Ликвидация последствий отстрела негодяев

Василий Головачёв, 2020

Операция по устранению президента России провалена. Даже случайность сыграла против тех, кто решил во что бы то ни стало заменить пусть и не идеальный порядок в стране хаосом и революционной бойней. Но кукловоды из Бильдербергского клуба не отступают, задействуя резервный план и своих ставленников в верхних эшелонах власти. Группа особого назначения майора Барсова расформирована, сам он отправлен в отставку, и, судя по всему, принято решение ликвидировать упрямого майора и его неугомонных соратников. Им остается одно – начать.

Композиция 2. Адреналин

Россия, Москва

Он не смог спустить лифт в подземный бункер Лавецкого, оборудованный под станцию мини-метро. Причина была простой: взрыв повредил лифтовой механизм, обрушил стены шахты, и теперь спуститься туда, на стометровую глубину, можно было, лишь очистив ствол от обломков конструкции и породы. Но Барсов расстроился так, будто сам был виноват в случившемся.

Проводив президента и сделав несколько попыток реанимации подъёмника, он поднялся из подвала на первый этаж особняка и, встретив спешащего Гаранина, сказал мрачно:

— Там остались наши ребята…

— Надо было подстраховаться, — не менее мрачно отозвался полковник.

— Как?

— Надо было проверить бункер на предмет подрыва и лишь потом лезть вниз. Представляешь, что было бы, останься там президент хотя бы на минуту?

Барсов опустил голову.

Гаранин ощупал его фигуру глазами, помолчал.

Майор до попадания в группу особого назначения командовал спецотрядом быстрого реагирования «Рысь», принадлежавшим Силам специальных операций (руководил которыми Гаранин) и предназначенным для обеспечения общественной безопасности, охраны важных государственных объектов, а также для обнаружения и задержания террористов и членов бандформирований. За год службы в Росгвардии он проявил себя отличным командиром. Но попал в ряды спецназа, можно сказать, случайно. С детства Вениамин занимался единоборствами, стал чемпионом Владивостокского университета (учился на юрфаке), потом чемпионом города по боевому самбо, его заметили в краевом СОБРе и предложили пойти к ним на «адреналиновую службу». Будучи молодым и сильным, Барсов согласился и после окончания университета стал спецназовцем.

К своим нынешним тридцати пяти он получил звание майора, став командиром серьёзного антитеррористического подразделения, но семьи так и не завёл в отличие от самого Гаранина. И выглядел он внушительно: рост метр девяносто, широкие плечи, мощная шея, широкие ладони с сильными пальцами, способными гнуть гвозди, открытое лицо с широким подбородком, карие глаза, иногда светлеющие до янтарной желтизны — когда ему что-то не нравилось. А ещё майор был, как родной брат, похож на знакомого Гаранина, полковника ГРУ в отставке Максима Олеговича Калёнова, присоединившегося к отряду ГОН. Разве что цвет глаз у них был разный.

— Разберись тут, — сказал Гаранин. — Вызови ребят Маслова, пусть попробуют очистить шахту и спуститься в бункер.

— Я уже вызвал, будут через час.

— Дождись.

— Непременно.

В холле коттеджа появились Калёнов и лейтенант Яшутин. Лицо бывшего полковника ГРУ украшали два синяка и царапина, доставшиеся ему во время схватки с Лавецким, левую руку он прижимал к боку и при ходьбе прихрамывал.

Яшутин, попавший в ГОН после разного рода обстоятельств из подразделения Росгвардии «Гром», такой же высокий и мощный, как Максим Калёнов и сам Барсов (Гаранин вдруг по-новому взглянул на всех троих, обнаружив, что они действительно похожи друг на друга), выглядел мрачновато спокойным. Хотя характером обладал взрывным, что не раз становилось причиной разборок Яшутина с плохими парнями и чиновниками, пренебрегающими своими прямыми обязанностями.

— Ранен? — поинтересовался Гаранин, глянув на скособоченность Калёнова.

— Похоже, сломал ребро, — ответил новоиспечённый советник Росгвардии, вынужденный демонстрировать навыки рукопашного боя при захвате усадьбы Лавецкого.

— «Скорую» вызвать?

— Не надо, Костя меня отвезёт домой, а там я утром покажусь врачам.

— Хорошо, езжайте, через пару дней я к вам наведаюсь.

Калёнов и Яшутин пожали оставшимся руки, ушли.

— Идите и вы, Владимир Силович, — сказал Барсов. — Я справлюсь.

Гаранин помедлил, глядя исподлобья на суету спецназовцев в холле, достал смартфон, вызвал водителя:

— Алёша, подъезжай к главному входу.

Барсов проводил его до двери, обнаружив, что уже начался рассвет.

* * *

Дома он появился только в половине девятого утра, уставший до чёртиков в глазах и глухого раздражения.

Жил Барсов в подмосковном Зябликове, на улице Мусы Джалиля. У него была небольшая двухкомнатная квартира площадью в тридцать пять квадратных метров и машина — красного цвета «Хёндэ Эксклюзив» последней модели, под капотом которой располагался двухрядный оппозитный двигатель на восемь цилиндров, выдающий четыреста двадцать лошадиных сил. Его он оставил во дворе, имея собственное парковочное место под номером 75.

Сбросив пропитанный потом камуфляж-комбез (заезжать в Центр спецназначения в Щёлково, чтобы переодеться, он не стал), Вениамин залез под душ и полчаса блаженствовал под струями воды, то горячей, то холодной, счастливый от пусть и временного, но избавления от забот и волнений. Переоделся, побрился, приготовил яичницу из шести яиц с помидорами, выпил две чашки зелёного чая и… заснул, разморенный, сидя за столом, уронив голову на тарелку с хлебом.

Проснулся от какого-то неясного шума: сторож организма никогда не отключался, пребывая в боевой форме, и будил хозяина, в каком бы расслабленном состоянии тот ни находился.

Барсов поднял голову, оценивая степень опасности шума, машинально отметил, что идёт уже одиннадцатый час утра.

Кто-то плакал в коридоре. Бубнили в два голоса — мужчина и женщина. Из любопытства Барсов выглянул в коридор через дверной глазок, увидел плачущую соседку, которую все звали Марией Ильиничной, хотя ей шёл всего двадцать седьмой год. Она работала учительницей в соседней школе. Барсов знал, что муж Марии Ильиничны утонул в реке несколько лет назад, и жила она одна, не имея детей. Относился к ней Барсов по-приятельски, «не подбивая клинья», уважая за спокойный и добрый характер.

Машу обнимала женщина постарше, полная блондинка с выдающейся грудью. Её Барсов раньше не встречал. В мужчине же узнал ещё одного соседа, Михаила Васильевича, прозванного Фрунзе за именное и портретное сходство с легендарным советским наркомом по военным и морским делам.

Открыл дверь, сказал с бодрой шутливостью:

— Что за шум, а драки нет?

Все трое повернулись к нему.

— Привет, Веня, — сказал Фрунзе, пригладив свои чёрные, с проседью, усы. — Тут такое дело…

— Что случилось?

— Этот бандит совсем ополоумел! — затараторила полногрудая женщина. — Окончательно совесть потерял! Уже руки распускает, никого за людей не считает!

— Погоди, Савельевна, — поморщился Михаил Васильевич. — По порядку надо. В общем, у неё в классе, — Фрунзе кивнул на Марию Ильиничну, — была в мае конфликтная ситуация: у одного из учеников, точнее, учениц, пропало двести рублей. Маша начала разбираться, чтобы выяснить, кто украл, и погасить пожар. Девица, на которую пало подозрение, тут же нажаловалась дяде — депутату нашего Заксобрания, и тот примчался в школу, выволок за волосы учительницу из класса, крича матом, что он депутат, слуга народа и никому не позволит оскорблять его племянницу.

— Сказал, что он — элита, и ему, — всхлипнула Мария Ильинична, — ничего не будет. А меня вышвырнут из школы!

— Элита! — презрительно сплюнул Михаил Васильевич. — Слуга народа, мля! Нынешняя элита — враг народа! Был бы я здоровый — дал бы ему промеж глаз!

— Кто он? — поинтересовался Барсов.

— Бывший футболист, — сказала Мария Ильинична, — фамилия Комаев. За «Спартак» играл.

Барсов заметил почти исчезнувший синяк на виске учительницы, стиснул зубы.

— Это он вас ударил?

— Бутылкой пива, — сморщилась Мария Ильинична. — Потом нож достал, махал перед лицом, обещал порезать, если я не уйду из школы.

— В полицию заявляли?

— Приехали два сержанта, поговорили с ним и с директором, и уехали, объявив, что это обычный школьный инцидент, пусть директор разбирается, а у этого Комаева депутатская неприкосновенность.

— Ясно, — кивнул Барсов. — Рука руку моет. Они все повязаны, депутаты такого пошиба и представители закона. Это система, с которой очень трудно бороться. Что собирались делать?

— Говорила с директором… — Мария Ильинична содрогнулась. — Но он почему-то считает, что я во всём виновата. А сегодня сказал, что я уволена.

Мария Ильинична снова залилась слезами.

— Погодите. — Барсов проследил за слезой, скатившейся по щеке женщины, и решение созрело окончательно. — Почему вопрос об увольнении встал сегодня, а не в мае?

— Не знаю… но мне кажется, что депутат был в школе…

— Отомстил, мля! — пробурчал Фрунзе.

— Не плачьте, я попробую разобраться, поговорю с директором, может, и в полицию загляну. Вечером пообщаемся спокойно, хорошо?

Учительница кивнула, и, хотя сомнение в её глазах не исчезло совсем, в них промелькнула искорка надежды.

— Как, говорите, его зовут? Обидчика вашего?

— Комаев… Денис Валерьевич… депутат нашего районного собрания…

— Найду, не волнуйтесь. — Барсов кивнул и вернулся в квартиру, размышляя, стоило ли вмешиваться в мелкие криминальные разборки и что делать, коль обещание уже дано. Решил посоветоваться, позвонил Николаю Алексееву, капитану «Рыси», своему заместителю, с которым был дружен, объяснил ему ситуацию, спросил:

— Что предложишь, Коля?

— Я бы на их месте заявил Собянину.

— Если полиция не стала связываться с депутатом, то мэрия вмешиваться в конфликт не будет. В крайнем случае спишет все грехи на учителей, как это было не раз.

— Ну-у… сейчас вроде времена не те, общественность бурно реагирует на такие дела, соцсети на дыбы встанут.

— Во-первых, толку от соцсетей, как от козла молока. Как всегда, повопят пару дней и утихнут. Во-вторых, это долгое дело, а учительница уже сейчас напугана, к тому же директор её уволил.

— Кого мы выбираем, а, командир? На кого ни посмотри в депутатах — одни упыри сидят! Ведь за него же кто-то голосовал, за этого футболиста? Кому-то он обещал работать на благо страны?

— Не философствуй.

— Твой-то в чём интерес? Она молодая, училка?

— Балбес ты, Коля! — рассердился Барсов. — При чём тут её возраст и мой интерес? Творится безобразие, не проходить же мимо?

Алексеев помолчал.

— Я бы начал со школы. Хочешь, пойдём вместе?

— Это было бы неплохо, — искренне обрадовался Барсов. — Подъезжай ко мне. Сходим в школу, к директору, потом в полицию, а потом и этого мерзавца-депутата, слугу народа, так сказать, разыщем.

— Еду.

Барсов переоделся, нашёл по компьютеру школу № 37 в Зябликове, узнал точный адрес и фамилию директора. Потом точно так же определил местонахождение отделения полиции № 11, которое обслуживало район, где стояла школа. Позвонил в отделение дежурному, представился просто: майор Барсов, — и выяснил, кто дежурил по району с утра двадцать второго мая. Повторил вслух:

— Сержанты Дяченко и Пёхов.

— Вы хотите с ними встретиться? — спросили у него; голос был женский. Теперь в полиции дежурили и женщины.

— Хотелось бы, — подтвердил Барсов. — Они работают или в отпусках?

— Работают, сегодня дежурят в парке Соловьиный. Могу их вызвать.

— Не надо, я сам туда подъеду, — отказался Барсов, выключая телефон.

Алексеев приехал через сорок минут. Он жил практически на МКАД, в районе Химок, в трёхкомнатной квартире, был женат уже семь лет и имел двух детей: шестилетнюю Леонсию и четырёхлетнего Данилу. Говорил, что жена ждёт третьего ребёнка. Как и Барсов, капитан любил скоростные машины и ездил на «семёрке» БМВ. Подъёхав к дому майора, он позвонил:

— Я здесь.

— Поднимайся, кофейку сварганю, — предложил Барсов.

— Лучше потом, — отказался Алексеев. — Я уже утром чашку кофе выдул. Спускайся.

Выехали в начале двенадцатого. Пока ехали до школы, вспоминали операцию в особняке Лавецкого и погибших бойцов. Добраться к подземному бункеру генерала, оборудованному под станцию метро, не удалось, для этого нужно было очистить от обломков лифта весь ствол шахты, а для этого требовалось время. Но и без этого оба понимали, что в живых там внизу не осталось никого.

— Как думаешь, кто взорвал станцию? — спросил капитан.

— Это вопрос, — рассеянно проговорил Барсов, настраиваясь на тяжёлые переговоры с представителями власти. — Возможно, сработала система защиты бункера, не получив от хозяина инструкций. Но вероятна и команда извне. Поскольку Лавецкий был связан с исключительно серьёзной структурой, я имею в виду Бильдербергский клуб, обезопасивший себя мифами и легендами ради того, чтобы в неё никто не верил, она должна была подстраховаться, потому что метро в древних тоннелях, кстати, тоже замаскированных историями о древних цивилизациях, это уже не миф. А утечки информации способны сильно помешать господам из Клуба.

— Думаешь, они подсуетились?

— Уверен на сто процентов. У Клуба должна быть структура, устраняющая утечки и препятствия, вплоть до физической ликвидации противника.

Машина остановилась у трёхэтажного здания школы, окружённого берёзами и тополями за красивой резной решёткой. По причине летних каникул на территории школы не мелькали ученики, не слышались их голоса, было неестественно тихо, и лишь у главного входа трое старшеклассников копошились на клумбах под руководством женщины в летнем сарафане.

Барсов и Алексеев подошли.

— Извините, — сказал майор, — здравствуйте, не подскажете, директор школы на месте?

Женщина лет сорока, с короткой причёской и одутловатым сонным лицом, с любопытством посмотрела на мужчин.

— А вы по какому делу?

— По важному, — улыбнулся Алексеев. — Мы из инспекции по делам несовершеннолетних.

— А-а… Борис Аркадьевич должен быть к двенадцати.

К воротам слева от здания школы подъехал чёрный «Мерседес» Е-класса. Ворота автоматически открылись, машина прошуршала по гравию, остановилась у главного входа.

— Да вот он, — сказала женщина.

Из «Мерседеса» выбрался тучный здоровяк с выдающимся пузом, обтянутым голубой рубашкой. Талия у здоровяка отсутствовала, и ремень брюк стискивал тело намного ниже, чем у обычных людей, так что брюки висели мешком почти до земли. Голова у директора была редкой формы — грушевидная. Венчал её голый бугор плеши. Маленькие свиные глазки в обрамлении выгоревших белых ресниц и красные щёки довершали портрет. В руках он нёс портфель с металлическими полосками и с женщиной не поздоровался, хотя она чуть ли не с поклоном проговорила:

— Добрый день, Борис Аркадьевич.

Барсов и Алексеев, переглянувшись, подошли к нему.

— Господин директор, — сказал Барсов, доставая и на мгновение открывая офицерское удостоверение, — майор Барсов, служба внутренней безопасности УВД «Зябликово». У нас к вам несколько вопросов. Мы расследуем инцидент с вашей учительницей Марией Ильиничной Кудашевой и депутатом Комаевым в конце мая.

Поднимавшийся по ступенькам крыльца директор школы остановился, окинул спецназовцев взглядом из-под белых ресниц, буркнул:

— Кудашева уволена.

— Вот по этому поводу мы и хотим поговорить.

— Мне некогда. И я уже имел дело с полицией.

— Это другой уровень, уважаемый, — усмехнулся Барсов. — Не хотите разговаривать сейчас, мы вызовем вас в Управление. Пришлём машину, с охраной.

Директор мигнул.

— Проходите.

Поднялись на второй этаж, директор открыл дверь кабинета, и Барсов увидел, в каких условиях работают нынче некоторые директора обычных средних школ.

Кабинет Бориса Аркадьевича был велик, как два класса, вместе взятых. И он был весь заставлен стеклянными шкафами и стеклянной на вид мебелью в стиле «хайтек», геометрия которой вызывала головокружение. По-видимому, хозяин кабинета являлся поклонником авангардного искусства, так как все стены его владений были увешаны картинами-инсталляциями современных художников, разобраться в смысловом содержании которых было невероятно сложно. Во всяком случае Барсов не смог уловить художественные тонкости ни одной из них, а картина за столом директора вообще погрузила его в транс. Это была буро-фиолетовая мазня размерами полтора на три метра, из которой вырастали красные загогулины, похожие не то на гигантскую колбасу, не то на кишки апокалиптического левиафана. Что хотел изобразить художник на этом полотне, осталось загадкой.

— Нравится? — несколько оживился директор, заметив остановившийся взгляд Барсова. — Моя работа. Называется «Сквозь тернии».

— Мм-м… — промычал Алексеев.

— Да! — очнулся Барсов.

— Присаживайтесь. — Борис Аркадьевич уселся в мутного стекла кресло за мутного стекла столом, ухитрившись их не разбить. — Чем могу быть полезен?

Ещё раз показать гостей документы он не попросил.

— По какой причине вы уволили учительницу?

Борис Аркадьевич потускнел, мигнул, побарабанил толстыми пальцами по столешнице.

— Почему это заинтересовало службу безопасности полиции?

— По той простой, что у вас должны быть веские причины для увольнения. По нашим данным, её послужной список безупречен. Мы знаем, что вы встречались с Комаевым, и подозреваем, что он уговорил вас уволить Кудашеву, пригрозив своими связями. Я прав?

По лицу директора проползла тень.

— Я не обязан…

— Секунду, — остановил его Барсов, — давайте я обрисую ваше положение и ситуацию с депутатом, прежде чем вы начнёте качать права. Этот товарищ футболист абсолютно зарвался, полагая, что неуязвим. Но он ошибается. Грешков за ним тянется немало. В ближайшее время он вполне может сложить полномочия депутата и выйдет из состояния неприкосновенности. А там и сесть может… на несколько лет. Зачем вам нужен такой друг? Это первое. Второе: когда мы размотаем это дело, окажется, что вы были в сговоре с преступником. Как вы думаете, вы останетесь директором?

Красные щёки Бориса Аркадьевича стали лиловыми. Он тяжело задышал, с минуту молчал, барабаня пальцами по столу и не отрывая от столешницы взгляда, поднял глаза.

— Чего вы хотите?

— Умные слова, — усмехнулся Алексеев.

— Первое: немедленно отозвать свой приказ об увольнении учительницы Кудашевой! Второе: немедленно позвонить ей, извиниться, пригласить в школу, признаться в ошибке и поговорить о воспитательном моменте для её учеников. И третье: если вы вдруг начнёте искать поддержку своим решениям в среде полиции или иных учреждений, мы займёмся вами всерьёз. Компромат на фигур вашего уровня нынче добыть очень просто. Договорились?

Свиные глазки директора недобро сверкнули, но раздумывал он недолго. Смысл слова «компромат» он понимал хорошо.

— Договорились. Я могу быть уверен…

— Можете, — кивнул Барсов, вставая. — Работайте спокойно, но мой вам совет: соблюдайте законы и не идите на поводу у таких, как господин Комаев. До свидания.

Алексеев, вставая за ним, достал айфон, сказал в экранчик будничным голосом:

— Шестой, снимите с объекта наблюдение.

Барсов заметил, как дрогнули брови Бориса Аркадьевича, но добавлять к словам Николая ничего не стал. У машины спросил:

— Надеюсь, шестой снимет наблюдение?

Алексеев смутился.

— Извини, командир, показалось, что этот жучара не сильно проникся серьёзностью нашего визита, вот и сочинил про наблюдение.

— Молодец, ты его озадачил. Может быть, он и послушается совета. Ну что, теперь к полицаям?

— Давай, до пятницы я совершенно свободен, — рассмеялся Николай, вспомнивший знаменитый мультфильм. — Только спать хочется.

— Мне тоже, но теперь придётся доделывать дело. Едем в парк.

— Понял.

Парк Соловьиный занимал в Зябликове место рядом с главной площадью города, автовокзалом и церковью Святой Троицы. За последние годы его облагородили, очистили от мусора, засохших и упавших деревьев, посадили новые, разбили цветники, установили аттракционы и площадки для отдыха детей, и в хорошую погоду здесь было много гуляющих горожан, в том числе — молодёжных компаний. Но компании бывают разные, в Зябликове хватало и мажоров, и просто отморозков, время от времени устраивающих свои игрища, поэтому полицейским патрулям приходилось дежурить на территории Соловьиного чуть ли не круглосуточно.

Связку сержантов Барсов и Алексеев обнаружили в кафешке «Посолонь» на берегу небольшого прудика. Один был здоровым бугаём под два метра ростом, с могучими плечами, белобрысым, с широким лицом деревенского увальня. Барсов определил его как Дяченко и не ошибся. Второй был намного ниже, худой и болезненный, судя по цвету его рябоватого лица и тоскливому выражению глаз. Оба сидели за столиком на открытой веранде и лениво потягивали из бутылок чай «Липтон».

Было жарко, и оба сняли белые форменные фуражки.

— Майор Барсов, — представился Барсов, показывая удостоверение, сел напротив; Алексеев остался стоять. — Управление собственной безопасности УВД. Представьтесь.

Сержанты переглянулись.

Худосочный нервно надел фуражку:

— Сержант Пёхов.

Барсов перевёл взгляд на здоровяка. Тот, помявшись, нехотя пробурчал:

— Сержант Дяченко, одиннадцатое РОВД.

— Встать! — негромко, но металлическим голосом сказал Барсов.

Худой вскочил.

В глазах бугая протаяла озабоченность, но он всё-таки поднялся, натянул головной убор.

Барсов выдержал паузу, глядя на него снизу вверх.

— Можете сесть. Мы не задержим вас надолго.

Худой сел, держа спину прямо.

Его напарник помедлил, обладая, видимо, реакцией коалы, опустился на стул, жалобно скрипнувший под его весом.

— Вас вызывали в школу номер тридцать семь в конце мая, — начал Барсов, — чтобы вы разобрались с депутатом-хулиганом Комаевым, напавшим на учительницу.

— Ну? — угрюмо выговорил Дяченко.

Алексеев фыркнул, продолжая стоять — руки в карманах джинсов.

— Почему вы отпустили негодяя?

Полицейские снова переглянулись.

— Он же депутат… — неуверенно сказал худой.

— Он ударил женщину! — не выдержал Алексеев. — Вытащил её за волосы из класса при детях! Это не повод для задержания?

— Он депутат, — тупо повторил Дяченко.

— Понятно, — сказал Барсов. — Для вас не существует закона справедливости, так как вы всегда можете спрятаться за формальной статьёй чиновничьего закона круговой поруки. Я не прав?

— Мы ничего… противозаконного… не делали.

— Так вы вообще ничего не делали, — сказал Алексеев. — Женщине чуть голову не проломили, волосы вырвали, а вы поговорили с подонком и отпустили!

— Действовали… по инструкции… доложили начальству.

Алексеев посмотрел на Барсова:

— Я бы уволил обоих к чёртовой матери, товарищ майор! Формализм у них в крови! Интересно, как бы они действовали, если бы депутат на их жён или сестёр напал? Тоже согласно инструкции?

— Мы… по закону… не имеем права… задерживать депутата…

Барсов встал.

Полицейские поднялись следом.

— Давно служите?

Озадаченные вопросом сержанты неуверенно поглядели друг на друга.

— Восемь лет, — буркнул верзила.

— Девять… — пискнул напарник.

— И за такой срок вы всё ещё сержанты?

— Служили… как все…

— Ну-ну, служите дальше. Адрес депутата Комаева знаете?

— Симонова, двадцать, — с готовностью сказал худой.

— Квартира?

— У него собственный дом в конце улицы, в лесу.

— Продолжайте дежурство, парни, и не дай вам бог попасть в ситуацию, схожую с защитой негодяя!

Спецназовцы покинули кафе, вернулись к машине.

— Ещё раз убеждаюсь, — сказал Алексеев горестно, — что пока младший сержантский состав полиции, так сказать, опора закона, будет состоять из таких вот служак, порядка в стране не будет.

— Смотри глубже, — хмыкнул Барсов. — Рыба гниёт с головы. Пока у власти у нас либералы, во всех государственных структурах будут работать коррупционеры, в том числе и в полиции. Кого они возьмут на работу? Таких сержантов, как этот громила Дяченко и дистрофик Пёхов.

— Да уж, наверно. — Алексеев завёл машину. — Куда теперь?

— А давай-ка наведаемся домой к депутату.

— Он же, наверно, на работе. Если, конечно, протирание штанов в Заксобрании можно назвать работой.

— Если на работе, поедем в Управу.

Бывший футболист, странным образом избранный в заксобрание Зябликова, жил, как оказалось, на широкую ногу.

У него имелся двухэтажный коттедж, стилизованный под крытый стадион, земельные владения площадью в один гектар, обнесённые четырёхметровой высоты стеной, напоминающей стену Московского Кремля, и крутая машина — «Мазератти S560» цвета серебра. Поскольку «Мазератти» стоял сразу за воротами усадьбы, можно было надеяться, что хозяин дома, хотя четверг двадцать четвёртого июня был рабочим днём, и все депутаты должны были заниматься трудовой деятельностью. С другой стороны, гарантий, что Комаев соблюдает распорядок дня, не было никаких.

Так и оказалось: хозяин роскошного особняка находился на территории своих владений.

— Не понимаю, на кой ему надо было идти в депутаты? — проворчал Алексеев, когда они подошли к калитке в «крепостной» стене.

— Захотелось вкусить власти, — усмехнулся Барсов. — К тому же депутатство — отличная кормушка. Ты не представляешь, какие блага даёт этот чиновничий курятник! Поэтому за место в таких структурах и идёт драка — до двадцати человек на место!

— Чтоб я так жил! — восхитился капитан.

На калитке из крашеного дуба виднелся дверной глазок, а над калиткой торчал глазок видеокамеры.

Барсов тронул кнопку домофона.

— Слушаю, — раздался басовитый голос.

— Полиция к Комаеву, майор Барсов.

— Он уезжает.

— А, тем лучше. Это его «Мазератти» за воротами?

— Да, его.

Гости поспешили к начавшим раздвигаться створкам ворот. Дождались, когда машина тронется с места, и Алексеев перегородил ей дорогу. Барсов подошёл с левой стороны, показал удостоверение.

Водитель, чернявый смуглолицый парень, опустил стекло дверцы.

— Вам чего?

Дверца машины со стороны переднего пассажирского сиденья приоткрылась. Там сидел мощный мужик в белой тенниске и чёрных очках — телохранитель депутата. Сам Комаев занимал место на заднем сиденье. Он раздражённо наклонился вперёд, просунув голову между плечами водителя и телохранителя.

Барсов никогда не играл в футбол и фанатом игры не являлся, поэтому в лицо игроков российских команд не знал. Зато знал Алексеев, болевший за столичный ЦСКА.

— Я его помню, — проворчал капитан, стоя сзади в своей обычной позе — руки в карманах. — Года три назад он подрался с каким-то журналистом, сломал ему челюсть. Дали год условно. А ещё у него недавно украли часы за двадцать три лимона, вся Сеть гудела.

— Майор Барсов, — повторил Вениамин, — Управление собственной безопасности УВД. У нас к вам разговор.

— Мне некогда.

— Мы вас не задержим.

— Подъезжайте в Управу завтра.

Барсов посмотрел на капитана, и Алексеев сорвался с места, мгновенно открывая дверцу и вытаскивая успевшего только пискнуть водителя. Толчком отправил его к воротам, занял водительское место.

Телохранитель депутата ошеломлённо глянул на него, потянулся к кобуре под мышкой, но Барсов, рванув дверцу переднего пассажирского сиденья, умело выдернул здоровяка из кабины, отработанным приёмом выхватил у него пистолет и направил ствол в лицо. Парень с типичным лицом зэка (у него когда-то был сломан нос) замер.

— Не мешай, — мягко посоветовал Барсов. — Отойди в сторонку и подожди, пока мы побеседуем с твоим боссом. Ничего с ним не сделается.

— Вы что творите?! — обрёл голос Комаев. — Это же нападение на неприкосновенное лицо…

Барсов закрыл переднюю дверцу, открыл заднюю, сел, потеснив обалдевшего депутата.

— Помолчи, неприкосновенное лицо. В конце мая ты напал на учительницу тридцать седьмой школы, ударил её бутылкой, матерился, помнишь?

Ошеломление стало покидать располневшее лицо Комаева, украшенное мешками под глазами. По-видимому, депутат давно перестал заниматься спортом, выпивал, и это отразилось на его облике.

— Кто вы такие?! — Он потянул из кармана безрукавки лопатник айфона.

Барсов отобрал телефон, подумав, что стоит такой аппарат недёшево.

— Управление собственной безопасности, — повторил майор свою легенду. — Полицейские, отпустившие тебя, будут наказаны. Их начальник — тоже. Очередь за тобой. Мы не будем выяснять, чем ты руководствовался, избивая женщину, как не будем и читать мораль. Не надейся на свои связи, сейчас сажают и губернаторов, и генералов, и чекистов. Никто не рискнёт тебя защищать. А начнёшь качать права, коих у тебя нет, неожиданно попадёшь в ДТП. Я доходчиво объясняю ситуацию?

Комаев, у которого уже выросло брюшко, хотя было ему от силы тридцать пять лет, взмок.

— Я… вас…

— Закатаю в асфальт! — закончил Алексеев, фыркнув.

Барсов стиснул плечо депутата с такой силой, что того перекосило.

— Ай! Отпусти!..

— Понял, спрашиваю?

— Чего вы хотите?!

— Справедливости, — усмехнулся Алексеев, посматривающий на телохранителя, что-то бубнившего в пластину айфона.

— Первое: ты сегодня же извинишься перед учительницей! Второе: больше никогда не сунешь нос в школу! Мы не станем настаивать, чтобы ты добровольно ушёл в отставку с поста депутата, но заерепенишься — скинем весь компромат на тебя в Сеть. Грешков у тебя немало. А когда на Управу обрушится гнев пользователей Интернета, власти быстренько избавятся от тебя, желая сохранить свои кресла. Как тебе перспектива?

— Вы… не имеете права…

— Ох, только давай без соплей. Мы следим за каждым твоим шагом и шутить не намерены. Не последуешь совету добровольно, по-хорошему, организуем исцеление по-плохому. Будет больно. Хочешь проверить?

Комаев начал приходить в себя.

— Вы… гоните… безопасность УВД не занимается гражданскими…

— Не занимается, — согласился Барсов, — если её не попросят вмешаться. И у простых учителей могут быть могучие защитники. Наш полковник имеет свои резоны и связи в сфере образования, так что, если будет необходимо, он подключит структуры другого уровня. К тебе придут мальчики покруче. Ну, как, договорились?

Комаев сглотнул, растирая плечо, криво улыбнулся:

— Договорились.

Барсов вынул из пистолета телохранителя (это был новенький «Макаров М-2») обойму, кинул оружие не переднее сиденье и вылез. За ним вылез Алексеев.

Телохранитель кинулся к машине, гнусавя:

— Босс, я вызвал полицию…

— Дурак, — послышалось из кабины, — они тоже из полиции, садись.

Отойдя в сторонку, спецназовцы понаблюдали за суетой у ворот (выглянули ещё два парня), дождались, пока «Мазератти» уедет, сели в свой «БМВ».

— Не уверен, что он исполнит наши требования, — сказал Алексеев. — Заметил, какая у него хитрая испитая физиономия? Может, поговоришь с шефом, организуем показательную слежку, чтобы убедился, что мы не блефуем?

— После всех контактов с президентом? Гаранину будет не до того. Остаётся надеяться, что наш разговор с футболистом не останется без последствий.

— Ага, особенно если он начнёт махать кулаками.

— Это будет означать, что нынешние «слуги народа» ничего не боятся, имея «крыши» в верхах, где сидят отморозки крупнее в размерах. Тогда придётся заниматься этим делом всерьёз, поднимать группу.

Алексеев тронул машину с места:

— Куда теперь?

— Подвези домой, залягу спать.

Через полчаса Барсов был дома.

* * *

Проспал он до самого вечера, отключив мобильный и рацию, посчитав, что в этот день имеет право на долгое горизонтальное положение. Разбудил его в половине седьмого звонок в дверь. Гадая, кто это мог быть, Барсов заглянул в глазок и увидел соседку, история которой подвигла его направиться в поисках справедливости вне сферы служебной деятельности. Открыл дверь.

— Маша?

Учительница зарделась под его взглядом, но глаз не опустила.

— Мне звонил Борис Аркадьевич… директор школы…

— Да? — ненатурально удивился Вениамин.

— Меня восстанавливают в должности.

— Очень хорошо, — обрадовался Барсов. — Я знал, что правда восторжествует. Что вы ответили директору?

Мария Ильинична пристально посмотрела на майора:

— Это ваших рук дело? Вы были у директора?

— Ну, заехал по пути, мы хорошо побеседовали о том о сём. Надеюсь, и ваш обидчик ещё принесёт свои извинения.

— Не нужны мне его извинения. Почему вы решили… вмешаться в это дело?

Барсов спохватился:

— Что же мы стоим на пороге, заходите, чайку-кофейку попьём.

— Неудобно…

— Что ж тут неудобного? — улыбнулся он, вдруг заметив, что учительница хороша собой. Ей очень шёл летний сарафан в синий горошек, губы она не красила, они у Марии Ильиничны и так были яркие, полные, а серые, с зеленоватым оттенком глаза смотрели открыто и прямо.

— Мы с вами живём рядом давно, а по сути, незнакомы.

— Спасибо…

— Не за что. — Он посторонился, пропуская женщину, от которой пахнуло не духами, а свежескошенной травой.

На мгновение в памяти шевельнулся образ другой женщины — Евы, дочери соседа по даче, полковника в отставке Болотова, но тут же растаял.

Барсов усадил гостью на диван в зале, приготовил кофе, насыпал в вазочки любимое овсяное печенье, орехи, глянул на себя в зеркало, чтобы оценить, как выглядит (надо было побриться утром, мелькнула мысль), и присоединился к учительнице, с любопытством разглядывающей интерьер комнаты. Налил кофе себе и ей.

— Пейте, кенийский, ручной обжарки. Или сначала пропустим по глоточку винца? У меня есть автохтонный «Киндзмараули», Саша снабжает, у него в Грузии родственники живут.

— Кто это?

— Саша Виткер, боец моей группы. Я ведь майор Росгвардии.

— Тогда понятно.

— Что понятно?

— Почему мне Борис Аркадьевич позвонил.

Барсов рассмеялся:

— Значит, проникся уважением.

— Всё равно не надо было связываться.

— Знаете, если честно, за Россию стало обидно. Сколько же она кормит упырей и ублюдков, как этот футболист Комаев, прорвавшийся в депутаты.

— Обиды и негодования похожи на яд, который вы пьёте в надежде на то, что отравятся другие. Счастье начинается с прощения.

— Это кого вы процитировали?

— Кэсси Комбдена.

— Кто это?

— Псевдоним неизвестного автора, афоризмы которого часто публикуются в Сети.

— Разве такое бывает?

Мария Ильинична улыбнулась:

— Встречается.

— Что ж, возможно, этот афорист прав, но если мы каждый раз будем отступать и прощать подонков, жизнь лучше не станет. Таких, как Комаев, надо учить жёстко, они понимают только силу.

— Хотите ещё афоризм?

— Этого… как его… Кэссиди Комбдуна?

— Нет, Франка Шуберта.

— Валяйте.

— Хочешь порадоваться мгновение — отомсти, хочешь радоваться всю жизнь — прости.

Барсов покачал головой:

— Очень умно… я не слышал. Может быть, я и переменю своё мнение. Так что насчёт вина?

— Нет, благодарю, в другой раз. А злобу лучше всего наказывать пренебрежением, это моё правило.

— Хорошее правило. — Барсов поднял чашку. — Вы меня почти уговорили. Будем!

Мария Ильинична засмеялась, поднимая свою чашку.

— Вы умеете отступать, товарищ майор. А чем вы занимаетесь в свободное время?

— Времени свободного у меня почти не бывает. Но если вам интересно…

Разговор перешёл в другую плоскость.

Барсов рассказал гостье, что любит встречаться с друзьями, отдыхает на даче, путешествует, с удовольствием читает классику, беря книги у деда, известного библиофила. Признался, что в соцсетях не сидит часами, как другие, считая это увлечение колоссальной проблемой молодого поколения. Закончил:

— По сути торчок в Инете — болезнь, причём прогрессирующая, и сможет ли переболеть им человечество, не деградируя, большой вопрос.

— Вы правы, — погрустнела Мария Ильинична, — нам всё труднее заставить учеников включать собственный мозг. Не помогают ни правила, ни принимаемые законы, ни примеры. Учить детей мыслить самостоятельно стало невозможно.

— Надо чаще использовать традиционные методы воспитания, — убеждённо сказал Барсов.

— Какие?

— Ремень! И в угол коленками на крупу!

Маша засмеялась, отчего лицо молодой женщины удивительно расцвело и похорошело.

— Бить и наказывать углом нельзя.

— Раньше именно так учили непослушных, дед рассказывал, и ничего, никто не жаловался в Совет Европы или в ООН, и хорошие люди вырастали.

Перешли на шутливый тон, затронули множество тем, волнующих, как оказалось, обоих, от культуры и атак на русский язык до медицины, потом гостья спохватилась, что к ней должна подойти подруга, и убежала, оставив после себя восхитительный букет запахов.

«Надо же! — подумал Барсов, прислушиваясь к самому себе. — Ты не обалдел, майор? Она же не в твоём вкусе…»

«Помолчи! — оборвал он голос второго «я», — много ты понимаешь…»

Размышляя о поворотах судьбы, Вениамин убрал посуду и позвонил Калёнову, вспомнив, что полковник ГРУ в отставке уехал домой из усадьбы Лавецкого сильно помятым.

Максим Олегович отозвался не сразу, словно долго добирался до телефона:

— Да!

Это железное «да» вызвало у Барсова улыбку. У полковника в отставке был глубокий звучный баритон, от которого завибрировало ухо. Вспомнился термин, которым награждали в спецслужбах таких оперативников — рекрут, то есть реально крутой боец. Пришла мысль, что он, майор Барсов, счастливый человек, потому что Калёнов стал ему другом. Правда, к этому чувству примешивалась щемящая нотка сожаления, порождённая тем обстоятельством, что понравившаяся ему женщина выбрала не его, а Калёнова, несмотря на возраст полковника в отставке.

Впрочем, признался сам себе Барсов, Максим Олегович был достоин такой женщины, как Ева. Тем более что знакомы эти двое были давно.

— Максим Олегович, приветствую. Как дела?

— Норм. А у тебя?

Барсов только собрался ответить, как раздался металлический щелчок — включилась рация, настроенная на экстренную связь.

Он извинился перед Калёновым, прервал разговор и поднёс к уху аппарат, закамуфлированный под браслет часов.

— Слушаю.

— Майор, — раздался из циферблата глуховатый голос полковника Гаранина, — срочно в штаб! Одна нога там, другая здесь!

Ёкнуло сердце:

— Что случилось, Владимир Силович?

— Будем сдавать дела, нас отправили в отставку.

Барсов не поверил ушам:

— Что?! Как это — нас отправили…

— Назначен новый директор гвардии, он, в свою очередь, ставит на главные посты своих людей.

— Но как же… мы же — ГОН…

— ГОН расформировывается. Короче, дуй сюда быстрей, надо кое-что успеть сделать, пока не перекрыли доступ к компьютерам.

Рация замолчала.

Барсов аккуратно нацепил браслет на руку — в голове пустота! — попытался поймать родившуюся, но ускользающую мысль. С трудом поймал. Мысль была: кто-то затеял хитрую игру, решая свои проблемы. Но кто? Президент? Новый командующий Росгвардией? Или кто-то ещё? Кто может быть заинтересован в расформировывании группы особого назначения, готовой дать отпор как внешней силе, так и внутренним предателям?..

Ладно, очнулся он, узнаем в конце концов. Как там говорил острец: на каждую хитрую задницу всегда найдётся свой пенис с винтом.

Барсов ухмыльнулся, чувствуя вспыхнувший азарт, и начал собираться.

Центр специального назначения сил оперативного управления и авиации Росгвардии располагался на улице Красноказарменной, 9А, и Барсов добрался до него к девяти часам вечера, когда уже смеркалось.

Поставил машину на служебную стоянку возле главного корпуса, нашёл флигель, в котором располагался штаб СОБРа «Рысь», позвонил Гаранину:

— Я прибыл, товарищ полковник.

— Зайди ко мне, — коротко сказал Гаранин.

Барсов миновал холл здания, в котором наблюдалась необычная для этого времени суета, свернул в левое крыло и вошёл в кабинет начальника ССО.

Гаранин сидел перед экраном компьютера, поглядывая на него и одновременно сортируя на столе какие-то папки, бумаги и диски.

— Что происходит, Владимир Силович? — спросил озадаченный Барсов.

— У тебя в компе нет компромата? — осведомился полковник, не поднимая головы.

— Какого? — ещё больше озадачился Вениамин.

— По операциям, на каких-либо больших людей, на криминал.

— В пределах служебных операций. Ничего ценного я в машине не храню, всё здесь. — Барсов постучал пальцем по лбу.

— Проверь на всякий случай.

— Что за революция обрушилась на нас?

Гаранин оторвал взгляд от бумаг, поднял на подчинённого посветлевшие глаза.

— Все дела ГОН передаются службе безопасности президента. Что-нибудь слышал о «Прикрытии»?

Барсов покопался в памяти.

— Секретное подразделение президента… подчиняется только ему…

— Теперь делом Лавецкого и Бильдербергского клуба будет заниматься «Прикрытие».

— Нас-то за что в отставку?

— Мы становимся лишними, неудобными свидетелями, так что не становись в позу обиженного и не начинай качать права.

— Я и не собирался.

— Быстро к себе, проверь комп и обратно ко мне, пойдём к Соломонову.

Барсов непонимающе глянул на Гаранина:

— К Соломонову? Начальнику штаба?

— Теперь он командующий. Не тяни время, жду через четверть часа.

Барсов поспешил в свой кабинет, располагавшийся в этом же крыле здания, и обнаружил там Алексеева.

— Коля? Ты что здесь делаешь?

— Вот, велено принять у тебя дела, — смущённо признался капитан.

— Час от часу не легче! Меня увольняют, а тебя сажают на моё место?

— Я здесь ни при чём, командир. — Алексеев вспыхнул, но глаз не отвёл. — Сам узнал о назначении минут сорок назад.

Барсов покачал головой:

— Интересные дела творятся в нашей епархии, товарищи гвардейцы. У меня возникают смутные сомнения…

— У меня тоже.

— А у тебя какие?

— Заговор мы раскрыли, но кто-то позавидовал успеху и включил систему демпфирования. Дело раскрутят другие или же, наоборот, спустят на тормозах. Боюсь, как бы мы не стали крайними.

— Но если тебя оставили, есть надежда, что по крайней мере обвинять нас в участии в заговоре не станут.

— Командир, — выпрямился Алексеев; он был почти такого же роста, что и Барсов, только вдвое у́же в плечах. — Можешь на меня положиться! Что узнаю я, будешь знать ты. Мы за тебя все горой, не сомневайся.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Барсов, протягивая руку.

Николай горячо потряс её.

К Гаранину Барсов вернулся полный уверенности, что за свои тылы он может быть спокоен. Ни Алексеев, ни бойцы группы «Рысь» не могли его предать. Он знал каждого в течение многих лет и доверял всем.

— Идём, — сказал начальник ССО, когда майор переступил порог кабинета. — Проверил записи?

— Передал дела Алексееву, всё нормально.

— Ничего нормального не вижу, но что имеем, тем и владеем.

В кабинете командующего Росгвардией, который совсем недавно занимал Лавецкий, было шумно. Место адъютанта занимал незнакомый молодой капитан с внимательными карими глазами и пышной шевелюрой — ёжиком. Кроме него в предбаннике кабинета беседовали мужчины, двое — в генеральской форме, два полковника и двое в штатском. Барсов знал только полковников, занимавших важные посты в иерархической структуре Росгвардии — в информационной сфере и в снабжении.

На вошедших обратил внимание только адъютант.

— Проходите, товарищ полковник, — вышел он к Гаранину с озабоченным видом, — главный уже спрашивал про вас.

Дверь, на которой недавно висела табличка «Лавецкий В. С.» (в рамочке теперь не было фамилии, наверно, не успели сменить), открылась, приглашённые вошли.

Новый главком Росгвардии, ещё довольно молодой (ему исполнилось пятьдесят лет), худой, с бледноватым костистым лицом вегана и большим лбом, был не один. За Т-образным столом сидели ещё двое мужчин в гражданских костюмах, и у Барсова сжались мышцы живота: один из гостей Соломонова руководил службой внутренней безопасности Росгвардии. Невольно вспомнился депутат Комаев, которому Барсов и Алексеев представились как сотрудники внутренней безопасности УВД. Странное пересечение ситуаций показалось опасным.

Сидевшие за столом повернули головы к двери.

Соломонов мельком глянул на Барсова и стал смотреть на Гаранина:

— Товарищ полковник, решением главнокомандующего России вы отстраняетесь от командования бригадой ССО и помещаетесь под домашний арест на время следствия по делу Лавецкого.

Барсов онемел, с изумлением повернув голову к Гаранину, перевёл взгляд на командующего.

— Товарищ генерал!

— Молчи! — глухо сказал Гаранин. — В чём меня обвиняют, Григорий Дмитриевич?

— Пока ни в чём, — без улыбки ответил Соломонов. — Следствие покажет. Возможно, вы допустили утечку секретной информации, что привело к потере контроля над ситуацией в подземном бункере Лавецкого, и мы потеряли доступ к вещественным доказательствам преступления командующего. Прошу сдать дела.

— Кому?

— Мне, — сказал второй гость Соломонова, которого Барсов не знал.

Мужчина выглядел добродушным участником ток-шоу, каких нынче много на телевидении, но глаза его вдруг на миг стали колючими и оценивающими, словно у эксперта-психолога в том же ток-шоу типа «На самом деле» на Первом канале.

— Генерал Перекопов, — представил его Соломонов. — Вы свободны, товарищи.

— Я тоже? — на всякий случай спросил Барсов.

По губам Перекопова скользнула тонкая улыбка.

— Сдавайте дела преемнику, — добавил Соломонов. — Из города просьба никуда не выезжать до окончания расследования. Обоим необходимо заполнить протокол о хранении гостайны. Всего хорошего.

Барсов и Гаранин повернулись и вышли, унося на спинах кирпичи взглядов присутствующих.

В коридоре полковник повернул голову к Вениамину и сказал бесстрастно:

— Узнал второго?

— Н-нет, — сказал Барсов. — По-моему, ни разу с ним не встречался.

— Перекопов — бывший начальник службы охраны президента, он и руководит «Прикрытием».

— Вы его знаете?

— Знал… когда-то.

— У него взгляд как у рентгеновского аппарата. Нам надо его бояться?

— Посмотрим.

К идущим по коридору мужчинам подошли двое парней одинаковой комплекции и в одинаковых серых костюмах.

— Товарищ полковник, — сказал один из них с виноватым видом, — нам приказано сопроводить вас домой.

Барсов перехватил взгляд Гаранина и понял, что с этого момента и у него, и у командира начинается веселая адреналиновая жизнь.