Заря и Северный ветер. Часть III

Виктория Игоревна Иванова (2024)

Можно ли отказаться от прошлого, не потеряв себя? Можно ли сохранить свободу, когда защитная скорлупа безопасного мирка лопается и внутрь просачивается ядовитое чёрное время? Можно ли остаться человеком, когда вокруг все инфицированы идеей? Можно ли прийти к свету, двигаясь впотьмах на ощупь? Ирина не знает ответов на эти вопросы. Но она точно знает, что он нужен ей. Горечь и нежность вытеснили её раскаяние. Она превратилась в комок чего-то кровоточащего, прошитого насквозь колючей проволокой и шёлковыми нитями. О, как она любила его! Как любила. Если бы только он знал. Если бы только Володя знал, что такое он для неё… Даже смерть рядом с ним была бы счастьем. Но её нежность была больше смерти, она была жизнью.

Моей бабушке, Любови Уваровой.

Пролог

Жгучее ядовитое время — лезвием режет кожу. Гранитное мёртвое небо — ломает рёбра. Пьяные исступлённые мы — задыхаемся в мороке. Мы больны. Ты видишь? В чёрном зеркале чёрное отражение. Это я. Это ты. Я смотрю в глаза своей тени. Она усмехается мне в лицо. Она на воле. Её власть — наслаждение и боль. Душить, давить, сжигать. Это наваждение. Ты слышишь? Не верь ему. Ты во сне.

Всполохи огня. Густое и мягкое, чёрное, нежное? Оно в тебе и во мне. Но мы спим: слепые, глухие, немые. С распоротыми обожженными лёгкими. Над нами железное ржавое небо. В нашей крови отравленное время. Но послушай. Ты слышишь? Тишина льдинками на коже. Покалывает кончики пальцев. Просачивается под кожу, подымается к груди.

Мы проснулись, мы вышли из комы. Учимся говорить и ходить. Температура спала. Жара нет. Мы на пути к выздоровлению. Мы можем дышать. Они называют это болезнью, называют солнечным ударом. Но апрельским чужим теплом оживаем. Я дышу. И дышишь ты. Мы — камни, угли, раскалённые докрасна. Потухшие угли и пепел.