Я судебный репортер. Судебные очерки и журналистские расследования разных лет

Виктор Савельев

«Судебный репортаж страшнее пистолета!» — предупреждает сборник «Я судебный репортер», где собраны журналистские расследования и судебные очерки автора за разные годы. Этот жанр, действительно, умеет кусаться: ведь некоторые явления и уголовные процессы требовали острого, как скальпель хирурга, слова… Когда-то газеты с этими очерками, статьями сметали из киосков… Но, как известно, газета живет один день. Книга «Я судебный репортер» вновь дарит читателю «документальные детективы» прошлых лет.

«ГЕРОИЧЕСКАЯ» БИТВА ЗА ЖИЗНЬ

Обобранный старик

Вот какая история. У московского доктора медицинских наук Кречиной пропал отец Константин Михайлович, 75 лет, приехавший с Украины подлечиться. Вы ведь знаете стариков? Выйдут на улицу — и заблудятся. А Константин Михайлович в Москве не был 10 лет… Ушел он 25 октября (речь идет о 2001-м годе) со 100 рублями в кармане и орденом да медалью «За отвагу», которые никогда не снимал. И даже тех наград на память не осталось…

В панике Елена Константиновна подала в розыск, звонила в больницы и объявление дала в «Московский комсомолец». Вся надежда была у нее на родную медицину. Дескать, упадет где-нибудь старик — а уж медики-то точно мимо не пройдут. На прохожих надежды не было. Константин Михайлович из-за болезни горла сипел, как бомж. А кто ж его такого слушать-то будет?

И надо же такому случиться: через 7 дней Константина Михайловича нашли! На Фрунзенской набережной охранники ресторана позвонили в «скорую»: мол, поблизости три часа лежит человек. На «скорой» пожилого пациента доставили в городскую клиническую больницу №71. Ему бы теплое белье, горячего чаю или бульона да капельницу на ночь — глядишь, и ожил бы человек… Но Константина Михайловича, мокрого и грязного, наутро опять подбирают на улице — уже без медали и ордена Великой Отечественной войны II степени, с которым 1 ноября его привозила фельдшер «скорой» Клыкова. И подобрали обобранного старика — где бы вы думали? В 15 метрах от ворот той больницы, куда доставляли его накануне. Лежал Константин Михайлович, ветеран Победы и инвалид, неподалеку от больничной проходной, где дежурят круглую ночь. «Почему его не заметили? — с досадой говорит юрист общественной Лиги защитников пациентов, разбиравший дело. — Впечатление такое, что не мог он здесь пролежать незамеченным до утра, а его просто вынесли за ворота…»

Умер ветеран позднее, не придя в сознание: добила его ночь в 15 метрах от больницы. Так что рассказ наш о медицине и о том, какие здесь порядки…

Так выглядит публикация в газете «Мир новостей».

Мертвые молчат…

Официальная версия такова. Инвалид 2-й группы Кречин Константин Михайлович, 1926 года рождения, днем 1 ноября 2001 года был доставлен в ГКБ №71. «В экстренной госпитализации не нуждался», находился с диагнозом «алкогольное опьянение» в приемном отделении 11 часов (!), после чего травматолог Цепков в истории болезни №3695 от 01.11.2001 г. сделал запись: «22.50. Больной в сознании, контактен, адекватен, ориентирован… Больной протрезвел…» Через пять минут после выводов Цепкова пациент якобы исчез. «В соответствии с записью в истории болезни больной самостоятельно покинул отделение в 23.00 01.11.2001 г.», — пишет в объяснении прокурору первый зам. председателя Комитета здравоохранения Москвы С. В. Поляков.

Наутро в 200 метрах от отделения, но юридически за пределами больничного городка ветерана Кречина находит без сознания анонимная женщина с собакой. Снова вызывается «скорая», больного снова привозят в больницу через те самые ворота, где он и умирает в реанимации 5.11.2001 г.

Заметим, что факт первой доставки старика в ГКБ №71 так бы и не всплыл, прикрытый вторым вызовом «скорой помощи» 2.11.2001 г. Но как на грех сработало газетное объявление о розыске в «Московском комсомольце».

— По объявлению мне позвонила фельдшер «скорой помощи» Мария Михайловна Клыкова. Это она 1 ноября в первый раз увозила отца с Фрунзенской набережной, — рассказала дочь. — Отец был найден в промокшей одежде, не мог двигаться самостоятельно. Он, видно, давно не ел, что повлекло мозговые нарушения — не смог назвать адрес, сказал лишь фамилию. Кстати, именно Клыкова сделала запись «запах алкоголя», за которую потом рьяно ухватились в больнице, превратив ее в «алкогольное опьянение». На самом деле у отца из-за ракового заболевания горла шел изо рта специфичный ацетоновый запах, а к спиртному он не притрагивался 20 лет…

Объявившаяся по газетной заметке фельдшер Клыкова, похоже, единственная, кто оказал помощь инвалиду: ввела поддерживающий препарат, отвезла в больницу №71 для госпитализации с диагнозом «переохлаждение». Там у нее и произошел конфликт. Зав. реанимационным отделением, слегка пощупав старика: «Да он же теплый!» — принять его отказался. Из приемного отделения, куда Клыкову отправили с пациентом, она не уезжала в течение трех часов. Звонила вплоть до старшего врача «скорой» в Склифосовском, доказывая тяжелое состояние старика. В конце концов ветерана согласились оставить в приемном отделении для дальнейшей госпитализации при условии, что диагноз «переохлаждение» вредный фельдшер снимет. По словам Клыковой, она оставила Кречина на носилках в коридоре, поскольку тот не мог встать. Как мы знаем, после отъезда фельдшера «спорного» старика в палату не положили. На вопрос, по какой причине, заведующий приемным отделением Веселов ответил Елене Константиновне:

— Вы понимаете, у нас тут по 50 бомжей в день привозят. Они у нас спят, отсыпаются и утром уходят…

Из всего этого вытекает, что целых 11 часов беспомощный старик лежал в мокрой одежде в приемном отделении, где его не кормили и, как установило предварительное исследование по запросу прокуратуры, не оказали медицинской помощи. Как он, не евший несколько суток, в 11 часов ночи оказался за дверью отделения? Сам ли ушел после «взбодрившего» укола «на дорогу» или кто-то, польстившись на орден и медаль, снял их и вытолкал «адекватного и ориентированного» старика за дверь? Мы не узнаем этого: мертвые молчат.

Не дали узнать ничего и Елене Константиновне, примчавшейся в реанимацию после звонка из милиции. Поразительней всего, что после повторной доставки отца в ГКБ №71 в бессознательном состоянии, ей — не последнему в медицинских кругах человеку и ученому секретарю ЦНИИ стоматологии — даже не дали пяти минут посидеть у постели умирающего отца. Может, боялись, что очнется и все расскажет? Елена Константиновна считает, что причина могла быть иной:

— Я умоляла дать побыть в последнюю ночь с отцом, узнав, что до утра он не доживет… Мне отказали в резкой форме — выгнали за дверь! Вероятно, напугались, что у «бомжа» объявилась дочь — доктор медицинских наук. Подозреваю, что всю «историю болезни» переписали и подтасовали ночью после моего ухода. Отсюда записи про якобы сделанные осмотры, о том, что отец «протрезвел», «контактен», «сам ушел», ведь если бы он действительно был в контакте, то назвал бы им мои телефоны, адрес, который так и не проставлен в медкарте… Поначалу я не знала: почему мне не хотят показать тело умершего отца? После догадалась — боялись, что я на вены посмотрю: а были ли там капельницы? А мне не до вен было, такое горе…

«Подвиг в пустыне»…

Надо сказать, что в силу знакомств до ЧП доктор медицинских наук Кречина с нашим городским здравоохранением не сталкивалась. А потому не встречалась, как мы, с хамством и яростью, с которой ощетинивается система, когда ей наступают на мозоль. А тут ей дали по полной программе, сотворив диагноз «пьяного пациента» ввиду «запаха изо рта, заторможенности и неадекватности поведения».

— Мне с самого начала сказали: «Куда ты лезешь, отступись! До 71-й больницы ее главврач Хрупалов в городском комитете работал и представлял его сторону во всех судебных тяжбах с больными… Эту стену не пробьешь…» — рассказала дочь.

Как водится, скептики были правы. Кунцевская прокуратура Москвы отправила жалобу в Комитет здравоохранения Москвы, тот рапортовал, что «главврачу Хрупалову поручено принять меры», а про отца Кречиной указали, что «при анализе медицинской документации не обнаружено данных о невозможности больного самостоятельно передвигаться»

.

«Вместе с тем, — рапортует прокурору первый зам. председателя комитета С. В. Поляков, — медицинский персонал приемного отделения в течение 11 часов принимал все необходимые меры для установления точного диагноза».

От этого ответа остается впечатление большой и кропотливой работы, которую проделало ведомство, чтобы не допустить возбуждения уголовного дела. Чтение «мер» поражает озарениями умов. И рентгены-то с ЭКГ в приемном отделении делали, и осмотры вели — вот только с пациента мокрую одежду почему-то не сняли и не умыли его. В акте судебно-медицинского освидетельствования умершего Кречина К. М. так и сказано: «Тело грязное, неухоженное…»

А вот объяснения выездной бригады, подобравшей ветерана, по их свидетельству, якобы «в 15 метрах от ворот проходной на территорию ГКБ №71»:

«С самого начала у меня сложилось впечатление, что этот вызов будет скандальным», — с гениальным провидением пишет в объяснении врач неотложки Н. Сафина. Ее напарница — фельдшер Н. Буденкова — рисует «героическую» сцену битвы за жизнь пациента. Вот ветерана осмотрели, послушали сердце и решили тут же в машине поставить капельницу (хотя больница, заметьте, через 15 метров за воротами!). Раствор реополиглюкина в машине (ноябрь все же!) оказался холодным. «Пока Сафина осматривала Кречина, я подогревала раствор около печки», — докладывает о преодолении трудностей — в двух шагах от стационара — старательный медик. Прямо не выезд, а подвиг в пустыне или тайге, где один врач сделал операцию при свете лучины осколком стекла от разбитых часов! А между тем, подобрав Кречина, «скорая помощь» оставалась на выезде в больнице еще час. Что задержало ее, когда до дверей реанимации минута езды? Не знали, что «нарисовать» про «скандальное» обнаружение пациента в зоне ГКБ, держали «совет в Филях»?

Мы с фотографом, кстати, осмотрели место близ проходной, где, по официальной версии, лежал Кречин. Мимо этого пятачка при повороте с Можайского шоссе то и дело снуют машины «скорой», выхватывая газон фарами — старика, скорей всего, увидели бы водители или охрана. «Когда отец умер, зав. приемным отделением проговорился, что отца подобрали возле соседнего корпуса, — утверждает Елена Константиновна. — Хоть я в шоке была, но память у меня, слава Богу, отменная…»

Кстати, об охранниках у двери приемного отделения, которая должна запираться на ночь. Ни один из них по делу Кречина К.М не был опрошен Кунцевской прокуратурой. По странному стечению обстоятельств один из стражей, дежуривший в ту ночь, уволился сразу после ЧП. Другой — с паузой в месяц или два. Какой-то мор напал в больнице на тех, кто «ни в чем не виноват» и делал «все возможное». Тихо ушел из больницы травматолог Цепков, сделавший в 22.50 запись, что больной «контактен, адекватен и ориентирован», но не сумевший объяснить, почему не заполнил с его слов медкарту. На суде по гражданскому иску Елены Константиновны к больнице этот «специалист» не мог ответить на элементарные вопросы о роковом дежурстве и своей роли, лишь мычал. «Вы можете не свидетельствовать против себя!» — милостиво пришла на помощь судья Павлова.

Конец ознакомительного фрагмента.