Фокусник. Книга первая. Кремлевская елка

Вероника ЛЕМ

Есть особенные преступления, которые выглядят, как хитрый трюк, и раскрыть их может только профессиональный иллюзионист…

Глава 1. Максимус

За мгновение до выхода на сцену Максимуса переполняют волнение и азарт: тонкие ноздри трепещут, кончики пальцев покалывает. Из-за кулис он оглядывает зрительный зал, замерший в ожидании, делает глубокий вдох и уверенно выходит под яркий свет софитов. На нем безупречный смокинг, темно-красная бабочка и зеркальные туфли. Публика неистово аплодирует. В программе остался финальный эффектный трюк. Прекрасная Соня в сверкающем платье доверчиво протягивает ему тонкие руки, Максимус защелкивает наручники на ее запястьях. Соня поднимается по лесенке на вершину большой призмы, наполненной водой. И немедленно прыгает ногами вниз, погружаясь до дна. Ее роскошные рыжие волосы поднимаются вверх, а изо рта выбегают серебристые пузырьки. Максимус отчетливо видит, как губы Сони шевелятся и складываются в слова. Максимус силится разглядеть и угадать слова, но не может — она говорит на незнакомом языке. Соня умоляюще смотрит на него и протягивает руки, скованные наручниками. В зале слышны крики ужаса, а Максимус все медлит и хочет разобрать речь. Взгляд Сони останавливается, губы застывают полуоткрытыми, пузырьки больше не выходят. Максимус силится подбежать к аквариуму, но его ноги приросли к сцене. Максимус смотрит на ноги и видит бетонный пол, а на ногах цепи.

Максимус резко проснулся в одиночной камере. В его ушах еще звучал собственный истошный крик: «Нет!..» С лязгом откинулась заслонка на двери камеры: заспанное лицо надзирателя перекошено злобой: «Чего орешь, Гудини?»

Делать зарядку рано — жидкий серый свет только начинал просачиваться в камеру через окно. Максимус нащупал под матрасом колоду карт. Стал ее тасовать наощупь, постепенно успокаиваясь. С закрытыми глазами заставил карты порхать в тренированных руках, пустил пружину одной рукой, поймал ее другой. До подъема еще есть время, но заснуть Максимус уже не надеялся. Последние годы сон про гибель Сони приходил нечасто, но надолго выбивал его из колеи.

Тот день стал роковым в его жизни и привел в эту камеру, и постепенно Максимус свыкся с мыслью, что Сони больше нет. Надо только занять руки картами, тогда и мысли подчинялись, дыхание выравнивалось.

Максимус в свои тридцать три года был, пожалуй, самым экзотичным заключенным исторической тюрьмы в центре столицы. Два с половиной века назад Бутырский тюремный замок обозначал границу города, за которой горожане избегали селиться, а теперь оказался окружен жилыми домами, обычной жизнью свободных людей. В нескольких шагах от центральной улицы, в пятидесяти метрах от школы, тюрьма ухитрялась оставаться незамеченной. Только дотошный исследователь города мог распознать казенный дом по пыльным оконным стеклам, да чересчур впечатлительный прохожий испытывал неосознанное неприятное чувство, проходя мимо высокой глухой стены. Бывали случаи, что покупатели недвижимости дивились привлекательной цене на жилье в окрестных домах и обнаруживали самовольно заложенные кирпичом оконные проемы. «Неприглядный вид», — уклончиво объясняли хозяева и торопились завершить сделку. Два раза в неделю молчаливая очередь, где большинство женщины, выстраивалась к неприметной железной двери в серой каменной стене. Женщины из очереди прятали глаза от спешащих по своим делам прохожих.

За столетия существования этого мрачного сооружения тут побывали кровавые злодеи, дерзкие бунтовщики, настоящие пропавшие души. Были среди заключенных и невинные жертвы, оговоренные врагами или пострадавшие по недоразумению: из-за продажности адвокатов и судей. Но все были одержимы идеей вырваться наружу. Кроме Максимуса, который, казалось, не стремился сократить себе срок и все время посвящал тренировкам и продумыванию фокусов.

***

Мысли унесли Максимуса далеко, и он запоздало отреагировал на предательски тихий щелчок замка. Утренний обход камер — формальность, если сохранять бдительность и хорошие отношения с надзирателями. Но когда тебя застают с колодой карт в руках, тут мало что поможет. Особенно если смена Кабана. Этот массивный и неповоротливый детина с маленькими злыми глазками и розовой кожей, просвечивающей через редкую белесую щетину, покрывавшую его бритую голову, ненавидел Максимуса за то, что тот держался с достоинством и пользовался особым вниманием начальника тюрьмы. Увидев карты, он побагровел от возмущения и заорал: «Карты заключенным запрещены! Немедленно сдай!» За годы, проведенные в тюрьме, Максимус понял: бесполезно объяснять, что карты для него только реквизит, необходимый тренажер для рук. Играть в азартные игры ему здесь не с кем, поскольку все десять лет он обречен сидеть в одиночной камере. Карты отбирали даже более лояльные к нему надзиратели, не говоря уже о Кабане. Пришлось отдать, скрывая сожаление.

…Таким невозмутимым Максимус был не всегда. Когда его только привезли — прямо с представления, во фраке и бабочке, но с с сорванной кожей на руках и сломанными ногтями — он не мог найти себе места от шока, метался по общей камере, перепугал сокамерников, не давался врачу, который пришел обработать израненные руки, рвался на волю и на третий день сбежал. Его задержали поблизости от кладбища, где в этот день хоронили Соню. Поместили в тюрьму, но уже в «одиночку» под усиленный контроль. Максимус так и не увидел Соню мертвой, не смог с ней проститься. Может из-за этого, его мучали кошмары и изводили мысли о своей вине.

Их с Соней совместная жизнь была бедной на события — бесконечные репетиции, переезды и выступления. Максимус был одержим своей работой, фокусами. А Соня была рождена блистать. Ей хотелось развлечений, она заслуживала лучшей судьбы и лучшего мужа.

Если бы он мог узнать, что случилось на самом деле?! Почему многократно отрепетированный трюк дал осечку? И на репетициях, и на публике Соня справлялась с ним легко и безупречно. Риска практически не было.

Тогда, после неудачного побега, Максимус замкнулся, погрузился в свои переживания. На встрече с назначенным адвокатом молчал. Тот приходил в отчаяние, безуспешно пытаясь растормошить его, вынудить защищаться. Суд прошел как в тумане. Максимус принимал все, что говорил о нем обвинитель. На вопросы судьи отвечал коротко и безразлично: мне нечего добавить.

На суде побег сыграл дурную службу Максимусу: его признали опасным рецидивистом и он получил максимальный срок — десять лет. Где-то наверху решили, что держать фокусника в СИЗО надежнее, чем рисковать на пересылке, а потом пресекать его трюки в колонии. Невидимые шестеренки пришли в движение и Максимуса после вынесения приговора оставили в тюрьме, определив в хозяйственный отряд. Но после нескольких фокусов при раздаче еды его перестали вызывать на работу. От греха подальше. Пробовали приставить к уборке, но свободное передвижение иллюзиониста со шваброй по тюрьме страшно нервировало надзирателей и Максимуса оставили в покое. В одиночной камере под неусыпном надзором.

Слух о побеге фокусника распространился по камерам, оброс фантастическими подробностями. Обнаружились очевидцы, которые видел, как он прошел сквозь стену, другие рассказывали, что на третий день своего пребывания в камере он превратился в сторожевого пса и бежал, но его поймали у самых ворот, потому что на нем не было ошейника.

Вспомнили и давнюю легенду о визите в начале прошлого века в тюрьму Гарри Гудини. Якобы знаменитый американский иллюзионист во время гастролей по Российской империи явился со свитой журналистов и поклонников в тюрьму и бросил вызов коменданту: дескать, сбегу из самой надежной камеры, освобожусь из самых крепких пут. Комендант вызов принял: Гудини сковали наручниками, поместили в арестантский ящик — обитый металлическим листом деревянный сундук для перевозки опасных преступников в Сибирь. Ящик закрыли на замок, для верности придвинули крышкой к стене, заперли камеру и стали ждать. Менее полчаса прошло, камера распахнулась и на пороге стоял Гудини.

Так все было или нет, но когда в стенах тюрьмы появился известный иллюзионист Максимус, настроения среди заключенных стали бродить самые опасные.

В тюрьме о нем ходили легенды. Надзирателей-новичков предупреждали, что ему под силу открыть любые запоры и задушить заснувших на посту. На прогулку его выводили отдельно, объясняя это тем, что он может загипнотизировать других заключенных и наделить их нечеловеческой силой, настроив на бунт. А старожилы говорили, что стрелять в него бесполезно, потому что он ловит пули зубами и сплевывает, как семечки арбуза.

Байки, которые про него рассказывали, были следствием нескольких трюков, которые Максимус провернул, чтобы и охрана, и другие сидельцы держались от него в стороне.

Он потратил три года на то, чтобы обрасти доступным комфортом. Ему доставляли книги с воли и раз в неделю еду из городского ресторана. Он носил свою собственную одежду и любимые цветные кеды. Этих кедов на воле у него была целая коллекция. Все эти привилегии он получил за то, развлекал гостей начальника тюрьмы, выступая на его вечеринках.

Когда Максимусу впервые сообщили, что начальник тюрьмы предлагает ему выступить на вечере «для своих», он, не раздумывая, согласился. В накуренной большой комнате собрались усталые мужчины, которые пили виски, расстегнув воротники мундиров. Максимус в казенной одежде и башмаках вышел на импровизированную сцену и завел шутливый диалог с хмурыми мужиками в погонах. Пожаловался на недостаток овощей в тюремном рационе и тесную обувь. Показал несколько фокусов из репертуара уличной магии: позаимствовал несколько огурцов и помидоров со стола, заставив их исчезнуть, продемонстрировал, как форменная фуражка одного из гостей повинуется его командам как дрессированная собачка, а тяжелые стеклянные стаканы вопреки законам физики зависают в воздухе. Ему даже похлопали. Напоследок он продемонстрировал публике свои ноги в живописно рваных носках. Бывалые менты не заметили, как он разулся у них на глазах.

Перед тем как Максимуса вернули в камеру, к нему подошел сам начальник тюрьмы Иван Борисович — заключенные называли его Хозяин, как всех рачительных и в меру жестоких руководителей подобных заведений. Посмотрел тяжелым нетрезвым взглядом и велел обращаться, если что надо.

Впереди было еще семь долгих лет заключения, и Максимус убедил себя, что тюрьма — лучшее место для размышлений. А благотворительные выступления для усталых чинов невысокая плата за покой.

***

Пятницу Максимус считал для себя особенным днем: в этот день ему доставляли обед из ресторана. Но поскольку сегодня на пятницу выпала смена Кабана, Максимус приготовился к неприятностям. Другие надзиратели относились к Максимусу благосклонно и даже дружески, а Кабан искал способ ему нагадить. Ничего серьезного он сделать не мог, поскольку Максимус пользовался покровительством Хозяина, но в силу своей подлой натуры не мог упустить возможность испортить удовольствие.

Максимус был уверен, что обед доставили, как всегда, ровно в два часа дня, но Кабан тянул время, чтобы еда остыла и потеряла часть своей привлекательности. Наконец в пятом часу замок в двери лязгнул, и на пороге возник Кабан, сияя притворной приветливостью: «Кушать подано!» Кабан отвесил шутовской поклон, уронив на цементный пол тщательно сервированную и упакованную еду. Это тупое животное способно было только на такой юмор. Максимус сохранял бесстрастное выражение лица, внутренне настраиваясь на утомительный спектакль. Вряд ли кто-то умел делать это лучше, годы выступлений перед публикой с программой иллюзий и фокусов натренировали его прятать свои эмоции.

Кабан тем временем поднял с пола коробку с едой и водрузил ее на голый стол у стены камеры.

— Ты даже не посмотришь, что прислали тебе твои дружки? — Кабан ехидно скалился. — Ну, если тебе не интересно, посмотрю я.

Кабан вспорол упаковку ножом, достав его из кармана. Этот придурок нарушал внутренний распорядок, держа при себе нож. Это могло стоить жизни ему и кому-нибудь еще, поскольку отнять нож для многих заключенных не составляло труда. Но Максимусу это было не нужно. Единственное, чего ему не хватало, это колоды карт. На блюде из гофрированной фольги появилась аппетитная зажаренная утка, окруженная дольками яблок и апельсинов, пропитанных ароматным утиным жиром. Симметрия блюда слегка нарушилась после падения на пол. По камере пополз запах хорошей еды.

— Ну же, посмотри на нее! Это для президента так готовят! Тебе ее прямо из Кремля прислали? — паясничал Кабан.

Максимус подошел поближе и одной рукой тронул дольку яблока, а другой зашелестел упаковочной бумагой.

— Руки! — заревел Кабан и со всего маху воткнул в утку нож.

Максимус был готов к такому повороту и проворно сложил руки за спиной. Кабан кромсал румяную утку, кроша кости и мясо, и остановился, только когда она превратилась в месиво.

— Ну-ка вывернуть карманы! — зарычал Кабан, дыша на Максимуса дешевой колбасой с чесноком.

Максимус невозмутимо подчинился только прежде молниеносно поправил загнувшийся воротник формы Кабана. Тот даже не успел отреагировать. Обыск ничего не дал. Кабан злобно саданул ногой по столу и, тяжело ступая, разочарованный, двинул к двери камеры. Максимус пропустил его мимо себя и таким же неуловимым змеиным движением провел рукой по воротнику надзирателя сзади. Лязгнула дверь, и в руке у Максимуса осталась слегка промасленная карта туза пик.

На сегодня обошлось. Карта с воли, прибывшая внутри блюда, перекочевала под матрас. Всего тридцать одна неделя, и у Максимуса снова будет полная колода для упражнений. Максимус с сожалением посмотрел на испорченную еду. Полгода, чтобы исправить минутную оплошность, из-за которой Максимус лишился старой колоды.

Он не торопился — времени у него много.