Брюсова жила

Василий Павлович Щепетнев, 1922

Маги, они не только в Грейт Британии есть. Они везде есть. И в России тоже. Особенно в России. Потому, что нам здесь без магии – никак. Не выжить. Ученики магических академий на каникулах не баклуши бьют, а, как пионеры давних годов, сражаются за счастье всех добрых людей.

1

— Ну, знакомьтесь, — мать подтолкнула Саньку. Слегка, чуть-чуть, а все равно обидно. Будто несмышленыша ободряет.

— Александр, — буркнул он, протягивая руку.

— А меня Корнеем зовут — если чужие. А свои — Корнейкой, — и гость пожал руку, не сильно, но уважительно.

— Ну, привет, Корней… ка, — Санька хотел было померяться силенкой, кто кому пальцы переплющит, но передумал, а то и вправду мальцом считать будут. А он не малец, хоть и на голову ниже Корнея. Ещё подрастет. Они, Курачковы, долго растут. До двадцати лет. И даже больше. А ему всего-то тринадцать. Весною будет. Сейчас правда лето только начинается, за ним осень, зима, но ведь никуда весна не денется, придет на следующий год.

— Вы, ребята, пока поболтайте, а мы комнату приготовим, — сказала мать.

— Не девчонки — болтать попусту, — ответил Санька.

— А вы не попусту.

День только начинался. Во дворе куры, словно депутаты, искали поживу. То рыли землю в поисках червяка или ещё какой добычи, то вдруг кидались к бадейке, куда мать обыкновенно сыпала корм, проверить — не появился ль обед. Какой им обед, погодят.

— Ты, Корнейка, на поезде ехал? — задал Санька вопрос. Не то, что б не знал, или интересовался очень, а из вежливости. Гостей положено спрашивать о дороге, о здоровье, о ценах на то и се. Про цены ему совсем неинтересно, про здоровье тоже, и так видно, здоровый гость, остается — про дорогу.

— На поезде, — охотно откликнулся Корнейка.

— Не побоялась мать одного отпустить?

— Мать-то нет, а проводник упирался. Мол, не положено малолетним одним, без сопровождения ездить.

— Выдумывает, верно.

— Нет, не выдумывает. Есть такое правило.

— И как же ты доехал?

— Мать сказала, чтоб он и присматривал.

— И…

— И присматривал. Как мимо меня пойдет, так и смотрит, смотрит. Вокруг даже смеяться начали, уж не диверсанта ли приметил.

— А ты на какой полке спал, на верхней, или на нижней?

— Место нижнее было, да я его уступил.

— Правильно, я тоже люблю на верхней полке, — Санька, правда, ездил на поезде всего один раз в жизни, совсем малышом, ещё до школы, но верхняя полка ему понравилась навсегда. Высоко, никто не мешает, и в окошко смотреть интересно, лежишь и смотришь — поля, деревни, реки, леса… А на нижней полке если лежишь, то ничего не видишь, кроме облаков и попутчиков.

— Айда на улицу?

— Айда, — серьезно ответил Корнейка.

Улица, главная, она же единственная, тянулась из конца в конец деревни. Были правда ещё два-три переулочка, но так… неинтересные. А на улице — интересно. То трактор проедет, то мотоцикл, а по воскресеньям аж целый автобус из района.

— Пацаны у нас в Лисьей Норушке нормальные. Хорошие, можно сказать, пацаны, — рассказывал он Корнейке. — Есть два-три вредных, зато остальные дружные. Я тебя с ними познакомлю, с Ваняткой, с Равилем, ещё с Петькой Пирогом, да со всеми…

— Познакомь, — Корнейка шел спокойно, отдыхая, но Санька видел, как гость внимательно рассматривал и дома, и деревья, и даже кошек, что лениво лежали в предчувствии жары в тенёчке.

Навстречу, скучая, шел Петька Пирог.

— Физкульт-привет! — Петька недавно прочитал книжку про старую жизнь, и вторую неделю сыпал диковинными словечками: звено, пионер, драмкружок. Он и Саньке дал её почитать. Ничего книжка, про клад. Большой алмаз помещик спрятал, а ребята нашли. Не шаляй-валяй наугад, а подумали — и нашли. Дедуктивный метод.

— Привет-фикульт, однако, — ответил он. — Знакомься, это мой брат двоюродный, Корнейка. Сегодня утром приехал. С Урала. А это Петька-Пирог, мы его Пирогом зовем оттого, что он лодку строил, пирогу.

— Очень приятно, — дурашливо шаркнул ножкой Петька. — Как высокому гостю понравилось наша маленькая, скромная, но очень уютная деревенька?

— Ты, Петька, добра молодца накорми, напои, спать уложи, а уж потом спрашивай, как понравилось, — Санька немного волновался. А ну, как Корней не поймет шутки, обидится?

— Деревенька хорошая. Простору много, — начал обстоятельно отвечать Корней. — Особенно впечатляет высокий уровень содержания кислорода в атмосфере и отсутствие хлора, бензола а также окиси углерода в почвенных водах. Рогатость коров позволяет надеяться на бурный рост производства товаров народного потребления, а качество гумуса обеспечит высокую наполняемость закромов родины. По самую маковку.

— Съел? — Санька толкнул Пирога в бок. — На Урале шутить тоже могут.

— Вижу, — согласился Петька. — А откуда — с Урала?

— Каменка. Деревня вроде этой. Только гор побольше.

— Ну, побольше — это не фокус. У нас и одной нет. Равнина.

— Ладно, равнинники, — перебил Петьку Санька, — ты лучше скажи, куда идешь.

— К Равилю. Обещал помочь, ему клуб убирать нужно. Мать-то в больнице.

— Давай и мы… Корнейка, пойдем, поможем? — вот тебе, братец двоюродный, и проверочка, Корней ты или Корнейка.

— Отчего же не помочь, — согласился Корней.

— Да ты с дороги…

— Не пешком же шёл. Ехал.

— В запломбированном вагоне? — не удержался Петька.

— В плацкартном.

— Это другое дело. Тогда айда…

Лай, низкий, басовитый, они услышали издали. Даже не лай, а рев. И крик:

— Место, дурья башка, место! Кому говорю!

— Опять Урюк с цепи сорвался, — зябко передернул плечами Петька.

— Сосед Равиля, Малков, собаку завел. Да не щенка, а большую, из города привез. Азиатскую овчарку. Завел, а сладить не может. Не слушает Урюк его, — торопливо объяснял Санька. — Загонит на крышу и до ночи там и держит. И — не подойди, разорвет!

В подтверждение сказанному сверху прокричали:

— Эй, ребята! Вы того… калитку прикройте! А то убежит зверюга, бед наделает!

— Не слушайте его, — крикнула женщина из соседнего дома. — Сам пусть закрывает. Завел людоеда, вот и справляйся! Всех перекусают, что пес, что хозяин!

Санька глянул через забор. Точно — хозяин забрался на крышу, а псина скалит зубы у приставной лестницы.

— Может, сбесилась она, — надрывалась женщина. — Ребенка на улицу не пустишь. Какое там у него добро, что чудище завел сторожить? Кощей просто!

Хочешь, не хочешь, а к Равилю нужно было идти мимо калитки. Она, калитка, была распахнута, видно Малков собирался выйти, когда пес оборвал цепь.

— Нормальные герои могут и в обход пойти, — предложил Петька.

— То нормальные, — Славка возразил больше для куража. Обход, что обход… Умный в зубы не пойдет, умный зубы…

— Наташка! Наташка, поворачивай! Урюк сорвался! — закричал вдруг Петька. А чего кричать? У Наташки музыка в ушах, плеер, она себя не слышит, не то — Петьку.

Если плохое может случиться — оно случается. Что стоило Наташке проехать часом раньше или часом позже, а лучше бы и совсем остаться дома. Или хотя бы ехать без трещотки. А нет, едет и трещит на всю Норушку — смотрите, это я, Наташа Лунаева, еду. Как назло, трещотку он сам сделал для неё, из гусиного горла. Хорошая получилась, громкая. Всем слышно.

Урюк ее тоже услышал. Повернул башку, а затем развернулся и сам, развернулся и потрусил к калитке.

Где-то под ложечкой засосало и сердце остановилось. А делать нечего. Назвался груздем, полезай в пузо.

Он шагнул к калитке, шажком маленьким, робким. Второй вышел побольше, а третий — совсем хорошим.

— Куда? — крикнул Петька, но отвечать некогда. Куда, куда, в магазин по дрова! Калитку прихлопнуть, а то ведь порвет Урюк Наташку.

Секунды тянулись, как сосновая смолка, терпкие, вяжущие. А ведь могу и не успеть. Санька побежал действительно быстро — но у самой калитки наткнулся на спину.

— Пусти, — пробормотал он.

— Гостю первое место, — ответил Корнейка и шагнул во двор.

Ну, всё. Не было даже сил закрыть глаза. Урюк огромными прыжками приближался к калитке. Три прыжка. Два. Один…

— Привет, привет, друг человека, — голос Корнейки, спокойный, укоризненный, для Урюка оказался крепче цепи. Пес остановился в пяди от Корнейки. За забором ахнула и замолчала крикливая соседка. Петька-Пирог, что вдруг оказался рядом, схватил за руку.

— Шалишь, брат? Скучно? Ты большой, взрослый, делом займись.

Пес понуро опустил голову, кончик хвоста едва вилял.

— Цепь, конечно, нехороша. Так ведь вон ты какой! Боязно.

Урюк тявкнул. Не громко, не басовито, как прежде, а робко, даже заискивающе.

— Ты, конечно, отчасти и прав. В самом деле, где это видано — метлой.

— Эй, паренек! Ты его того… подержи, а? Или вот веревка под лестницей, ты его веревкой за ошейник, и к дереву, — Малков пытался говорить уверенно, но чувствовалось — он растерян и даже напуган.

— Зачем же — веревкой? Он этого не любит.

— Да кто его спрашивает! Перебаловал я его, вот и дурит. Ничего, шелковым станешь, и не таких обламывали! — хозяин слез с крыши, но к собаке идти не торопился. — Я его, понимаешь, в питомнике брал, денег отвалил немеряно, а он…

— Он на взводе.

— Чего?

— На взводе. В другой раз не лаять будет, а сразу рвать начнет.

— Это меня? Хозяина?

— А он не знает, что вы хозяин. Думает, чужой.

— Не видел он чужих, дурья башка! Кормлю, пою…

— Одеваю, — тихонько добавил Петька-Пирог, но Малков не расслышал. Или сделал вид, что не расслышал.

— Ему этого мало.

— Что ж, песни петь прикажешь? Лезгинку танцевать? Сказки на ночь рассказывать?

— Сказки бы неплохо, — Корнейка опустил руку на голову Урюку. Тот прижмурил глаза и заворчал, но не зло, как прежде, а мирно, умильно.

— Кто бы мне сказку рассказал, — вздохнул Малков. — А ты, я вижу, по собакам спец. Сечёшь.

Корнейка промолчал.

— У тебя что, много собак было? Или отец… как это называют — дрессировщик, проводник? Во, кинолог?

— Что-то вроде.

— У меня, понимаешь, это первая собака. С детства мечтал, ещё моложе тебя был. То одно мешало, то другое. А тут предлагают, возьми мол кобеля, задешево отдам (Малков либо позабыл, что отвалил кучу денег, либо сделал поправку на инфляцию). Я и взял. Да как-то не ладится у нас. Я книгу купил, но там всё больше про щенков, и вообще, книжная мудрость дешевая… Ты бы его того… не поучил? «Сидеть», «место», «охраняй», и всё такое. Не думай, я не даром, заплачу… Если сможешь, конечно.

— Смогу, — согласился Корнейка.

— Вот и ладно. Пусть слушается, а я свою собаку не обижу. Всегда и косточку дам, и будку теплую на зиму обеспечу, и всё, что положено, не сомневайся.

— Я и не сомневаюсь, — вежливо ответил Корнейка. — Только этого мало.

— А… А что ещё?

— Ее любить нужно, собаку. И кошку.

— У меня нет кошки.

— Так заведите. И корову любить нужно, у вас их четыре.

— Пять, — поправил Малков, — одну я племяннице отдал, у неё скоро сын будет, или дочь, пусть молока попьет,

— Ей, поди, скучно без вас.

— Племяннице? Это вряд ли.

— Корове.

— Ну, не знаю…

— Она ведь живая, не вещь.

— Так и молоко Людке, племяннице, не помешает.

— Телку подарите. Или деньгами.

— Деньгами… Ты, паренек, того… Не путай. Деньги одно, родственники другое. Деньгами не откупишься. Ну, берёшься Урюка натаскать?

— Берусь. Но только…

— Что?

— Зовите его Джой.

— Эх… — Малков закрыл калитку и пошел в дом.

— Ой, мальчики, мальчики, чего это вы? — Наташка притормозила рядом. Вытащила из ушей затычки и с любопытством смотрела на Корнейку. — Как это он не боится?

— Брат мой. Двоюродный, — пояснил Санька. — Он Урюка… То есть Джоя взялся перевоспитывать.

— Как интересно… Я тоже хотела, да только побоялась.

— Урюка? — Петька нахально встрял в разговор. Где он прежде-то был?

— Нет. Малкова. У него глаза странные. То карие, то голубые.

— Такого не бывает, — авторитетно ответил Пирог. — Глаза — это тебе не платья-юбочки. Один раз надел — и всё, носи, пока не сносятся.

— А у Малкова бывает. Да ты не поймешь, — протянула Наташка. — А вот Санька…

— Я понимаю, — торопливо сказал Санька. — Состояние души…

— Рядом, Джой, — скомандовал Корнейка, и пес послушно встал у левой ноги.

— Он теперь что, с нами? — обиженный Петька сделал вид, что Наташки и вовсе нет рядом.

— С нами. А что?

— Нет, ничего. Хороший Урю… нет, Джой. Хорошая собака.

Пес вопросительно посмотрел на Корнейку. Тот подсказывать не стал, думай, друг, сам.

Джой вильнул хвостом — чуть-чуть.

— А Равиль вас ждет, — Наташка слезла с велосипеда. Давно пора.

— Чего нас ждать. Вот мы все, как на ладони, — Санька пытался успокоиться. Действительно, чего волновался? А сердце продолжало колотиться, глупое.

Равиль и слыхом не слыхивал о Санькином Несостоявшемся Подвиге. Причина простая — он чистил погреб. Старая, прошлогодняя картошка, ее ровесница капуста, свекла — всё жухлое, мягкое, проросшее. Нужно будет и наш почистить. Отцу-то некогда, на стройке от зари до зари. Летние зори дорогого стоят, когда есть работа. Всю зиму отец просидел дома. То есть это так говорится — дома, на самом деле мотался и по деревне, и по округе, не будет ли какого дела. За что только не брался, да ведь деревенские и сами всё умеют. Жили на то, что матери в школе давали, но какие учителю деньги платят…

Санька тряхнул головой. Чего это он о грустном, когда лето впереди?

— Ты думал, я один приду, а я целое войско привел, — Петька-Пирог рукою показал на войско. — Корнейка с Урала, да Джой — он теперь Джой — с Арала. А Санька ты уже три года знаешь. С таким войском любой клуб в два счёта до блеска разнесем!

Веселился Петька нарочно, чтобы Равилю легче было принять помощь.

— Но… — и точно, колебался Равиль. Самолюбив и щепетилен, как говорила о нем Петькина мать.

— Никаких «но», мы пехота, а не кавалерия. Вперёд!

Насчет «в два счёта» Пирог загнул, разве счет у него на часы. Но все-таки они справились. Страшно подумать, сколько бы пришлось Равилю с Наташкой вдвоём стараться.

— И, словно по волшебству, с двенадцатым ударом часов старенький деревенский клуб превратился в сияющие чертоги!

— Мой учитель говорит, что пара рук, веник и швабра порой стоят волшебства, — Корнейка (конечно, Корнейка, как он мог сомневаться!) вытер руки о тряпку, подозвал Джоя и дал ему сухарик. — Заслужил.

Наташка протёрла последнее окно.

— Я бы выбрала волшебство — Наташка устала больше всех: мыла окна, а окон в клубе немало. — Взмахнешь волшебной палочкой, раз-два, и чистота вокруг, ни пылинки.

— Да, но ведь пока волшебную палочку зарядишь, тоже семь потов сойдет… — Корнейка чесал Джоя за ухом, и тот блаженно урчал, но так, что пол дрожал.

— Как это — зарядишь?

— Обыкновенно… Пустая палочка — как севший аккумулятор в твоем плеере, маши, не маши, одно.

Наташка с огорчением посмотрела на плеер. Аккумуляторы старенькие, садятся быстро.

— Думаешь, и у волшебников всё не просто?

— Закон сохранения энергии, он и в магии закон. Из ничего и выйдет ничего.

— Ты говоришь, будто с Гарри Поттером в одном классе учишься.

— Нет. У нас волшебных школ на Урале нет.

— А у нас и простую закрыли, в Чирки ходим, — перевёл разговор Санька.

— Давно что-то чирковских ребят не видно, — Равиль включил телевизор, что стоял в углу на столе, большой древний «Горизонт».

— А… Валька из города приехал, они теперь вокруг него копошатся, — Пирог отдыхал: закрыл глаза и развалился на стуле. — Он компьютер привез, Валька. Диковинка. Ничего, скоро и у нас их будет — как сору.

— Это почему?

— Ты не знаешь? — сделал большие глаза Пирог. — Великое Счастье свалилось на нашу деревню, а некоторые и ухом не ведут.

— Собрание сегодня в клубе, — пояснил Равиль. — Чирковские приедут, агитировать наших. Чтобы паи земельные заводу продали. Кто продаст, обещают на работу взять. Но только чтобы все продали, или хотя бы три четверти.

— Начнётся… — Санька слышал от родителей, что не всем завод по душе. Ладно в Чирках, всё-таки три километра, а если цеха построят здесь, в Норушке? Зато работа будет, спорил отец. Что толку в чистом воздухе, когда есть нечего? Один аппетит. Да ничего с воздухом и не станет, мировая технология. То-то они свои технологии к нам везут, возражала мать. Кто прав, кто не прав, Санька не знал. Но в Чирках завод, как дождевик, рос прямо на глазах. Санькин отец его строил. Не один, конечно, строил. Человек пять с Норушки устроились на стройке.

— Ничего не начнется. Ещё и в очереди толкаться будут, — уверенно ответил Пирог. — Премию объявят тому, кто до первого июля землю продаст. Я в магазине слышал. Мол, тогда и деньги будут, и магазин откроют, и школу отремонтируют и опять откроют…

— Волшебную, с палочками и бесплатными завтраками, — добавила Наташка. — Или кино будут показывать. Век кино не смотрела. Прежде, говорят, три раза в неделю в Норушке кино было. А теперь один телевизор, если электричество есть.

— В городе и по ящику фильмов завались. А у нас одна программа едва долетает.

— Разбогатеем, на каждый дом тарелку поставим, каша с неба так и посыплется, — размечтался Пирог. — Включишь телевизор, а там — по одному каналу «Гарри Поттер», по другому «День Триффидов», по третьему и вовсе «Мир Пауков». У каждого по три головы и вырастет. Лисью Норушку нашу переименуют в Логово Дракона. Что-то телевизор никак не прогреется.

— Сломался? Жаль, — вздохнула Наташка. — Аккумуляторы сели, телевизор сломался, волшебной палочки нет.

— Можно и без палочки, — Корнейка подошел к телевизору, покрутил ручку, другую.

«Горизонт» загудел, по экрану пробежала рябь, а затем…

Он летел над землею, поросшей красной травой. Трава была везде — в полях, на лужайках, меж кирпичных дорожек, она пробивалась из-под развалин домов и душила рощу, последние деревья которой, опутанные темно-розовыми лианами, вели безнадежную последнюю битву.

Под ним мелькнула школа, дом, улица, всё ветхое, с провалившимися крышами и темными провалами окон. Нигде не души, ясный, солнечный день не грел, не радовал. Запустение.

Трава становилась выше, словно южная кукуруза перекрасилась и заполонила собой Норушку.

Вдруг он заметил движение. На окраине села, там, где пять лет назад начали строить автостанцию, но бросили, не возведя и половины, стояли ангары, большие, просто огромные, в лишаях камуфляжа, из которых то и дело выбегали насекомые — если бывают насекомые величиной с корову. Больше всего они напоминали бескрылых мух — с фасетчатыми глазами, хоботком, хитиновой блестящей головогрудью и рыхлым жёлто-серым брюшком.

Невидимый, он совершил круг вокруг самого большого ангара. Залететь внутрь? Но отчего-то не хотелось, не хотелось совершенно. Почему?

Он протянул руку, и… Нет, это была не рука — членистая черная лапа…

— Что это было? — голос у Пирога был совсем иным, чем прежде, никакой дурашливости, только испуг и тоска.

Санька оглянулся. Все они — и Пирог, и Равиль, и Наташка сидели, потрясенные увиденным. А из телевизора, лампового черно-белого ящика, несся хохот записных юмористов из «Смехопилорамы».

— Было? Нет, это будет — может быть, — ответил серьезно Корнейка. — Вы видели будущее. Возможное будущее.

— Но как это получилось — даже не кино, а явь… или сон? Будто все на самом деле.

— Наваждение. Чары. Волшебство.

— Волшебство? Откуда?

— Дело в том, что я — маг.