Корни и кроны. Фрагменты истории Сибири в лицах одного сибирского рода (документальное историко-генеалогическое исследование)

Виктор Овсянников

Автор книги – архитектор, социолог, художник.Книга явилась результатом 40-летнего труда по изучению возникновения и развития красноярского рода Нашивошниковых – предков автора по отцовской линии – на протяжении более 400 лет. Автором впервые установлена связь рода Нашивошниковых с родом художника В. И. Сурикова. Удалось обнаружить неизвестные ранее сведения о роде Нашивошниковых-Суриковых с конца 16 века, а также происхождение сибирской фамилии Суриковых. Книга содержит нецензурную брань.

© Виктор Овсянников, 2019

ISBN 978-5-4496-2077-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автопортрет 2018 (ВО)

Леса роняют кроны.

Но мощно под землей

Ворочаются корни

Корявой пятерней.

А. Вознесенский¹

1. Вместо предисловия. «О СКОЛЬКО НАМ ОТКРЫТИЙ ЧУДНЫХ…»

«… дистанция в триста лет, этот невообразимо долгий срок, на самом деле гораздо ближе, чем нам кажется. Цепочка поколений совсем коротка, она протягивается из современности в прошлое без особенного труда.»

Б. Акунин.²

Кто-то из великих сказал, что каждый человек может написать хоть один роман — о своей жизни. Пожил я славно и не мало. Чем только не занимался в разные годы! Как-то решил посчитать и оказалось, что в той или иной степени овладел не менее, чем тридцатью профессиями и видами деятельности. Писал воспоминания и дневники о некоторых интересных событиях и периодах жизни, о далёких путешествиях по Сибири и дальнему зарубежью, стихи и прозу. Писал и о близких родственниках, с которыми связано много ярких моментов, отложившихся в памяти. Но сейчас, когда времени для подведения итогов остаётся всё меньше, решил я сконцентрироваться не столько на себе, сколько на том, откуда я такой взялся, кто мои ближние и дальние предки, в которых я с удивлением обнаруживаю важнейшие черты моего характера, свой психотип и своё отношение ко многим жизненным проблемам. Вот и решил подытожить мои долгие изыскания своих корней, своих предков — упорных трудов почти сорокалетнего периода моей жизни, с долгими перерывами на иные занятия и увлечения.

Писал всегда трудно и нудно. В школе по прилежанию и чистописанию имел твердые «тройки». В лучшие годы своей научной деятельности каждая статья давалась с большим трудом. Придумаю оригинальную идею и начинаю обсасывать со всех сторон. Нанизываю на нее, как на новогоднюю елку, разные мыслишки и фактики, оснащаю логическими связями и вытягиваю гирлянду далеко идущих выводов. Долго мучаюсь над каждым предложением, подбирая подходящие слова и выстраивая нужные переходы от одной фразы к другой, от одной мысли к следующей. Иногда выходило неплохо. Многие мои статьи помнились в научных кругах: «А, так это тот самый Овсянников!».

Мы живём не только своей жизнью, но и жизнью близких и далёких предков наших. И вдруг осознаём, что являемся лишь одним из многих листиков на обширном родовом дереве. В каждом следующем поколении, с каждой очередной весной отрастают новые ветви, распускается нежная зелень листвы, пока родовые корни живут в нашей памяти…

Большинство людей не знает своих родовых деревьев, а в лучшем случае имеют довольно смутное представление о небольшом кустике с неведомой корневой системой. Хорошо тем, чей род знатный и знаменитый, им легче раскопать свои корни, проследить, как тянулся и развивался фамильный ствол с обозначенными на нём известными историческими персонами. Но это удел немногих. Мне в этом смысле сильно повезло и удалось сделать то, что большинству людей просто не по силам.

В моей работе по поиску близких и дальних предков практически не использовались архивные материалы (кроме публикаций в интернете), церковные метрики и т. п. Лишь однажды воспользовался любезной помощью красноярского краеведа Анатолия Игнатьевича Алёхина, который уточнил некоторые биографические данные моих удалённых предков. С близкими предками было легче. Несколько моих родственников оставили обширные и содержательные письменные воспоминания. Кое-что узнавал в личных разговорах и переписке. Но главным источником стало для меня множество исторических публикаций, старых книг, которые я прилежно штудировал многие годы в Ленинке, Исторической библиотеке и др.

Велик соблазн окунуться в далёкое от нас время и в по-прежнему не близкий от центральной России регион на стыке Западной и Восточной Сибири — юг нынешнего Красноярского края. Если до сих пор Сибирь полна экзотики, не ведома и не понятна многим жителям европейской части страны, и лишь некоторых, вроде меня, загадочным образом всегда притягивала к себе, то что говорить о той атмосфере исторической патриархальности и «дикости», по нашим просвещенным понятиям, в окружении по настоящему дикой, не тронутой человеком природы! А исторических сведений и достоверной этнографической информации о быте и нравах юга Сибири тех времен до нас почти не дошло. Литература и кинематограф, по-моему, даже не пытались адекватно оценить тот удивительнейший период отечественной истории в этих удивительных же по своей природной красоте местах, даже по меркам Сибири. Да что кинематограф, если даже надежных исторических сведений об этом крае — крайне мало (извиняюсь за тавтологию)! И это не только мое мнение:

«Минусинский край является частью Сибири, покоренной русскими позже всех других ее окраин… Не посчастливилось Минусинскому округу и в нашей историографии… По истории водворения русских в Минусинском крае в литературе ничего не имеется, если не считать нескольких общих фраз, большей частью, ошибочных…»³

Всё началось очень неожиданно. Интересуясь местами обитания своих предков и чувствуя инстинктивную тягу к этим местам, я однажды случайно встретил и купил два толстых сборника Государственного Русского Географического Общества «Западная Монголия и Урянхайский край», составленных Г. Е. Грумм-Гржимайло. Бегло просматривая их, нахожу:

«Научное изучение Южно-Енисейского края до щек Енисея и Саянского водораздела к востоку и западу от этой реки началось почти одновременно с его занятием⁴, т.к. уже в 1716—1717 годах дети боярские Андрей Еремеев и Иван Нашивошников отправлены были вверх по реке Енисею для разных географических в нем разведок и для выбора мест, удобных для постройки острогов и караулов. Они составили первую карту этого края и при записке, содержащей его описание, представили ее красноярскому воеводе»⁵.

Фамилия Нашивошников (или Нашивочников) сразу заинтриговала меня. Такая фамилия была у моего красноярского прапрадеда — Ивана Ивановича Нашивочникова. И хотя вскоре я узнал, что дочь Ивана Ивановича, Алевтина Ивановна Нашивочникова была «небогатой мещанкой», семейные предания (например, о подаренной Нашивочниковым царской шали) говорили о том, что они были знатного рода. А царские подарки вряд ли делались представителям мещанского сословия.

У меня, естественно, возникли вопросы: кто же такие «дети боярские», и не мог ли Иван Нашивошников из начала 18-го века быть моим предком?

Ответ на первый вопрос мне удалось найти достаточно быстро:

«Дети боярские, разряд мелких феодалов, появившийся на Руси в 15 веке. Дети боярские несли обязательную службу, получая за это от князей, бояр, церкви — поместья; не имели права отъезда. Дети боярские — потомки младших членов княжеских дружин („отроков“) или же измельчавших боярских родов. С образованием Русского централизованного государства большое количество детей боярских перешло на службу в Москву. В 15 — 1-й пол. 16 вв. наименование „дети боярские“ считалось выше звания дворян, часто происходивших от несвободных княжеских слуг удельного времени. В 16 в. дети боярские делились на дворовых (часть верхов господствующего класса) и городовых (провинциальные дворяне). Термин „дети боярские“ исчез в ходе реформ в нач. 18 в., в связи со слиянием служилых людей в один класс — дворянство»⁶.

И началось. Я судорожно листал старые книги в поисках этой фамилии, связанной с Красноярском. И к своему удивлению находил много интересного и неожиданного.

Медленно продвигаясь вперед и задерживаясь на разных любопытных фактах и исторических аналогиях, я продолжал свои поиски и находил кое-какие полезные для себя сведения из истории Сибири, Красноярска и детей боярских.

«Сибирские боярские дети были потомки поселившихся в Сибири боярских детей, а потом в это звание были возводимыми воеводами, за отличие, нижние чины и даже крестьяне, служившие казаками, без исключения из оклада. Из боярских детей они повышались в звание сибирских дворян городовых, а уже из этого звания могли быть возводимыми в „дворяне по Московскому списку“. В указах Петра Первого лица этих состояний причислены все к казачьему сословию и запрещено принимать в эти состояния людей податного звания»⁷

На рубеже 17-го и 18-го веков в Енисейской губернии, где находился Красноярск, «…служилые люди получали очень небольшое денежное жалование, но зато имели казенное хлебное и соляное довольствие, даже жалование штатным городским боярским детям было не велико…»⁸ и составляло примерно 7 рублей, 2 пуда соли и вместо хлебного довольствия — пашня.

Все, казалось бы, подтверждало то предположение, что мой прапрадед Иван Иванович Нашивочников мог вполне быть прямым потомком «служилых людей», «красноярских детей боярских», «сибирских дворян городовых». А значит, мог быть и потомком другого Ивана Нашивошникова, одного из русских первопроходцев верховий Енисея.

Когда я просиживал многие дни в самой главной советской библиотеке, Ленинке, и старательно «раскапывал» крупицы сведений о тех временах, местах и людях, я поражался яркости, самобытности и почти полной неизвестности этих фактов, имен, характеров и поступков не только для обычного современного человека, но во многом и для историко-географической науки. Многие сведения, встречавшиеся в ранних источниках, терялись в более поздних и, видимо, мало интересовали современных исследователей. А какой пласт жизни людей и окружавшей их среды, какой простор для размышлений — аналогий и сопоставлений, исторического, социально-психологического и культурологического анализа и, бог знает, чего еще!

«Исторические изыскания» моих записок не стремятся уесть историков и краеведов Красноярска. Больше того — я могу ошибаться в деталях. Наконец, я не хочу наскучить тому, для кого история заурядного сибирского города неинтересна. Надеюсь, что кроме личного интереса к своим предкам моих детей, внуков и их потомков, кроме генеалогического интереса потомков других красноярских фамилий, встречающихся в тексте, моя книга будет полезна всем интересующимся сибирской историей и старым бытом. Без ложной скромности скажу, что мне удалось собрать много любопытнейших исторических фактов и подробностей, сейчас почти неизвестных или забытых.

Я пытаюсь восстановить утерянные связи между поколениями лишь одного мало примечательного рода. Не только родственные связи, а связи временнЫе, пространственные, средовые, черт характеров, нравов. Пытаюсь залатать дыры в небольшом лоскутке духовной материи, связывающем отрезок моей жизни с моими предшественниками. Надеюсь, что мой опыт, если он удался, будет интересен еще кому-нибудь.

Упокой, господи, души наших предков, близких и далеких, прямых и кривоколенных! В этой книге будет долгий рассказ о больших и малых героях, о рядовых и малоприметных фигурах длинного сибирского рода.

Чтобы понять логику произрастания моего «исторического древа», описать обнаружение его «корневой системы», мне придётся начать с того маленького исторического открытия, которое я сделал, не подозревая о его последствиях.

Как я упоминал выше, меня интересовали представители красноярского рода Нашивошниковых. Род этот был хорошо известен и упоминался во многих публикациях, прежде всего, в книгах и статьях маститого красноярского историка Геннадия Федоровича Быкони. Однако упоминания эти в его трудах 1970-90-х годов почти не касались начала 18-го столетия.

В некоторых публикациях я встречал скупые сведения о том, что в небольшом тогда городе Красноярске между длительными странствиями по Сибири проживал известный учёный и путешественник петровского времени, приглашённый в Россию немец Даниил Готлиб Мессершмидт. Я был уверен, что в узком кругу тогдашнего Красноярска визиты этой заморской знаменитости не могли не затронуть моих предков, как я тогда уже знал, не последних людей в городе. В поисках материалов о Мессершмидте, которых оказалось очень мало, я нашёл ссылку на его сибирские дневники, опубликованные тогда, увы, лишь в Германии и непереведённые на русский язык. До сих пор не перестаю удивляться, как такую замечательную книгу, очень ярко живописующую сибирский быт начала 18-го века, так долго не переводили на русский язык!⁹

Разыскав эту книгу, просматривая её и читая в меру моего тогдашнего очень скромного знания немецкого языка, я стал обнаруживать знакомые фамилии. Не стану сейчас подробно останавливаться на заинтересовавших меня фрагментах текста этой книги — они будут приведены позднее при описании периода 20-х годов восемнадцатого века жития моих предков — скажу лишь о главном и самом удивительном.

До этого мне встречались небольшие выдержки из этого труда, переведённые на русский язык и опубликованные в работе Г.Ф.Быкони. Из них следовало лишь то, что немец-путешественник в короткие периоды своего пребывания в Красноярске жил в доме, принадлежащем большому уже тогда семейному клану Суриковых. Каково же было моё удивление, когда я, читая первоисточник, увидел, что Илью, своего хозяина, Мессершмидт сначала называет Суриковым, потом Нашивошниковым-Суриковым, и, наконец, Ильёй Нашивошниковым!

Этот загадочный факт оказался первым признаком того, что красноярские роды Нашивошниковых и Суриковых соприкасались и, как оказалось, довольно тесно. Мне, не чуждому изобразительному искусству, было приятно, что к знаменитому русскому художнику я имею, хоть и отдалённое, но некоторое отношение.

Теперь о последствиях этой и некоторых других моих находок. Миновал двухтысячный год, у нас наступил 21-й век, а события трёхсотлетней давности не давали мне покоя. Исчерпав практически все доступные мне тогда исторические источники, я решил обратиться за помощью к безусловному авторитету в сибирской и, особенно, красноярской истории — Геннадию Федоровичу Быконе. Обратился к нему не с пустыми руками. Кроме моих многолетних изысканий с найденными фактами, цитатами из разных источников и собственными размышлениями, я послал ему уникальные воспоминания моей двоюродной бабушки Е.И.Яворской (Овсянниковой), касающиеся событий, обстановки и быта Красноярска второй половины 19-го века. И, конечно, задал ему много вопросов, касающихся рода Нашивошниковых.

Вот это первое письмо Быконе:

Уважаемый Геннадий Федорович!

Следуя нашей предварительной договоренности по телефону, я собрал все имеющиеся у меня материалы, касающиеся красноярских Нашивошниковых. По ходу текста я изложил возникшие у меня вопросы. Прекрасно понимаю, что ответить на них не очень просто и в ряде случаев, наверное, невозможно, но любые Ваши соображения по этому поводу для меня очень важны. Я не знаю большего авторитета в этой области, чем Вы. Если у Вас «под рукой» имеются еще какие-нибудь материалы на интересующую меня тему, и Вы можете мне о них сообщить, я был бы весьма за это признателен.

Заранее благодарю Вас и приношу свои извинения за причиненное беспокойство. Если могу быть Вам в чем-то полезен — я всегда к Вашим услугам.

С глубоким уважением и признательностью

Виктор Овсянников.

21 февраля 2001 г.

Через какое-то время я получаю ответ, который меня одновременно порадовал и огорчил. Сначала неприятное. Не помню уже, по каким причинам, но Быконя дал мне понять, что помощи от него мне ждать не придётся. Хотя я предлагал ему даже денежное вознаграждение за потраченные усилия, благо я в то время был вполне материально обеспечен. При этом Быконя очень высоко оценил мои любительские изыскания, сказал, что я совершил несколько важных исторических открытий. Он тогда не уточнил, что это были за открытия, и я узнал о них лишь десяток лет спустя…

В моей работе над родословной случались длительные перерывы, особенно тогда, когда работа не спорилась. Так случилось и в этот раз. Получив отказ от Быкони, я отложил свои бумаги в долгий ящик и почти не обращался к ним. Скоро начался многолетний период моей американской эпопеи, и забот хватало других. Однако, современные средства связи и информации позволяли мне иногда, хоть не на долго, обращаться к моим давним поискам. Теперь, наряду с Нашивошниковыми, меня интересовали родословные дела Суриковых, о которых в далёкой истории тоже было не много известно.

Каково же было моё изумление, когда однажды я через интернет услышал выступление на радио Эхо Москвы своего «давнего знакомого» Г.Ф.Быкони. Изумило меня не столько само его выступление, сколько некоторые детали из него. Большую часть своего рассказа Быконя уделил роду Сурикова и — о боже! — своему открытию связи этого знаменитого рода с красноярским родом Нашивошниковых! Я услышал, что именно Быконя установил важную связь этих родов (хотя ему тогда тоже малопонятную) и он намерен продолжать активные поиски в этом направлении.

К этому времени стали появляться и другие публикации Быкони, в которых он продолжал повторять о своём открытии и стал уделять больше внимания фамилии Нашивошниковых.

Фамилии Суриковых, как и Нашивошниковых, не встречалась мне тогда ни в одном историческом документе, касающемся Сибири, ранее самого конца 17-го века. И разные домыслы о том, что предки великого художника пришли в Сибирь вместе с Ермаком и т.п., не имели под собой никаких документальных подтверждений.

Но продолжу о своих взаимоотношениях с Быконей. Вернувшись из дальних стран в Москву, я решил-таки выяснить с ним свои отношения, разобраться в принадлежности открытия о связи двух родов. Набравшись смелости и наглости, я написал ему следующее письмо, часть которого, касающуюся нашего конфликта, привожу здесь:

16.11.2017

Здравствуйте Геннадий Фёдодрович!

Надеюсь, Вы меня помните. В 2001 г. я отправлял Вам письмо с исследованиями моей родословной по красноярской линии Нашивошниковых со многими собранными мною материалами по этой теме почти за 30 лет и с просьбой к Вам, как признанному учёному, о помощи мне в дальнейшей работе и взаимном сотрудничестве. В ответ я получил очень лестное письмо с комплиментами в мой адрес и признанием, что я сделал ряд очень важных исторических открытий. На этом, к моему сожалению, наше «сотрудничество» и закончилось.

Напомню Вам, что одним из моих открытий была впервые документально установленная связь родов Нашивошниковых и Суриковых (по неопубликованных в России дневникам Мессершмидта). Какаво же было моё изумление, когда я стал встречать в ваших публикациях гордые ваши заявления, что это открытие принадлежит вам. Согласитесь, что это несколько странно для маститого и уважаемого учёного…

Ответ не заставил долго себя ждать. В нём он, естественно, пытается оправдать свой проступок и умалчивает о некоторых конкретных деталях моих находок. Вот он почти полностью:

Уважаемый Виктор Александрович! Обрадован и одновременно огорчен Вашим письмом. Рад, что Вы объявились, но недоумеваю относительно Ваших обвинений в присвоении Вашей идеи.

Во-первых, Вы говорили буквально следующее: «Дальше о пребывании Мессершмидта в Красноярске в связи с Нашивошниковыми и Суриковыми. Я пытался проследить обе эти фамилии, так как между ними существовала какая-то тесная связь.» То есть прямо Вы тогда не утверждали, что Илья Нашивошников был Суриковым. Во-вторых, поскольку в 2001 году я не занимался специально Суриковыми, то отложил в долгий ящик Ваши 9 листов. Когда же в 2011 г,, то есть через 10 лет с издательством «Растр» мы хотели издать юбилейную книгу о Суриковых¹⁰, то я к своему стыду забыл о Ваших материалах, тем более, что в связи с работой над диссертацией моей аспирантки по 2 Красноярской шатости я заказал остальные главы дневников Мессершмидта-Табберта, что также пролило свет на загадку двойной фамилии….

Я виноват, что по недоразумению не сослался на Ваше предположение…

Быконя дипломатично умалчивает о том, что я в моём давнем послании к нему указал со ссылками и цитатами об удивительной трансформации фамилии Ильи от Сурикова через Нашивошникова-Сурикова к Нашивошникову и обратил на это особое внимание. Лишь позднее его аспирантка фактически повторила мой путь, и они пришли к такому же «открытию».

Буду заканчивать этот склочный раздел моего писания, который показывает, каким сложным и тернистым был путь поиска моих исторических корней. В подтверждение моего приоритета в описанном выше открытии приведу цитату из сборника по результатам генеалогической конференции, прошедшей в декабре 2003 года в Москве в Государственном Историческом Музее, где я по соответствующей просьбе представлял Красноярское генеалогическое общество:

«Виктор Александрович Овсянников (Красноярское ИРО, Москва) в докладе „Красноярский род Нашивошниковых“ рассказал об этой семье (первоначально носивших фамилию Нашивошниковых-Суриковых) сибирских дворян (детей боярских), его предков, чья родословная восстановлена им с начала 18-го века…»¹¹

Ещё одна курьёзная история случилась, когда я при последнем моём посещении Красноярска в 2000 году зашёл в местный краеведческий музей и стал спрашивать о первой экспедиции за Саянский хребет в нынешнюю Туву в 1717 году по указу Петра Первого, возглавляемой моим предком, сыном Ильи — Иваном Нашивошниковым, красноярским сыном боярским. Каково же было моё удивление, что об этой уникальной экспедиции в современном Красноярске тогдашние краеведы ничего не знали! А результаты этой экспедиции и действия по ним моих предков пошли наперекор желанию Государя и фактически отсрочили присоединение Тувы к России на 200 лет. Но об этих событиях и многом другом будет подробно рассказано в других главах этой книги.

Чтобы понять, почему я в своих поисках далёких предков сконцентрировался на фамилии Нашивошников, а не на собственной фамилии Овсянников, нужно иметь ввиду, что за несколько десятилетий моих поисков я не встретил тогда ни в одном красноярском документе упоминания фамилии Овсянниковых раньше середины 19-го века. И с этого периода фамилия Овсянниковы известна мне по подробным воспоминаниям моей двоюродной бабушки Евдокии Ивановны Яворской (Овсянниковой) и некоторым семейным реликвиям.

Лишь сравнительно недавно я встретил мою фамилию в одном старинном документе «Перепись города Красноярска и его уезда 1719—1722. М. 2014». На странице 71 сказано:

«Двор пешего казака Михайла Овсянникова. И он, Михайло, под опасением смертные казни сказал: он, Михайло, — двадцати восьми лет. Братей у него Семён — двадцати семи лет, Степан — пятнадцати лет. А будет /он/ Михайло, сказал что ложно, и за такую ево л/ожную/ скаску указал бы Великий Государь казнить смерт/ью. К сей/ скаске по велению Михайла Овсянникова Андрей Посп/елов/ руку приложил.»

Поскольку фамилия Овсянников больше не встретилась мне в исторических документах, связанных с Красноярском и другими сибирскими городами, ни более раннего, ни более позднего периода до середины 19-го столетия, я не могу уверенно считать Михайла Овсянникова своим далёким предком. И хотя эта фамилия была широко распространена на Руси (от прозвища Овсяник — овсяный хлебец), вероятно, её носители не имели достаточного социального статуса, чтобы быть упомянутыми в каком-либо значимом историческом документе, касающемся Сибири.

Совсем недавно обнаружил в письме своей двоюродной тёти Алевтины Александровны Павловой (её воспоминания будут использованы в этой книге), что в книге красноярского краеведа Леонида Безъязыкова «Красноярск изначальный» есть упоминание об одном из защитников Красноярской крепости в 17 веке — Иване Овсянике. Вполне возможно, что он был отцом или дедом упомянутого выше Михайлы Овсянникова. Но другие сведения о нём мне тоже неизвестны.

В завершении этой главы хочу привести большой фрагмент из письма ко мне А.А.Павловой 2009 года, ныне покойной:

Здравствуй Витя!

Андрей (сын А.А.Павловой — ВО) нашёл в интернете помещённую тобой нашу родословную, которую ты посылал нам, и взял оттуда перечень наших предшественников, ранних, более поздних, нас, наших детей и внуков. Я прочла и мне стало грустно. Ты проделал огромную работу, столько вспомнила мама (Е.И.Яворская-Овсянникова, «тётя Дуня» — ВО), как смогла, дополнила её я. Все с удовольствием читали. А ведь мы уйдём, и наши потомки не узнают о нашем поколении. Мои дети, это точно, знают не всё, да и ни вспоминать, ни писать не будут. А за это время так изменилась жизнь. Первая мировая война, революция, гражданская война, разруха, голод, восстановление, эпидемии (тифы), вторая отечественная война, репрессии, восстановление западных областей, смена соц. строя и т. д. Такое стремительное развитие, хотя жизнь есть жизнь, и вместо заимок мещан появились участки 6 соток, сады, дачи, правда несколько другие и пр. Все стали иметь образование, специальности, даже женщины. Всё это отразилось на личной жизни каждого, да и жизнь-то в разных местах разная. Читаешь худ. литературу, официальную — одно, а старики вспоминают — другое. Обидно, если про твоих дядей их правнуки знать ничего не будут. Плюс через 50—100 лет жизнь ещё больше изменится, а наша теперешняя будет казаться такой архаичной…

Дальше она пишет, что рассказала об этом некоторым родственникам, многие очень заинтересовались.

Раньше считалось, что правду писать можно только через 100 лет, и этого придерживались строго… Я вот думаю, не очень ли смело я поступила, может, не надо было мне возбуждать в людях память о былом, и в то же время — это всё может вообще забыться. Как ты считаешь?

Я уже не помню, что ответил тогда моей тёте, но, думаю, что-нибудь позитивно-оптимистическое. С того времени я гораздо дальше продвинулся в своих изысканиях и проникся ещё большей уверенностью, что наши воспоминания и поиск своих корней будут оценены не только детьми и внуками.

Один из последних вариантов родословного дерева Нашивошниковых, Суриковых, Овсянниковых. ВО

Примечания

1

А. Вознесенский. Антимиры (Избранная лирика). М., 1964, с. 123 («Кроны и корни»).

2

Б. Акунин. Сокол и ласточка. М.2009, с. 600—601

3

Ватин В. А. Минусинский край в XVIII веке: Этюд по истории Сибири. Минусинск, типография А. Ф. Метелкина и Ко, 1913, с. 33.

4

Под «занятием» этих мест русскими подразумевается их колонизация после во многом таинственного ухода оттуда в начале 18 века воинственных киргизских племен, о чем еще будет сказано ниже.

5

Г. Е. Грумм-Гржимайло. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. 3, вып. 2, Л. 1930, с. 530. (по: В. Радлов. Сибирские древности. Материалы по археологии России. №15, СПб, 1894).

6

БСЭ, т. 8, с. 148.

7

В.А.Ватин. Минусинский край в 18 веке. Этюд по истории Сибири. Минусинск. 1913, с. 54.

8

Н.В.Латкин. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее. С.П. 1892, с. 425.

9

Из изданных сочинений автора 20—30 лет назад было известно единственное: «Forschungreise durch Sibirien 1720—1727», v. 1—4, B., 1962—68, что в переводе с немецкого означает «Экспедиция по Сибири в 1720—1727 годах», в 4-х томах, изданное в Берлине в 1962—68 гг. (дальше будут приводиться цитаты из этого труда в моём переводе с немецкого языка — ВО)

10

Некоторые фрагменты этой книги, вышедшей совсем недавно и важные для нас, проанализированы в последнем разделе моего писания.

11

Генеалогический вестник. Выпуск 17. Санкт-Петербург, 2004. С. 12