Испытания жизни

Валерий Уваров, 2023

Роман показывает жизнь советского народа в самом начале Великой Отечественной войны. Главный герой – следователь Александр Ульянов, обвиненный в измене и предательстве, ценой невероятных лишений преодолевает все препятствия, выпавшие ему в трудной жизни. Разоблачает заговор против Сталина и своего руководства из высшего генералитета. В произведении четко прослеживается сюжетная линия противостояния нашего героя с антигероем – Эдуардом Хватовым, борющихся за любовь к одной и той же девушке. Описаны и другие герои, и их антиподы, разные по характерам и отличающиеся своим видением жизни. И, конечно, всем приходиться преодолевать самые различные препятствия и испытания, чтобы выжить в этих суровых, крайне непростых условиях. Много места в этом произведения занимают любовь, интриги, предательство и даже поиски баснословного клада барона Истоминского.

Глава 6

Прохладный, осенний воздух, совсем не по сезону, а напоминающий зимнюю пору, когда она начинает преобладать в природе, охладил разгоряченную голову Хватова, приводя его скачущие галопом мысли, в относительный порядок. Под ногами звонко хрупал и раскалывался на мелкие части образовавшийся за ночь ледок. Земля остыла и промерзла. Местами она была мягкой и липла к подошвам сапог Эдуарда, когда он шел по Соборной площади. Вокруг не было надоевшей осенней грязи и, поэтому, шаг его был легким и свободным. Галки и голуби кучками взлетали у него из-под начищенных до блеска сапог, испуганно разлетаясь в разные стороны, стремясь попасть в безопасные места, чтобы оттуда наблюдать за отдельными, редко проходящими прохожими, идущими по центральной площади города. Никакого дождя не было в осеннем, прохладном воздухе, но Эдуард отчетливо ощущал сырость, которая, через короткое время, стала проникать под его куртку и китель, захватывая все его, натруженное от стремительного хода мыслей и ходьбы, мускулистое тело.

«Похоже, знобит меня от нервов, — подумал он, широко открывая, ранее сомкнутый, рот и жадно вдыхая в легкие оздоровительный поток воздуха. Как хорошо дышать на свежем воздухе. Сейчас все встанет в организме на свое место. И, ничего со мной серьезного не случилось, да и что может дальше случится? Я здоров и ничем не болею, Правда, нервишки у меня расшатались, но не стоит обращать внимание. Закончу дело с Ульяновым, и тогда будет впору заняться ими. Осталось совсем немного потрудиться и дело — сделано». Он, не успел додумать до конца очередную мысль. Перед ним, словно из-под земли, выросла сгорбленная старушка в старом, черном платье и белом платочке, закрывающим ее лоб и все лицо. Хватову невольно пришлось остановиться, чтобы не сбить старую каргу с ног, которой он зачем — то понадобился по неизвестным ему причинам. Присмотревшись внимательнее, он понял, что перед ним одна из нищенок, стоящих на паперти Троицкого собора, мимо которого, он торопливо проходил, считая не важным для себя не то, чтобы перекреститься, а на время приостановиться и полюбоваться величием храма. Собор выглядел достойно и внушительно, и он мог стать украшением и достопримечательностью не только города, но и столицы. Красивые здания Хватова и подобных ему не интересовали. Как истинный чекист и атеист, он равнодушно скользил взглядом по стройным колоннам белоснежного храма, устремившего округлые купола в голубеющее осеннее небо. Новоявленная бабуся подняла трясущуюся голову, и Хватов с удивлением для себя отметил, что выражение ее нестарого лица отнюдь не глупое и блаженное, которое должно было бы быть, как он полагал, у подобной категории лиц, собирающих милостыню. Бабуся вытянула вперед худощавую руку, кисть которой выглядела почему-то почерневшей и составляющей резкий контраст с белым головным платком и перекрестила недоумевающего Хватова.

— Ты не тронь его, касатик. Христом Богом прошу тебя не надо тебе рыть ему яму. А, то сам в нее ввалишься и погибнешь. Отринь от себя все злобные помыслы и покайся в своем тщеславии и гордыни. Может, тогда Господь и смилуется над тобою.

— Ты, что бабка мне городишь? О ком ты говоришь? Что разве мало тебе церкви, если ты и к прохожим пристаешь с поповским дурманом? Если хочешь от меня получить денег, то знай, наперед: я, никому никогда, ничего не подаю. А, ну, пошла от меня прочь.

Он хотел оттолкнуть подальше нищую и, как ему показалось, наглую старушенцию прочь от себя, но почему-то никак не смог этого сделать, хотя в другой ситуации он не раздумывал ни минуты. Что-то заставило его остановиться от подобного поступка, и он, обогнув побирушку, скорым шагом отправился дальше, пытаясь забыть неприятные и непонятные для него слова. Но Эдуард, как человек не глупый, в глубине непонятной, для него самого, своей души, чувствовал и знал, что он совершает подлость и мерзость по отношению к другу, но и останавливаться было слишком поздно. Он перешел некую запретную границу, и Рубикон, после перехода, которого обратного пути нет и быть не может. И, поэтому, теперь ему осталось идти только вперед, навстречу своим страстям и порокам, так как именно в порочном движении заключалась его временная сила и дальнейшее направление его жизни. Короткий период колебаний в выборе целей добра и зла у него закончился. Он выбрал злостные намерения и, теперь, словно локомотив, набирающий скорость на прямом отрезке железнодорожного полотна неуклонно устремлялся к поставленной цели, пока есть запас угля и дорога позволяет двигаться вперед.

Александр держался спокойно и ничем не выдавал внутренних чувств негодования и отвращения ко всем следственным действиям, проводимых в отношении его. Он хорошо знал все хитрости и уловки ведения допросов и, поэтому, он не произносил никаких лишних слов и, тем более, не собирался давать какие-либо пояснения, за которые легко мог бы ухватиться допрашивающий. Он отвечал лаконичным «да» или «нет» и полковник Соколов, лично присутствующий при его допросе так и не сумел выявить ничего дополнительного о «вражеской деятельности» бывшего следователя Ульянова, кроме старых сведений, услужливо предоставленных ему Хватовым.

— Итак, Ульянов. Ты у нас отрицаешь прямую связь с контрреволюционным подпольем и, в частности, с бывшим попом Хребтовым, — в какой раз его спрашивал хмурый, пожилой следователь, имеющий значительный опыт во «внутренних расследованиях».

Когда Александр в очередной раз ответил ему привычным словом «нет», следователь не выдержал определенного «издевательства» над собой и, срывая голос, пропел Ульянову чуть ли не петушиным фальцетом:

— Ты что козел вонючий! Думаешь поиздеваться здесь, над нами. Ничего у тебя из этого не выйдет. Раньше тебе надо было подумать о том, что ты натворил, сволочь.

Он кивнул головой сотруднику, стоящему в углу кабинета. Милиционер, нисколько не мешкая ухватил за волосы голову Александра и с силой три раза ударил ее о столешницу. Из рассеченной верхней губы Ульянова потекла струйка крови.

— Ну, а теперь скажешь мне, откуда у тебя, у простого следователя такие деньги. Сколько тебе их дал поп, и за какие такие заслуги?

Александр попросту молчал. Да и что толку было рассказывать? По опыту работы (а, он был у него большой) он прекрасно знал, что все слова, которые он скажет, в следственной комнате, в свое оправдание, будут истолкованы в противоположном смысле и только могут усугубить его положение.

— Пишите гражданин следователь, все, что вам будет угодно, только я в контрреволюционной деятельности не участвовал и ничего подписывать вам не стану. Так, что домысливать о моей вражеской деятельности, вы уж меня извините, придется лично вам самому.

Соколов невольно ухмыльнулся в ответ на слова Ульянова, хотя на душе, как говорят в народе, у него скребли кошки. Ему было, отчего переживать. На кону стояла его дальнейшая карьера, а, возможно, и жизнь. По поводу Ульянова он определился, что ему дальше делать с ним. В любом случае выходило, что бывшего следователя следует отдать под суд военного трибунала. В первую очередь для того, чтобы лично избежать неизбежного в данном случае наказания, как руководитель, допустивший изменника в своей организации.

— Петров, прекратите допрос! Мне надо с вами переговорить наедине.

Он дал знак следователю и тяжело ступая, вышел в соседнюю комнату, где стояло его любимое, старое кресло в котором он провел немало времени, обдумывая хитроумные планы.

— Садись Петров! Я думаю, что дело пора закрывать. Ульянов не рассказывает о своих сообщниках, или скрывает подельников. Ты не первый год у нас замужем и фантазия у тебя работает прилично. Так, что найди ему необходимых сообщников, там, где считаешь нужным.

В комнату осторожно и вкрадчиво вошел Хватов. Он прекрасно понимал, что в данном деле он играет первую скрипку. Именно он выявил тайного, замаскированного изменника, попавшего неслучайно в государственные органы. Полковник с отвращением, и с большей долей замаскированного страха относился к нему после всех им выявленных «врагов народа». Он нисколько не сомневался, что Хватов и его самого непременно заложит при каждом промахе и ошибке и, поэтому, он сейчас внимательно и выжидательно смотрел на капитана, настороженно ожидая любого подвоха с его стороны. Не торопясь, но в тоже время кратко и четко Хватов доложил, что вчера было совершенно нападение на сотрудника милиции с целью завладения оружием. Но благодаря смелости и отваге лейтенанта Пилипенко, который по счастливой случайности оказался неподалеку от места происшествия, нападавший так и не сумел завладеть оружием. Бандиту удалось скрыться под покровом темноты.

— Личность нападавшего установили, капитан?

— Так точно, товарищ полковник! Это наш старый знакомый: служитель культа — Хребтов. Именно он и напал на нашего сержанта. На месте преступления обнаружен нож с его отпечатками.

— Хорошо. Иди капитан и начинай работать по новому делу. Опять у нас знакомый поп объявился. Видимо, матерым врагом оказался, хотя и прикидывался перед всеми нами невинной овечкой.

Отпустив Хватова, который, как и ожидал полковник, преподнес ему очередной сюрприз, он почувствовал всем «организмом» как он, иногда, называл свою голову, что дело с Ульяновым оборачивается для него значительно хуже, чем он предполагал вначале. «Одно дело антиправительственная пропаганда, но, когда к ней примешивается и вооруженное нападение на сотрудников милиции, выходит другая статья. Без всякого сомнения, Ульянову будет вынесена высшая мера наказания. Но когда следователь в военном трибунале начнет давать ненужные показания на меня, бывшего его начальника, тогда вместе с Ульяновым «загремлю» и я. И вместо долгожданной столицы при складывающихся обстоятельствах лучшим для меня местом станут лесозаготовки в Красноярском крае». Соколов больше не мог спокойно усидеть на месте. Услужливое воображение рисовало ужасные последствия для него и его семьи. Достав из ящика стола бутылку коньяка, всегда находящегося у него под рукою, он, налив полный стакан благородного напитка, залпом проглотил его. Он любил поучать компаньонов, с которыми проводил свободное время, что пить выдержанный напиток надо не торопясь, пытаясь прочувствовать все неповторимые ароматы и испытать полностью вкусовую гамму, являющейся у каждого коньячного спирта уникальной и неповторимой. Сегодня Соколову было не до «дамских тонкостей», мешающих сейчас расслабиться и на время просто-напросто успокоиться. Полковник закурил крепкую папиросу, использовав для розжига чуть ли не треть коробка спичек, ломавшихся у него в дрожащих от волнения длинных, сильных пальцах. Он, сделав несколько глубоких, «до самых печенок», затяжек и почувствовал, что сильное нервное возбуждение, охватившее его, стало утихать. Не торопясь, он налил и второй стакан. И, внимательно стал рассматривать на свет игру красок благородного напитка, в потоке солнечных лучей, проникающего через прозрачное оконное стекло и растекающегося широкой светлой полосой по кабинету. Подобное действо успокаивало больше чем курение и, отпив несколько небольших глотков, он спокойно отстранил недопитый стакан, чувствуя себя успокоенным. У Соколова созревал и формировался безупречный план последующих действий, который следовало тщательно и неукоснительно выполнить и тогда все будет в порядке. «Опять понадобится противный Хватов, явно ненавидящий своего товарища Ульянова и готовый при любом подвернувшемся случае уничтожить его. Но Хватов может проделать подобное и в отношении меня. Этакая скотина у нас завелась. И как земля может носить подобных изменников и предателей, которые любого ближнего готовы продать за карьеру и приличные деньги. Правда, если честно взглянуть на себя, то и я нисколько не лучше пройдохи Хватова. Я тоже, ради дальнейшей карьеры, отдаю Ульянова, вина которого не доказана, под трибунал; а мог и не делать? Ладно, хватит мне думать, переживать и вибрировать, словно я институтка из Смольного. Начатое дело надо довести до конца. Решение я принял. Хватову я пообещаю свое место, и когда переведусь в столицу, посмотрю, что можно с ним будет сделать. Там он меня никак недостанет. А я его всегда могу держать на крючке. Ульянов оказался лишним в сложной игре и не вовремя появился у меня на дороге». Город не располагал собственной тюрьмой. При районном отделе милиции на первом этаже располагались камеры для содержания подследственных и всех остальных, по которым было закончено следствие, и они готовы были предстать перед судом, с последующим определением сидельцев в различные тюрьмы страны. В отношении бывшего следователя Ульянова начальство окончательно, не определилось, в каком из военных трибуналов будет рассматриваться его дело. Все сотрудники отдела знали, что он будет отдан под трибунал, в том числе и Александр. Дело оставалось за небольшим: надо было ждать, когда его повезут для расследования, а скорее всего, на расправу. В том, что влиятельные люди решительно были настроены для расправы с ним, Александр нисколько не сомневался. Меряя шагами одиночную камеру, освещенной тусклой, испускающей слабый свет лампой, подвешенной высоко под серым грязного цвета бетонным потолком, он пропускал через сознание все сцены прошлой жизни и работы, произошедшие с ним в течение последнего месяца. Иногда, сквозь маленькое зарешеченное ржавой сеткой пыльное немытое оконце, с улицы доносились приглушенные слова команд и шум автомобильных моторов, доказывающие, что разносторонняя жизнь районного отдела милиции продолжается, как ни в чем не бывало, без него, без Сашки Ульянова. Александр не отчаивался. Внутренней, врожденной интуицией он знал и чувствовал, что непременно выберется из затруднительного положения. Но какой ценой произойдет освобождение: он пока не мог представить. Ульянов только чувствовал, и надежда на спасение не покидала его. Шаг за шагом, мысленно перебирая все происходящее с ним, он нащупал начало странного и запутанного дела о его якобы предательстве и пособничеству врагам народа. История закрутилась с неожиданной пропажи дела священника Фотия, отпущенного на волю. И как говорится — «все пошло и поехало». Кому-то понадобилось подставлять его, рыться в документах и затем, подкинуть крупную сумму денег. И дальше: превратить невинного священника в злостного бандита, нападающего на сотрудника органов. Перебрав и проанализировав в уме все известные факты, Ульянов, наконец, полностью сложил запутанную мозаику. Однозначно получалось, что все каверзы подстроили ему ближайшие друзья и коллеги: Хватов и Соколов, используя сфабрикованное дело для продвижения по карьерной лестнице. Александр и раньше предполагал, что друг детства Хватов может в один прекрасный день решиться на предательство, для получения выгоды, но все же в глубине своей наивной души, он полагал, что настоящий товарищ не может пойти на подлость. Настоящий друг никогда не решится на предательство. Выходил твердый, однозначный вывод, — именно Хватов и совершил мерзкое предательство. Ульянову стало стыдно за ложного друга, и у него на душе появилось странное, почему-то жалостливое ощущение, словно именно он совершил постыдный отвратительный поступок и в случившемся есть его доля вины. Никак он не ожидал низкой подлости от бывшего друга Хватова и от своего начальника, к которому всегда относился с должным уважением. После скудного и непритязательного ужина, состоящего из малой порции плохо проваренной овсяной каши и кружки кипятка, куда вместо чая была положена сухая морковная стружка, лампочка под потолком съежилась и как бы уменьшилась в своих размерах и, наконец, погасла.

«Все. Никак отбой, — решил Александр. День прошел. Ничем не занимался, а устал так, словно мешки с углем разгружал». Невыносимо тяжело ожидание и ощущение тревожной неопределенности, когда человек начинает мысленно перебирать всевозможное варианты создавшегося положения, в котором он оказался в трудный момент, ища благоприятный выход и никак его не находит. Неопределенность так тягостна и тяжела, что пленники и заложники неблагоприятной ситуации чувствуют себя опустошенными и физически и морально, забываясь на время короткими снами, которые они никак не мог вспомнить утром. «Зачем мне вспоминать прошлое. Прошедшее — туманные отблески из случившихся со мною событий. Мне следует ждать любого удобного случая для освобождения. Только бы не пропустить подходящего момента». В глухую темную ночь не спалось и Марии Истоминской. Казалось, что с ее бывшим женихом все предельно ясно: она мысленно порвала с ним отношения и решительно приказала себе забыть прежние встречи. Особенное негодование у нее вызвало последнее свидание с Александром. Маша дала прочный зарок, что больше с ним она не будет встречаться и разговаривать с ним. Но, получилась странная картина: все прошлые свидания с Александром, отдельно и по очереди, стали внезапно всплывать в памяти, и как бы она не старалась отогнать не нужные сцены, ничего не помогало заснуть. Чтобы обрести равновесие она начала мысленно представлять любимые образы и картины. Годами выверенная практика обычно ее успокаивала и давала легкий освежающий сон. Она так и не сумела заснуть в эту ночь. «Мне все равно сегодня не заснуть. Слишком я растревожила голову не нужными для меня воспоминаниями. Надо помолиться и тогда мне станет спокойнее». Она мысленно и вслух стала перебирать про себя знакомые молитвы, услышанные в детстве от няни, которая истинно верила в их чудодейственную силу. Но и молитва не помогла Марии. «У меня слишком мало веры и, поэтому, мои слова попросту не доходят до Господа. Я и молюсь редко, иногда, когда мне что-нибудь надо. По делу, следует помолиться от всей души, без всякой просьбы к Господу, чтобы он меня услышал. Я молилась неправильно, ожидая выгоды. Следовательно, не стоит ждать чуда? И, правильно Господь мне делает знаки, что я его недостойна и веду себя как чистая язычница, предлагающая Богам свою жертву в обмен на чудодейственную помощь». От бесчисленных мысленных представлений Мария полностью разволновалась и не могла больше находиться в постели, измятой и скомканной. Вечером она ложилась спать на аккуратно разложенных белоснежных простынях и мягко взбитых пуховых подушках. В длинной ночной сорочке, мечущаяся по спальне и что-то шепчущаяся вслух (она повторяла отрывки прежних мысленных представлений) девушка напоминала некое привидение, которое суеверный человек, случайно заглянувший в окно ее спальни, принял бы за реальность. Сделав множество подобных проходов по спальне, и попив прохладной воды, которую она налила в синенькую чашечку, стоящую у нее на тумбочке, Мария снова присела на край кровати. Она стала внимательно прислушиваться к непонятным внутренним ощущениям, которые стали успокаиваться и укладываться в предназначенные им места. Сердечные сокращения стали более редкими и ритмичными. В затуманенной голове снялось напряжение, и исчез тугой «обруч», как бы стягивающий и охватывающий кругом ее прекрасные каштановые волосы. Правда, волосы перед утром, напоминали разрозненные пряди, свисающие по обеим сторонам головы. Окончательное успокоение Маше добавила выкуренная сигарета, которую, чтобы не разбудить людей, спящих в соседних комнатах, она с наслаждением, выкурила в полуоткрытое окно, выходящее в черноватый от предутренней темноты дворик, окруженный нечеткими силуэтами голых деревьев. К подобному способу успокоения Мария прибегала редко и при сильном волнении. Табачный дым, временно успокаивал возбужденную при волнении нервную систему. Она прекрасно знала, что успокаивающий эффект кратковременен и непрочен. Данную привычку Маша переняла от отца, который постоянно курил и оставлял папиросы везде, где он бывал. Однажды, учась в учительском институте и волнуясь перед началом экзамена по истории Древнего Рима, которого она попросту страшилась, девушка, по примеру сокурсниц, тоже грешивших табачком, выкурила папироску. Через пару затяжек в голове все «поплыло», но и волнение, державшее ее в напряжении, исчезло. Экзамен был сдан успешно. Маша прекрасно понимала, что молодой, интеллигентной учительнице совсем не пристало заниматься подобным делом, но и, окончательно порвать с курением она не могла. Подруга по работе Зина, с которой она близко сошлась во взглядах на жизнь в последние месяцы, и которая успела побывать замужем, была в курсе всех сердечных страданий Маши. Молодые женщины, выбрав свободное от работы время, сейчас обменивались взглядами и мнениями по поводу «коварных, ненастоящих» мужиков, сопровождая свои умозаключения и выводы дегустацией свежего хорошего чая, искусно заваренного няней Авдотьей Николаевной.

— Ты так сильно не переживай, Машенька! — начала разговор Зина, молоденькая и хорошенькая женщина лет тридцати и преподававшая детям географию. — Я со своим рассталась год назад и теперь нисколько не жалею. А вначале что было: ты даже не поверишь? До чего все было плохо. Не могла совсем спать и работать. Рыдала все ночи напролет. А, потом, как-то сразу меня отвернуло от этих страданий, словно ничего со мной и не было, словно я одна и жила все время. И, теперь, слава тебе Господи, (и Зинаида попыталась перекреститься, но у нее ничего не вышло) все горести мои прошли, будто выпавший накануне молодой снежок, растаявший под первыми лучами солнца. И, сейчас я живу для своего удовольствие, как барыня. Делаю все, что мне захочется, и никто мною не командует. Поэтому, и решила я с ним расстаться. Больно он сильно раскомандовался, особенно, в последнее время нашей совместной жизни.

Зинка довольная произнесенной речью, которая ей самой понравилась, словно она слушала ее со стороны от опытной в этих делах женщины, глубоко вздохнула. Открытая, полная грудь, соблазнительно просвечивающаяся через прозрачную, голубую блузку, стала как будто полнее и, сделав несколько торопливых, мелких глотков из своей чашки учительница обратилась к собеседнице:

— Так, что Мария, не горюй. У тебя, впрочем, это касается и меня, все впереди. Если твой Александр гуляет и с другими бабенками, значит он «пирожок еще тот». И, отсюда, лучшее для тебя будет совсем оставить его и обратить женское внимание на более достойных для нас мужиков. Как мне кажется, и я твердо уверена, что за тобой пытался ухаживать и Эдик Хватов. Но ты предпочла ему своего Александра, оказавшегося ненадежным другом.

Монолог, показавшийся Марии нескончаемым, она выслушала с подчеркнуто глубоким интересом. Многие мысли, высказанные многоопытной подругой, совпадали с ее собственными, которые она давно и тщательно пыталась обдумать в свете последних происшедших с ней и с Александром событий. В речи подруги имелись слова не созвучные чистой и светлой душе Марии. Она считала неудачными высказывания Зины о мужчинах, которых ее подруга сравнивала с неуправляемыми животными. Настоящим женщинам предстоит якобы выбирать наиболее достойного и практичного из буйного стада, чтобы он мог вписаться в рамки и обычаи восхитительного женского общества.

— Нет! Не все мужчины плохие и обманщики. Есть среди них и достойные и порядочные, на которых мы женщины можем равняться и брать с них пример, — заметила Мария с покрасневшим от волнения лицом. — И если мы допустили, и будем допускать определенные ошибки в общении с ними, то все же, большей частью, виноваты мы, женщины, так как не слишком тщательно разобрались в мужских натурах и, дали повод неподобающим образом обращаться с нами. Когда мы, женщины, более тщательно изучили бы характер и нравы наших избранников, я думаю, что и ошибок, которые мы с тобою совершили Зина, у нас не было. Значит, мы все делали второпях и небрежно, чтобы этих, может быть и достойных мужиков, не захватили другие, более привлекательные и умные чем мы, женщины.

— Ты у нас философ, Маша! — воскликнула Зинаида, с удивлением и завистью глядя на Истоминскую. — Никогда не подумала, что ты у нас способна к столь мудрым, аналитическим выводам и обобщениям. Издали видно, что и порода у тебя дворянская, высокородная. А у меня мысли простые как у обычной бабы: и весь миропорядок и взгляды на мужчин и женщин у меня без всяких замудренных штучек. Но, я так устроена и здесь, как мне кажется, ничего нельзя изменить и, тем более, что-либо поправить. Славно подруга: мы с тобою сегодня поговорили и облегчили неприкаянные души. Естественно, что каждая из нас думала по-своему. Я подвожу итог нашего разговора: как поступить тебе дальше с Сашкой — решай сама. Ты, как оказалось, не глупая девочка, и мне неудобно давать тебе советы. На твоем месте я решительно порвала бы с ним. Ну и хорошо. А, теперь, наступила пора угоститься ликерчиком твоего папы. Больно он хорош и приятен у Истоминских. В нашей округе ходят слухи о его превосходных качествах. Дорогая Машенька ты хорошо знаешь: что за полученные советы всегда надо чем-то расплачиваться, иначе, в следующий раз можно их не услышать.

Наблюдая, как Зина лихо расправляется со «знаменитым ликерчиком», и как на глазах объемистый, хрустальный графинчик стремительно пустеет, Авдотья Николаевна, сервировавшая чайную церемонию, тихонько вздыхала и, отойдя в сторонку подальше от посторонних глаз, покачивала начинающейся седеть головой.

— Ох, и здорова же подруженька нашей Машеньки, пить хорошее винцо, вместо чая. Одно дело, когда к нашему чайку, (а, он у нас замечательный) добавить глоточек-другой ликерчика для смягчения «крепости» и совсем другое: когда его употребляют бокальчиками. И что наша умница Маша нашла хорошего в такой приятельнице? Я понимаю, что и одной ей быть вовсе не хорошо, но все же подружек, как мне думается, надо выбирать с разбором, равных себе, а не таких разбитных и шалопутных как Зинка. Будет у меня времени больше, и я обязательно поделюсь выводами с Машенькой. Пускай она на меня обижается, но я должна ей рассказать.

Няня перекрестилась в сторону бывшего старого храма, невидимого из-за дерева и прочитала про себя короткую молитву о спасении и сохранении здоровья ее любимой Машеньки.

Последующую ночь Мария провела спокойно, без напряженных ночных сновидений и, главное, без внезапных пробуждений, возникающих у неё в последнее время. Наступившее успокоение было связано с тем, что она приняла окончательное решение: основательно поговорить об их отношениях с Александром. На следующий день «в полной боевой готовности» она выехала в город Колково, и раннее утро встретило Машу на знакомом ей вокзале. Как и в первый раз, в нем было малолюдно и по-казенному неуютно. Расположенный сзади вокзала скверик, с десятком-другим голых и сырых после вчерашнего дождя невысоких деревьев был скучен и непригляден. На бурой, подмерзшей низкорослой травке лежали кучки опавших, почерневших листьев, несомненно, оставленных до будущей весны и которых вовремя не сумели убрать привокзальные дворики, из-за своей нерасторопности, или они решили прекратить бесполезную борьбу с осенним листопадом. В начале дня «работнички» только-только собирались на места предстоящей работы, лениво и нехотя доставая из подсобных закутков разнообразные ведра и лохматые метлы, для очистки привокзальной территории. Было сыро, холодно и так неприветливо стоять на сером перроне с фигурами редких одиночных пассажиров, что, Маша невольно зябко передернула похолодевшими плечами от имеющегося неудобства и поспешила в привокзальный буфет. Девушке предложили теплую коричневую жидкость, неопределенного вкуса, но которая была обозначена как «горячий чай с лимоном». «Хорош чаек. Ничего не скажешь»? Маша удивилась тому, что после второго стакана удивительнейшего напитка, она почувствовала, что внутренняя теплота стала понемногу распространяться по ее дотоле, напряженному, озябшему телу. Толстая буфетчица с кружевной вульгарной наколкой, чудом державшейся на ее рыжеватых кудряшках, с нескрываемым любопытством взирала на изящно одетую молодую женщину, которая с таким нетерпением, как ей показалось, употребляет так называемый чай. Секрет приготовления напитка был известен одной продавщице и. поэтому, она ни в коем случае не стала бы пить его. «Что же заставило красавицу делать у нас на вокзале в столь ранний час? Что за нужда заставило девицу покинуть теплую постель? Не иначе, как она спешит на свидание к очередному любовнику и, поэтому, она вся так и дрожит от нетерпения, от предвкушения встречи с ним». Мысли буфетчицы так стремительно улетели далеко вперед по этому направлению, что она, громко вздохнув, задела толстым локтем лоток со вчерашними сухими бутербродами, которые слегка успев закаменеть от времени, с треском и с глухим звоном разлетелись в разные стороны по кафельному полу буфетной. Маша на нанятом извозчике подъехала к районному отделу милиции, но, когда она попросила дежурного сообщить о местонахождении следователя Ульянова, последний косо посмотрев на нее, неохотно ответил:

— Посторонним мы никаких справок о наших работниках не даем. Поэтому, гражданочка вам лучше никого здесь не расспрашивать, и будет лучше для всех, если вы покинете наше заведение.

— Но я его невеста и специально приехала к нему. Неужели вам так трудно мне сказать: где он сейчас может находиться?

— Ничего больше не знаю, гражданка. А, теперь, покиньте наш отдел и больше не возвращайтесь к нам.

Квартира Александра оказалась запертой, как и соседние. Спросить об Ульянове было некого, но Маша решила не сдаваться. Она присела на старый, но крепкий дорожный чемоданчик, который частенько использовала в качестве своеобразного стульчика, и, полузакрыв утомленные от недосыпа глаза, стала прислушиваться терпеливо ко всем шорохам и шумам, проникающими в узенький коридорчик, разделяющий квартиры в доме, приблизительно на две равные части. Минут через двадцать вынужденного ожидания, одна из дверей ранее бывшая закрытой, внезапно распахнулась и женщина средних лет с заспанным, мятым лицом в выцветшем сатиновом халатике вышла наружу, держа в руке ведро, наполненное отходами. Заметив сидящую Машу, она подошла к ней и с интересом спросила:

— А вы кто такая? И что вы у нас делаете в нашем доме?

Когда Мария разъяснила ей, что она приехала к Ульянову и никак не может выяснить, где он может находиться, любопытствующая что-то буркнула под нос и молча покачала взлохмаченной головой, давая знать, что она ни о каком Ульянове не слышала и не намерена давать дополнительные пояснения. Но, словно, что-то щелкнуло у нее в голове, и странно посмотрев на девушку и напрягая не совсем старый лоб, на котором выступили несколько мелких морщинок, она крикнула хриплым, скрипучим голосом в сторону двери, из которой она и появилась.

— Коля! Выйди к нам. Тут про Ульянова спрашивают.

Машенька выпрямилась в полный рост от удивления. «Что за маскарад собираются передо мной разыгрывать?» Она попыталась было уйти, но женщина ухватила за рукав пальто.

— Стой на месте и не возникай! Жди. Пока мой мужик будет разбираться: кто ты такая на самом деле? И что ты у нас делаешь?

Пилипенко, оказавшийся сожителем вздорной дамы, выйдя на поднятый шум в одной полосатой майке и «семейных» трусах, взглянув на Истоминскую, сразу смекнул, что ее задержание может пригодиться Хватову. «Мало ли что она может рассказать об Ульянове, о котором сейчас говорит весь наш отдел, если как следует поднажать на его дамочку. Как не крути, а она как бы невеста «врага народа» и ей теперь никто не поможет и не встанет на ее защиту».

— Стой, гражданочка! — прокричал он писклявым дискантом, удивительно не идущим к его массивному, располневшему корпусу. — И не вздумай мне сопротивляться. Я из милиции.

Машенька, только взглянув на подошедшего громилу, сразу поняла по блеску его округлившихся глаз, что она не дождется от подобного типа ничего хорошего. Забыв о чемоданчике, она оторопью бросилась бежать по совсем негостеприимному коридору к входной двери, ведущей наружу. Пилипенко потряс лохматой головой и кинулся вслед за ней. У выхода он все же настиг Машу и, обхватив за талию короткими, крепкими лапами резко опрокинул девушку назад, чуть не повалив на грязный, серого цвета давно немытый пол.

— Ну, теперь, все. Доигралась ты у меня принцесса, — пробормотал он, широко раскрывая щербатый рот и глубоко вдыхая в себя воздух. — Ишь ты, заставила меня, как мальчишку, бегать за тобой. Но теперь, дорогуша, ты от меня никуда не денешься.

Во время «схватки» входная дверь отворилась, и на пороге появился Хватов в блестящей кожаной куртке и такой же кепке, надвинутой на макушку. Увидев, что Пилипенко держит в руках Истоминскую, и он находится в полураздетом виде, Эдуард недолго думая двинул носком начищенного, кожаного сапога в бок ретивого лейтенанта.

— Немедленно отпусти девушку, скотина! Выполняй приказ, — и он снова двинул ногою недоумевающего Пилипенко.

— Я, я ничего не знаю, и не могу знать, товарищ капитан. Я думал, что так будет лучше, — оправдывался Пилипенко перед Хватовым. — Кто мог знать, что вы не позволили ее трогать. Такого приказа у нас не было.

— Убирайся от меня подальше, лейтенант. С тобою я после поговорю. Мне теперь надо заняться этой гражданкой. Смотри, как она вся побелела от твоего «нежного» обращения с ней.

И, действительно, от всего происходящего, Маше стало плохо и, чувствуя, что окружающее плывет перед глазами, она медленно опустилась на пол, на короткое время, потеряв сознание.