Восемнадцатый

Варвара Крайванова, 2022

В будущем всё пошло как надо. Физики построили теорию всего, человечество преодолело энергетический кризис и начало космическую экспансию. Общество смогло перестроиться с безудержного потребления на более адекватные ценности, поставив во главу угла достоверное знание и освоение новых миров. Только вот новая среда несколько расходится с тем, к чему готовили homo sapiens миллионы лет эволюции. Возможно ли в ней выжить, и есть ли в новом мире место счастью?

Глава 1

* * *

Хилмид, 2548-07-25 14:09

Вернон устало вздохнул и, не отрывая взгляда от многоуровневых потоков транспорта за окном, отхлебнул золотистую прозрачную жидкость. Как возвращенцу ему прописали малые дозы алкоголя, но следовать конкретно этой рекомендации Ямакава не собирался. Из настоящего, стеклянного стакана он пил давно остывший, но крепкий и отчетливо пахнущий гвоздикой чай. В комплектацию миссий первого вейва чай не входил ни в каком виде, и теперь казалось бы такой банальный напиток стал для Вернона настоящим праздником.

Хотя сегодня праздновать было нечего. Сегодня хоронили Калеба. Четвертая смерть после возвращения. И четвертое самоубийство.

Вернон откинулся на спинку кресла и сделал еще один глоток. Поставил стакан, и взамен взял со стола переливающийся зеленый кубик с реабилитационным апдейтом для умного дома. Куб считывал состояние хозяина с наклеенного на шею датчика, и пытался оптимизировать атмосферу в квартире “для обеспечения психологической адаптации…”, как значилось в инструкции. С предыдущего раза Вернон знал, что эта штука будет менять состав воздуха и освещение, подбирать фоновые звуки и показывать красивые пейзажи. И она, конечно, заблокирует окно на реальную улицу, ведь глубокий колодец, перечеркнутый змеями флайерных трасс ― это не то, что способствует “психологической адаптации”. В прошлый раз Ямакаве не помогло. Вполне вероятно, что Вернон просто что-то делал не так, но в этот раз не помогло Калебу, всегда безукоризненному в исполнении предписаний. Вернон снова вздохнул и сделал пометку в планшете. Снова откинулся на спинку. Полистал вверх-вниз длинный список подобных заметок. Программа реабилитации вернувшихся, РеаВер, такая же подробная и разработанная, как и ЭПВ, программа подготовки экспедиций первого вейва, в отличие от второй, не работала. Сколько бы заботы ни изливало общество на разведчиков новых планет, возвращаясь из миссий, они продолжали гибнуть. Может, потому что ЭПВ с самого раннего возраста готовила людей только к миссии, а не к жизни после нее… а может, потому что возвращалось слишком мало.

Из пятидесяти человек стандартного экипажа, отправляющегося в первый, разведывательный вейв, обычно лишь двое-трое могли увидеть Метрополию вновь. Судьба трех счастливчиков, вернувшихся из Ада, потерявших десятки товарищей и выгоревших внутри дотла ― это не судьба дорогостоящей исследовательской миссии. Вернон закрыл глаза. Вдохнул. Выдохнул. Открыл. “Это нужно менять”.

Первый раз они вернулись из Ада всемером. Огромное число для провальной миссии. Этот факт и бесценный опыт, привезенный с Аделаира, сделал для Вернона и трех его коллег возможным второй полет. За сто шестьдесят лет программы вейвов повторно в развед-этап летало едва ли три десятка человек, да и то в основном только в самом начале, когда псих-тесты не были столь совершенны. Вернон знал, что шестеро умудрились слетать в Ады трижды, а еще двоим повезло, и во второй раз они нашли Рай. Ямакаве не повезло. Его второй развед-вейв, к Нью-Церере, тоже был в Ад. Но вернулось из него двадцать два человека.

Вернон выдохнул, поджал губы и открыл панель со статистикой. Единственное, что хорошо работало в РеаВер, это модель оценки времени вероятной продолжительности жизни. Для Калеба ― погрешность меньше недели. Вчера почти у всех в запасе было полгода. Сегодня у троих упало до двух месяцев. И больше дюжины не проходят по тестам на развед-вейв. Он сам не проходит.

Сын вейверов, рожденный на одной из суперземель Зенона, он был из тех, кого специально выводили для ЭПВ. Даже не отбирали ― именно выводили. Самые смелые, самые сумасшедшие, агрессивные или бесконечно хладнокровные и расчетливые ― разные, но все практически лишенные эмпатии и потому непригодные для нормальной социализации и часто опасные для общества, эти люди идеально подходили для первого, самого сложного полета к неизведанным мирам… Всех их стали отбирать и готовить еще полтора века назад, когда стало понятно, что отправлять в первую же экспедицию ученых и колонистов ― это как стрелять по средневековым стенам микроскопами. Эпоха, когда полет в космос был наградой, и туда отправлялись только самые лучшие из людей, миновала. Программа Ковчегов, первая попытка колонизации экзопланет, обернулась трагедией: из почти трех сотен кораблей только шесть прибыли к пригодным для заселения мирам, а большинство просто не пережило выхода со сверхсвета в нормальное пространство из-за несовершенства навигационных расчетов и двигателей.

К сожалению, получать точные данные об экзопланетных системах астрономическими методами чертовски сложно, да и способ путешествий на межзвездные расстояния приводил к перемещению не только в пространстве, но и во времени, поэтому за информацию о новых мирах приходилось платить жизнями. Программу Ковчегов пришлось закрыть, а процесс колонизации разбить на три этапа-вейва: разведку, основание базы и собственно колонизацию. Вероятность успеха первой экспедиции к новой планете катастрофически мала, к тому же примитивные двигатели предыдущего поколения кораблей стали перерождаться в локальные гравитационные аномалии, делая навигацию в потенциально перспективных системах непредсказуемой, а порой и разрушая их, вышвыривая Ковчеги в неведомом направлении и тем самым создавая угрозу уже заселенным планетам. В итоге, человечество вынуждено было посылать развед-вейвы иногда лишь для того, чтобы обезвредить ядро древнего звездолета.

Это страшно. Большинство людей не в состоянии выдержать психологического напряжения встречи с огромной, безразличной, непредсказуемой и опасной пустотой. После нескольких неудачных попыток, для экипажей развед-вейвов удалось определить, что некоторые специфические социо-модели команд гораздо эффективнее прочих. Правда, в то время соответствующие тесты были просто как каменные рубила по сравнению с лазерным резаком, и поэтому активно собирались генетические материалы и половые клетки будущих разведчиков. Сложные генетические паттерны были найдены даже раньше, чем построены необходимые модели психики, и вейверов стали выводить. Вернона воспитывали в специальном лагере с самого первого дня, его родители погибли в двух разных Адах еще до его рождения. Теоретически, он должен был последовать за ними и в свои девятнадцать сгинуть одним из первых в Аду Аделаир. Все привыкли к тому, что вейверы не возвращаются. Доктор Ямакава это изменил. Дело оставалось за малым: сделать так, чтобы, возвращаясь, вейверы не продолжали умирать.

Планшет тихонько зажужжал сигналом вызова, и Вернон тут же тапнул иконку ответа.

— Привет, Мир.

— Привет, Вер. Встреча с Робертом сегодня в три часа.

— Я не пойду. Сегодня нет смысла.

Широкое, открытое лицо Владимира Семенова на экране не дрогнуло ни единым мускулом, но Ямакава заметил, как друг внутренне напрягся.

— Кто?

— Калеб. Говорить с Робертом не о чем.

Мир внимательно всмотрелся в лицо собеседника. Он знал, что где-то там, глубоко в холодных, желтых глазах спрятано горе по погибшему товарищу. А рядом ― неумолимые цифры результатов психологического моделирования. Калеб был не выведенным для ЭПВ, а отобранным, и единственным из команды, кто, хоть и на самом краю, но попадал в пятидесятый перцентиль второго вейва. Он был практически обычным, и с ним у людей Ямакавы были все шансы полететь к звездам снова, но уже не в развед-экспедицию, а в базовую. Не в глухую неизвестность, в эфемерной модели которой астрономы углядели намек на возможность колонизации, этакий торт из парсеков враждебной физики и химии с вишенкой непогашенного движка Ковчега неподалеку. Нет, с Вудвейла разведка вернулась в полном составе. Планета была пригодной для жизни. Вейверы называют такие Раями.

— Я тогда один схожу. А потом заеду к тебе и проверю, что ты там пьешь!

Вернон криво ухмыльнулся, и отсалютовал Владимиру стаканом с чаем.

* * *

Хилмид, 2548-07-25 14:17

Отключившись, Владимир подхватил со стула форменный китель и, застегиваясь на ходу, двинулся к гаражу. Узкая металлическая планка на груди матово блеснула в свете диодов потолочного освещения. “Б-32 Вудвейл. Руководитель экспедиции”.

Семенов впервые встретил Ямакаву сразу после возвращения того с Аделаира. Тогда он выглядел долговязым истощенным стариком, лишь обвисшая кожа на костях. По какой-то причине Вернон потерял тогда все волосы, не было даже ресниц. Мир, в то время еще совсем недавно закончивший курс колониального менеджмента и только начинавший собирать свою команду, одним из первых заинтересовался полевыми дневниками этой экспедиции. Он сутки напролет проводил с вейверами, внося изменения в программу подготовки своей будущей миссии. На его глазах к Вернону возвращалось здоровье. Правда, Верноном тогда Ямакаву никто не называл. Через пару месяцев стало ясно, почему. Выросший на суперземле, Ямакава был носителем генетического комплекса Bear. Мышцы восстанавливались невероятно быстро, и Вернон снова стал огромен. Почти два метра ростом, мощный, но при этом ловкий, как барс, с жестким ершиком черных волос, доставшихся, похоже, вместе с фамилией, и яркими, янтарно-желтыми глазами. В средние века на такого не пожалели бы серебряных стрел. Все вейверы звали его Вервольфом.

Услышав щелчок закрывшейся дверцы флаера, Владимир включил автопилот. Аделаир оказался чудовищным местом. В нормальной на первый взгляд системе обнаружилась первичная черная дыра в три массы Юпитера. Вместе с двигателем Ковчега, отправленного в систему более трех веков назад, они смяли пространство-время, сделав не то что колонизацию ― навигацию практически невозможной. Все три планеты системы ― чуждые, непригодные даже для посадки миры, а окно на возврат отодвинулось на два года. В Метрополии никто не надеялся найти на вернувшемся разведчике хоть кого-то живого. Нашли семерых. Одного, правда, спасти не удалось, он скончался через месяц.

Тогда модели продолжительности жизни вернувшихся дали серьезный сбой. По расчетам, возвращенцы с Аделаира умирали в течение полутора лет. В реальности, все шестеро были живы до сих пор. “Пятеро”, ― поправил себя Мир. Один из них вышел в вакуум на орбите Нью-Цереры без скафандра, когда узнал о гибели семнадцатилетней девчушки. Но это было намного позже. А тогда, восемь лет назад, вместо шести трупов вернувшиеся представили три диссертации, по планетологии, экзо-агрономии и рациональному управлению ресурсами в развед-миссиях. Все ― с чистыми и идеально выверенными математическими обоснованиями. Все ― с четким и подробным набором инструкций и алгоритмов действий. Борис, для которого Аделаир был уже вторым Адом, и Алания не смогли полететь по состоянию здоровья и сейчас преподавали в центре подготовки вейверов и колонистов. Остальные четверо полетели снова. “Эти ребята ― герои. Они совершили прорыв, революцию в освоении космоса, сравнимую с изобретением квантово-гравитационного двигателя. Больше того, они сотворили чудо, и теперь не надо заливать дорогу к новым мирам кровью. Что бы там ни говорили чертовы тесты, эти люди заслужили свое право на Рай, как никто другой”.

У выхода с парковки возле здания Управления Космических Миссий Владимира ждал невысокий, худощавый и уже лысеющий человек в сером комбинезоне без знаков различия, поверх которого был одет старомодный, но идеально сидящий шерстяной пиджак. Этот странный мужчина, похожий одновременно на конторского клерка и наемного убийцу, вызывал у Семенова смешанные чувства. Грегор Моррис был штатным псих-координатором экспедиции на Вудвейл.

Коротко кивнув друг другу, коллеги направились к зданию.

* * *

Хилмид, 2548-07-25 13:22

Несколько минут спустя, в кабинете Роберта Левицки, директора программы вейвов, Владимир в полной мере осознал и прочувствовал то, что имел в виду Ямакава, когда сказал, что разговаривать сейчас нет смысла.

— Семенов, ты пойми, у тебя прекрасная команда, такую идеальную модель собрать чрезвычайно сложно! Нет никаких рациональных доводов отказываться от этой удачи!

— Я бы сказал, эта модель даже слишком идеальная. Она легко выдержит добавление пары десятков менее идеальных кандидатов.

— Ты прекрасно понимаешь, что такая “добавочка”, скорее всего, всё обрушит. К тому же, не стоит забывать о материальном обеспечении. Корабль рассчитан на двести человек. Если людей будет больше, нам придется существенно уменьшить количество оборудования. Это чрезвычайно рискованно и ничем не оправдано.

Роберт мог продолжать свои увещевания часами, но Владимир уже понял, что решение принято, и оно окончательное. И дело тут вовсе не в сложностях, которые повлекут за собой изменения в составе экспедиции.

— Грегор, почему? Я уверен, что Ямакава рассматривал этот вариант всерьез. Он не стал бы даже обсуждать такой подход, если бы видел принципиальные проблемы на пути его реализации.

Моррис пожевал губу. Неприятная пауза затягивалась.

— Понимаешь, Мир… Ямакава и вся его команда смотрят на мир несколько иначе. Это не изъян и не их вина. Тех, кто летает в развед-вейвы, специально подготавливают, тренируют, можно сказать, натаскивают на такое отношение к жизни. Во время миссии каждый из них точно знает, что он должен делать в практически любой ситуации… ― Владимир закрыл глаза, уже понимая, к чему ведет его штатный психиатр, но перебивать не стал. ― В том числе какова приемлемая цена его жизни и жизней его товарищей. Когда вейверы летят в неизвестность, они знают, что их цель — собрать данные и вернуть их в Метрополию. И они знают, что на обратный путь люди не обязательны. Когда надо деактивировать ядро Ковчега, или выйти в неисправном скафандре чинить обшивку, они с легкостью определяют, кто из них будет это делать, потому что у всех пятидесяти есть номера, задающие ценность их жизни для успеха миссии и примерный порядок, в котором они будут гибнуть. А еще в плане заложено, что до десяти процентов в этом чудовищном стрессе не выдерживают и убивают себя сами. Сколько трупов ты готов привезти на Вудвейл, Мир? Что эти трупы сделают с остальной командой? Нам лететь десять месяцев. По сегодняшней оценке, из людей Ямакавы не долетит никто.

Владимир понял, что до скрипа сжал зубы. Выдохнул, расслабил плечи. По очереди посмотрел в глаза обоим собеседникам.

— Вы оба знаете, что показатели изменятся, если они будут включены в экспедицию.

— Потенциальная вероятность самоубийства должна быть нулевой на год для допуска на базовый вейв. А у этих ребят она скачет, как бешеный заяц, ― выдавил из себя Роберт. ― Семенов, я понимаю, чего ты добиваешься, и с радостью помог бы, но это почти гарантирует крах миссии. Даже если бы планета не была столь перспективна, мы не можем так рисковать людьми и будущим колонии.

“Вот для этого ты и нужен был здесь, Вернон… И вот поэтому ты не поехал”. Владимир поднялся из-за стола.

— Понятно, ― Семенов сам удивился, как холодно это прозвучало. Он предполагал такой исход, и не ожидал, как сильно это его расстроит. Интуиция вопила, что надо брать команду Ямакавы с собой, но ссылаться на чутье было глупо, а рациональных аргументов найти не удавалось.

Выйдя из кабинета, Семенов сразу направился к лифту и поднялся на крышу здания, на самую верхнюю террасу. Возвращаться в лагерь подготовки экспедиции не было сил. День стоял жаркий, а на такой высоте было ветрено. Владимир подставил лицо под горячие упругие порывы.

Как объяснить Роберту, Грегору, да всей Вселенной, что люди, вернувшиеся с Нью-Цереры, ― не отряд самоубийц, и не шайка слабоумных, что эти конкретные homo sapiens хотят жить больше, чем всё остальное человечество вместе взятое?

Семенов сел на бетонное покрытие, открыл планшет и стал машинально отвечать на почту. В будто наполненной туманом голове ночным мотыльком продолжала крутиться мысль: “Какое чудо или катастрофа должны случиться, чтобы мы могли исправить эту ошибку?..”

* * *

Хилмид, 2548-07-25 19:52

Автоматическая дверь отъехала в сторону и Владимир встретился взглядом с хозяином квартиры. Тот свисал с потолка, зацепившись коленями за турник и прижимая к груди спортивный гравиблин, выставленный на максимум. Семенов хмыкнул и направился в кухонный уголок. Вынул из бумажного пакета коньяк, по-хозяйски полез за стаканами. Достал штопор, но, прежде чем открыть бутылку, на секунду засмотрелся на гипнотизирующую паутину транспортных потоков за панорамным окном.

Ямакава ни на мгновенье не замедлил плавного движения, начатого за мгновение до появления Семенова, легко согнувшись в поясе и почти коснувшись подбородком колен. Снова распрямился, так же плавно, и снова согнулся. На утяжелителе светилось 120. Вейвер даже не вспотел. Переложил блин в левую руку, правой взялся за турник, спрыгнул.

Владимир был далеко не мелким, но на фоне Ямакавы казался подростком. Вскрыв наконец коньяк, Семенов наполнил один из двух стоящих на столе стаканов (более изящной посуды в этом доме не водилось), взял его и направился к креслу. Вернон вынул из шкафа пару жестяных банок и начал колдовать над чаем.

В ожидании, пока друг закончит свое таинство, Мир осматривал комнату. Современные умные дома давали возможность организовать любую планировку за несколько минут, и принадлежащий Ямакаве блок позволял создать квартиру в двух или даже в трех уровнях, но хозяин убрал все перегородки и перекрытия, сформировав одно, огромное и очень светлое, пространство.

Турник аккуратно задвинулся в стену, и в зале остались лишь кухня, два кресла и небольшой журнальный столик между ними, на котором в беспорядке лежали кубики с образцами пород, и планшет. На кухонной поверхности у окна стоял горшок с пушистым кустиком мяты.

— Я говорил, что нет смысла идти к Роберту сегодня? ― Вернон поставил на стол простой керамический чайник, от носика поднимался пар, пахло черной смородиной.

— Грегор полагает, что вы не долетите. Это бред, но без моделей его не переубедить.

— У меня нет других псих-моделей, Мир.

Семенов отхлебнул коньяк, глядя, как Ямакава наливает себе чай, в точности такого же цвета. Откинувшись в кресле со своим стаканом, Вернон в упор посмотрел на гостя. Про себя Владимир в который раз поразился тому, как неожиданно и дико на широком азиатском лице выглядят яркие, коньячно-желтые глаза.

— Вудвейл великолепен. Занесенная Ковчегом жизнь на удивление легко заселила планету, а расположение системы сделает из этого мира четвертую Метрополию.

— Зачем ты мне это говоришь? ― Владимир поджал губы и отвернулся к окну.

Он прекрасно понимал, что дело не в Грегоре с его маниакальной приверженностью тестам, и не в упрямстве начальника управления. Как бы он ни хотел видеть Вернона в своей команде, рискнуть таким сокровищем не смогли бы ни Семенов, ни сам Ямакава.

После информационной революции XXI века, когда появилась возможность быстро и эффективно автоматизировать практически любую рутину, а роботизация постепенно освободила огромные трудовые ресурсы и значительно расширила ресурсы материальные, человеческое общество начало активно меняться. К счастью, накопившиеся экологические проблемы и другие аспекты, вызванные глобализацией и чрезмерным потреблением, не позволили миру скатиться в идиократию. Семь пандемий, прокатившихся по Земле за два века, и серьезные климатические изменения показали, что, кроме людей, единственный действительно ценный ресурс ― это научные знания о реальном мире.

Получение этих знаний и развитие технологий на их основе из странноватого хобби, каким оно было в XVIII веке, превратилось в единственный возможный способ выжить для всего человечества. Этот переход вовсе не был приятным и легким. Череда экономических кризисов, несколько десятков религиозных восстаний и две священные войны… Потребовалась смена пяти поколений, чтобы человечество приняло позицию, сформулированную ещё в тридцатых годах XXI века: базирующийся на науке технический прогресс ― необходимое условие существования цивилизации. Больше полутора веков потребовалось для того, чтобы переключить систему ценностей с безудержного потребления на добычу научных знаний. И если тысячи лет назад вся экономика тогдашней цивилизации работала на гробницы для царей ― пирамиды, ― то сегодня она работала на освоение новых планет. Столь же дорого и амбициозно, столь же уместно и оправдано в головах современников. Пригодные для колонизации миры чрезвычайно редки, и никакая дружба или заслуги отдельных людей не стоят того, чтобы рискнуть новым миром.

— В текущих обстоятельствах никто не заменит команду планетологов базовой миссии, ― Вернон отхлебнул чай. И продолжил, совершенно спокойно: ― Мы можем полететь через четыре года, в заселение.

В абсолютной тишине огромной комнаты повисла тяжелая пауза. Внезапно Семенов заметил, что индикатор состояния на шее у Ямакавы уже не желтый, а оранжевый, и продолжает краснеть.

— Вшестером, ― Вервольф поднял глаза от стакана, и Мир увидел в них бесконечную, неизбывную тоску, и гнетущую, изматывающую панику. Ямакава готовился терять своих товарищей. Снова.