Вернуть отправителю

Виктор Доминик Венцель, 2020

Рождественские и новогодние праздники не всегда приносят только радость и уют. Иногда они сбрасывают нарядные маски, представая перед нами в зловещем и мрачном облачении из безысходности и отчаяния, тоски и боли, одиночества и безумия. Главному герою произведения «Вернуть отправителю» предстоит столкнуться не только с темной стороной праздника, но так же и с последствиями принятых им решений и отголосками совершенных поступков, которые нельзя похоронить или забыть . На протяжении всего повествования, герою предстоит осознать, что собственные демоны могут оказаться куда могущественнее, чем принято считать, а распутать клубок мистификаций и загадок окружающего мира будет совсем не так просто, как кажется.

4

В восемь часов за ним, как обычно пришли. Сперва вспыхнула тусклая лампочка в голубом пыльном плафоне, затем послышался шум шагов, и раздались голоса. За годы проведенные в лечебнице, Клеменс научился различать персонал и мог поименно назвать тех, кто придет сегодня проведать больных. Первыми появлялись санитары. Все, как на подбор, это были крепкие молодые люди в снежно белых костюмах с одинаково каменными лицами, точно сошедшие с какого-то глупого пособия. Разговаривали они мало и в палаты почти не заходили, ограничиваясь только быстрым взглядом через маленькое решетчатое окошко, установленное в двери.

Клеменс никогда не слышал, чтобы из лечебницы кто-то сбегал, но правила, установленные Главным Врачом, соблюдались с рьяностью законов в светском государстве. Если говорить более точно, то лечебница имени Медарда Баума, по сути своей, являлась именно своеобразным государством в государстве. Маленькой страной внутри страны, полной жителей и бюрократии.

Вторыми появлялись медсестры. Хрупкие невысокие девушки в белых халатах, разносящие лекарства и чистые вещи, если в тех возникала нужда. Разговаривали они больше, но только и исключительно на рабочие темы — у Клеменса возникала мысль, что те даже живут с больными под одной крышей, так часто он сталкивался с ними изо дня в день.

Третьим приходил один из докторов. Конечно, ни Главный Врач, мрачный кабинет которого находился в дальнем конце общего коридора, а простой специалист по психиатрии. Они задавали вопросы, заставляли проходить тесты и что-то непрерывно чиркали в своих планшетах, сурово нахмурив брови. Добиться от них хоть какой-то информации Клеменсу так и не удалось. Он несколько раз за последнее время интересовался историей своей болезни, прогрессом лечения, но так и не получил никакого ответа. Тогда Клеменс прекратил попытки и стал ждать. Как обмолвился один из докторов, такой информацией владеет только Главный Врач, а к нему можно попасть только через распоряжение — документ огромной важности, получения которого больные жаждали и боялись.

Что такое это пресловутое распоряжение не знал ни один из них. А тех, кто становился счастливым обладателем этой важной бумаги, спросить было уже нельзя — их больше никто никогда не видел, а попытки разузнать об их судьбе у медперсонала заканчивались отправкой на минус первый этаж, где содержались, как ходили слухи, тяжелобольные, в своих одиночных карцерах. В подвале, как называли больные это место между собой, Клеменс никогда не был, и не желал узнавать, что там происходит на своей шкуре. Хватало разговоров среди пациентов о нечеловеческих опытах и чудовищных экспериментах, которые проводили над несчастными, оказавшимися там. Клеменс хоть и не слишком доверял этим слухам, но и не мог считать их бредом. Может быть, его рассудок и поврежден, но все же, не на столько, чтобы так рисковать.

Последним посетителем палат был Охранник, совершающий утренний и ночной обходы. Он проверял насколько прочно закрыты замки и все ли больные на местах — не слишком сложная работа. Не смотря на долгий срок лечения, Клеменс никогда не мог запомнить его имени. Впрочем, память в последнее время постоянно подводила его.

Когда за дверью раздался лязг железного запора, Клеменс уже сидел за своим маленьким письменным столиком, держа в руках уже заклеенный конверт с письмом. Работу он закончил около часа назад, но никак не мог заставить себя вернуться в пропахшую потом и сыростью жесткую кровать. Он поднял взгляд на вошедшую медсестру и кивнул головой в знак приветствия. Вертевшийся в голове вопрос так и норовил сорваться с языка. Клеменс поднялся, прижимая к груди письмо, коротко взглянул на девушку.

— Доброе утро, — произнес он хрипло, — Если можно, я хотел бы узнать…

— Все вопросы к доктору, герр Тиштель, — холодно отозвалась медсестра, — Вы же знаете, мы не уполномочены…

— Один вопрос. Всего один. Мориц Циглер… Он получил распоряжение. Его перевели из лечебницы?

— Герр Циглер был выписан из лечебницы, Клеменс, — понизив голос ответила девушка, окинув его взглядом, — Это все, что известно мне, и то, что нужно знать вам. Понимаете?

— Понимаю, — тихо ответил Клеменс, а спустя секунду добавил, — Это все, что я хотел знать. Спасибо.

***

Каждое утро в лечебнице начиналось с приема лекарств. Клеменс не знал их названий, не разбирался в дозировках, не понимал длительности курса, но покорно принимал таблетки, капсулы, драже и порошки, запивая их несколькими глотками безвкусной воды ежедневно. Какое действие они оказывали на его неокрепший разум, он не представлял, да и не чувствовал разницы. В любом случае, прием медикаментов был необходим, если не хочешь оказаться на минус первом этаже, среди настоящих безумцев — очень суровая, но действенная мера пресечения. Он проглотил красную пилюлю, поморщился и вернул пустой стакан девушке.

Каждодневный моцион завершен, можно было выходить в общий зал. Здесь больные занимались своими делами, читали, общались, даже смотрели бесконечные религиозные передачи, от которых Клеменсу сводило скулы.

Сколько пациентов находится в лечебнице, Клеменс мог сказать только относительно: мужское отделение включало плюс-минус двадцать человек. Как объяснили доктора, когда Клеменс оказался здесь впервые, за решетчатым забором с южной стороны находится женское отделение, с запада — детское. В центре двора — старый заросший сад. Никаких контактов с больными противоположного пола. Когда такое говорили врачи, пациентам приходилось верить на слово: общие прогулки были строго под запретом, а попытки пробраться на соседнюю территорию карались жестоко и беспромедлительно. Слухов про соседние здания было множество, но фактов было преступно мало. Верить россказням сумасшедших Клеменс не привык, а после и вовсе, махнул на эту тему рукой. Все, что оставалось у него это его палата с голубыми стенами, да письма, скрупулезно и старательно написанные на листе белой бумаги. Все остальное находилось на грани объективной реальности, и переставало существовать.

Конец ознакомительного фрагмента.