Интермеццо

Виктория Левина

Книга Виктории Левиной входит в серию издаваемых книг и сборников конкурса «Литература, XXI век». В номинации фантастики «Я создаю миры».

В Забайкалье, Укурей

— Что это за название такое — Укурей? — смеётся мама.

Мама ещё молодая, кокетливая, симпатичная, голубоглазая.

И папа смотрит на неё восторженными влюблёнными глазами и вторит, смеясь в ответ:

— Вот-вот, и я то же самое говорю: у всех людей — как у людей, а у нас — У-ку-рей!

Мы все втроём сидим на нашем любимом диване, покрытом красным бархатом, в огромном зале нашего большого гостеприимного дома на Украине и рассматриваем старые фотографии папиного и маминого места службы после войны — далёкого забайкальского военно-стратегического аэродрома.

Родители мои дорогие ещё полны сил, относительно молоды, здоровы и… живы. Я рядом с ними — счастлива их присутствием, любима и погружена в воспоминания об их деревянном домике в Забайкалье. Говорили, что в этом домике в Забайкалье отбывал ссылку русский писатель Чернышевский.

Папу, как начальника аэродрома, поселили там вместе с семьёй: мамой и моим сводным братом, на четырнадцать лет меня старше. Там я и родилась.

Брат мой был так счастлив в Забайкалье, как только может быть счастлив четырнадцатилетний подросток, сросшийся с велосипедом на забайкальских сопках, либо с лыжами и с коньками на вольных просторах военного округа, где в радиусе 300 километров он был единственным ребёнком в составе гарнизона.

— Знаешь, какая там красотища? — брат смотрит куда-то вглубь своих воспоминаний.

— Сопки и Байкал, куда я летал на папкином самолёте, — лучшее, что довелось мне увидеть!

Родители, перебивая друг друга, взахлёб, рассказывают мне снова и снова историю о том, что, когда я была нескольких месяцев от роду, условия выжить маленькому ребёнку в таких экстремальных погодных условиях (летом — до плюс пятидесяти, зимой — до минус пятидесяти) были минимальными.

— Твоя люлька была возле печки, а в метре от печки стояла бочка с водой, покрытая корочкой льда… — рассказывала мама.

— И тогда я подал рапорт на «дембель», — продолжает папа, благо — это совпало с «хрущёвским» сокращением в высшем офицерском составе. Иначе никуда бы не отпустили! И был бы я вечным лётчиком в нашей тьму-таракани, а мамочка — вечным завхозом аэродромного хозяйства, а ты — училась бы с бурятами и китайцами в местном интернате и прилетала бы домой на выходные на моём самолёте, — смеясь, констатирует папка.

Фраза эта западает мне в память и всплывает много-много лет спустя, сегодня, и начинает своё брожение в мозгу, и печатает этот текст на виртуальной клавиатуре моего иврито-английского компьютера.

Фраза эта побуждает меня, отбросив все другие дела, построить виртуальную жизнь, которая могла бы…

1972-ой год. Помещение паспортного стола одного из московских городских отделений милиции. На полу разложена огромная карта Советского Союза. Мы — это я, начальник паспортного стола и молоденький лейтенантик-милиционер, — уже полчаса ползаем по карте, по её забайкальской части, в поисках места моего рождения. Паспорт свой я умудрилась потерять на втором курсе Бауманки, а в отделении милиции всё никак не могли определиться с местом, где меня угораздило родиться:

— Как ты говоришь — Укурей? (Хохот)

— У всех людей, как у людей, а у тебя — У-ку-рей?

Хохочем уже вместе.

— Какое-нибудь название ещё помнишь? Станция Каганович? Гм, ну это ты, того, оставь… не стоит и искать… А, посёлок Чернышевский? Есть! Вот он, миленький! Только это уже город Чернышевск! Ну, тогда, стало быть, так и запишем: Забайкальский край, город Чернышевск. Всё, готово! Получай новый паспорт!

Я стою перед начальником паспортного стола… босиком. Я — московский хиппи. На мне — длинная потрёпанная шинель писателя Сухово-Кобылина, которую я приобрела на распродаже личных его вещей на Блошином рынке. Через плечо перекинута его же серая потрёпанная кожаная сумка. Медные пуговицы шинели отчаянно начищены. Но ноги босы — люблю «повыпендриваться» и походить по Москве босиком, вплоть до октября.

Несколько раз меня задерживали на улицах, препровождали в милицейский участок для выяснения личности. Потом проясняли мою благонадёжность — комсомолка, отличница, ну, панкует немножко… Хотя висевшая через плечо гитара, в струнах которой постоянно путались длинные вьющиеся пряди, недвусмысленно говорила о том же.

Итак, построю-ка я здесь свою виртульную жизнь. Место рождения — посёлок Укурей. У родителей есть два варианта развития событий, на выбор. Первый — остаться после демобилизации на аэродроме вольнонаёмными и не тащиться с малым дитятей через всю страну две недели на поезде: с дико орущей дочкой с хорошими голосовыми данными. («Господи, какие же крепкие нервы у этих родителей! Сколько можно орать? Режут их ребёнка там, что ли?»)

Тащиться, чтобы строить всё заново, неуютно обустраиваться в Москве, Ленинграде, чтобы потом податься на Украину, где в то время разгулялась эпидемия полиомиелита…

Второй — остаться на насиженном месте, растить сына и дочь, хорошо зарабатывая, и в окружении фронтовых друзей.

Положим, родители выбрали бы второй вариант развития событий.

…У нас в посёлке все друг друга знают. Все живут кучно и весело. Праздники справляются за огромным столом — всё «вскладчину». Соседи-буряты, друзья по службе. Шанежки, пельмени, дичь, рыба. Икра красная и чёрная — ложками. Мама говорила, что икрой проклеивали окна на зиму, чтобы не дуло, потому как икры много, а клея — мало.

Школа-интернат у меня очень хороша! (Читала в интернете, что школы и учителя в этом краю прекрасные, отлично субсидированные! Святое отношение к учительскому труду, хорошие знания учеников позволяют им пробиваться в столичные вузы).

И в мороз, и в жару я активно занимаюсь спортом — лыжи, санки, коньки, велосипед, плавание. Никакого полиомиелита у меня нет, я хожу прямо и гордо на своих двоих лёгких и стройных ногах — летящей походкой! В силу характера и амбиций, учусь в школе «на отлично», стремлюсь попасть на учёбу в Москву.

Есть вариант выехать на учёбу в Читу. Но выбираю Москву, потому что выигрываю все местные олимпиады по физике и математике.

Объявляю во всеуслышание на весь лётный городок:

— Я буду поступать в Бауманское училище!

Всё. Пути к отступлению отрезаны!

Да и по концертам в консерватории походить охота, музеи увидеть! Люблю музыку самозабвенно, слушаю музыку на пластинках, бренчу потихоньку на стареньком пианино в интернате, пытаюсь заниматься самостоятельно по самоучителю. Собираю марки по искусству, с замиранием сердца рассматриваю шедевры мировых музейных собраний живописи и галерей! Читаю много и взахлёб — готовлю себя с превратностям судьбы.

Перед самым отъездом в Москву для поступления в мечтаемое Высшее Техническое Училище им. Баумана, сразу же после получения золотой медали в школе-интернате, мы с папкой решили съездить на Байкал — попрощаться с огромным чудесным морем-озером. Мы стояли на крутом берегу и наглядеться не могли на красоту байкальской дали! Тогда же я и дала себе обещание, что бы ни произошло в дальнейшем, — вернуться сюда опять:

— А ты пообещай себе, что вернёшься сюда однажды! — говорит папка.

— Вернёшься, чтобы повидать Байкал. Я же знаю, что ты умеешь хранить обещание.

И вот я долго-долго еду в Москву в купейном вагоне. Я знаю, что очень не скоро выберусь повидать родителей. Мне очень грустно. До слёз. Но впереди — такая далёкая, такая любимая Москва! Впереди новая жизнь.

— Пап, мам! Я на каникулах еду с концертами по Белоруссии и Прибалтике! Домой не получится в этом году… Да, как всегда — с агитбригадой. Как там вы? Как брат? Были в Чите? А, только собираетесь? Ну, привет там от меня всем!

После получения диплома мне предлагают остаться в Москве, в аспирантуре. (В реальной жизни я оставила Москву…). Учитывая психофизические особенности меня как индивидуума, немудрено предположить, что я с радостью соглашаюсь.

— Что-что, папочка? Я тебя не слышу! Как умерла? Когда? П-а-а-а-па! Ма-а-а-мочка!

Маму похоронили без меня, в далёком Забайкалье. (И я не стояла на холодном ветру над могилой, куда опускали мамочкин гроб, и не бросала мокрую украинскую землю в глубокую яму мамочкиной могилы…)

Случилась у меня и большая любовь, и, как и бывает у большинства людей, — несчастная.

И, как повествуют нам многочисленные телевизионные сериалы, я вдруг поняла, что беременна, и решила рожать ребёнка, полагаясь только на свои силы. (Заметьте, — не бросилась с головой в другие отношения, чтобы «забыть», не вышла замуж скоропостижно, чтобы «назло», как в реальной жизни, а мужественно пошла своей дорогой навстречу такой далёкой, но «своей», вымоленной любви…)

— Мамочка! Ребёнок у тебя родился с особенностями. Сейчас его оперируют — огромная гематома в мозгу. Понимаешь, деточка, могут быть последствия… — мой гинеколог, пожилой добрейший дядька, принимавший тяжёлые роды, ласково говорит со мной, поглаживая руку.

Это — приговор.

Пока мой сын-аутист — рос и развивался своим особенным, одному господу ведомым путём, я дала себе обещание-обет: если я не смогу развить его способности до такого уровня, чтобы мой ребёнок смог пойти в обычную школу, то грош мне цена — тогда и жить не стоит…

Работая в научно-исследовательских институтах, я вышла на уровень «свободного художника» (это когда ты работаешь над статьями в толстые научные журналы: написал статью, оформил патент — свободен на определённый период времени). В свободное от статей время я изучала систему развития детей по школе Марии Монтессори.

— Мамочка, вы можете научить вашего ребёнка ходить и говорить, но уж петь, читать, писать — никогда!

Мой ребёнок смог пойти не только в обычную школу, но и в английскую гимназию с конкурсным отбором, и в музыкальную школу, и в художественную студию…) Наработанные навыки я стала применять на других детях, брать учеников, писать книги по педагогике. Экономика страны трещала по швам, начинались девяностые годы…

НИИ оставлен навсегда, я — на «вольных хлебах».

— Куда тебя несёт? Какие вольные хлеба: одна, с ребёнком, в Москве… Пропадёшь!

Пропадала я «под фанфары»: запись в школу-студию по дошкольному воспитанию по системе Монтессори проводилась под милицейским контролем: люди ломились в помещение клуба, где проходила запись, тысячами. («Иди спасай жену! — кричал друг моему мужу на Украине в тот день, когда шла запись в мою школу-студию. — Раздавят! Там толпа напирает — несколько тысяч ломятся на запись!»)

Обещание не выходить замуж, данное себе когда-то давно, после смерча несчастной любви, пронёсшегося надо мной в молодости, давало свои плоды — я была свободна, деятельна, успешна. Бизнес процветал, хорошие деньги зарабатывались репетиторством. Дом, машина, положение в обществе. Папа умер, оставив мне небольшое наследство (В реальной жизни родители мои золотые были хлебосолами-бессребрениками, иногда не имеющими ни гроша за душой…).

— Послушай, английский у меня неплохой, у сына тоже. А если мне попробовать в Америку? Ну, будет трудно поначалу: посудомойкой там, попы подтирать… Но я же всё-таки — научный сотрудник! Прорвусь! Как это всё делается? — я сижу в кабинете моей подруги, связанной по роду своей деятельности с загранпаспортами и визами.

— Я слышала, это стоит больших денег…

— Давай документы! Будут тебе визы. Сделаю для тебя, чего бы мне это ни стоило!

А стоило это моей подруге свидания с одним мерзопакостным чиновником паспортного стола, который давно добивался её и только и ждал удобного случая… (Всё правда, так и было в реальности, — изменены только города и страны).

В Америке поначалу было беспросветно трудно — посудомойка, курсы английского, первые работы по специальности, плохие квартиры и вот, наконец — успех и чудо! Я принята в лабораторию NASA!

Лаборатория располагается в Коста-Рике, почти что в джунглях. Живу я в аккуратненьком бунгало на берегу Тихого океана. Работа моя — в часе езды по хорошей дороге в северной части страны. Во дворе — конюшня для нескольких чудесных коста-риканских лошадок…

Я — на связи с братом по скайпу. Скайп барахлит — провайдер интернета в Чите — не бог весть что:

— Да, я прилетаю! Рейс из Амстердама. Номер рейса и время прибытия — электронкой! Я прилетаю одна. У сына свои дела, да и Байкал ни о чём ему не говорит… А мне нужно! Я же обещала: и Байкалу, и папе…

…Закрываю скайп и виртуальную русскую клавиатуру. Договорилась с братом вылететь на Байкал из Амстердама. Он прилетит в Амстердам из Украины, я — из Израиля. И он, и я — чувствуем, что нам необходимо побывать на Байкале и в Забайкалье — У-ку-рей!