Интермеццо (сборник)

Виктория Левина, 2019

Зачем, для чего, для кого пишется фэнтези? Ответить на этот вопрос невероятно сложно! Может, автору тесно писать и творить в рамках предсказуемой реальности или сама реальность подчас превосходит фантастику? Эта книга ведёт нас в мир успеха и сокрушительного провала, где рядом с дальними путешествиями и разборками с мафией автор вводит нас в мир размышлений о сути развития живой природы или заставляет задуматься о перспективах введения закона о личном оружии. В книге много личного, пережитого и прожитого. Роман «Удрать от Тёрнера», к примеру, вообще написан на автобиографическом материале. И лишь одна-две фантазийные гипотезы делают его романом-фэнтези. Идея, объединяющая все рассказы (произведения), представленные в этом сборнике, включая роман: за всё в мире приходится платить. И никому неведомо, что его ждёт за следующим поворотом…

В Забайкалье, Укурей

— Что это за название такое — Укурей? — смеётся мама.

Мама ещё молодая, кокетливая, симпатичная, голубоглазая.

И папа смотрит на неё восторженными, влюблёнными глазами и вторит, смеясь в ответ:

— Вот-вот, и я то же самое говорю: у всех людей как у людей, а у нас — У-ку-рей!

Мы все втроём сидим на нашем любимом диване, покрытом красным бархатом, в огромном зале нашего большого гостеприимного дома на Украине, и рассматриваем старые фотографии папиного и маминого места службы после войны: далёкого забайкальского военно-стратегического аэродрома.

Родители мои дорогие ещё полны сил, относительно молоды, здоровы и… живы. Я рядом с ними — счастлива их присутствием, любима и погружена в воспоминания об их деревянном домике в Забайкалье. Говорили, что в этом домике в Забайкалье отбывал ссылку русский писатель Чернышевский.

Папу как начальника аэродрома поселили там вместе с семьёй: мамой и моим сводным братом, на четырнадцать лет меня старше. Там я и родилась.

Брат мой был так счастлив в Забайкалье, как только может быть счастлив четырнадцатилетний подросток, сросшийся с велосипедом на забайкальских сопках либо с лыжами и коньками на вольных просторах военного округа, где в радиусе трёхсот километров он был единственным ребёнком в составе гарнизона.

— Знаешь, какая там красотища? — брат смотрит куда-то вглубь своих воспоминаний. — Сопки и Байкал, куда я летал на папкином самолёте, — лучшее, что довелось мне увидеть!

Родители, перебивая друг друга, взахлёб рассказывают мне снова и снова историю о том, что, когда я была нескольких месяцев от роду, условия выжить маленькому ребёнку в таких экстремальных погодных условиях (летом — до плюс пятидесяти, зимой — до минус пятидесяти) были минимальными.

— Твоя люлька была возле печки, а в метре от печки стояла бочка с водой, покрытая корочкой льда… — рассказывала мама.

— И тогда я подал рапорт на дембель, — продолжает папа, благо это совпало с хрущёвским сокращением в высшем офицерском составе. Иначе никуда бы не отпустили! И был бы я вечным лётчиком в нашей тьмутаракани, а мамочка — вечным завхозом аэродромного хозяйства, а ты училась бы с бурятами и китайцами в местном интернате и прилетала бы домой на выходные на моём самолёте, — смеясь, констатирует папка.

Фраза эта западает мне в память и всплывает много-много лет спустя, сегодня, и начинает своё брожение в мозгу, и печатает этот текст на виртуальной клавиатуре моего иврито-английского компьютера.

Фраза эта побуждает меня, отбросив все другие дела, построить виртуальную жизнь, которая могла бы…

1972 год. Помещение паспортного стола одного из московских городских отделений милиции. На полу разложена огромная карта Советского Союза. Мы — это я, начальник паспортного стола и молоденький лейтенантик-милиционер — уже полчаса ползаем по карте, её забайкальской части, в поисках места моего рождения. Паспорт свой я умудрилась потерять на втором курсе Бауманки, а в отделении милиции всё никак не могли определиться с местом, где меня угораздило родиться.

— Как ты говоришь: Укурей? (Хохот.)

— У всех людей как у людей, а у тебя У-ку-рей?

Хохочем уже вместе.

— Какое-нибудь название ещё помнишь? Станция Каганович? Гм, ну это ты, того, оставь… не стоит и искать… А, посёлок Чернышевский? Есть! Вот он, миленький! Только это уже город Чернышевск! Ну, тогда, стало быть, так и запишем: Забайкальский край, город Чернышевск. Всё, готово! Получай новый паспорт!

Я стою перед начальником паспортного стола… босиком. Я — московская хиппи. На мне длинная потрёпанная шинель писателя Сухово-Кобылина, которую я приобрела на распродаже его личных вещей на блошином рынке. Через плечо перекинута его же серая потрёпанная кожаная сумка. Медные пуговицы шинели отчаянно начищены. Но ноги босы: люблю «повыпендриваться» и походить по Москве босиком, вплоть до октября.

Несколько раз меня задерживали на улицах, препровождали в милицейский участок для выяснения личности. Потом проясняли мою благонадёжность: комсомолка, отличница, ну, панкует немножко… Хотя висевшая через плечо гитара, в струнах которой постоянно путались длинные вьющиеся пряди, недвусмысленно говорила о том же.

Итак, построю-ка я здесь свою виртуальную жизнь. Место рождения — посёлок Укурей. У родителей есть два варианта развития событий, на выбор.

Первый — остаться после демобилизации на аэродроме вольнонаёмными и не тащиться с малым дитятей через всю страну две недели на поезде: дико орущей дочкой с хорошими голосовыми данными. («Господи, какие же крепкие нервы у этих родителей! Сколько можно орать? Режут их ребёнка там, что ли?»)

Тащиться, чтобы строить всё заново, неуютно обустраиваться в Москве, Ленинграде, чтобы потом податься на Украину, где в то время разгулялась эпидемия полиомиелита…

Второй — остаться на насиженном месте, растить сына и дочь, хорошо зарабатывая, и в окружении фронтовых друзей.

Положим, родители выбрали бы второй вариант развития событий.

…У нас в посёлке все друг друга знают. Все живут кучно и весело. Праздники справляются за огромным столом — всё в складчину. Соседи-буряты, друзья по службе. Шанежки, пельмени, дичь, рыба. Икра красная и чёрная — ложками. Мама говорила, что икрой проклеивали окна на зиму, чтобы не дуло, потому как икры много, а клея мало.

Школа-интернат у меня очень хороша! (Читала в Интернете, что школы и учителя в этом краю прекрасные, отлично субсидированные! Святое отношение к учительскому труду, хорошие знания учеников позволяют им пробиваться в столичные вузы.)

И в мороз, и в жару я активно занимаюсь спортом: лыжи, санки, коньки, велосипед, плавание. Никакого полиомиелита у меня нет, я хожу прямо и гордо на своих двоих лёгких и стройных ногах — летящей походкой! В силу характера и амбиций учусь в школе на отлично, стремлюсь попасть на учёбу в Москву.

Есть вариант выехать на учёбу в Читу. Но выбираю Москву, потому что выигрываю все местные олимпиады по физике и математике.

Объявляю во всеуслышание на весь лётный городок:

— Я буду поступать в Бауманское училище!

Всё, пути к отступлению отрезаны!

Да и по концертам в консерватории походить охота, музеи увидеть! Люблю музыку самозабвенно, слушаю музыку на пластинках, бренчу потихоньку на стареньком пианино в интернате, пытаюсь заниматься самостоятельно по самоучителю. Собираю марки по искусству, с замиранием сердца рассматриваю шедевры мировых музейных собраний живописи и галерей! Читаю много и взахлёб — готовлю себя к превратностям судьбы.

Перед самым отъездом в Москву для поступления в мечтаемое Высшее техническое училище (училище-мечту) имени Баумана, сразу же после получения золотой медали в школе-интернате, мы с папкой решили съездить на Байкал — попрощаться с огромным чудесным морем-озером. Мы стояли на крутом берегу и наглядеться не могли на красоту байкальской дали! Тогда же я и дала себе обещание, что бы ни произошло в дальнейшем, — вернуться сюда опять:

— А ты пообещай себе, что вернёшься сюда однажды! — говорит папка. — Вернёшься, чтобы повидать Байкал. Я же знаю, что ты умеешь хранить обещание.

И вот я долго-долго еду в Москву в купейном вагоне. Я знаю, что очень не скоро выберусь повидать родителей. Мне очень грустно. До слёз. Но впереди — такая далёкая, такая любимая Москва! Впереди — новая жизнь.

— Пап, мам! Я на каникулах еду с концертами по Белоруссии и Прибалтике! Домой не получится в этом году… Да как всегда — с агитбригадой. Как там вы? Как брат? Были в Чите? А, только собираетесь? Ну, привет там от меня всем!

После получения диплома мне предлагают остаться в Москве, в аспирантуре. (В реальной жизни я оставила Москву…) Учитывая психофизические особенности меня как индивидуума, немудрено предположить, что я с радостью соглашаюсь.

— Что-что, папочка? Я тебя не слышу! Как умерла? Когда? Па-а-апа! Ма-а-амочка!

Маму похоронили без меня, в далёком Забайкалье. (И я не стояла на холодном ветру над могилой, куда опускали мамочкин гроб, и не бросала мокрую украинскую землю в глубокую яму мамочкиной могилы…)

Случилась у меня и большая любовь, и, как бывает у большинства людей, несчастная.

И, как повествуют нам многочисленные телевизионные сериалы, я вдруг поняла, что беременна, и решила рожать ребёнка, полагаясь только на свои силы. (Заметьте: не бросилась с головой в другие отношения, чтобы «забыть», не вышла замуж скоропостижно, чтобы «назло», как в реальной жизни, а мужественно пошла своей дорогой навстречу такой далёкой, но «своей», вымоленной любви…)

— Мамочка! Ребёнок у тебя родился с особенностями. Сейчас его оперируют: огромная гематома в мозгу. Понимаешь, деточка, могут быть последствия… — мой гинеколог, пожилой добрейший дядька, принимавший тяжёлые роды, ласково говорит со мной, поглаживая руку.

Это — приговор.

Пока мой сын-аутист рос и развивался своим особенным, одному Господу ведомым путём, я дала себе обещание-обет: если не смогу развить его способности до такого уровня, чтобы мой ребёнок смог пойти в обычную школу, то грош мне цена — тогда и жить не стоит…

Работая в научно-исследовательских институтах, я вышла на уровень «свободного художника» (это когда работаешь над статьями в толстые научные журналы: написал статью, оформил патент — свободен на определённый период времени). В свободное от статей время я изучала систему развития детей по школе Марии Монтессори.

— Мамочка, вы можете научить вашего ребёнка ходить и говорить, но уж петь, читать, писать — никогда!

Мой ребёнок смог пойти не только в обычную школу, но и в английскую гимназию с конкурсным отбором, и в музыкальную школу, и в художественную студию… Наработанные навыки я стала применять на других детях, брать учеников, писать книги по педагогике. Экономика страны трещала по швам, начинались девяностые годы…

НИИ оставлен навсегда, я — на вольных хлебах.

— Куда тебя несёт? Какие вольные хлеба: одна, с ребёнком, в Москве… Пропадёшь!

Пропадала я «под фанфары»: запись в школу-студию по дошкольному воспитанию по системе Монтессори проводилась под милицейским контролем: люди ломились в помещение клуба, где проходила запись, тысячами. («Иди, спасай жену! — кричал друг моему мужу на Украине в тот день, когда шла запись в мою школу-студию. — Раздавят! Там толпа напирает — несколько тысяч ломятся на запись!»)

Обещание не выходить замуж, данное себе когда-то давно, после смерча несчастной любви, пронёсшегося надо мной в молодости, давало свои плоды: я была свободна, деятельна, успешна. Бизнес процветал, хорошие деньги зарабатывались репетиторством. Дом, машина, положение в обществе. Папа умер, оставив мне небольшое наследство (В реальной жизни родители мои золотые были хлебосолами-бессребрениками, иногда не имевшими ни гроша за душой…)

— Послушай, английский у меня неплохой, у сына — тоже. А если мне попробовать в Америку? Ну, будет трудно поначалу: посудомойкой там, попы подтирать… Но я же всё-таки — научный сотрудник! Прорвусь! Как это всё делается? — Я сижу в кабинете моей подруги, связанной по роду своей деятельности с загранпаспортами и визами.

— Я слышала, это стоит больших денег…

— Давай документы! Будут тебе визы. Сделаю для тебя, чего бы мне это ни стоило!

А стоило это моей подруге свидания с одним мерзопакостным чиновником паспортного стола, который давно добивался её и только и ждал удобного случая… (Всё правда, так и было в реальности — изменены только города и страны.)

В Америке поначалу было беспросветно трудно: посудомойка, курсы английского, первые работы по специальности, плохие квартиры — и вот наконец успех и чудо! Я принята в лабораторию НАСА!

Лаборатория располагается в Коста-Рике, почти что в джунглях. Живу я в аккуратненьком бунгало на берегу Тихого океана. Работа моя — в часе езды по хорошей дороге в северной части страны. Во дворе — конюшня для нескольких чудесных коста-риканских лошадок…

Я на связи с братом по скайпу. Скайп барахлит: провайдер Интернета в Чите — не бог весть что.

— Да, я прилетаю! Рейс из Амстердама. Номер рейса и время прибытия — электронкой! Я прилетаю одна. У сына свои дела, да и Байкал ни о чём ему не говорит… А мне нужно! Я же обещала: и Байкалу, и папе…

…Закрываю скайп и виртуальную русскую клавиатуру. Договорилась с братом вылететь на Байкал из Амстердама. Он прилетит в Амстердам с Украины, я — из Израиля. И он, и я чувствуем, что нам необходимо побывать на Байкале и в Забайкалье — У-ку-рее!