересно было бы узнать.

— По этому поводу и звоню. Ты чем занят? Можешь подъехать ко мне?

— Да-а… собственно, почти не занят. На кухне вожусь по хозяйству.

— Готовишь, что ли?

— Да, курицу по-аджарски. А куда именно подъехать?

— Так, стоп, — в интонации шефа прозвучал недюжинный интерес. — Что такое «курица по-аджарски»?

Сергеев совсем растерялся.

— Ну, это… по виду и по вкусу напоминает грузинское блюдо «цыпленок табака». Только чеснока побольше.

— Вот зачем ты об этом рассказал? Я ж голоден, как тот еврей в пустыне! — шутливо возмутился Анисимов.

— Вы же сами попросили!

— Сам, сам… Слушай, а ты не мог бы пригласить меня на ужин? Я как раз еду по Ленинградскому проспекту в твоем направлении.

— О чем речь, Николай Павлович?! Приезжайте!

— Ты один? Я, случаем, не нарушу твоих планов?

— Нет-нет. Никаких планов, кроме вкусного ужина, не было.

‒ Это ты зря. Давно пора подумать об устройстве настоящего семейного очага. Ладно, это я так — ворчу по-стариковски… Слушай, а под курочку у тебя что-нибудь есть?

— Найдется, — засмеялся Сергеев.

— Все, сейчас буду. Жди…

* * *

Счастливое детство Александра прошло в самой обычной сталинской пятиэтажке, каждый из четырех подъездов которой напоминал одну большую коммуналку. Взаимовыручка, десятка до получки, ключи под ковриком, общие столы по праздникам. Дом заселялся сразу после войны, в основном вернувшимися после Победы фронтовиками. Для поколения Сашки Сергеева ветераны вовсе не были абстрактными стариками с рядами орденов и медалей на старых пиджаках. Это были вполне конкретные люди: собственные дедушки, бабушки, отцы, матери, старшие братья, их друзья и соседи.

Ныне Александру шел тридцать седьмой год. Он был чуть выше среднего роста, открытое лицо имело правильные черты; густые, темные волосы он по давней привычке стриг очень коротко.

Сергеев никогда не был женат. Во-первых, потому что любил свободу. Во-вторых, вся его сознательная жизнь вращалась внутри авиационных гарнизонов, где постоянно кипела жизнь: учеба, полеты, тревоги, зачеты, парковые дни, командирская подготовка и снова полеты. Человеком он слыл серьезным, к службе и любимому делу относился трепетно, вот и не оставалось времени на личную жизнь. Тратить его на всяких стерв или дур не хотелось, а умные и приличные на жизненном горизонте почему-то появлялись редко.

Одной из таких была Ольга — молодая, красивая, неизбалованная девушка с хорошими манерами и правильным характером. Она была вдовой погибшего летчика Игоря Яковенко, с которым счастливо прожила всего три года.

Нормальный мужчина рано или поздно обязательно уйдет от глупой бабы, будь та хоть первой красавицей «на деревне». И в то же время он никогда не оставит умную, спокойную, заботливую и любящую женщину. К счастью, на просторах нашей огромной страны еще встречаются такие, рядом с которыми самые неотесанные и хамоватые мужланы стараются выглядеть лучше: окурки бросают в урны; пивные бутылки открывают специальным ключом, а не зубами; ищут по карманам платки, коих там никогда не водилось; изымают из фразеологических оборотов нецензурные выражения.

Именно такой и была Ольга. Она работала в строевом отделе авиаполка, и впервые Сергеев столкнулся с ней по вопросам службы. Пообщавшись, внезапно ощутил тончайший аромат достоинства, породу и богатство внутреннего мира. Он хоть и провел некоторую часть своей жизни в казармах, тем не менее красоту внутреннюю и внешнюю разглядеть умел.

Не растерявшись, Александр пригласил девушку в кафе. Та сначала отшучивалась, но с третьей попытки согласилась.

В кафе два близких по духу человека выпили по бокалу вина, разговорились и очень быстро нашли общий язык. Расположившись к собеседнику, Ольга рассказала о браке, о погибшем Игоре. Сергеев застал его в гарнизоне, но летали они в разных эскадрильях и знали друг друга весьма поверхностно. А потому многое в рассказе молодой женщины он услышал впервые.

Ольга понравилась Александру, ему захотелось упрочить отношения и видеться с ней как можно чаще. Даже несмотря на свою любовь к свободе. Но Ольга почему-то сопротивлялась, стремясь сохранить дистанцию. Редкие объятия и поцелуи можно было не считать, ибо они скорее походили на приятельский ритуал, да и случались в редкие моменты расставания перед командировками.

Он видел и ощущал, что она тянется к нему, любит, но долго не мог понять, что же ей мешает, что не дает дать волю своим чувствам, пока случайно не услышал ее разговор с подругой.

Они были приглашены на юбилей к командиру полка. Сергеев с товарищем стоял в гостиной возле открытого окна, а на балконе курили три молодые женщины.

— Оленька, сколько ты еще намерена оставаться вдовой? — спросила одна из подруг.

— Не знаю, — тихо ответила она.

— Не пора подумать о замужестве? — вмешалась вторая.

— О каком замужестве?

— Не прикидывайся. Знаем мы о твоих отношениях с Сашей Сергеевым. Неужели он еще не подкатывал с предложением?

— Не подкатывал. Но намекал.

— Ну а ты?

— А что я?..

— Ольга, ты в своем уме?! Что тебе еще надо?! Высокий, интеллигентный, красивый и умом не обижен…

Молодой летчик все слышал. Он испытывал неловкость, хотел переместиться подальше от балкона, но любопытство победило — уж очень не терпелось узнать причину, из-за которой отношения с Ольгой буксовали.

— Саша — прекрасный человек, но… — помолчав, вздохнула она.

— У тебя есть другая кандидатура?

— Нет у меня никого. Дело в другом.

— В чем же? — любопытствовали подружки.

— Просто… когда погиб Игорь, я дала себе клятву в том, что больше никогда не выйду замуж за летчика. Не хочу, девочки. Одного потеряла и едва пережила это. А вы про Александра…

Около двух лет они так и встречались, балансируя между разрывом и супружеством. А закончилась их история весьма прозаично. В одну из летных смен Сергеев выполнял тренировочный полет с пуском ракет на полигоне. При возвращении на аэродром в кабину из-под приборного щитка повалил дым. РП приказал покидать машину, но Александр поступил по-своему: запросив экстренное снижение, он уменьшил скорость и сбросил фонарь. Затем настоял на спрямлении маршрута и заход на посадку с прямой.

Сел нормально. Когда самолет свернул с полосы на рулежку, правый борт облизнуло пламя.

В тот день подфартило: подоспевшие пожарные ликвидировали возгорание и помогли пилоту выбраться из кабины.

А вот с Ольгой после этой нервотрепки не повезло. Вечером она встретила его бледная и с заплаканными глазами.

— Прости меня, Саша, но это наша последняя встреча, — сказала она, пряча взгляд. — Я больше подобного не перенесу…

* * *

— Кажется, ты удивлен? — подхватил Анисимов рюмку с холодной водкой.

Высушив полотенцем руки, Сергеев уселся напротив шефа.

— Как вам сказать?.. Вы производите впечатление нормального человека. Значит, ничто человеческое, включая спиртное, вам не чуждо.

— Хорошо сказано. И правильно. Ну, давай, Саша, за конец рабочей недели.

Мужчины выпили. Анисимов отломил кусок горячей, только что приготовленной курицы, вдохнул аромат острой приправы. Попробовал.

— Слушай, неплохо у тебя получается! В последний раз я такое едал в ресторане на Арбате! — восторженно отозвался он. — Ты где так наловчился готовить?

— В Грузии. Когда служил в гарнизоне рядом с Цулукидзе.

— Точно! Как же я упустил этот факт из твоего личного дела?!

— За три года службы в Грузии я освоил почти всю местную кухню. Вот выгонят из отряда космонавтов — устроюсь поваром в ресторан.

— Не выгонят, — отмахнулся Анисимов. И с улыбкой признался: — А я, знаешь ли, люблю после окончания рабочей недели немного расслабиться. Приедешь домой усталый, за окном московская сырость; настроение — дрянь. Пообедать на работе не успел, выговор от начальства схлопотал, раздражен и простужен… Супруга поставит на стол тарелку борща или рассольника; порежет ровно селедочку, покрошит сверху лучком; положит черного хлеба. Ну и водочки, само собой, нальет из запотевшей бутылки. Хлопнешь подряд две рюмки, закусишь и ощущаешь, как теплая нега по телу разливается, а все проблемы растворяются.

— Как вкусно вы рассказываете, — посмеиваясь, сказал Сергеев. Вспомнив о фразе шефа по телефону, сделался серьезным и спросил: — Николай Павлович, вы обмолвились о каких-то новостях в расследовании наших приключений.

— Кое-что сдвинулось в нужную сторону. Малость, конечно, но…

Сергеев молча смотрел, как шеф налил по второй. Как вилкой подцепил из магазинной литровой банки маринованный огурчик.

— Пока комиссия однозначно исключила самый отвратительный вариант развития событий — спуск станции с орбиты и затопление, — сказал он, подняв рюмку.

— Приятная новость, — согласился Александр. — Признаться, я не исключал решения избавиться от новой и очень дорогой станции.

— Предлагаю выпить за ее спасение. Раз решили сохранить «Салют-6», значит, будут разбираться до конца.

Выпили по второй. Анисимов испросил разрешения покурить и переместился к приоткрытой форточке. Сергеев давно освободился от вредной привычки и остался за столом. Его мучил один важный вопрос, но задать его шефу он все никак не решался: в палате НИИ космической медицины они «шлифовали» отчет, затем готовились к заседанию комиссии. Было не до вопросов относительно личного будущего. И вот сейчас, впервые встретившись с ним в неформальной обстановке, Александр поднял мучившую тему.

— Николай Павлович, а когда планируется следующий полет на станцию? — спросил он.

Тот глядел в темноту ноябрьского вечера, разбавленную желтым светом уличных фонарей и белым оконным бисером бесконечных жилых построек. Неторопливо затягиваясь дымком, он молчал.

— Я вчера навестил Байдукова, — напомнил Сергеев. — Врачи продержат его в ожоговом центре еще три недели. Потом потребуется месяц амбулаторного лечения для полной реабилитации. Ну а после мы смогли бы приступить к подготовке.

— Скорее всего Байдуков больше не полетит, — не оборачиваясь, сказал Анисимов.

— Почему?

— Я тоже вчера был в ожоговом центре — разговаривал с главным врачом.

— И что он сказал?

— С выздоровлением Байдукова, к сожалению, не все так просто. Серьезно пострадало зрение, и оно вряд ли полностью восстановится. Огнем повреждены сухожилия запястья и ладони левой руки — понадобится как минимум одна операция. А самая большая проблема — его психологическая травма.

— Психологическая? Я дважды с ним встречался после перевода в палату и ничего такого не заметил.

— Я тоже раньше не догадывался о подобных последствиях. Главный врач рассказал. Оказывается, девяносто процентов его пациентов после выписки из ожогового центра панически боятся открытого огня и потенциально возможного пожара. Эта фобия излечима, но нужно время и кропотливая работа психологов. Так что о бортинженере Байдукове можешь забыть, по меньшей мере на несколько лет.

Сергеев почесал затылок.

— Черт… Я как-то об этом не подумал. Ну а в целом?

— Что в целом?

— Когда приблизительно состоится следующий полет к «Салюту»?

Затушив окурок в стоявшей на подоконнике пепельнице, Анисимов вновь сел за стол.

— Это еще более сложный вопрос, — поднял он рюмку. — Во-первых, ее нужно восстанавливать после пожара. Во-вторых, всех крайне настораживает загадочная аномалия: отказы систем и агрегатов при появлении вблизи «Салюта» неизвестного объекта. Да и сам объект вызывает массу вопросов. Некоторые высокие чины склонны считать его продуктом одного из секретных американских проектов. Так что, Саша, все очень серьезно. Очень! На последнем заседании комиссии председатель даже мрачно пошутил. Дескать, неплохо бы включить в следующий экипаж ясновидца или экстрасенса, способного предугадывать появление странного объекта и сопутствующие ему отказы.

На последней фразе Анисимова Сергеев почему-то замер с рюмкой в руке и, чуть прищурив глаза, устремил взгляд в угол кухни.

— Неплохая мысль, между прочим. Как думаешь? — Заместитель начальника ЦПК опрокинул в себя водку, хрустнул огурчиком и потянулся к курице. Глянув на подчиненного, спросил: — Что с тобой, Саня?

— Николай Павлович, а ведь я знаю такого человека, — задумчиво произнес тот.

— Какого?

— Ну, который может предсказывать события. Ясновидца, как вы выразились.

Ухмыльнувшись, Анисимов наклонился и негромко сказал:

— Мы в нашей стране все немного предсказатели, немного астрологи.

— В каком смысле?

— В том, что прекрасно знаем, кого на очередном Пленуме ЦК КПСС изберут Генеральным секретарем.

По достоинству оценив шутку про бессменного Леонида Ильича, Сергеев все же настаивал:

— Нет-нет, я серьезно. Вот представьте: один из дальневосточных гарнизонов; в самом большом классе учебно-летного отдела собрался весь летный состав полка. За столом у доски грозный заместитель командующего ВВС округа в чине генерал-майора, для которого засадить младшего офицера на гауптвахту — раз плюнуть.

— Представил, — кивнул Анисимов. — А что, кстати, он делал в вашем гарнизоне?

— Доводил свежую секретную информацию. Генералы частенько наведывались к нам в Воздвиженку, так как штаб ВВС Дальневосточного военного округа располагался относительно недалеко.

— Понял. И что же?

— Сидит, значит, замкомандующего, читает. Вдруг в класс врывается опоздавший Рита.

— Стоп. Кто врывается?

— Рита. Это мы так Влада звали.

— Странное прозвище.

— Несмотря на заурядную внешность (многим он напоминал азиата), у него было звучное имя — Владислав, а также редкая и красивая фамилия — Ритвицкий. И к тому же он часто любил приговаривать: «Мать моя Рита!»

— Понятно. Значит, опоздал он. И что же?..

Засмеявшись, Сергеев поднял рюмку.

— Сейчас расскажу…

* * *

— Почему опоздал, капитан?

Прикрыв за своей спиной дверь, тот переминался с ноги на ногу.

— Или тебе известен тот секретный материал, — кивнул генерал на папку с документами, — который я довожу летному составу?

Чувствуя себя виноватым, Ритвицкий молчал.

— Язык проглотил? — закипал генерал. — Все офицеры в сборе, я уже пять минут тут ввожу их в курс дела, а ты… шляешься неизвестно где!

— Извините, товарищ генерал, но я ничего не пропустил.

— Как не пропустил? — оторопело от такой наглости начальство.

— Ну, то есть пропустил, конечно… — оправдываясь, лепетал Ритвицкий, — но я совершенно точно знаю, о чем вы говорили.

Заместитель командующего пожевал нижнюю губу, вдохнул побольше воздуха, чтоб гаркнуть на весь зал нехорошее словцо и заодно объявить об аресте наглеца суток эдак на семь… Да в последний момент вдруг передумал.

— Ладно, — окинул он капитана из-под густых бровей недобрым взглядом. — Давай, поведай-ка нам, о чем говорится в последнем секретном предписании.

— Пожалуйста, — наморщил тот лоб, несколько секунд помолчал и бойко выдал: — Одиннадцатого июля сего года с двух американских баз вышла авианосная ударная группа, сформированная из кораблей 3-го и 7-го флотов. Флагманы группы — авианосец «Энтерпрайз», атомные крейсеры УРО «Лонг Бич» и «Тракстан». Также в состав группы включены десантный вертолетоносец «Окинава», штабной корабль десантных сил «Блю Ридж» и четырнадцать других боевых кораблей и вспомогательных судов. После выхода АУГ взяла курс на Японское море и за прошедшие сутки приблизилась к нашим территориальным водам на четыреста восемьдесят миль.

Хлопки век удивленного генерала слышал весь личный состав полка.

— Я, наверное, слишком громко об этом рассказывал? — разведя руками, предположил он.

— Не знаю. Я не слышал, — пожал капитан плечами.

— Откуда же тебе известно о предписании?

— Угадал, товарищ генерал.

Ответ не устроил. Заместитель командующего хоть и старался держать себя в рамках, но во взгляде большими русскими буквами было написано: «Эй кто-нибудь! Стрельните в идиота! Он меня утомил!..»

— Угадал, говоришь? — зловеще оскалился он. — Гляди какой догадливый! Ну угадай тогда ответ на другую задачку.

— Пожалуйста, товарищ генерал. Я готов.

— Готов он… Вот скажи, к примеру, чем я сегодня завтракал?

Владислав едва заметно повел плечом и ответил так, как круглый отличник отвечает на вопрос по давно пройденной и надоевшей теме:

— Сваренное вкрутую яйцо, кусок ржаного хлеба, два ломтика брынзы и стакан чая.

Высокое начальство проглотило вставший поперек горла ком.

— А чай был сладкий?

— Чрезмерно сладкий. Три чайных ложки на небольшую чашку. С таким количеством сахара в вашем возрасте, товарищ генерал, нужно быть поосторожнее.

Команда «Садись» прозвучала в абсолютной тишине.

Пока Рита шел на свободное место, заместитель командующего бросил вслед:

— Колдун, твою мать… Зачем ж ты в авиацию подался? Тебе надо было в контрразведку идти. Или в Министерство иностранных дел…

* * *

Наполненные рюмки стояли на столе. Анисимов с интересом дослушал историю, позабыв и о водке, и о вкусной курице, приготовленной по-аджарски.

— Это правда? — недоверчиво переспросил он. — Он действительно способен на такие фокусы?

— Еще как способен! Рита вообще уникальный малый. Но своим даром угадывать и предвидеть события он пользовался крайне редко и… как бы это сказать… осторожно, что ли, по-человечески.

— То есть? — не понял Николай Павлович.

— Хотите узнать, чем закончилась его встреча с генералом?

— Валяй. Такие истории не часто услышишь.

Теперь к темному окну подошел Сергеев. Вытащив из пачки сигарету, он втянул носом кисловатый аромат табачка и прикрыл глаза, вспоминая те времена, когда с удовольствием дымил в свободные минуты.

— После окончания занятий заместитель командующего распустил летный состав полка, — сказал он, сунув сигарету обратно в пачку. — Народ высыпал на улицу: кто-то решил перекурить, кто-то сразу направился в сторону столовой — вскоре начинался обед. А Ритвицкого догнал командир эскадрильи и попросил подойти к генералу.

— Зачем? — удивился Анисимов.

— Супруга у заместителя командующего постоянно болела — лежала то в одной клинике на обследовании, то в другой. Вот он под впечатлением способностей Ритвицкого и решил у него поинтересоваться, что с ней и когда встанет на ноги. Отвел в сторонку, обрисовал ситуацию.

— И что же твой Рита?

Сергеев вздохнул.

— Влад успокоил его, сказав, что все будет хорошо.

— Как-то мрачно ты о его прогнозе, — заметил Николай Павлович.

— Владислав Ритвицкий летал тогда в моем звене; после разговора с генералом мы отправились в столовую. Идем, молчим. Смотрю, а он сам не свой — шагает и едва не плачет. Спрашиваю: «Что такое, Владик? В чем дело?!» А он: «Умрет его супруга через пять месяцев. Лейкемия у нее. Генерал с такой надеждой смотрел мне в глаза, что не смог я сказать правду. Не смог…»

— Неужели умерла? — почти шепотом спросил Анисимов.

Александр кивнул.

— Через четыре месяца и двадцать восемь дней.

— Да-а, — поднявшись, Анисимов в волнении прошелся по кухне. — Судя по твоим рассказам, у парня действительно неординарные способности. Прям Вольф Мессинг!

— Вот и я о том же, Николай Павлович! Причем заметьте: Рита никогда не злоупотреблял своим даром и старался… не выделяться, что ли; быть как все.

— Почему же о нем не пишут газеты, не ползут по стране слухи и вообще никто не знает? Он же уникум!

— Я же говорю: стеснительный он был, не хотел лишний раз обращать на себя внимание.

— Да как же с таким даром не обратить на себя внимание? Кстати, где он сейчас? Насколько я понял, он по специальности летчик или штурман?

— Летчик. Окончил то же летное училище, что и я, только на пару лет позже. Я ушел из гарнизона в отряд космонавтов с должности командира эскадрильи, Рита на тот момент стал командиром звена. Позже мне сообщили однополчане, будто начальство, прознав о «волшебных» способностях, перевело Ритвицкого в один из поволжских гарнизонов.

‒ Зачем?

‒ Кажется, на должность командира отдельной эскадрильи, в которой зашкаливала аварийность.

— И что же? — опять заинтересовался информацией Анисимов.

— До сих пор служит в том гарнизоне. С момента назначения ни одного летного происшествия. И ни одной предпосылки.

— Что ж, тема интересная. Крайне интересная. Надо бы обсудить этот вопрос с Береговым…

* * *

Спустя два дня пассажирский поезд Москва — Астрахань подъезжал к скромному приволжскому городку — районному центру одной из областей Средней Волги. Всю первую половину дня по окнам купейного вагона ползли дождевые капли, не радовала погода и после обеда — во время длительной стоянки Сергеев вышел на перрон и сразу ощутил дыхание осени: пронизывающий ветерок, обдающий холодом и влагой.

Высокая комиссия в Москве переключилась в своей работе на выздоравливающего Байдукова. Александр временно оказался не у дел, и Анисимов испросил для него несколько выходных, на самом деле снарядив в командировку. В устном задании значилось: отыскать бывшего сослуживца Ритвицкого, пообщаться в неформальной обстановке и осторожно выяснить, сохранил ли тот свои редкие способности.

До прибытия поезда в городок оставалось минут тридцать; Александр стоял в проходе у окна и глядел в мутную серость, вспоминая совместную службу с Ритвицким. Чаще мысли о сослуживце вызывали улыбку, но иногда лицо космонавта становилось серьезным и даже мрачным…

Вспомнилась далекая и теплая осень семидесятого года. 523-й истребительный авиационный полк Дальневосточного военного округа, в котором он служил, первым получил новейшие самолеты Су-17. Летный и технический состав прошли переучивание, сдали зачеты и приступили к практическому освоению новой техники.

Будучи на тот момент опытным командиром звена, Сергеев переучился на «сушку» в лидирующей группе инструкторов и стал «обкатывать» на спарке молодых летчиков.

В одну из летных смен ему предстоял контрольный вылет с Ритвицким. Зеленый старлей ничем не отличался от других юнцов — такой же веселый, неунывающий, любознательный: летал охотно и довольно уверенно. А тут вдруг явился на стоянку с серым лицом и словно в воду опущенный.

Сергеев поначалу не придал этому значения — все летчики по-разному настраивали себя на полеты. Кто-то был спокоен и сосредоточен, повторяя про себя задание. Кого-то выдавали напряженность и волнение.

На предполетном осмотре Рита довольно быстро обошел машину и почему-то надолго задержался у правой «ноги» основного шасси, присев на корточки и дотошно ощупывая гидравлику.

Закончив свою часть осмотра, Сергеев остановился возле подчиненного:

— Что ты там нашел интересного?

— Товарищ капитан, а мы не можем выполнить полет на другой «спарке»? — поинтересовался тот.

— Чем тебя эта не устраивает?

— У меня не очень хорошее предчувствие, — неуверенно пробормотал старлей.

— Во-первых, пока в нашем распоряжении всего две учебно-боевых машины; одна перед тобой, вторая находится в технико-эксплуатационной части на регламентном обслуживании. Во-вторых, что у тебя за настроение? Если есть сомнение или не готов к полету, — объясни причину. Если она уважительная, то я попытаюсь уладить эту проблему, перенеся полет на следующую летную смену.

Ритвицкий поднялся.

— Да я-то готов. А вот машина…

— Что машина?

Переминаясь с ноги на ногу, подчиненный медлил с ответом.

Сергеев решил покончить с непонятными намеками и недосказанностью:

— Если готов, — занимай место в кабине и не морочь мне голову. А с техникой разберется инженерно-технический состав.

Вздохнув, молодой летчик подошел к левому борту, поднялся по лесенке, перемахнул через борт и, плюхнувшись в кресло, принялся застегивать лямки подвесной системы парашюта…

Затем последовал запуск, путешествие по замысловатым рулежкам, чтение карты на исполнительном старте. Наконец, взлет, уборка шасси, отворот на нужный курс…

Тридцатиминутный полет в пилотажную зону прошел без сучка и задоринки. Ритвицкий крутил бочки, виражи, горки и боевые развороты, Сергеев скучал в задней инструкторской кабине и лениво посматривал то по сторонам, то на приборы. Делать откровенно было нечего — обучаемый летчик пилотировал уверенно, грамотно вел радиообмен с руководителем.

Закончив полетное задание, самолет взял курс на базу. Ритвицкий запросил снижение, вход к четвертому развороту и посадку с ходу. РП дал добро.

Заняв пятьсот метров, обучаемый пилот, согласно инструкции экипажу, погасил скорость, изменил стреловидность крыльев, выпустил закрылки. И вдруг зачем-то спросил по переговорному устройству:

— Ну что, командир, попробуем выпустить?

Тот на мгновение растерялся. Потом, усмехнувшись, съязвил:

— А что, есть другие варианты?

Молодой летчик перевел рычаг управления шасси в положение «выпуск». Однако на небольшом прямоугольном табло вместо трех зеленых ламп загорелось лишь две: средняя (переднее шасси) и левая.

Сергеев аж не поверил своим глазам. «Что за хрень?! Неужели на самом деле?..»

Из задней инструкторской кабины выпущенных колес он не видел — обзор закрывали передние кромки крыльев.

— Ну-ка погляди со своего места, — попросил Сергеев.

Ритвицкий уткнулся лбом защитного шлема в правую часть фонаря.

И доложил:

— Правое не вышло.

— Этого нам еще не хватало. Взял управление…

Тридцать минут им пришлось кружить над аэродромом, вырабатывая остаток топлива, а заодно гоняя рычаг уборки шасси то вверх, то вниз. Правая «нога» не реагировала, зеленая лампа на табло упорно не загоралась.

— Надо приложить его, командир, — подал голос молчавший Ритвицкий.

— Кого? И обо что?

— Об полосу. Левой «ногой». Тогда выйдет правая.

— Может быть. Но только без тебя, — ответил Сергеев и доложил руководителю свое решение: — «Свая», я — «Семьсот десятый», ухожу в зону покидания. Далее выполню заход на грунт.

— Понял вас, «Семьсот десятый». Выполняйте…

Спустя десять минут самолет вернулся из ближайшей зоны, где старший лейтенант Ритвицкий успешно катапультировался из передней кабины.

Сергеев снова попытался штатно выпустить шасси, но, как и в предыдущих попытках, вышли только левая и передняя. Далее он прошел на небольшой скорости над взлетно-посадочной полосой.

— «Семьсот десятый», я — «Свая», правое шасси не вышло, — проинформировал пилота РП. — Что у вас по остатку?

— Топлива на последний заход. Готовлюсь к посадке.

— Понял вас. Заход на посадку разрешил…

На рулежных дорожках уже поджидали готовые сорваться с места специальные машины: пожарные, медицинские, тягачи. Летный и технический состав полка высыпал на площадку у КДП и с тревогой следил за полетом аварийной «сушки».

Сергеев выполнил круг, сбросил скорость до минимальной и прицелился в самое начало ровного грунта справа от бетонной ВПП.

Плавно снижаясь, машина подходила к расчетной точке. В последний момент Сергеев все-таки решил последовать совету Ритвицкого и выровнял самолет с небольшим запозданием.

Как только колесо левой стойки бухнуло о поверхность земли, он поддернул ручку, заставив самолет подскочить и пролететь метров триста.

— Выходит! — послышался громкий возглас руководителя. — «Семьсот десятый», правая стойка выходит!

— Понял вас, — поддерживал машину на небольшой высоте Сергеев. И краем глаза следил за табло над рычагом уборки и выпуска шасси.

Зеленая лампочка мигнула и устойчиво загорелась, когда самолет миновал середину ВПП. Сергеев аккуратно притер его к грунту, выпустил парашют и приступил к торможению…

Через тридцать минут он сидел в кабинете командира полка и сочинял объяснительную записку, в которой поминутно расписывал возвращение из пилотажной зоны и попытки штатно выпустить правую стойку. В записке он старался изложить все, за исключением странного и необъяснимого поведения старшего лейтенанта Ритвицкого.

Тот трудился за соседним столом над той же задачей. Несколько минут назад его на командирском «уазике» доставили в штаб после благополучного приземления на парашюте в специальной зоне, что располагалась в восьми километрах к западу от аэродрома.

Командир полка в задумчивости стоял у открытого окна и дымил четвертой по счету беломориной.

— Готово, товарищ командир, — вернул его в реальность голос Сергеева.

Полковник повернулся, забрал листки с записками.

И сказал:

— Теперь поступаете в распоряжение врачей. Пройдете медосмотр — и отдыхать. Завтра утром явитесь на общее полковое построение. Форма одежды — общевойсковая повседневная…

Покинув штаб, летчики направились в гарнизонную медсанчасть. Навстречу то и дело попадались сослуживцы, поздравлявшие с удачно завершившейся эпопеей. Но едва они остались одни на асфальтированной дорожке, как Сергеев остановился и, схватив старлея за комбинезон, хорошенько встряхнул.

— Что за номера, Рита?! Может, объяснишь, откуда ты узнал про неисправность шасси?!

— Объясню, командир, — как ни в чем не бывало ответил тот. — Только у меня два условия.

— Какие еще условия?!

— Во-первых, успокойся. И во‐вторых, о нашем разговоре не должен знать никто. Согласен?

— Валяй, — отпустил его командир звена.

До медсанчасти предстояло топать на другой конец гарнизона. Оба медленно двинулись по дорожке, и Ритвицкий принялся рассказывать…

Рита проживал в офицерской гостинице, поэтому после ужина Сергеев позвал его к себе в квартиру — по давней традиции следовало отметить успешную аварийную посадку.

Сидя на шестиметровой кухне, старлей гонял вилкой по тарелке маринованный гриб и заканчивал повествование.

— Вот такие дела, Саша, — говорил он виноватым голосом, словно извиняясь за свои чудесные способности. — Я порой и сам не знаю: то ли радоваться этому дару, то ли горевать.

Если девятью часами ранее Сергеев самолично не застал бы Риту за исследованием правой стойки шасси, то, услышав данный рассказ, рассмеялся бы ему в лицо. Сейчас было не до смеха.

— Ну и что же нас с тобой ждет после расследования авиационного происшествия? — спросил он.

— Ничего особенного, — пожал плечами Владислав. — Завтра приедет комиссия во главе с начальником штаба ВВС округа. Она проработает у нас два дня, выявит дефект основного гидравлического штока и больше не появится. А через месяц — на торжественном построении, посвященном пятьдесят третьей годовщине Октябрьской революции — полк приедет поздравлять командующий. После короткой речи он назовет наши фамилии. Мы с тобой выйдем из строя; он поставит нас в пример, объявит благодарность за грамотные действия и спасение дорогостоящей современной техники. А в заключение вручит каждому командирские часы с гравировкой.

* * *

«Удивительно, но именно так все и случилось, — спрыгнул из вагона на бетонный перрон Сергеев. — И выводы комиссии, и приезд командующего, и его выступление на торжественном построении, — посмотрев на левое запястье, он улыбнулся, — и командирские часы с гравировкой…»

Дождь то прекращался, то снова накрапывал. Подняв воротник демисезонной куртки, Александр направился в сторону привокзальной площади. В руке он держал небольшую дорожную сумку, в нагрудном кармане лежало командировочное удостоверение сроком на трое суток.

Поезд пришел на станцию в шесть вечера. Пока Сергеев испросил местный люд, где расположен гарнизон, пока дотопал — на часах уже было семь.

Вся жизнь в летных военных городках к этому часу обычно перемещалась из штабов и аэродромных стоянок во дворы типовых пятиэтажек, в Дома офицеров, клубы или в гаражи. Ритвицкий в этом плане ничем не отличался от большинства офицеров — засиживаться в кабинетах не любил, ровно в шесть вечера приходил в летную столовую, ужинал и срывался домой.

Помня его привычки, Сергеев вошел в помещение гарнизонного КПП, предъявил документы с командировочным удостоверением и направился к ровным гаражным рядам, зажатым между тремя панельными пятиэтажками и веткой железной дороги.

Гаражи в военных гарнизонах всегда были значимым, особенным местом. Здесь не только ремонтировали любимых железных «коней», но и обсуждали проблемы вселенского масштаба, отмечали праздники, присвоение очередных званий, рождение детей, спорили и даже пели хором. Тишина тут наступала лишь на пару минут, когда в разнокалиберную посуду разливалось по пятьдесят грамм. Молча выпив, народ морщился, кряхтел, закусывал «чем бог послал» и возобновлял спор с того места, где тот прервался.

Рита был заядлым гаражником. В дальневосточном гарнизоне «Воздвиженка» у него имелся потрепанный «жигуль» третьей модели. До такой степени потрепанный, что его не жалко было ночью спалить и погреться у костерка. Свой «жигуль» он выгонял из гаража ровно в восемнадцать сорок пять. Это был своеобразный знак, говорящий о том, что его хозяин готов к приему гостей. Предварительно Рита расстилал на верстаке свежий номер газеты «Советский спорт», снимал с веревки вяленого леща, ставил на «скатерку» пяток граненых стаканов. И, открыв капот, принимался копаться в моторе…

Первые гости являлись в семь или в начале восьмого. Рита делал вид, будто снимает воздушный фильтр, сам же краем глаза следил за началом грунтовки, разделявшей два гаражных блока. Когда на горизонте появлялась чья-то фигура, Ритвицкий прекращал слежку и с головой погружался в «ремонт».

Поравнявшись с «жигулем», гость притормаживал и здоровался с такой радостью в голосе, будто не видел Риту долгих восемнадцать лет. При этом кивал на торчащую из своего кармана бутылку и произносил дежурную фразу: «Я тут прикупил на всякий случай. Стаканов не найдется?..»

Рита тяжело вздыхал, всем видом показывая, что вынужден оторваться от важной работы, вытирал ветошью руки и кивал в сторону гостеприимно распахнутых ворот: «Где-то там… на верстаке».

Гость нырял в гаражный полумрак, на ходу открывая бутылку. Хозяин гаража нехотя присоединялся; звонко брякнув стаканами, выпивали по первой. Не закусывая, тут же наливали по второй, опрокидывали. Протяжно выдохнув воздух, шарили по карманам в поисках сигарет. А уж после принимались за серебристого леща.

Через час в гараже Ритвицкого весело отдыхало человек десять-двенадцать. Это были летчики, штурманы, инженеры, техники. Разделения по цвету кожи, вероисповеданию, национальности и профессии здесь никогда не практиковалось. Иной раз к компании прибивались военные врачи, метеорологи и даже местные аборигены. Все они неплохо знали друг друга, до мозга костей уважали авиацию и как минимум пару раз в год бывали в гараже у Риты.

* * *

Направляясь в сторону местных гаражей, Сергеев с улыбкой на лице вспоминал, как его провожали из дальневосточного гарнизона. Сначала командир полка вывел из строя на общем построении, торжественно объявил о зачислении майора Сергеева в отряд космонавтов, пожелал удачи и крепко пожал руку. А вечером у открытых гаражных ворот Ритвицкого собралась небывалая толпа — человек тридцать или сорок. Вообще-то столь масштабные гулянки обычно устраивались на берегу горной речки, протекавшей под ближайшими к гарнизону сопками. Но в этот раз все получилось неожиданно, спонтанно и само собой. Между гаражами было шумно. Звучали тосты за будущего космонавта, звенела посуда, водка текла рекой.

— Молодость, отменное здоровье, беззаботность, вся жизнь впереди за горизонтом. Эх… — вздохнул Сергеев, повернув за угол крайнего бокса. — Веселое было время.

Оказавшись на грунтовке, он невольно замедлил шаг. По странному совпадению размокшая после дождя дорога разделяла два гаражных блока точно так же, как и в дальневосточном гарнизоне. И точно так же примерно посередине левого ряда были открыты створки ворот одного из боксов. Перед ними стоял автомобиль — белая «Волга» ГАЗ-24 с поднятым капотом двигателя.

— Я буду сильно удивлен, если в этом гараже окажется не Ритвицкий, а кто-то другой, — пробормотал Александр.

Обходя лужи, он медленно приближался к цели. Предвкушая встречу с давним товарищем и однополчанином, он волновался, сердце стучало все сильнее. Хотя полной уверенности в том, что увидит его прямо сейчас, не было.

Внезапно в голову пришла хорошая мысль. «А что, если сразу устроить Владу проверку? — подумал он, подходя к распахнутой металлической створке. — Пожалуй, так и сделаю. Лишь бы внутри оказался именно он…»

Тронув ладонью холодный металл, Сергеев осторожно заглянул в гараж.

Над боковым верстаком склонился мужчина в старом летном комбинезоне и обрабатывал напильником зажатую в тисках металлическую деталь.

«Он или не он? — на миг усомнился Сергеев. — «Советского спорта» на верстаке нет, стаканов и леща — тоже…»

Сделав шаг, он осторожно постучал по створке.

Мужчина замер, положил напильник на верстак, медленно обернулся.

И тихо произнес:

— Мать моя Рита! Я знал, что все хорошие дела начинаются в дождь.

Сергеев достал из сумки купленный в Москве коньяк.

— Я тут прикупил на всякий случай. Стаканов не найдется?

— Сашка! — кинулся к нему Ритвицкий. — Как же я рад тебя видеть! Сашка!!

«Вот и проверил, — подумал, обнимая друга, Александр. — Неужели он лишился своих уникальных способностей? Ведь если бы он их сохранил, то знал бы о моем появлении. И ждал бы. Но на его лице царит полная растерянность. Он даже не сразу меня узнал…»

* * *

Рита вырос в сонном и тихом районном городке Южного Урала.

Как и большинство коренных уральцев, он был скуласт, лобаст, широкоплеч, невысок ростом. В темном переулке его запросто можно было принять за уйгура или пешего монгольского воина эпохи империи Тамерлана.

Характерный говорок и провинциальное воспитание тем не менее не мешали ему в мгновение ока становиться душой компании и центром «вселенной», ибо человеческие качества и профессионализм в военной авиации всегда ценились превыше всего остального. Весомым бонусом шли острый язычок без хрящевых тканей и великолепная память, в анналах которой хранились тысячи анекдотов и незаурядных историй.

Про свою малую родину Влад Ритвицкий любил говаривать словами известного классика: «Родятся коренные уральцы на местных литейных заводах; при их рождении присутствует не акушер, а механик с кувалдой».

* * *

— Эх, мать моя Рита… Нет, ты все-таки молоток! Это ж надо, кем стал, а?! Космонавтом! На орбитальной станции был! Скоро, наверное, Звезду Героя вручат?

— Да какую Звезду?! За что?! И вообще… довольно обо мне, — отмахнулся Сергеев. Только что он коротко рассказал товарищу о своих «успехах» на орбите и больше не желал возвращаться к надоевшей теме. — Слетал один разок к станции и то неудачно. Так что… лучше ты что-нибудь расскажи. К примеру, о наших сослуживцах-дальневосточниках. Видел кого-нибудь?

Рита как-то сразу потемнел лицом, опустил взгляд.

— Доходят разные слухи. Но лучше б не доходили.

— Чего так? В чем дело?

— Бивень спился, Валерка Золотухин погиб в катастрофе при перегонке борта, Саня Дроздов умер, Кольку Трёкина помнишь?

— Это такой белокурый весельчак родом из Сызрани?

— Ну да. Хороший парень: добрый, улыбчивый. Попивал, правда, но человеком был замечательным — со светлой душой.

— Конечно помню! А что с ним?

— Разбился на мотоцикле. Влад Кудряшов отмучился — цирроз, Борька Маслов уволился, нашел за рубежом родственников и навсегда умотал из страны…

Конец ознакомительного фрагмента.