Синдром отторжения

Василий Владимирович Воронков, 2022

Человечество вышло в космос. Управление космическими кораблями осуществляется через нейроинтерфейс, благодаря которому операторы могут принимать сложнейшие решения за микросекунды. Один из операторов переживает катастрофу на космическом корабле, будучи подключенным к нейроинтерфейсу. Он приходит в себя в тесном помещении, похожем то ли на медицинскую камеру, то ли на тюремную. У него нет амнезии, однако то, что он помнит, пугает его куда больше, чем потеря памяти.

99

Меня разбудила тишина.

Я лежал посреди черной немой пустоты, похожей на предсмертный сон. Я попробовал пошевелиться, но не смог — я был парализован, раздавлен темнотой, которая пронзала насквозь, заглушая последние искорки сознания. Я не слышал даже собственного дыхания — как в вакууме, где не распространяется звук.

Пугающая мысль мелькнула передо мной — я вспомнил описания клинической смерти, — и тут же почувствовал нарастающее жжение в груди. Я разинул рот, точно утопающий, чудом вынесенный на поверхность, и попытался набрать воздуха. Прошло несколько секунд, прежде чем легкие расширились, и я услышал свой судорожный надрывный хрип.

От холодного стерильного воздуха кружилась голова.

Я лежал на узкой и жесткой кровати, затянутой плотным полиэтиленом, как противень для трупов в морге. На мне была одежда — тесная, наглухо застегнутая роба, напоминающая наряд для покойников в крематории. Грубая синтетическая ткань впивалась в тело, воротник сдавливал горло.

Я умер? Меня нарядили в уродливую безразмерную одежду для мертвецов и заперли в морозильной камере?

Резкий холод разлился по жилам, подступив к горлу, подобно приступу удушья. Я потянул тугой воротник, удавкой сжимавший горло. Расстегнулась пуговица, и я еще раз вздохнул — медленно и глубоко, наслаждаясь промерзлым воздухом с привкусом хлора.

Нет, я не мертв. На кораблях не бывает моргов. Я думаю, я дышу, и холодный паралич проходит, как при возвращении из комы.

Я заморгал.

Черный мрак вокруг побледнел и немного рассеялся. Я стал различать тусклые неуверенные очертания — стены, линию потолка, угловатый остов кровати, тихо проступающий в темноте. Я поднес руку к лицу и заметил, как мелко трясутся пальцы.

Где я?

Я приподнялся на локтях и осмотрелся.

Я находился в комнате с упакованной в пленку кроватью. Но я не мог определить размеры этой промозглой камеры. На мгновение мне показалось, что стены выкрашены белой краской.

Больница?

Руки задрожали от натуги, и я опустился на кровать.

И тут я понял — в кармане брюк что-то лежит. Странный предмет с острыми краями, который растянутая синтетическая ткань плотно прижимает к бедру. Я запустил руку в карман (ломкая ткань робы неприятно потрескивала) и вытащил пластиковый куб — большой, с резкими заостренными гранями и почти невесомый.

Пару минут я осматривал куб, вертел в руках, но так ничего и не нашел. Не было ни отверстий, ни кнопок, ни индикаторов. Просто игрушка желтого или оранжевого цвета. Хотя даже в этом я не был уверен.

Глаза разболелись, я убрал куб обратно и попытался расслабиться.

Игрушка ничем не может помочь. Я займусь ею потом, позже.

Меня волновало другое.

Где я? Как я оказался здесь?

Я помнил себя на «Ахилле».

Чья-то ошибка, сбой оборудования, или то невероятное совпадение случайностей, которое когда-то называли судьбой.

Я впервые видел, как активируется на корабле аварийный режим.

Из стен выстрелили люминофоры, длинные красные нити, которые могли гореть, даже если полностью отрубалось электричество, мониторы на стенах сначала залила ровная невозмутимая темнота, а потом вспыхнули огромные кричащие буквы и цифры — код аварийного протокола, «внимание», «тревога», «режим».

И ни единого звука — полная тишина.

Я был оглушен, контужен и потратил долгие секунды на то, чтобы прийти в себя, слепо барахтаясь в предательской невесомости посреди залитого аварийными огнями коридора. Я потерял способность управлять собственным телом — дернулся, отлетел к стене, и здоровая металлическая скоба врезалась мне в правое плечо.

Я вздохнул. Стараясь не делать лишних движений, потянулся к приоткрытому люку.

Меня била дрожь.

Оставалось несколько секунд. Нет, и этого времени уже не было. Сенсоры «Ахилла» засекли корабль с чужим опознавательным кодом, а спустя мгновение зарегистрировали рост радиации вокруг его корпуса. Активировался аварийный протокол.

Я залез в рубку, хватаясь за настенные поручни.

От затопившего отсек красного марева раскалывалась голова. Первый пилот сидел в кресле, рот его был слегка приоткрыт, а остекленевшие глаза уставились в потолок. Я оттолкнулся от стены и нырнул к терминалу нейроинтерфейса. Каждое движение занимало чудовищно долгие секунды, тогда как операторы чужака давно подключились к нейроинтерфейсу и находились в течении другого, медленного времени, где можно принимать сложнейшие решения за мгновения.

Я упал в кресло, врубил терминал и — меня захлестнула темнота.

Что произошло потом? Мы проиграли? Но тогда бы нас распылило на атомы, я не лежал бы здесь, на узкой больничной койке, разодетый, как покойник.

Я в медицинском отсеке? Но это точно не «Ахилл».

Нас захватили? Но где я тогда?

Я приподнялся, вглядываясь в темноту. Но теперь я не видел даже очертания стен — глаза подводили меня вместо того, чтобы привыкнуть к отсутствию света.

Воздух, холодный и едкий на вкус, был похож на искусственный, как на кораблях дальнего следования. Я чувствовал механический ветер, который разгоняли маховики огромной машины, генерирующей пригодную для дыхания смесь.

Где-то наверху зияли черные щели решетки вентиляции. Нужно было вставать.

Я с трудом сел на кровати, поддерживая себя одной рукой.

Голова закружилась, а странная боль сжала грудную клетку, не давая вздохнуть. Можно было подумать, что гравитация в камере в десятки раз превышает земную, и эта невыносимая сила тяжести хочет раздавить меня, переломать все кости.

Я не понимал, где нахожусь. Ни на одном известном мне корабле нет искусственной гравитации. Я на орбитальной станции? Я на Венере?

Ослабленное тело почти не слушалось меня, но я не собирался сдаваться. Я грубо столкнул с кровати ноги, и тут же чуть не упал сам, успев в последнюю секунду восстановить равновесие — тугое сопротивление искусственного воздуха удержало меня от падения. В тот самый миг я не сомневался, что, если бы сорвался, то провалился бы в бесконечную черную пропасть, которая разверзлась под кроватью.

Больше минуты я сидел, сгорбившись и глубоко вздыхая. На мне не было обуви, и холодный пол обжигал босые ноги. Одна ступня заломилась, как у тряпичной куклы. Головокружение сменила пульсирующая головная боль.

Я попытался сосредоточиться на ногах — сдвинуть ступню, пошевелить пальцами.

Поначалу я не ощущал ничего, кроме болезненного холода, терзавшего отнявшиеся ноги. Но потом правая нога ожила. Я смог согнуть ее в колене, приподнять над полом и — тут же застонал от боли. Ногу свело судорогой. Я согнулся и обхватил голень руками.

Когда боль отпустила, я начал снова.

Я поднял ногу над полом, но она ослабленно опустилась, не выдержав собственного веса. Тогда я попробовал пошевелить пальцами другой ноги. Силы понемногу возвращались ко мне, тяжесть в грудной клетке отпускала.

Я оттолкнулся от кровати и — поднялся в темноту.

Целую секунду я стоял, выпрямившись во весь рост, но потом ноги подкосились, и я упал на металлический пол. Я не успел выставить вперед руки и разбил колени. Но это меня не волновало.

Бездна не разверзлась.

Я лежал на стылом полу. Неестественный холод ломил кости через одежду. Дыхание сбилось, и я беспомощно глотал воздух ртом. Разбитые колени болели. На мгновение я решил, что ноги опять отнялись, и я никогда не смогу подняться. Страшная бесформенная темнота нависала надо мной.

Я уперся в пол трясущимися руками. Сел на колени. С силой зажмурил глаза и открыл их вновь, надеясь увидеть хоть что-нибудь, кроме отсутствия света — бледные очертания стен, потолок, может, даже дверь, выход из этого мертвого места.

Но ничего не было.

Я еще раз вздохнул и попытался встать. Взмахнул рукой, чтобы найти хоть какую-нибудь опору, но кровать куда-то исчезла.

Темнота с каждой секундой становилась все гуще.

Нельзя было медлить.

Я дернулся, поднялся рывком, но ногу свело судорогой, и я повалился на пол.