Николас Эймерик, инквизитор

Валерио Эванджелисти (1994)

1352 год. Доминиканского монаха Николаса Эймерика неожиданно для него назначают великим инквизитором Арагона. Преодолевая сопротивление короля и местного архиепископа, Эймерик с трудом получает должность и сразу сталкивается с таинственными мистическими событиями: в городе появляются тела странных двуликих детей, которые через какое-то время исчезают, а в небе он замечает фигуру огромной женщины. Так начинается его первое расследование, эхо от которого пронесется сквозь века. 1990-е годы, Техас. Эксцентричный физик Маркус Фруллифер выдвигает невероятную революционную идею, которая позволит путешествовать меж звездами, объяснить паранормальные явления и навсегда изменит представления о силе человеческого разума. 2194 год. Космический корабль «Мальпертюи» отправляется на неизвестную планету, где зафиксированы проявления чего-то похожего на иной разум. Все эти события соединятся воедино в зловещем и парадоксальном сюжете, охватывающем пространство и время, где исторический роман соседствует с мистикой и оборачивается альтернативной историей.

2. Хустисья

Маленькое тельце лежало на низком каменном бортике колодца, такого огромного, что дальний его край терялся в темноте сводов. Стоявшие справа и слева от тела двое солдат с алебардами оглядывались по сторонам, не пытаясь скрыть своего беспокойства. Увидев инквизитора и капитана, они, казалось, вздохнули с облегчением.

Эймерик подошел к трупу и потрогал зеленое шерстяное одеяло, которым было прикрыто тело.

— Почему оно вас испугало?

— Посмотрите сами, — ответил капитан.

Замешкавшись на мгновение, отец Николас сдернул одеяло. Исполняя обязанности инквизитора вместе с отцом Агустином, Эймерик насмотрелся на всякие ужасы, но вид этого тела поразил его настолько, что он едва не лишился чувств. Нет, труп был не страшным, просто до такой степени не нормальным, что глаза отказывались поверить в увиденное.

Перед ним лежало безжизненное тело годовалого ребенка. С перерезанным горлом и неестественно запрокинутой головой. В ней-то все и дело. У ребенка было два лица, совершенно обычных, расположенных по обе стороны головы. Их черты, возможно, слишком взрослые для малыша такого возраста, ничем не отличались друг от друга: припухшие зажмуренные глаза, обескровленные губы, маленькие носы. На безволосом округлом черепе — ни трещин, ни наростов; только рядом с местом, где соединялись челюсти, торчали по два уха с четко выраженными мочками, обращенные в противоположные стороны. Как будто вторая половина головы была зеркальным отражением первой и такой же реальной.

Через несколько секунд Эймерик снова прикрыл труп одеялом. И внимательно посмотрел на капитана.

— Шутка природы, — прокомментировал он, пытаясь сделать, чтобы голос не выдавал эмоций.

— Природы? Шутка дьявола, отец, — на лбу капитана выступил пот. — Это же колдовство, я впервые такое вижу.

— Может, и не колдовство, — вмешался стоявший на посту солдат. — Говорят, далеко за морями живут существа вроде этого.

— Да, — задумчиво кивнул Эймерик. — Мы называем их блеммии, панотии, сциоподы, собакоголовые. Но никто из этих монстров не носит чепчики и никогда не появлялся в двух шагах от королевской резиденции. — Он посмотрел офицеру в глаза. — Вы кому-нибудь говорили о… об этом?

— Да, отец, — немного смущенно ответил капитан. — Мне пришлось рассказать своим людям и нескольким слугам.

— Нет, меня интересует, знают ли об этом во дворце.

— Нет, не думаю.

— Хорошо. Теперь пусть тело уберут отсюда, как-нибудь не слишком заметно. Отнесите его наверх, туда, где находятся кельи инквизиторов. В келью отца Агустина, которая, к сожалению, опустела. Положите ребенка на кровать и поставьте у дверей стражу.

— Но слухи расползутся очень быстро. Все захотят увидеть уродца.

— Это правда, — вздохнул Эймерик. — Но любопытство быстро угаснет, если мы всех запутаем. — Он повернулся к солдатам. — Когда у вас будут спрашивать о монстре, каждый раз отвечайте разное. Одному скажите, что нашли ребенка с головой свиньи, другому — что кошку с лицом старика. Только всегда повторяйте, что у чудовища кожа покрыта бубонами и вас поставили охранять келью, чтобы никто не заразился. Все понятно?

— Да, отец, — немного повеселел тот солдат, который был постарше.

— А теперь встаньте на колени, — приказал Эймерик.

Офицер и солдаты подчинились, склонив головы к крестообразным рукоятям мечей. Инквизитор быстро произнес слова благословения, прося Бога оградить всех присутствующих от коварства дьявола. Потом разрешил подняться.

— Еще кое-что, капитан, — сказал Эймерик, направляясь к выходу. — Вы ничего не слышали о необычном видении в небе, меньше часа назад?

— Боже мой, — голос капитана дрогнул, — нет. О каком видении вы говорите, отец?

— Да ничего серьезного, — Эймерик махнул рукой. — Не берите в голову, кое-что привиделось одной сеньоре. Сегодня утром фантазия жителей Сарагосы что-то слишком разыгралась. — После этих слов инквизитор пошел по сырому коридору.

В атриуме Эймерик наткнулся на процессию, несущую тело отца Агустина. Так и не переодетое, оно было прикрыто испачканной кровью и гноем простыней. Ее края придерживали четверо молодых доминиканцев в нелепых конусообразных масках. Они шли медленно, очень внимательно следя за тем, чтобы случайно не коснуться тела. Впереди, громко читая молитву, на солидном расстоянии шествовали декан, приор монастыря на Эбро, школьный учитель и казначей. Позади, на еще более внушительном расстоянии, следовали два архидиакона, окуривая все ладаном и ромашкой, каноники епископства и около двадцати монахов двух высших нищенствующих орденов, которые время от времени подносили к носу помандеры и пузырьки с уксусом. Мирян не было. Возможно, они ждали группу во внутреннем дворике.

Увидев Эймерика, некоторые священники едва заметно ему кивнули. Однако разглядев в их глазах иронический блеск, инквизитор разозлился. Учтивыми старались выглядеть те, кто меньше всех верил, что его назначение утвердят. Эймерик и сам знал, как сложно будет этого добиться.

Надо как можно быстрее поговорить с хустисьей. Однако сначала предстояло решить кое-какие вопросы. Когда останки отца Агустина проносили мимо, Эймерик встал на колено и перекрестился; но вместо того, чтобы присоединиться к возглавлявшим процессию, он подождал, пока с ним поравняется лекарь из трибунала — инфирмариус, шедший в хвосте.

В толпе он быстро его разглядел. Это был доминиканец лет пятидесяти; Эймерик знал, что зовут его отец Арнау Сентеллес. Живые глаза, лукавое выражение лица, ямочки на щеках, из-за которых губы, казалось, сами складывались в ироничную улыбку. При других обстоятельствах Эймерик, для кого недоверие было жизненным принципом и на чьем худом лице с острыми чертами неизменно лежала печать суровости, никогда не приблизился бы к такому человеку. Но сейчас ему требовался тот, кто знал толк в медицине, и инквизитор не мог позволить себе быть слишком разборчивым. Он подошел к инфирмариусу и отозвал его в сторону.

— Мне нужны ваши медицинские знания, — сказал Эймерик вполголоса. — И ваше умение хранить секреты.

Отец Арнау внимательно посмотрел в лицо инквизитора, словно искал симптомы какой-нибудь болезни.

— Вы плохо себя чувствуете?

— Речь не обо мне, — сухо оборвал его Эймерик. — Этим утром обнаружили убитого ребенка, настоящего уродца. Я хочу, чтобы вы взглянули.

В проницательных глазах отца Арнау зажглось любопытство.

— Где его нашли?

— Здесь, в Альхаферии. У цистерны. Его отнесут наверх, в келью отца Агустина. Если вы скажете, что это я вас отправил, вас пустят внутрь.

Врач немного нахмурился.

— У цистерны, говорите? Это не первая странная вещь, которую там находят.

— Правда? — вздрогнул Эймерик. — О чем еще вы знаете?

Вместо ответа отец Арнау несколько секунд изучал инквизитора взглядом исподлобья. Потом спросил:

— Вы действительно стали преемником отца Агустина? Новым великим инквизитором?

— Да.

— И отец Агустин ничего вам не сказал?

Эймерик спросил себя, насколько откровенным ему следует быть с этим человеком. И пришел к выводу, что не должен ему лгать, если хочет узнать то, что уже знает отец Арнау. По крайней мере сейчас нужно сказать правду.

— Он в общих чертах рассказал мне о находках, сделанных в цистерне. Но умер, не успев объяснить подробностей.

— Отец Агустин и тут не изменил себе, был сдержан до конца, — прокомментировал лекарь без тени благоговения в голосе. — Я знаю об этих находках только потому, что он обратился ко мне за консультацией, как и вы. Находки, очевидно любопытные, увидеть мне не позволили. Но вместе с предметами находили и тела новорожденных. Пугающие, с двумя одинаковыми лицами по разные стороны головы.

Эймерик едва сдержался, чтобы не вскрикнуть.

— И этот ребенок такой же! Двуликий, — тихо сказал он.

— Я уже догадался. Так что мне нет смысла на него смотреть.

— Что вы делали с другими?

— Вскрывали трупы. Но вынужден просить прощения, отец Николас. Мне лучше вернуться к выполнению своих обязанностей.

Как раз в этот момент последние участники процессии выходили во внутренний дворик; доносились обрывки речей, произносимых снаружи.

— Отцу Агустину вы больше не нужны, — пожал плечами Эймерик. — А мне — да. Следуйте за мной. — И не добавив больше ни слова, инквизитор поспешил к воротам. Он стал пробираться между стоящими на коленях, не обращая внимания на то, что идет прямо по их рясам и плащам. Отец Арнау едва поспевал следом. Наконец они спустились с фундамента. От широкой подъездной дороги, ведущей к замку, отделялась охраняемая тропинка и пряталась среди кустов роз.

Эймерик быстрым шагом направился к небольшой лужайке, где стояла сосна какого-то ржавого цвета. Вдруг остановился и повернулся к своему спутнику.

— Отец Арнау Сентеллес, встаньте на колени.

— Что вы сказали? — ирония на лице лекаря сменилась изумлением.

— Встаньте на колени. Поторопитесь, у меня мало времени.

Совершенно ошеломленный, отец Арнау повиновался. Возможно, он ожидал, что Эймерик его ударит, но тот просто положил правую руку ему на плечо.

— Мы, Николас Эймерик, великий инквизитор королевства Арагон, по воле нашего понтифика Климента, назначаем тебя, Арнау Сентеллеса, монаха ордена Святого Доминика, викарием-инквизитором города Сарагосы и даруем тебе право вести следствие, получать информацию, вызывать в суд, выписывать предупреждения, создавать предписания, отлучать от церкви, участвовать в судебных процессах и заключать в тюрьму врагов единой веры. Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — Эймерик осенил воздух крестом.

Отец Арнау потерял дар речи.

— Аминь, — только и смог вымолвить он, а потом поспешил добавить: — Отец Николас, но я не…

— Молчите, — приказал ему Эймерик. — А теперь поклянитесь перед священными Евангелиями Божьими, что не раскроете в письменной или устной форме или каким-либо другим способом ничто, имеющее отношение к Святой инквизиции, под страхом обвинения в лжесвидетельстве и отлучения latae sententiae^[17]. Отвечайте: «Клянусь».

— Клянусь. Однако…

— Можете подняться, — Эймерик едва заметно улыбнулся. — А теперь расскажите мне то, что ранее скрывали.

Отец Арнау встал на ноги и стряхнул прилипшие к рясе сосновые иголки.

— Отец Николас, это для меня большая честь, но я простой лекарь, который никогда не…

— Я это прекрасно знаю. Но думаю, что причина ваших возражений кроется в другом.

— Ну… да, — на лице отца Арнау снова появилось прежнее выражение. — Не хочу показаться непочтительным, но ваше назначение еще не одобрено ни епископом, ни понтификом, ни королем. И, если позволите, никому до сих пор неизвестно, какие документы его подтверждают.

— Я ценю вашу откровенность, — кивнул Эймерик. — Вы правы. На данный момент у меня есть только свидетельство от отца Агустина и больше ничего. Однако вопрос об этом должен волновать лишь папу Климента. Я постараюсь получить подтверждение своего назначения от епископа и короны, но дам им понять, что я, как инквизитор, не намерен им подчиняться.

— Но, — озадаченно спросил отец Арнау, — как вы собираетесь это сделать?

— Увидите. Хватит об этом. Сейчас я направляюсь в город. Вы пойдете со мной и за обедом расскажете все, что знаете, ничего не утаивая. Потом придет время заняться делами. К вечеру я рассчитываю получить необходимое мне подтверждение.

Эймерик, считая, что ему больше нечего добавить, быстро зашагал вперед. Однако отец Арнау, бросившийся следом, все еще не был удовлетворен.

— Простите, последний вопрос. Почему вы избрали викарием меня? Почему не приора или кого-нибудь из старейшин?

— Потому что вы единственный, кто при разговоре не подходит слишком близко. Ненавижу, когда брызжут в лицо слюной и вынуждают нюхать чужие запахи. А теперь замолчите, чтобы я не пожалел о своем выборе, — Эймерик ускорил шаг, поправляя скапулярий и черный плащ.

Дорожка, по которой они шли, была единственной полоской зелени на плоской красноватой земле, ведущей к Эбро и началу города. В совершенно безоблачном небе сияло солнце, и уже чувствовалось, что день будет жарким. Но духота пока не ощущалась; на фоне скудной растительности радовали глаз пышные цветы мальвы, теряющиеся среди тощих, как скелеты, сосен, тронутых начинавшейся осенью.

На тропе то и дело встречались сторожевые посты, существующие с тех пор, как у короля Педро IV вошло в привычку в одиночку прогуливаться до Эбро. Чтобы убить время, солдаты играли в кости, для защиты от солнца водрузив на головы маленькие стальные шлемы или какие-то необычные головные уборы. Когда мимо них проходили доминиканцы, некоторые слегка кланялись, тем самым отдавая должное власти священников, хоть она и отличалась от той, которой обладал монарх.

Примерно через полчаса Эймерик и отец Арнау добрались до города, но многие таверны еще были закрыты. Однако в подвале мощного фундамента Судры они все же нашли одну, в двух шагах от мавританского квартала, где жили в основном арабы. Помещение оказалось тесным и сырым; с потолка свисали длинные ожерелья головок чеснока, четвертинки жареных барашков были покрыты копотью. За столами сидели в основном громкоголосые мудехары^[18], заглядывавшие сюда поболтать с друзьями за кружкой напитка, который позволяла им мусульманская вера. При виде двух доминиканцев многие замолчали и, почувствовав неловкость от присутствия чужаков, смерили их взглядами, полными враждебного любопытства. Но почти сразу вернулись к разговорам, лишь время от времени поглядывая на пришедших.

Не обращая внимания на посетителей, Эймерик подошел к единственному свободному столику и пригласил отца Арнау садиться. У засуетившейся трактирщицы он заказал тарелку ягненка под сливками, хлеб и кувшин с вином Caricena. Потом повернулся к инфирмариусу.

— А теперь расскажите мне все, что знаете, — просто сказал он.

— Я не так много могу добавить, — отец Арнау прищурился, будто пытаясь что-то припомнить. — Я говорил о трупах, найденных у цистерны. Их было три. У всех одинаковые лица по разные стороны головы. Отец Агустин разрешил их вскрыть, потому что посчитал чудовищами, но в их телах не обнаружилось ничего необычного. Цирюльник, который их анатомировал, как положено, ни в голове, ни в грудной клетке, ни в животе не увидел никаких органов, отличающихся от описанных Галеном^[19].

— Когда младенцев нашли?

— Первого в 1349 году, через год после Великой чумы. Других — в течение следующих двух лет. Всех — в конце сентября — начале октября, незадолго до праздника в честь Девы Пилар.

— У вас есть какие-либо предположения? — спросил Эймерик, подумав несколько секунд.

— У меня — нет. Они были у отца Агустина. Когда нашли первое тело, он намекнул, что это связано с заменой воды в цистерне за несколько месяцев до случившегося.

— Замене воды? О чем вы?

— Вы знаете, что во время эпидемии «черной смерти», когда придворные умирали десятками, многие тела сбросили в этот колодец, а вход к нему замуровали. Однако через несколько месяцев король Педро приказал открыть проход, вычерпать воду, достать тела и похоронить то, что от них осталось. Работы заняли много времени, потому что колодец действительно огромный, глубиной больше двенадцати вар^[20]. Когда все было закончено, его снова наполнили водой. Но не из Эбро, потому что туда тоже сбрасывали трупы. А принесенной откуда-то с гор.

— И отец Агустин считал, что это важно?

— Я слышал, как он говорил, будто между уродливыми младенцами и заменой воды может быть связь. Дьявольская связь. Но отец Агустин не удостоил меня своим доверием. Да и вас тоже, насколько я могу судить, — улыбнулся отец Арнау.

— Он не доверял никому, и, я думаю, был прав, — Эймерик оторвал кусок ягненка и помахал им в воздухе. — Хватит об этом. Расскажите, что вы знаете об обнаруженных предметах.

— По словам одного охранника, это терракотовые вотивные лампы. Но от отца Агустина я ничего не слышал.

— Да из вас только клещами чего-нибудь и вытянешь, — фыркнул Эймерик. Потом резко отодвинул тарелку, наклонился над столом и подался вперед: — Итак, скажите честно. Что вы от меня скрываете?

— Почему я должен что-то от вас скрывать? — выражение лица отца Арнау стало еще более ироничным.

— Потому что вы человек благоразумный, даже слишком благоразумный, в меру откровенный, в меру разговорчивый. Вы уже два раза пытались убедиться в законности моих полномочий и старались выяснить, в какой степени мне доверял отец Агустин. Ваша осмотрительность не может быть связана с обнаружением трупов уродцев. Еще в самом начале нашего разговора я сообщил вам, что тоже нашел младенца. Не может она быть связана и с вотивными лампами, ведь сами по себе они ничего не значат. Есть что-то еще, и сейчас вы должны мне это сообщить.

Отец Арнау внимательно посмотрел в глаза Эймерику; морщинки на его лице разгладились.

— Не знаю, утвердят ли ваше назначение, но если да, то вы, без сомнения, станете величайшим инквизитором. Поздравляю, теперь я буду называть вас «магистр».

— Называйте меня, как хотите, главное — говорите. Я слушаю.

— Хорошо, — вздохнул отец Арнау. — После того, как обнаружили третьего младенца в прошлом году, отец Агустин очень разволновался. Он спросил меня, видел ли я когда-нибудь огромную женскую фигуру в небе над городом… Что с вами?

Эймерик побледнел. С силой ударил кулаком по столу, посуда зазвенела. Увидев, что сидевшие рядом мудехары удивленно на него поглядывают, постарался взять себя в руки. И все же, когда заговорил, его голос звучал хрипло.

— Я потом вам скажу. Что вы ответили отцу Агустину?

Отец Арнау на мгновение замолчал, пытаясь обуздать собственное любопытство. Потом начал.

— Что плебеи Сарагосы видят Деву Пилар чаще, чем воруют. Он ответил, что это никак не связано с появлением младенцев. По крайней мере, эта Дева тут ни при чем. Потом добавил, будто про себя, что это колдовство остановят только костры. Но что делать, если колдуны живут прямо в королевском дворце? Прямо так и сказал. В королевском дворце. Теперь вы понимаете, почему я не хотел говорить об этом, магистр.

Вполне овладевший собой Эймерик сделал несколько глотков вина. Потом ледяным взглядом смерил сидевших за соседними столами — так, что они сочли за лучшее отвернуться.

— Понимаю, — вполголоса ответил инквизитор. — Вы больше ничего у него не спрашивали?

— Нет. Тема слишком щекотливая, и отец Агустин был потрясен. Иначе он не проронил бы ни слова.

— Что вы еще знаете?

— Ничего. Обычно я встречал отца Агустина, только когда меня вызывали, чтобы дозировать пытки подозреваемым. Но это случалось очень редко, — отец Арнау хитро прищурился. — А теперь ваша очередь рассказывать.

Эймерик задумался — вот наглец. А вдруг он сочтет его сумасшедшим? Немного поразмышляв, инквизитор пожал плечами.

— Как раз вчера я видел в небе фигуру женщины размером с гору. Поверьте, я не наивный человек и мне не видятся святые на каждом шагу. Я бы списал это на обман зрения, если бы глянул на небо случайно, а не по указке женщины, — Эймерик испытующе посмотрел на отца Арнау, стараясь понять, не считает ли тот, что его собеседник не в своем уме, но лицо лекаря было непроницаемо. — Так что вы на это скажете?

— Воздух, — начал тот с очень серьезным видом, — особенно если он совершенно прозрачный, что естественно в это время года, иногда увеличивает и изменяет форму предметов, как поверхность воды. Этим можно было бы объяснить увиденное вами, но так как случай оказался не единичным и отец Агустин тоже говорил о подобном явлении, остается лишь выбрать из двух гипотез.

— Каких?

— Когда происходит событие, которое ни один смертный не может объяснить, за ним стоит рука Бога или его врага. Выбирайте.

— Я не вижу здесь руки Бога, — резко ответил Эймерик. Отодвинул тарелку и поднялся на ноги. — Возвращайтесь к выполнению своих обязанностей. Я постараюсь добиться приема у хустисьи. Потом я вас вызову.

— Буду с нетерпением этого ждать, — тоже поднимаясь, заверил отец Агустин. — Через несколько часов вы узнаете, назначат вас великим инквизитором или нет. Желаю удачи.

— Я уже великий инквизитор, — четко выговаривая каждое слово, ответил Эймерик. — Нужно лишь добиться, чтобы хустисья подчинился моей власти. Но ваше пожелание принимаю в любом случае.

Они оставили несколько монет на чай и вышли из таверны. Отец Арнау направился к Альхаферии. А Эймерик двинулся на юг города, обходя стороной темные переулки мавританского квартала. Из-за этого пришлось идти по грязной широкой дороге, ведущей к рынку, и пробираться через шумную толпу собравшихся здесь людей. Повсюду стояли лотки, от ремесленных лавочек тянулись прилавки, путь преграждали то непомерно нагруженные мулы, то свиньи, копающиеся в грязи; под ногами крутились бегающие без привязи собаки. Крики, ругательства, приветствия на арабском, на каталанском, на арагонском диалекте вместе с грохотом телег и ревом ослов оглушали любого прохожего, который просто хотел дойти до конца улицы.

Раздражение, охватившее Эймерика поначалу, сменилось облегчением, когда он понял, что в этой огромной толпе почти наверняка останется незамеченным. Но для него — человека, который с радостью жил бы вдали от людей, — было невыносимо чувствовать, как руки нищих то и дело тянут его за рясу, слушать жалобы фальшивых калек, грубые крики толпы, собравшейся у позорных столбов с пойманными воришками. От досады он специально наступил на бросившегося ему в ноги попрошайку, правда, тут же ощутил тягостное чувство вины.

С Божьей помощью инквизитор все же добрался до дворца хустисьи, трехэтажного неуклюжего здания, украшенного лишь зубцами и широкой лестницей. У ее подножия с обеих сторон стояли палатки из досок и полотна, где жили беглые преступники и бродяги, которые пользовались неприкосновенностью этого места и содержались здесь из милости Господа. Охранял дворец небольшой отряд упитанных солдат, игравших в карты чуть поодаль, перед сторожевой будкой.

Несколько слуг в ливреях наблюдали, как Эймерик поднимается по лестнице. Наконец один из них подошел к инквизитору.

— Прошу прощения, отец, но простые монахи должны входить через боковую дверь. Там вы увидите кухню, где найдется что-нибудь для вас и ваших бедняков.

Эймерик пришел в ярость.

— Я не простой монах, — только усилием воли ему удалось сохранить спокойный тон. — Я доминиканский инквизитор. Доложи обо мне своему хозяину.

Слуга, который был намного старше Эймерика, казалось, заволновался.

— Поверьте, отец, моей вины здесь нет. Я хороший католик, но указания на этот счет очень жесткие.

— Может, я плохо объяснил, — вздохнув, произнес Эймерик преувеличенно спокойным голосом. — Я отец Николас Эймерик, великий инквизитор королевства. Теперь делай то, что должен.

— Великий инквизитор? — засмеялся второй слуга. — Разве он не умер буквально вчера?

Эймерик подошел к нему и схватил за широкий ворот ливреи.

— Слушай меня внимательно и не заставляй повторять. Тот, кто препятствует инквизитору, подлежит аресту и отлучению от церкви. Если ты сейчас же не выполнишь мой приказ, через час окажешься в башне Альхаферии и в следующий раз увидишь солнечный свет, когда будешь совершенно седым. Если вообще увидишь.

С этими словами Эймерик слегка оттолкнул слугу. Тот растерянно посмотрел на старшего товарища, моргнувшего в знак согласия, и исчез в дверном проеме. Эймерик последовал за ним, не ожидая приглашения. Остановить его никто не осмелился.

Огромный холл с изысканным кессонным потолком из эбенового дерева поражал великолепием. Напольную плитку покрывал ковер из лепестков свежих цветов, чей аромат наполнял всю залу. Внизу виднелся лес тонких колонн, сквозь них просматривался большой внутренний дворик, оживленный фонтанчиком. Оттуда исходил приглушенный свет, к которому добавлялось мерцание свечей в настенных подсвечниках, висевших между каскадами гобеленов и красочными картинами на религиозные темы.

Эймерик остановился в центре зала и стал наблюдать, как снуют туда-сюда, выполняя свою работу, слуги, криадо, служанки, капелланы, входящие и выходящие в многочисленные боковые двери. Слуга, которого ему пришлось припугнуть, вернулся не скоро.

— Моссен, граф де Урреа, возможно, примет вас, — наконец объявил он без особого почтения в голосе. — Однако вам придется набраться терпения и подождать, пока он оденется и закончит с неотложными делами.

Эймерик ограничился кивком. Еще немного постоял на месте, скрестив руки. Потом, видя, что ожидание затягивается, сел на сундук и принялся разглядывать убранство зала и беспрестанно бегающих в разные стороны слуг.

Когда городские колокола зазвонили в шестой раз, инквизитор начал терять терпение. Он поднялся и стал без цели ходить по залу, то и дело заглядывая во внутренний дворик или подходя к воротам. Из кухонных помещений, которые, видимо, находились справа за стеной, поползли запахи специй и мяса. Кучки richs homens, вассалов, писцов Казначейства, рыцарей, столовавшихся в доме хустисьи, вместе со свитой без колебаний заходили во внутренний дворик. Кое-кто из них бросал на инквизитора любопытствующие взгляды и с жалостью улыбался.

Эймерик устал и разнервничался. Он чувствовал почти физическую боль от растущего внутри яростного негодования. Но уходить не собирался, считая, что для него будет еще более унизительно, если придется предпринять вторую попытку. Нет, он уйдет отсюда только после того, как ему окажут должное уважение.

Так прошел еще почти час. Наконец, когда в опустевшем холле Эймерик остался один, из внутреннего дворика вышел раб-мавританец и направился к инквизитору.

— Это вы тот доминиканец, который просит аудиенции у хустисьи?

— Ты видишь здесь других доминиканцев? — холодно спросил Эймерик.

— Хозяин просит вас следовать за мной. И еще он просит вас быть кратким, так как его ждут за столом. Вы можете поесть на кухне.

— Идем, — сказал Эймерик, грозно сверкая глазами.

Они пересекли внутренний двор и поднялись по мраморной лестнице. Раб почтительно открыл обитую зеленым бархатом дверь и пропустил Эймерика вперед.

Инквизитор зашел в зал в стиле мудехар, украшенный мавританской лепниной замысловатого рисунка и глазурованными керамическими плитками. На потолке с потрясающими есериями^[21], почти таком же высоком, как в холле, лежала лазурная тень от блестящих плиток пола.

Граф Жакме де Урреа, хустисья, невысокий крепкий мужчина за пятьдесят, восседал на диване в дальнем конце зала в окружении дам, одетых в широкие блузы с открытыми плечами и пышные шелковые юбки. Из высокого воротника его камзола выглядывала голова необычно вытянутой формы, макушку которой венчала корона из редких волос, все еще сохранивших цвет воронова крыла. Томные зеленые глаза миндалевидной формы выделялись на очень смуглой коже. Граф бросил на инквизитора равнодушный взгляд.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

17

Latae sententiae (лат. буквально «заранее вынесенное решение») — термин, употребляемый в Каноническом праве Римско-Католической церкви, который определяет конкретные поступки, за которыми следует отлучение от церкви, предполагающее соответствующие духовные наказания и определенную процедуру обратного соединения с Католической церковью.

18

Мудехары — мусульманское население, которое оставалось на территории Пиренейского полуострова, отвоеванной испанскими государствами у мусульман в ходе Реконкисты.

19

Гален (129 г. — ок. 216 г.) — древнеримский медик, хирург и философ греческого происхождения, который внес весомый вклад в понимание многих научных дисциплин, включая анатомию, физиологию, патологию, фармакологию и неврологию, а также философию и логику.

20

Старинная испанская мера длины, равная примерно 83 сантиметрам.

21

Есерия — лепной декор в технике резьбы по штукатурке, характерный для мавританской архитектуры.