Дома мы не нужны. последняя битва спящего бога

Василий Иванович Лягоскин

Это четвертая, последняя книга о приключениях полковника Кудрявцева и его друзей в далеком прошлом. Может, эти герои еще вернутся на страницы рукописи… но это будет совсем другая история. А пока впереди встреча с таинственным существом, которое племена неандертальцев тысячи лет считали богом – великим и ужасным…

Глава 2. Профессор Романов. Не валяй дурака, Америка

— А потом, — парень напротив командира переступил ногами, ведь команда «Вольно!» для сержанта Советской Армии позволяло это, — мы действительно попартизанили немного.

Он нагнул упрямый лоб вниз, наверное чтобы скрыть гримасу ненависти к бандитам. А рядом встал огромный парень с открытым лицом, напоминавший чем-то доктора Брауна — квадратным подбородком, наверное. Этот солдатский опыт если и имел, сейчас его никак не афишировал.

— Что значит немного? — громко возмутился он, фыркнув, — да америкосы плакали от него — человек двадцать наш Ринат кончил, пока мы петляли между горами, отвлекая их.

— Не двадцать, а всего четверых, — хмуро поправил его сержант Акимбетов, — больше никак было не подобраться. С одиночками справился, даже оружие раздобыл (он потряс автоматической винтовкой), а к их главарю даже на выстрел не решился приблизиться, — он помолчал, и все таки признался, — побоялся. Этот гад, кажется, безо всякого оружия может на расстоянии убить человека. Не знаю как, но может.

Он посмотрел с надеждой на Кудрявцева, и тот улыбнулся, показывая, что парень не свихнулся во время кровавой бойни, развязанной американцами.

— А почему, кстати, американцы? — вмешался в разговор профессор Романов, — ведь ты не понимаешь ни слова по-английски?

— Зато Салим понимает, — командир маленького татарского отряда коснулся плеча огромного товарища, — он на своей фуре пол Европы исколесил, а там без языка никак нельзя (гигант кивнул). Я одного подранка притащил на допрос…

— Потом этот гад начал на нас охотиться — загонять в угол, — продолжил старший из татар, — в тот, где степь соединяется с гадюшником.

Он посмотрел на полковника Кудрявцева и тот кивнул, показывая, что понял, каких гадюк имеет в виду парень. Больше того, командир продолжил за Рината:

— А вы начали собирать веревки и ремни.

— Точно, — с виду совсем не поразился парень, — и в одну темную безлунную ночь спустились вниз — в самом дальнем углу от места… где эти сволочи сбрасывали с обрыва живых людей.

— Ты тоже видел это? — опять вылез вперед профессор.

— Что значит тоже? — не понял его Акимбетов.

— Мы попали на такую казнь, — негромко ответил ему командир, — там снайперу, про которого ты говорил, и пришел конец. Бэйла его кончила.

Он показал на Никитину, невозмутимо выслушавшую похвалу; лицо Рината впервые озарилось улыбкой.

— Этот гад больше всех народу положил. Мы ведь хотели других спасти — но всегда впереди нас оказывались эти дьяволы. Наверное проклятый колдун их наводил. И мне, кстати, от снайпера один раз досталось. Вот, — он продел палец в отверстие на рукаве камуфляжа, — хорошо, было где спрятаться. А рана за пару часов заросла…

— Только жрать хотелось, как голодному волку зимой? — засмеялся рядом Толик Никитин.

— Точно, — удивился татарин; теперь, когда он узнал, что один из врагов мертв, лицо его сбросило безжизненную маску.

Он еще больше расслабился — наверное забыл, как вытянулся недавно в струнку перед человеком в форме полковника Российской армии — и огляделся вокруг. Рината и его товарищей окружали друзья; лица их были полны сочувствия, и профессор не сомневался, что совсем скоро эти десять человек вольются в большую семью русского лагеря. Вот только как быть с теми, кто бесчинствовал, а может, продолжает это делать на плато? Татарин словно прочел его мысленный вопрос.

— А что будет с остальными американцами?

— Ничего не будет, — ответила на этот раз Оксана Кудрявцева, — в смысле их самих не будет, когда наш командир (она ласково коснулась рукой плеча мужа) придумает, как забраться к ним.

Акимбетов покачал головой, мол: «Вы еще не видели это чудовище в человеческом облике!». Оксана ответила ему взглядом — своим, фирменным, доставшимся в наследство от Седой медведицы. Парень стремительно побледнел, словно увидел рядом главного американского бандита; Алексей Александрович тоже невольно отшатнулся, почувствовав на себе отголосок метального воздействия.

— Вот, — улыбнулась Кудрявцева, и сразу вокруг словно посветлело, — мы тоже кое что можем. А товарищ полковник (она снова коснулась плеча Александра) такой взгляд легко выдерживает. Ему даже нравится, когда я так смотрю — правда, Александр Николаевич?

Кудрявцев негромко засмеялся — то ли от того, что с ним так официально разговаривает на публике жена, то ли от ее предположения по поводу взглядов.

— Хорошо, — оглядел он собравшихся вокруг него товарищей, — сейчас обедаем, а потом устроим мозговой штурм — как нам попасть на плато и навалять бандитам.

— С минимальными потерями, — подхватил Ринат.

— Без всяких потерь! — строго уточнил командир… и улыбнулся, услышав, как громко зазвенел колокол — тот самый, с которым прибыл в этот мир Серега Благолепов.

— Значит, в школе перемена; нет, — поправил себя Алексей Александрович, глянув на часы, — занятия кончились. Сейчас ребятишек покормят; они побегают — и опять заниматься, теперь уже в кружках. И ни один ведь не болтается без дела.

Шумная ватага заполнила обеденные столы, которые специально изготовили для школьников. А следом спешили учителя со своем директором. Впрочем, Набижон Одылов круто повернул к «взрослой» столовой; у него явно были какие-то дела к командиру. Обычно это были какие-то школьные проблемы, к которым Александр Николаевич подходил с необычайной серьезностью. Впрочем, полковник Кудрявцев к любой проблеме относился очень ответственно. Вот и теперь он встал навстречу директору, а рядом — заметил профессор — вскочили Ринат с Салимом. Лица их выражали крайнее изумление. Огромный татарин первым бросился к Одылову с криком: «Наби!». Невысокий директор утонул в объятиях, а рядом уже переминались в нетерпении, ожидая своей очереди его товарищи.

Как оказалось — и Набижон был в числе тех одноклассников, кого свела судьба двадцатого сентября на встрече в доме Амира и Мунаввар. Только он не стал, вернее не смог пировать всю ночь, даже если бы хотел этого. Потому что утром должен был идти на работу, а появляться в школе с пропитой физиономией, да еще учитывая напряженные отношения с начальством…

— А вот это уже интересно, — протолкался вперед через толпу одноклассников Романов, — это очень интересно. Кажется, мы сейчас узнаем, был ли я прав в своих предположениях.

Уже через десять минут расспросов и Алексей Александрович, и бывшие поселенцы маленького татарского анклава сияли лицами — и больше всего Ринат Акимбетов. Потому что он теперь точно знал, что в родном мире, в двадцать первом веке, друзья проводили его через три дня после памятной ночи в аэропорт, и Ринат улетел в родной Татарстан, к семье. А профессор Романов получил первое реальное подтверждение своей теории…

Когда профессор с Таней-Тамарой подошли к большому столу в лаборатории, там уже вовсю трудился, высунув от усердия кончик языка, сержант Акимбетов. Его проснувшиеся, или приобретенные способности в области виртуальной топографии сейчас ложились уверенными линиями на большой лист ватмана. Впрочем ту схему, которая уже была нанесена на плотный лист, Алексей Александрович мог изобразить и сам — может не так аккуратно — все те же двадцать пять квадратиков. В центральном был нарисован жирный знак вопроса.

А сержант начал конкретизировать схему, подписывать квадраты в соответствии с хронологией трагических событий на плато. Перед глазами Романова вставала картина первых, самых страшных дней — битва с орлами; казнь чернокожего населения анклава; бессмысленный расстрел из автоматических винтовок золотистого шара и полумесяца на башне Сююмбике, после которого она рухнула, словно не выдержав надругательства; наконец долгие дни и ночи петляний между холмами — до тех пор, пока бензин в баке не кончился, и автомобиль пришлось бросить.

— Больше всего жалею, — с надеждой посмотрел на командира татарин, и стоявший рядом гигант согласно кивнул, — что бросили там «Навигатор». Может получится его сюда спустить?

— Получится, — обнадежил его Кудрявцев, — все у нас получится. В свое время. А сейчас начинаем — кто что надумал?

Первым, конечно же, выскочил вперед Анатолий.

— Я уже предлагал, — зачастил он горячо, — сделаем воздушный шар — да хоть кубической формы. Теплый воздух внутрь, и через несколько минут мы наверху.

— А рулить как? Как с ветром бороться? Будешь там сидеть и болтаться, как… в проруби, — это Холодов, к которому окончательно перешло командование обороной лагеря, возразил — гораздо более спокойно, — а если еще по твоему шару кубической формы из броневичка прямой наводкой жахнут?

— Ну и что пластмассе будет?

— Пластмассе ничего, — усмехнулся Холодов, — а людям внутри? Ты никогда не был в танке, в которую болванка стальная попадает?

— Можно подумать, ты был, — пробормотал тракторист, по тону которого профессор понял, что парень признал правоту оппонента.

Все замолчали. Только командир негромко покашлял; Алексей Александрович опять таки понял, что Кудрявцев что-то придумал сам, но ждет, пока выскажутся остальные.

— Человек-паук! — провозгласил вторую версию Никитин, — кто-то очень ловкий, с перчатками-липучками, которые изготовит товарищ полковник, лезет на скалу и сбрасывает сверху веревку для остальных.

Все посмотрели на командира, понимая, что если этот план из голливудского фильма будет принят, именно ему придется не только с пластмассой поработать, «выпросив» у нее новые невероятные качества для перчаток, но скорее всего и лезть наверх тоже. А Кудрявцев скорчил такую гримасу, словно ему предлагали совершить этот «подвиг» голыми руками. Был ли план у самого командира? У него был план!

— В твоей задумке, Анатолий, — начал он, — есть рациональное зерно. Но сначала представьте себе, как раньше, в средние века штурмовали крепости наши предки.

— Ну, — нерешительно протянул Анатолий, — всякие там баллисты, скорпионы, приставные лестницы; таран с бараньей головой.

— Ага, — насмешливо перебил его все тот же Холодов, — посмотрю, как ты в стену будешь биться своей бараньей головой.

Общий хохот прекратился, как только командир поднял руку.

— Нет, — оглядел он всех, — вспомните, как ратники взбегали по стене крепости при помощи шеста и дружных усилий товарищей, толкавших этот шест…

— Но двести восемьдесят метров! — потрясенно воскликнул тракторист.

— А когда это нас пугали размеры? — отпарировал Кудрявцев, — мост в сто пятьдесят метров сделали, а здесь надо трап длиной метров четырехсот — чтобы угол наклона был в сорок пять градусов. Со ступенями, сплошной аркой над головой — и для жесткости конструкции, и для безопасности. Вдруг кто-то успеет сбросить сверху камешек на пару центнеров. Хотя, конечно, нужно все продумать так, чтобы исключить даже малейшую вероятность нападения. Точнее, вероятность будет, и очень скоро — но к этому времени наверху тот же броневик должен ждать форт. Какой, кстати, броневик?

Это он повернулся к татарскому сержанту, но тот только виновато пожал плечами.

— А толкать.., — не унимался Никитин, — хотя понятно — мой же трактор и толкнет. Только наш трап в стену упрется и все. Ног-то, которыми ратники перебирали, у него нет!

— Зато будут колеса, которые будут вращать постепенно наши богатыри, — он кивнул в одну сторону (на Салима); потом в противоположную — на Марио.

— А ведь есть еще Микола-украинец и Виталик Дубов, — вспомнил профессор, и тоже вступил в полемику, представив, как нарисованное командиром перед товарищами творение ползет по стене вправо или налево — неважно — и падает, и как ломаются внутри него кости все тех же богатырей.

Эта картина поразила многих, но не Александра Николаевича — этот человек не стал бы предлагать план действий, не продумав малейших деталей.

— А вот тут, — хитро улыбнулся он, — и пригодятся предложенные Анатолием липучки. Такие, чтобы колеса могли вращаться, а сдвинуться в сторону — ни на миллиметр. Ну и подстрахуем ребят — вон, хотя бы Бэйла.

Все повернулись к девушке, но та только недоуменно пожала плечами. Командир рассмеялся:

— Лазерный прицел, — объяснил он, — на твоей новой винтовке. Отъедешь подальше в степь и будешь вести кого-нибудь из ребят по выбранному ориентиру. А если трап поедет в сторону…

— Нажмешь на курок, — заржал Анатолий.

Профессор невольно улыбнулся — не сомнительной шутке тракториста, а ставшим уже привычными паре подзатыльников по голове Анатолия. Парень не обиделся на супругу и односельчанку Ольгу, даже затылок не почесал; его глаза загорелись азартом — он тут же присоединился к Ринату и остальным «художникам». Совсем скоро — понял профессор — нарисованная Кудрявцевым картина будет воплощена сначала на бумаге (в масштабе и мельчайших деталях), а затем и в пластмассе.

Он отошел в сторону, где стояли командир с Оксаной; их довольные лица словно говорили: «Мы свою задачу выполнили — теперь ваша очередь, ребята».

— Александр Николаевич, — пришла вдруг в голову Романова неожиданная мысль, — а ведь ты мог бы эту операцию сам провести.

— Легко, — не стал отказываться Кудрявцев, — ну… почти легко. Но ведь мы — команда! Мы должны быть вместе, как говорится — в горе и в радости, ну и так далее…

И профессор Романов понял командира.

— А чем мы займемся, пока будут строить трап?, — он сам же ответил, — у нас же еще пол участка с медведями не обследованы, а потом к саблезубым монстрам можно переезжать. А там глядишь — и осы начнут дохнуть. Только вот что делать со змеями, я так и не придумал. А ты… вы?

Профессор посмотрел виновато на Оксану и все трое рассмеялись. У полковника и насчет последнего участка было готово предложение:

— Вот поднимемся на плато, посмотрим на этих змеек сверху — и сразу все будет понятно…

Три дня, пока лихорадочно строилась четырехсотметровая громадина, не прошли даром. Живых людей разведчики больше не обнаружили, но два трактора безостановочно сновали между «медвежьим углом» и лагерем; комендант ухитрялся прятать привозимое добро так, словно его и не существовало в природе. Наружная стена тоже росла — еще более стремительно, чем прежде. Ведь неандертальцы вернулись, и даже вымолили — жалобными взглядами — право на вечерние концерты. Теперь главным музыкантом был Николай Левин. Гармошку свою он куда-то спрятал («Нечего поганить инструмент», — проворчал он, выслушав приказ командира); выбрал концертный баян, играя впервые на котором, морщился, словно жевал лимон.

— Не тот звук, — объяснил он, небрежно хлопая ладонью по перламутровому боку дорогущего итальянского баяна, — красиво, но за душу не цепляет. Но для этих дикарей самое то. Души-то у них все равно нет. А может и есть, только не наша, не человеческая.

— А вообще как они тебе? — поинтересовался Никитин.

— Нормальные ребята, — пожал плечами мордвин, — не люди, конечно, но музыкальные способности у некоторых есть.

Полковник Кудрявцев (а Анатолий оказался здесь потому, что всегда старался быть рядом с командиром — тут всегда было интересно) вдруг заинтересовался:

— Покажешь мне этих ребят, Николай Иванович.

Профессор (он старался следовать примеру тракториста) понял, что скоро в жизни русского лагеря должно произойти что-то необычное…

Операция «Буря на плато» — название конечно придумал тракторист — началась ранним рассветом. Глубокой ночью трап — длинный и прочный — который, заняв свое место одним концом на краю обрыва, напоминал бы туннель московского метро с эскалатором, временно не работающим, трактором подтащили к месту, намеченному для подъема заранее. Второй трактор тащил телегу с блоками, а за ней еще два широких трамплина, которые и установили перед отвесной стеной.

С первым лучом солнца Анатолий, занявший свое место на тракторе позади трапа, отпустил педаль сцепления, и длинная, снабженная арочным перекрытием лестница, поползла вперед. Вот она наехала на трапы; вот четыре больших — в три метра диаметром колеса натолкнулись на каменную преграду, и тут же четыре великана напряглись, отрывая толстые рычаги от пола при помощи крепких мышц — начиная с ног, до плечевого пояса.

— Раз, — скомандовал Кудрявцев, и колеса послушно оторвались от трапов и зависли в воздухе.

Назад им не давал съехать трактор, натужно ревевший далеко позади, и острые наконечники, которыми была снабжена гигантская лестница вместо якорей.

— Два, — и трап поднялся еще на метр.

Вчера вечером парни спорили, смогут ли они поднять эту махину в сто тонн весом.

— Ерунда, — махнул тогда Виталик Дубов, — прекращая спор, — я один гидравлическим двадцатитонником грузовик поднимаю, а тут нас будет четверо!

И трап действительно полз по стене! Надежные трещотки, изготовление которых оказалось самым сложным, не давали скользить назад рычагам. Профессор Романов — единственный, кто кроме командира и четырех силачей утяжелял сейчас трап, немного отступил от этой дружной команды. Он следил за красной точкой лазерного прицела, медленно ползущей вверх вместе с трапом над головой командира.

— Раз! — повторил Кудрявцев, — приближая одним словом край обрыва еще на один метр, — два!

— Это что получается, — неторопливо попробовал подсчитать Алексей Александрович, — секунд пять на один подъем рычагов; двадцать метров в минуту… За четырнадцать минут поднимемся?!

Радоваться времени не было. Профессор вдруг увидел, как красная точка отклонилась от макушки командира вправо — и хорошо отклонилась.

— Лево, — выкрикнул он, сообразуясь с неоднократно повторенными раньше командами.

— Лево раз! — выкрикнул погромче Кудрявцев, и Марио с Миколой замерли, передыхая, а Салим с Дубовым злее навалились на свои рычаги, — лево два!

— Хорош! — скомандовал профессор; он продолжил счет про себя, с тревогой замечая, как набухают жила на крепких шеях парней.

Он словно слышал треск мышц и скрипенье костей — с каждым метром все громче и громче. Но вот, отсчитав про себя сто пятьдесят, Алексей Александрович вдруг заметил, или почувствовал, что и треск и скрип куда-то унесло, словно слизало солнечными лучами, наконец-то вырвавшимися из за горизонта в полную силу.

— Все, — понял он, — прошли ту точку, где трап продолжал упираться в стену. Теперь парни могут не махать ручищами — трактор дотолкает до верха и без них.

Но люди продолжали сгибаться и разгибаться вслед движениям рычагов — они направляли движение трапа, не давали ему опасно накрениться. Вот ноги ощутили едва заметный толчок это колеса преодолели край обрыва, и утвердились наверху. Без всякой команды движение остановилось — все было отрепетировано заранее. Та же Бэйла скомандовала сейчас трактористу: «Стоп», — и наверх тут же побежали крепкие парни — а их и без великолепной четверки («Пятерки», — поправил себя профессор, глянув на командира) хватало среди русских. Люди несли наверх блоки, канистры с пластмассой. Несколько емкостей профессор с самого начала подъема придерживал ногой; их тут же подхватил командир, передавая по цепочке вперед. Состав в них был заранее доведен до состояния густого клея, и сейчас этой субстанцией густо обмазывали колеса и край трапа, намертво связывая их с камнем.

Вот показался первый грузчик — Анатолий Никитин, кто же еще! Он в одиночку тащил длинный блок; передавая его командиру, тракторист без смущения доложил:

— Трактор заглушил, трап заякорил! Побежал за следующим блоком.

Командир только помотал головой, улыбнувшись.

Следующими по очереди оказались два китайца — впереди бежал низенький Мао, его подпирал блоком, заставляя быстрее перебирать ножками, майор Цзы. Эти грузчики блок подняли на плато сами, и на трап не вернулись — сейчас они стали фортификаторами. Форт из блоков рос на глазах; вот одна из сторон грозно ощерилась «Кордом» — теперь никто не мог помешать русским закончить строительство. Профессор помогал — силенки хватало подкидывать блоки на двухметровую высоту; потом в дело пошли плиты перекрытия, и вот уже можно было докладывать командиру о… А где, кстати, полковник Кудрявцев? Ни в спешно построенном форте; ни на ступенях лестницы, по которым продолжали сновать вверх и вниз, подобно муравьям, люди; ни на ровной как стол, и такой же пустынной равнине перед маленькой крепостью, выросшей на краю обрыва за какие-то полчаса, Александра Николаевича не было!

Зато где-то уже недалеко ревел двигатель. Алексей Александрович бросил взгляд на часы. Ровно один час двенадцать минут прошло с того момента, как длинная конструкция сдвинулась с места и поползла на вертикальную каменную стену. А командир рассчитывал на час. Значит, враг не так расторопен, как думали.

И вот уже показался острый передок броневой машины. Как-то она странно выглядела; разворачиваясь перед появившимся словно ниоткуда фортом, броневичок стал боком к амбразуре — точнее к прозрачному блоку в стене — и Романов понял, чем так его смутила форма машины. Как и российский БРДМ, этот агрегат был лишен кормовой части. Идеально ровный разрез прошелся по четвертой паре колес. Но здесь бронированный автомобиль грозно ревел двигателем — значит его расположение внутри корпуса было иным. Заглянуть в обрезанную часть броневик не дал; он остановился метрах в тридцати от форта — от лицевой его части, состоящей из двух стен, образующих немудреный лабиринт, который позволял не опасаться длинной очереди из крупнокалиберного пулемета несмотря на отсутствие дверей или иных запирающих элементов.

Так — объяснил Холодов, который сейчас командовал обороной — ставили блок-посты в Афганистане, и позже. Да хотя бы и в российской глубинке, на милицейских постах, когда террористическая угроза реально заползла на среднерусскую равнину. Сам профессор, как припоминалось, в той жизни тоже видел такие посты, сложенные из серых бетонных блоков, но о строении их ни разу не задумывался.

Зато сейчас, когда турель с крупнокалиберным пулеметом вдруг дернулась, и поплыла по кругу, нацелившись хищным стволом прямо в Алексея Александровича (так ему, во всяком случае, показалось), толщина стен, их несокрушимость и другие технические характеристики пластмассы вдруг вытеснили из его сознания очень много вещей, казавшихся раньше основополагающими. Может, профессор и пригнулся бы, или даже кинулся назад, на лестницу, оставляя между собой и пулеметом еще и толстый слой камня, но враг, управлявший оружием дистанционно, из глубины машины, не дал этого сделать.

Очередь — даже более громкая и злая, чем у «Корда», прозвучала неожиданно, без всяких попыток переговоров. Безликому противнику было все равно, зачем сюда пришли русские; ему — понял Романов — вообще было все равно, кто пришел и зачем. Уничтожить, разгромить, стереть с лица земли — вот что нужно было сделать с незваными гостями. Алексея Александровича, который поначалу чуть присел, а затем выпрямился, с усмешкой наблюдая, как пули расплющиваются о пластмассу без всякого вреда для нее, собственные слова о «незваных гостях» изрядно рассмешили; он бросил взгляд на Рината и Салима — казанских татар, приведших сюда помощь их русского лагеря, и даже подмигнул здоровяку.

А тот не отрывал глаз от врагов; вот его лицо стало напряженным — это броневая машина перешла к новой тактике. Одним неожиданным броском приблизившись к наружное стене форта, она уперлась мощным бронированным носом в блоки, и взревела двигателем. В этот грозный рев вплетались обиженные тонкие голоса резиновых покрышек, стираемых сейчас об камень силой сотен лошадей броневика. И таким же обиженным и злым одновременно стало лицо Салима, водителя-дальнобойщика, хорошо знавшего им цену.

Строже и сосредоточенней стали лица бойцов, стоявших с оружием напротив двух выходов в проход, отделявший наружную стену от внутренней. Под шумах двигателя враг мог попытаться ворваться в форт; бойцы там были опытные и безжалостные. И профессор Романов перехватил свой АКМ поудобнее. Но атаки так и не дождался. Мотор броневой машины внезапно умолк; внутри ее что-то зло забубнили — слов было не разобрать за несколькими слоями броневых листов и пластмассы. Но вот наступила абсолютная тишина; даже шумное нервное дыхание товарищей рядом умолкло. И профессор невольно задержал дыхание… и шумно выдохнул, когда из за угловатого борта вражеского бронеавтомобиля появился полковник Кудрявцев. Где он прятался; как попал внутрь броневика? Впрочем, на последний вопрос смог дать ответ и сам Романов, и все остальные — надо было только обойти трофей по кругу. Заднего борта у броневичка, как и предполагал Алексей Александрович, не было. Вместо него висел какой-то брезентовый полог, который мог защитить экипаж машины боевой разве что от пыли.

— Сержант! — подозвал к себе командир, и сразу три бравых парня отозвались, шагнули вперед, вытягиваясь по стойке: «Смирно».

Юра Холодов, Виталик Дубов и Ринат Акимбетов — три сержанта Советской армии «ели» полковника взглядами по-уставному, и тот тепло улыбнулся. Потом он что-то видимо вспомнил; улыбка сползла с его губ, а палец постучал по бронированному борту.

— Навести порядок, сержанты, — скомандовал он, — и побыстрее… если мы хотим спасти кого-нибудь.

Парни исчезли внутри машины через тот же проем, а Кудрявцев повернулся к остальным, и прежде всего к профессору Романову, стоявшему рядом.

— Каждые полчаса они должны выходить на связь по рации, — объяснил он, еще больше хмурясь, — если не будет сигнала, капитан Джонсон начнет зачистку.

— Капитан Джонсон?

— Да, — кивнул Александр Николаевич, — тот самый командир карательного отряда. Он тут всем заправляет. Свой же бойцы боятся его больше, чем кролики удава. Еле разговорил одного из них…

Результатами допроса командир делился уже в десантом отсеке «Страйкера» — боевой бронированной машины американских вооруженных сил, в котором, кстати, капитан Джонсон вместе с отделением морских пехотинцев, откомандированных в Ирак, и попал в этот мир. В американском анклаве оказалось на удивление много военных; только полковник Кудрявцев не удивился, а покачал головой:

— Это вам показатель воинского духа американских «миротворцев», а заодно и отношения к ним местных жителей. Уверен, большинство из попавших сюда произнесли все ту же фразу: «Никому мы здесь не нужны!» — сами понимаете в каком смысле. А вообще у этого капитана сейчас осталось одиннадцать бойцов. Все вояки бывалые; да и здесь успели крови пролить немало. Так что драться будут до конца. И заложники к тому же — человек сорок.

— И мы сейчас спешим.., — сержант Холодов отвернул край брезента, и профессор невольно поежился — слишком близко от края пропасти, на его взгляд, гнал «Страйкер» к американскому лагерю Салим.

Полковник перехватил его взгляд; понимающе кивнул, и ответил — и Холодову, и профессору, и всем остальным — а в десантном отсеке сейчас вместе с ним сидело восемь человек; девятый — Салим — удобно расположился в водительском кресле.

— Надо отсечь Джонсона от пропасти — это ведь он придумал такое наказание для строптивых, не желающих приобщиться к американскому «порядку».

— Звучит как-то… зловеще, что ли? — протянул в сомнении Алексей Александрович, — вроде как американцы другой термин применяли — «демократия». А порядок, или «орднунг» — это больше для Германии подходит.

— Точно, — согласился командир, — для гитлеровской. Вот этот Браун и решил продолжить дело фюрера. Собрал всех выживших и отбраковывал все эти дни негодных, не подходящих для будущей американской сверхрасы.

— Он что свихнулся? — не выдержал Анатолий Никитин.

— И это тоже, — командир усмехнулся теперь грустно, — а больше его наверное подвигли на такую бесчеловечную, априори невыполнимую миссию, обретенные здесь способности. Это сильнейший менталист, способный на расстоянии подчинять себе людей; не одного — а всех, кто окажется рядом.

— А почему же с нами нет Оксаны? — поежился профессор, вспомнив другое существо с подобными задатками; без израильтянки победу над Седой медведицей и ее хищным племенем представить было трудно, а может вообще невозможно.

— Почему нет, — улыбка Кудрявцева опять стала теплой, — она как раз таки с нами, на равнине — страхует край обрыва снизу, вместе с Ириной Ильиной (рядом что-то неразборчиво, но весьма довольно проворчал Марио). Ага, кажется это она.

Командир положил ладонь на запястье правой руки, закрывая волшебный талисман дальней связи. Лицо его нахмурилось, стало жестким и страшным — для того, на кого сейчас был направлен его гнев.

— Гони быстрее, — крикнул он водителю, и с болью в голосе добавил, — не успеваем. Эти гады сбросили вниз первую партию людей. Живых сбросили. Девчата помешать не смогли. Трех сволочей подстрелили; остальных отогнали от края. Теперь задача за нами.

— Командир, — выкрикнул с левого — водительского — борта Салим, — вижу их!

Кудрявцев тут же оказался рядом. Двум крупным мужчинам в водительском отсеке было тесновато — ведь весь правый край передней трети машины занимала двигательная установка. Но командир пробыл там совсем недолго.

— Сможешь затормозить за метр перед шеренгой? — спросил он у водителя, — на полной скорости затормозить?

— За метр не ручаюсь, — тут же ответил напряженно Салим, — если бы это был мой «Ман» — тогда без вопросов. А с этой бандурой (он хлопнул ладонью по рулю) метров за пять остановлюсь — не ближе. Иначе могу кого и придавить.

— Годится, — кивнул командир, — и шагнул назад.

Он пробежал по короткому проходу, откинул край брезентового полога, и исчез за ним. А профессор занял его место, постаравшись ужаться как можно плотнее, чтобы не мешать водителю. А тот, судя по лицу, вел сейчас броневик в самый ответственный рейс в жизни. Алексей Александрович перевел взгляд на маленькое наклонное оконце и содрогнулся — прямо перед ним вырастала шеренга стоящих на коленях людей; за ними с оружием в руках замерли каратели. На лице девушки, которую уже был готов подмять под себя броневой автомобиль, не было ужаса; ее глаза были пусты и безжизненны (и как только улавливал эти нюансы профессор?!). Они росли — совсем как в кинокартине с замедленными съемками — и готовы были заполнить собой весь окружающий мир; по крайней мере тот, что помещался в маленьком квадратном оконце, когда Романова бросило вперед и впечатало лицом в этот самое окно. Плечом он больно ударился о мускулистый бок Салима, но ни эта боль, ни саднящий нос, из которого закапала на стальной пол кровь, не смогли оторвать его от удивительного зрелища.

Вот в кадре показался стремительный силуэт — это завершал сальто командир, брошенный вперед силой инерции. Как он собирался утвердиться на ногах? А никак — Кудрявцев перекатился кувырком по жесткой земле и уже в этом положении начал орудовать ножом. О последнем профессор догадался; увидеть стремительные движения профессионала ближнего боя конечно же он не мог. А когда Александр Николаевич остановился с ножом в руке (угадал!), с которого не капала — стекала красная тягучая жидкость, перед ним оставался только один противник.

Капитан Джонсон стоял дальше своих бойцов; к тому же рядом на коленях стояла девушка, скорее девочка, чья коса была туго намотана на ладонь американца.

— Вот это он зря, — успел подумать профессор, — командира злить сильнее уже невозможно, а руку одну он занял.

В следующий момент заныло в висках, и чей-то голос, которому ну никак нельзя было противиться, вдруг заполнил всю голову.

Этот голос и обещал бесконечно много, и грозил всеми мыслимыми карами, и призывал к подчинению, самым простым в котором был мысленный приказ покинуть броневик и бросить оружие к ногам повелителя. Первую часть этого приказа Алексей Александрович успел выполнить. Не заметив как, он оказался вне броневой коробки, казалось такой надежной, а на самом деле полностью проницаемой для злой воли американца. А дальше… дальше пальцы отказались подчиниться и разжаться, а память услужливо подсунула картинку первого — позорного бегства от Седой медведицы И голос командира — его совет держаться изо всех сил за то, что профессор ценил больше собственной жизни.

Да — свою жизнь профессор Романов сейчас был готов без остатка отдать этому криво ухмыляющемуся американцу, но свою любовь к Тане-Тамаре — нет! Тысячу, миллион раз нет! И он дернулся, рванулся изо всех сил из тенет, расставленных злобным пауком в лице американского капитана, и уже свободным с той же удивительной четкостью, что совсем недавно, увидел, как руку врага — ту что сжимала светлые волосы — перерубает напрочь широкое лезвие болта. Кровь еще не успела полностью закрасить сахарно-белый срез локтевой кости, а второй болт уже вонзался в правую глазницу нелюдя. Левый можно было не тревожить — первый широкий снаряд наверняка произвел в черепе американца разрушения, несовместимые с жизнь, но полковник не захотел, а может не смог остановить свои руки. Третий болт вонзился туда, куда и целил — в левый, уже полуприкрытый глаз; четвертый попал точно между вторым и третьим, и последнего удара черепная коробка не выдержала — разлетелась на куски. На землю упал уже бездыханный труп человека, вообразившего себя новым потрясателем вселенной…