Любовь на каникулах

Валерий Столыпин, 2021

Любовь – самое загадочное, самое прекрасное, самое сложное и неожиданное душевное состояние, без которого жизнь немыслима, она превращается в скучное, убогое существование. Когда она с нами, в нас – мы счастливы. Когда по той или иной причине эти прекрасные чувства умирают – утраченное блаженство замещает невыносимая по насыщенности и силе душевная боль, с которой невозможно справиться, потому что голограмма желанных событий невольно оживает в беспокойном воображении. Сознайтесь честно, не мне, себе: вы счастливы в любви? Почему автору взбрело в голову задать такой вопрос? Всё просто: читатели предпочитают рассказы о счастливой любви, а я пишу про измены, переживания, интриги, конфликты, неразделённую любовь, семейные проблемы. И лишь изредка повествование приводит к счастливому завершению романтической саги.Дело в том, что невозможно стать счастливым лишь оттого, что для любви у каждого есть всё необходимое.

Любовь на каникулах

Мерцают звёзд кленовые листочки,

Настольной лампой смотрит вниз луна.

А я брожу, вышагивая строчки,

Твоей любовью доверху полна.

Ольга Алёнкина

— Я тебя обожаю, Антошка! Ты такой… такой… ты самый лучший!

— Я тоже от тебя без ума. Даже представить не мог, что можно так глубоко и ярко чувствовать.

Начинался очередной медовый месяц. Третий по счёту за последние полгода.

Объединяли их теперь не только эмоции и чувства, но и нечто третье, незримо, но реально ощутимо присутствующее внутри Лизы.

Во всяком случае, несмотря на то, что оно только зародилось, это малюсенькое существо соскучиться и забыться девушке уже не даёт: перестраивает организм будущей матери под свою насущную потребность: не всегда нежно и приятно. Чаще напоминает внезапными сердцебиениями, спазмами и выворачивающей наизнанку тошнотой.

Однако в перерывах, когда в отношениях между плодом и матерью наступает перемирие, очень громко и назойливо заявляет о себе романтическая любовь и не очень скромное чувственное влечение.

Маленькая женщина мурчит и ластится, прижимаясь к своему мужчине чувствительно и нежно, вызывает прикосновениями прилив крови, немыслимой силы выразительные эмоции и лихорадочное возбуждение.

Супруги, не сговариваясь, сливаются в единое целое: соединяются в страстном поцелуе, немыслимо продолжительном, невыносимо сладком.

Руки сами собой начинают путешествовать по периметру желанных контуров, напитываются мощнейшей энергией прикосновений, вызывают опьянение и лихорадку, провоцируют исступлённый азарт исследователя в пределах запретных зон.

Внешние прикосновения рождают импульс нырнуть под покровы одежды. И вот уже горячие ладони крадутся под кофточку, ощупывают дрожащими пальцами мягкую кожицу нежного животика, поднимаются всё выше, пока не встречают преграду, очерчивающую границу, за которой скрываются податливые, ожидающие ласки прекрасные девичьи груди, налившиеся уже от избытка чувственности небывалой упругостью.

Несколько нелепых в страстной спешке движений и вожделённые холмики освобождаются от своих покровов, вываливаясь прохладными, но обжигающими комочками в ладони, пронизывают их разрядом немыслимой экзальтации, вызывая во всём теле восторженный чувственный восторг.

Это его, Антона, женщина, целиком и полностью его.

Даже абсолютно скрытые от посторонних глаз сферы подвластны его нескромным желаниям.

Влечение и похоть пронизывают его существо до самых кончиков пальцев, вызывая сильнейшее желание, генерируют неудержимые приступы любовной горячки.

Воздух вокруг супругов накрывает волна терпких тонизирующих запахов: дразнящих, требующих немедленного продолжения и реализации немыслимых фантазий, избыток которых клокочет в каждой клеточке тела, стучится взволнованным пульсом, отдающимся мощнейшими ощущениями внизу живота.

Антон нащупывает сладкие виноградинки восставших сосков, налившихся упругостью сверх меры, которые стремятся проткнуть его внутреннюю вселенную до самой сердцевины.

Мужчина с головой залезает под кофточку, дрожа всем телом, которое насквозь пробивают электрические разряды. Кажется, что микровзрывы и щелчки не только ощутимы, но и слышны.

Сладковато-терпкий дух, исходящий от тела невесты ударяет в нос, сбивая дыхание.

Антон застывает, пытается успокоить дыхание, впитывает душой и телом сладостные мгновения, острота которых ничуть не убывает со временем.

Остаться бы в живых после таких испытаний, думает он, чувствуя нечто нереальное, но продолжает эротическое путешествие.

Ему становится смешно от глуповатых мыслей, но лишь на мгновение. Мозг отключается, выходит из строя.

Лиза изгибается: протяжно вздыхает, наполняя лёгкие кислородом, как обычно поступают ныряльщики на пределе возможностей.

Влажные губы юноши скользят по чувствительной ложбинке живота, вызывают в теле подружки трепетную дрожь.

Антон языком проникает в ямочку её пуповины. Лиза вздрагивает от избыточного возбуждения, прижимает к себе его голову, следующую всё выше по пути к желанной цели.

Юноша с наслаждением облизывает поспевшие персики упругих сисечек, поглощает ароматные ягоды восставших сосцов.

Оба на пределе в предвкушении предстоящего десерта, переживают заранее его изысканный вкус, но пытаются продлить как можно дольше любовный танец.

Насытившись вдоволь сладостью нежнейшей кожи, Антон осторожно снимает с Лизы верхнюю одежду, осторожно укладывает на кровать.

У девушки, трепещущей от томления, прикрыты глаза, до предела расслабленна поза. Лишь подрагивающие веки и волны эмоциональной мимики выдают перезревшее желание, готовое взорваться.

Сильнейшее возбуждение и азарт выдают спонтанные конвульсии то одной, то другой частички животика, такого притягательного, такого нежного, требовательно влекущего к себе, словно мощнейший магнит.

На уровне резинки трусиков вызывающе топорщится дорожка кучерявых волосков, обозначающих начало бесконечного пути в средоточие наслаждений.

Ещё немножко усилий, приятных и сладких, и дразнящая цель будет достигнута.

Девушка застыла в порочном оцепенении: нетерпеливая, готовая впустить в себя целиком и полностью вздыбленное начало милого друга, требовательно ожидая продолжения.

И оно последует.

Нужно лишь немного сосредоточиться и тогда…

Говорят, что в этот момент происходит гормональный взрыв, череда обыкновенных химических реакций к которым причастны разве что нескромные мысли. Возможно, это так, но влюблённые уверены, что это их эмоции, их чувства.

Какое им до этого дело? Они готовы стараться, независимо от природы восхитительных ощущений, день и ночь, день и ночь.

Только он и она, она и он. И пусть весь мир подождёт.

Впрочем, окружающее к излияниям чувств настолько толерантно, что страстей и вожделений попросту не замечает.

Для Большой Жизни частный случай незрим, он — лишь один из миллионов похожих событий и движений, не имеющих индивидуальной ценности.

Ну и пусть. Главное, что это предельно важно для самих влюблённых.

Много ли человеку надо? От богатства и изобилия такого счастья не случается. Только от безумства. От страсти обоюдной.

Влюблённые, несмотря на чувства, тоже скандалят, уставая порой от слишком тесного общения. Тогда им хочется побыть в тишине и в одиночестве. Это тоже нормально.

Но почти сразу они понимают, что вместе тесно, а порознь невозможно.

На то она и половинка, что нет без неё целого. Есть только боль, тоска, пустота и печаль. Этого добра в жизни и без того довольно. Зачем же их взращивать?

Оказывается, мириться, не менее увлекательное приключение, чем сама любовь.

Чаще уступает Антон. Не потому, что не прав. Первый шаг легче сделать более сильному партнёру. Он мужчина всё-таки и немного старше Лизы.

Его девушка этим правом бессовестно пользуется. Тем более теперь, когда появилось для этого веское обстоятельство.

Лето пролетело незаметно. На днях свадьба, к которой всё готово.

Родители Антона, его братья, все уже приехали. Готовятся к событию.

Антону по такому случаю дали неделю отпуска.

Лиза успела здорово измениться: животик совсем незаметен, даже платье специального покроя не пришлось шить, но позвоночник стал похож на изгиб гусиной шеи. На лице веснушек прибавилось: потешных, чувственных.

Зато невесту тошнить перестало. Но, взамен или довеском появились капризы. Говорят, это нормально. Ну, не знаю.

Свадьбу сыграли не сказать, чтобы шумно — традиционно, согласуя с местными обычаями.

После свадьбы сенокос подоспел. Антон потихоньку эту науку освоил.

Часто с ночёвкой на покосе оставались. Траву лучше по росе валить, с раннего утра, а днём вздремнуть можно прямо в прокосе. Или под деревцем на одеяле.

Погода стояла чудесная. Духмяный запах свежескошенной травы и подсыхающего разнотравья просто душу наизнанку выворачивал.

Кругом цветы: направо полевые, налево лесные. Ягоды наливаются, птицы поют, кузнечики стрекочут.

Вечерами сверчки светятся синим холодным пламенем, как звёзды, созвездий на ночном небе не сосчитать. Вёдро.

Благодать. Давно Антон так не отдыхал.

Ха, отдыхал… какой там отдых: с четырех утра покос, потом завтрак, после сгребают кучи, носят их на жердях к скирдам, укладывают, утаптывают.

К вечеру ноги отваливаются, руки ничего не чувствуют. Но всё одно отдых выходит.

Вот тебе и первый семейный отпуск. До свадьбы вольготнее было.

— Неужели теперь каждый год такой отдых будет, — думал Антон?

— Да если и такой. Зато жена под боком, скоро сынок родится. Хотя, кто сказал, что сынок? Последнее время ему больше дочку захотелось. Умницу, красавицу.

Закроет Антон глаза и видит: малюсенькая девочка в жёлтом расклешённом платьишке, лёгком-лёгком. Он её на руках держит, а она ручкой куда-то вдаль показывает. И Лиза их обнимает.

Воображением и фантазией природа юношу наделила щедро. Ему постоянно сны цветные виделись, но это по ночам. Антоха мог любые видения вызвать даже во время работы.

Сидит, бывало, заполняет журнал учёта кормов или рацион кормления рассчитывает, а перед глазами она — Лизонька. До того иногда насмотрится, что приходится плоть успокаивать.

Девочка, дочь, на ментальных картинках стала появляться всё чаще. Всегда в жёлтом. Видит он дочурку уже подросшей. Маленькую, только родившуюся, совсем никак представить не получается.

Всё хорошо на покосе: природа, молока парного вдоволь, простокваша, овощи с грядки. Тёща блины да пироги каждый день на стол мечет. Обедать без ста граммов не садятся.

Вода, воздух, солнце…

Вот только с Лизой они теперь лишь плотоядно улыбаются да переглядываются.

Дом у тёщи мизерный: зал, запечный угол для хозяев да одна комнатка на всех на втором этаже, вот и всё. Уединиться в нём негде.

На покосе и вовсе каждую секунду под присмотром.

Антон уже чувственность мужскую разве что в узел не завязывает, а жёнушка ходит как ни в чём не бывало, будто так и надо.

Он ей знаками и по-всякому намекает: встретиться, мол, нужно на нейтральной полосе, вопросы семейные порешать, лаской-нежностью обменяться.

Молчит подруга, только ухмыляется, да животик чувственно оглаживает, вызывая у парня внизу живота томление, переходящее в болезненные конвульсии.

И чего делать?

— Всё, — думает Антоха, — надо спасать положение, хоть даже самообслуживанием, сил больше нет.

Видно женщины и вправду всё чувствуют: когда стало совсем невмоготу, Лиза подмигнула Антону с улыбкой, огладила раздавшуюся вширь, прыгающую как теннисные мячики грудь, провела чувственно руками по изгибам тела, соблазнительно улыбаясь, закатила глазки, изображая на лице сладострастие.

Флиртует — не иначе, надо подыграть.

В тот день молодые в доме ночевали, потому, что банный день подоспел. Это на селе незыблемая традиция, ритуал.

Приосанилась Лиза, ручкой Антона зовёт, прикладывая палец к губам, чтобы молчал, и направляется на мансардный этаж, к сеновалу.

От предвкушения мужчину долгожданной награды затрясло юного страстотерпца.

До чего же ему прислониться к желанному телу хочется, энергией любви напитаться.

Вот оно, родимое — в метре от него уютную попку оглаживает, груди чувственно сжимает, разве что не стонет сама от предвкушения интимного праздника.

Как представил Антон функционально-физиологическую греховную последовательность действий, испариной покрылся, безнадёжно пытаясь унять колебательные движения неугомонно пульсирующей плоти.

Воображение услужливо нарисовало объёмную цветную картинку: как шаловливая ладонь воровато проскальзывает под юбку, как на ощупь находит потайную тропинку к источнику счастья, как нежно раскрывает влажную раковину, а потом…

Юноша напрягся в реальном физическом теле, пришедшем моментально в состояние готовности встретиться с любовью, на автомате задумчиво следуя за женой.

Бестелесный фантом тем временем, продолжал, путешествуя в мире иллюзий, исследовать запретные закрома, даже запах живого желания воссоздал почти как реальный, отчего голова Антона закружилась, а сознание медленно поплыло в направлении бессознательного бытия.

Чудом не впечатался он в упругий Лизонькин зад, наяву притягивающий страстным магнетизмом.

Как же сложно возбуждённому мужчине пребывать сразу в двух мирах, кто бы знал!

Антон машинально огладил спелые полукружия налитых ягодиц, тихонько прижал супругу к стенке, ощутив трепещущий корпус юной подруги и тяжёлую грудь, пахнущую разнотравьем и спелыми фруктами, требовательно, властно развернул к себе…

— Не спеши, Антошенька! Всё будет. Не хочу, чтобы кто-то видел. У нас так не принято.

— Что именно не так? А дети у них, у всех, откуда, святые все, непорочные? Не томи, сил больше нет терпеть!

— На людях миловаться не принято.

— Что за бред, Лизка, думай, что говоришь! Рядом никого.

Нетерпеливый Антон перецеловал глаза, веснушки жены, впился губами в алые губы, пытаясь хотя бы языком ощутить блаженство проникновения.

Оглянулся назад. Вроде, никого.

— Да одни мы, одни! Видишь же, от страсти сгораю.

— Здесь у меня в дальнем углу сеновала, — прошептала Лиза, — место потайное, заветное. Я в нём в детстве пряталась, о любви и счастье мечтала. Золотое времечко было, часто о том вспоминаю. Там у меня гнездо свито, я проверила — до сих пор нетронуто, нас дожидается. Вот туда и спрячемся. Сама вижу, притомился без женской ласки. Зато аппетит нагулял. Я ведь понимаю, что мужику только внутри влажной тесноты небо в алмазах видится, а как вынырнет, так и счастье его заканчивается. Дороже тебя нет у меня никого на целом свете. Всё тебе одному отдам. Люблю, честное слово люблю. Может быть больше жизни. Пошли, сегодня твой день.

Залезли супруги в тот угол. Темно. Сено старое, трухлявое, пылью просыпается на голову, плесенью пахнет, в горло лезет. Зато одеяло предусмотрительно постелено: всё не на сене колючем валяться.

Скинул Антон с себя дрожащими руками нижнюю часть одежды, платье у подружки задрал, трусики стянyл торопливо.

Таким родным запахом повеяло — голова кругом пошла. Затрясло, залихорадило юного супруга.

Целует он Лизу, обнимает, гладит по шелковистой коже. Возбуждение бурлит, подстёгивая небывалый азарт.

Раздвинула любимая волшебные белые бёдра… поздно… не донёс Антон животворящее семя, опростался, не успев до мечты добраться.

Стоило ли из-за этого в тёмный чулан, где крысы да тараканы хозяйничали лезть?

Повалился юноша без сил. Ничего вроде не делал, а отдышаться не может.

Расстроился, упал духом. Злой как тысяча ведьм в пятницу опоздавших на шабаш.

— Извини, милый! Передержала я тебя. Не подумала. Другой раз такого не случится. Отдохни маленечко, остынь, помечтай, всё как надо сама сделаю. Не расстраивайся, не обижайся. Время у нас есть. Сил молодых полно, желанием не обижены. Лежи, молчи. А лучше и вовсе глаза закрой, мечтай о чём-нибудь до жути желанном.

Наклонилась Лизавета над ним, заиграла волшебной дудочке, так, что обо всё прочем Антон мигом позабыл, отдавшись очарованию чувственной мелодии, искусно извлекаемой из его недр милой.

Тишина, звуков почти не слышно, а в голове, да и во всём теле музыка. Волшебная, чувственная.

Заслушался Антон, шалея от непривычных ласк, отключился совсем.

В голове сверкают фейерверки цветных вспышек, накатывает волнами шум прибоя: то ли фантазия, то ли сон.

Почувствовал вдруг Антон недюжинную (явно пригрезилось), силу в напряжённых до предела чреслах и многократно возросшее желание немедленно очутиться внутри воспалённой раковины, что и произошло в ту же секунду.

Слышит лишь неприлично-прекрасные звуки — хлюп-хлюп, хлюп-хлюп. И мерное биение одного липкого тела о другое.

Очнулся юноша от судорожных спазмов внизу живота и взрыва внутри влажной тесноты.

Трясло не по-детски, словно после марафонской дистанции с полной спортивной выкладкой.

Ощущения были необычно яркие, неведомые прежде.

Поплыл Антон, растворился в благодарности и нежности к разлюбезной жёнушке.

Сердце стучит. Как бы совсем не выскочило.

Лиза пихает ему в руки трусики, — оботрись. Ну как, полегчало? Ещё разок полечимся или хватит на первый раз? Теперь веришь, что люблю?

— И я тебя люблю! Ты у меня самая лучшая.

Подумал Антон секунду и решил не отказывать даме в продолжении банкета, коли деликатесов да закусок наметали на стол немеряно. Чего добру пропадать!

Притворился для приличия, будто сыт, а сам исподлобья на Лизавету смотрит. Накопилось у него за сенокос добра в закромах — ешь, не хочу.

Подружка для него всегда желанное лакомство. Аппетит у парня хороший. Наверно он сладкоежка?

Продолжили они светскую беседу на высшем уровне, немедленно приступив к интимным пререговорам. Теперь-то торопиться некуда: можно обстоятельно обсудить: с толком, с чувством, с расстановкой, чтобы ничего не упустить чего весьма важное в нелёгкой семейной жизни.

Лизались и ластились молодые часа полтора. Кажется, всё обследовали, ничего не забыли.

Вылезли после окончания рандеву из убежища: в головах от пыли и грязи можно рассаду огуречную высаживать, а ведь пару часов как из бани.

Уж они и вытряхивались, и дули — всё без толку. Пришлось в остывшую баню идти, холодной водой мыться.

Разделись, начали мылиться. Не утерпели, глядя на соблазнительно упругие тела, опять слились в порочной страсти, опьянённые неутолённой до сих пор жаждой.

Домой явились раскрасневшиеся: счастьем светятся, словно блины с горячей сковороды.

Тёща лыбится, словно свечку над нами держала.

Ну и интуиция у этих баб!

Зато настроение у Антона сразу появилось.

— Сейчас бы на сенокос, косой помахать, — вдруг подумалось ему, — или дрова поколоть. Что-то силушку молодецкуюдевать некуда.

Отпуск пролетел быстро, заметить не успели.

Антон даже привыкнуть успел к сенокосной жизни.

Каждый день томлёная молочная каша из русской печи с разварочки, блины-пироги-оладьи, простокваши хоть ведро пей, налистовники пшённые. Это лепешки такие деревенские. От них Антоха просто чумеет. До чего хороша простая деревенская еда!

Щи наваристые, картошка в ста видах, капуста квашеная, снятая сметана. Кормили, что называется, на убой. Опять же по стаканчику горячительного в каждое застолье.

Дома так не поешь: не хозяйка пока Лиза, хоть и выросла в большой семье.

Ну да ладно, это дело поправимое. Научится.

А в плане любви почитай весь отпуск диетический: всё по выдаче.

Чувствует Антон, что здорово недодали. Дефицит накопился.

Требует этот голод немедленного утоления.

— Вот доберёмся до дома, — грезит неугомонный любовник, — цельную неделю покоя не дам. Нечего было антимонии разводить. Потайной угол при желании всегда можно найти. Не положено у них так, не принято! Как скажу — так и будет.

Лукавит. Лизка в дому командирит. Ласковая такая, застенчивая, а характер — кремень.

— Семья, — несмотря на вынужденное воздержание подумал Антон, когда рейсовый автобус тронулся в путь в сторону дома, — как же это всё-таки здорово.

Лиза прислонилась к нему, прикрыла глаза, а он тут же погрузился в мир интимных грёз.

Через два часа они будут дома, где их ждёт бесконечная счастливая жизнь.

И бескрайнее море любви. Пусть завидуют!