Чашка кофе

Валерий Шилин, 2019

В сборник «Чашка кофе» вошли рассказы, написанные в период с 2000 по 2019 год. В своих рассказах В. Шилин откровенно, с любовью пишет о великих современниках, российских конструкторах-оружейниках, с которыми автор был знаком лично, о судьбах соотечественников, граждан России, живущих в нашей стране и далеко за её пределами. Богатая событиями жизнь на стыке культур наложила своеобразный отпечаток на творчество В. Шилина. Накопленный жизненный материал, кросс-культурные и деловые связи, особенности национальных характеров, традиций и обычаев, проблемы чистоты родного языка, уважительное отношение к культуре иных этносов прочно вошли в литературную канву его работ.

Картинки из прошлого

История может быть увлекательной вещью. Особенно когда в ней есть хотя бы толика твоего личного участия. У каждого из нас наверняка есть свои истории.

* * *

Это было достаточно давно, в пору моей учёбы. Записался я на курсы военного перевода. Занятия проводил отставной полковник — бывший сотрудник военной разведки. Звали его Сергей Иванович Иванов. Полковник Иванов прекрасно знал свой предмет, а по-английски и по-немецки говорил как на своём родном языке.

Учил он нас разным тонкостям ремесла.

— В иностранном языке для профессионала мелочей нет. Иногда ошибка может стоить вам жизни, — говорил нам бывший фронтовик.

И в качестве иллюстрации рассказал такую быль.

Во время войны, когда уже был открыт «Второй фронт», немецкая разведка успешно внедрила своего сотрудника в тыл американцев. Лазутчик был специалистом своего дела, и хотя янки сразу почувствовали, что у них завёлся «крот», поймать его не могли, несмотря на все старания контрразведки.

И вот однажды к пункту заправки топливом подкатывает Willys. За рулём, судя по униформе, — офицер Армии США.

Подрулив к сержанту, офицер на английском языке с хорошим американским произношением обратился к младшему по званию:

— Сержант, мне нужно пять галлонов бензина.

Чернокожий сержант неторопливо осмотрел машину, заглянул внутрь.

— Мне следует позвонить командиру и получить разрешение на выделение топлива сверх плана.

Сержант зашёл в помещение и лениво стал крутить диск телефона. Хорошо скрывая внутреннее напряжение, офицер посматривал на часы.

Сержант вновь появился:

— Сэр, командир сейчас перезвонит. Бензин будет. Подождите минутку.

Офицер спокойно вышел из машины и направился к обозначенному для курения месту. Закурил, затянулся, стряхнул пепел:

— Окей, нет проблем.

Действительно, ждать ему пришлось недолго. Буквально через пару минут на площадку выкатил грузовик с взводом морских пехотинцев. Через считанные секунды все пути к отступлению были перекрыты. Шпион был взят.

Как это получилось, где он дал промашку?

Дело в том, что он, говоря о бензине, использовал слово petrol. Опытный разведчик, он тем не менее не учёл, что petrol — британское слово. В Америке — это аномалия, где стандартом является слово gas или gasoline.

Сержант сразу смекнул, что перед ним мог стоять кто угодно, но только не американский офицер. Остальное, говоря языком профессионала, дело техники.

* * *

Спустя много лет, с той поры когда мне довелось услышать эту поучительную историю, я сам попал в чём-то похожую ситуацию.

Однажды, будучи по делам на юге Германии, я зашёл в уличное кафе чего-нибудь перекусить.

— Что вам угодно? — вежливо обратилась ко мне пожилая фрау на раздаче.

— Пожалуйста, две белые баварские колбаски и кружку пива.

— Что изволите на гарнир?

Без тени сомнения в голосе я отчеканил:

— Тушёную квашеную капусту, пожалуйста!

— Was? — удивлённо посмотрела на меня немка. — Капуста с белыми колбасками не идёт. У нас в Баварии так не принято. Красные сосиски можно, но белые…

«Хорошо, — сообразил я, — она не поняла, что я не немец».

— Не стоит беспокоиться, считайте, что это всего лишь мой маленький каприз.

Фрау неодобрительно повела бровью и как-то неохотно положила в тарелку капусту. Взяв свою тарелку и пиво, я начал медленно есть. Еда была отменная — свежая и здоровая. Я не мог понять, что ей не понравилось в таком сочетании. «Эти немцы просто странные какие-то, — сделал я вывод для себя. — Хотя что я вообще знаю о немцах?»

Дитя послевоенного времени, я рано узнал, что у немцев были пушки от Krupp, самолёты Messerschmitt и Fokker. Наверняка, немцы хорошо знали наши «катюши», пистолет-пулемёт ППШ, «летающий танк» — штурмовик-бомбардировщик Ильюшина.

Помню, как мальчишки из соседних дворов приходили на нашу улицу и мы играли в войну. По неписаным законам одна ватага была «немцами», а вторая — «советскими». Каждый раз, как дань справедливости, роли менялись. «Немецкие» войска были вооружены Schmeisser и пистолетами Walther, гранатами и ножами, вырезанными из куска доски, тихонько «свистнутой» из отцовского сарая.

Для нас, мальчишек шести-десяти лет, Schmeisser был общим названием всех видов немецкого автоматического оружия. На вооружении у «русских» стояли легендарные ППШ и пистолеты ТТ. По команде войска занимали позиции: пулемёты — по флангам, стрелки — в центре, снайпер — в укрытии. У командира с каждой стороны были войска спецрезерва. Что это были за войска, никто не знал, кроме самого командира. Каждый раз род этих войск менялся так, что порой у бойцов рты от удивления открывались: «Вот это да!».

— Раз, два, три… Огонь!

— Бах, бах, бах, — раздавались одиночные выстрелы ТТ и Walther.

— Тра-та-та-та-та, — вторили автоматы.

То тут, то там «грохотали» гранаты.

В самый критический момент наш командир даёт команду:

— Ввести в бой спецвойска.

Аналогичное решение принимает и «немецкий» командир.

С невероятным рёвом, широко раскинув руки в стороны, на предельной скорости бегут двое мальчишек — в бой вступают секретные ВВС! И те и другие уворачиваются от огня средств ПВО. Тогда немецкий истребитель — мальчишка повзрослее идёт на таран и сбивает советскую машину. Русский «ястребок», вопя от боли и обиды, с мокрой физиономией, размазывая кулаком слёзы и грязь, грозит отомстить обидчику.

Командир первым идёт на помощь:

— Пехота, немцы нашего сбили. В атаку! Вперёд! Ура-а-а!

Как обычно, сценарий любого боя заканчивался рукопашной схваткой. Стороны расходились только тогда, когда уже достаточно носов было расквашено, навешано достаточно синяков и шишек. Бой закончен. До следующего раза.

* * *

Как-то, возвратившись домой после очередной «битвы», с подбитым глазом и злым по поводу того, что в этот раз была моя очередь играть роль немца, я попытался проскользнуть незамеченным. Однако отец меня увидел первым.

— Что случилось? — спросил он спокойным голосом.

— Ничего, — солгал я и отвёл глаза.

— Я же вижу, что случилось. Подрался? Я угадал? Эка невидаль!

— Ненавижу немцев! — почти закричал я в ответ.

— Остынь, сынок. Скажи, в чём дело?

— Я не хочу, чтобы меня назначали «немцем»! У нас никто на улице не любит немцев.

— Согласен. Плохо быть фашистом и убивать людей. Но не только фашисты живут в Германии, поверь мне. Есть там и много хороших людей.

— Ты откуда знаешь? — всё ещё дерзил я.

Отец присел на угол табуретки.

— Мне было шестнадцать, когда началась война. Как все мои друзья, я рвался на фронт. В конце концов мне повезло — я был повыше и покрепче своих сверстников. В 1942-м меня призвали в армию, но уже в первом бою меня контузило, и я очутился в плену.

— Пап, а как быть в плену? — тон мой изменился, и я подошёл к отцу поближе.

— Ничего хорошего, сынок. Но всё же я научился отличать одних немцев от других. В Дюссельдорфе, куда пришёл наш эшелон, меня отдали в одну семью в работники.

— Как раба? — ляпнул я.

— Вроде того… — отец нахмурился и на какой-то миг замолчал. Потом снова заговорил: — Это были уже пожилые люди — муж и жена. Трудолюбивые. Они как-то сразу привязались ко мне. Кормили неплохо, иногда подкидывали почти новую одежду. Как потом выяснилось, это была одежда их сына, который погиб на Восточном фронте. Когда война уже заканчивалась, они хотели, чтобы я остался у них. Предлагали усыновить.

— Па, а почему ты не остался? — этот разговор меня всё больше и больше интриговал.

Не стал он говорить о долге перед Родиной, о патриотизме, ответил не мудрствуя:

— Потому что у меня дома в России были свои отец и мама. Они меня любили, ждали и верили, что я вернусь.

— А что было бы, если бы ты не вернулся?

Отец как-то грустно улыбнулся и ответил:

— Да ничего особенного, наверное. Я не встретился бы с твоей мамой, не женился… Ты бы не родился на свет.

Отец снова замолчал, закурил свой неизменный «Север» и, глубоко затянувшись, через ноздри выпустил густое облако сизого дыма.

Я восхищался тем, как это здорово у него получалось! Он казался мне таким взрослым, таким сильным. Но эта исповедь, жестокий реализм его жизни прозвучали для меня почти как конец света. Неожиданно со всей остротой я понял, что его война и та, в которую мы играли с пацанами, так не похожи друг на друга. Мне стало жутко от этого открытия.

Со свойственной для детей открытостью и переменчивостью взглядов я твёрдо сказал:

— Пап, обещаю, я не буду больше ненавидеть немцев… Тех, кто хорошие.

— Всё в порядке, сынок, — он, как-то по-взрослому подбадривая, похлопал меня по плечу.

Сколько помню своего отца, он никогда больше не касался этой темы, этого периода своей жизни. Он прожил трудную жизнь и умирал так же тяжело. Уже потом, в школе и институте, я слушал Баха, изучал Шиллера, Гёте, Фейербаха. Очевидно, и каждый культурный немец знает нашего Льва Толстого, Фёдора Достоевского, Петра Чайковского… И всё же этого чертовски мало, чтобы жить и работать вместе — нам и немцам.

* * *

Человеческая память — сложный инструмент. Мотивы воспоминаний бывают разные — прямые и косвенные, ассоциативные, от чего разные складываются картинки прошлого.

Тогда, в кафе, мне вспомнились и детские игры в войну, и отец, и тот поучительный рассказ старого разведчика. Подумал: будь я на секретном задании и допустил бы такую плюху с сосисками, моя разведмиссия закончилась бы пулей во лбу раньше, чем я осознал бы свою ошибку. Scheisse… Очень скверно.

* * *

Заканчивая пить пиво, я взял поднос и, проходя мимо стойки, снова заговорил с той же дамой — благо что в зале почти никого не было:

— Простите, но я тут совсем чужак. Не хотелось выглядеть неловко, но так уж получилось. Я — из России.

— Wirklich? Неужели? — спросила моя новая знакомая.

— На сто процентов!

— О, мой муж работал одно время в России. По контракту. Город Пермь знаете?

— Разумеется.

— Скажите, а вам действительно нравятся белые колбаски с квашеной капустой? — с ноткой сомнения переспросила фрау.

— Естественно. Отличная пища.

— Хм… Надо мне самой как-нибудь попробовать, — интонации фрау стали вновь вежливыми и, как мне показалось, почти дружескими.