Любовь и предательство. Роман о любви и ненависти

Виктория Мингалеева

Что мы знаем о любви? Какой она бывает? Чистой, первой, единственной, безответной. Кто знает? Она зарождается в сердце или в разуме? Никто не знает ответы на эти вопросы, кроме Бога. А что бывает, когда люди начинают считать себя Богами? Правильно. Ничего хорошего. Какое право они имеют вмешиваться и изменять чужие судьбы? В истории много примеров того, что это плохо заканчивается и, в первую очередь для этих выскочек.

Первая глава

Новое изобретение

— Константин Степанович мы сделали это. У тех добровольцев, на которых мы сегодня испытали с-24 — наш новый прибор по удалению воспоминаний. У нас получилось. Мы сделали настоящее открытие в науке. Человеческий мозг не совершенен. Нервную систему можно подчинить искусственным путём. Её работу можно контролировать. Сейчас их память полностью стёрта. Они не помнят совершенно ничего.

Молодой учёный Иван Петрович Сахаров вмешался в разговор. Он был аспирантом Константина Степановича и, тоже проводил эксперимент.

— А вы смежите вернуть им память?

— скорее всего, нет. Этот процесс необратим в науке — темболее в эксперименте все процессы, на любом этапе, от первого до последнего шага, должен возвращаться к исходной стадии, в случае выхода из-под контроля. И, если это происходит, этот процесс нельзя полностью контролировать. А если что-то пойдёт не так? Мы же можем навредить людям!

— И что вы предлагаете?

— Вещество из мозга этого мальчика может навредить людям.

— Почему вы так думайте, Ваня?

— я думаю, что раз вещество из его мозга стирает память то другое вещество например, кровь, может её восстанавливать. Нам нужно продолжить исследования и, обязательно проверить мою гипотезу. Я уверен, что ещё рано представлять прибор в научном мире. Мы не имеем права ломать чужие судьбы. Как эти добровольцы будут с этим жить? Им всем ведь не меньше 20-ти лет? четверть жизни забыта. Я бы так не смог.

— А разговор и не о тебе. Мы им за это хорошо заплатили.

— зачем им деньги, если они ничего об этом не помнят и не знают.

— Ну, в одном из двух своих утверждений вы заблуждаетесь. Они вели дневники и записывали в них все самые важные подробности своей жизни.

— Но этот прибор меняет личность человека. Мы ещё не проверили, как он влияет на психику. Мыши, которые участвовали в эксперименте стали агрессивными. А как мы все знаем, нервная система мыши и человека сходны по своему строению.

— Они сходны, но не на все 100%.

— Мы могли сделать из этих людей серильных убийц или маньяков. Тех мышей пришлось уничтожить, потому что они на смерть перегрызли шеи своим сородичам.

— Но мыши, это мыши, а люди — это люди. Не нужно смешивать несовместимое. Такое заложено в них природой. Естественный отбор, выживает сильнейший. Так было во все времена, со всеми видами живых организмов. Даже с людьми. Вспомните историю.

— значит, вы хотите, чтобы люди жили по тем же законам? Или принципам, если это выражение вам ближе? Суть от этого не меняется.

— Конечно же, нет! У вас, мой дорогой мальчик, паранойя.

— Но это же логично. Этого не должно произойти. Мы живём в свободной стране и у нас равноправие.

— Это вы, верно, подметили, но, прошу вас, перестаньте паниковать. Этот эксперимент обсалютно законен. Это не повредит человечеству. У нас такие глобальные планы.

— Какие именно? Просветите меня, пожалуйста.

— Мы создали этот прибор, чтобы помочь людям забыть что-то плохое что-то, что мешает им жить полноценной жизнью. Военным, побывавшим в Чечне или других горячих точках. Поможем униженным и оскорблённым людям, получившим серьёзную психологическую травму, чтобы они пошли на поправку.

— я, конечно не доктор психологических наук, как вы, Константин Степанович. Но я думаю, что забыть о проблеме, не значит, её решить. Они могут узнать об этом от своих близких, знакомых, родственников, или, что ещё хуже, от своих обидчиков. И будут испытывать ещё большее психическое напряжение, чем если бы помнили, знали правду. О проблеме с момента её возникновения.

— я с вами не соглашусь. В этом и заключается наша методика лечения этих несчастных. Когда человек не помнит о своих проблемах, он не переживает об их нерешаемости и не прячет, как страус, голову в песок.

— Ваш сарказм не уместен.

— Но давайте вернёмся к главному. Мы хотим распространить с-24 в психиатрических клиниках. И вещество, образующиеся в организме этого мальчика, может помочь в лечении психических заболеваний. В памяти этих людей останутся только те воспоминания, которые мы им оставим. Не больше, не меньше.

— А если с-24 попадёт в руки фанатика, который захочет подчинить своей воле миллионы людей? Получиться хаос. Всемирная война. Разруха. Зомбирование.

— Не делайте поспешных пессимистических выводов, Иван Петрович. Мы делаем своё дело только на пользу окружающим. С нашей помощью будет меньше психически больных людей.

— А с чего вы взяли, что психами не рождаются, а становятся? Почему вы думайте, что дело в травмах? Если родители ребёнка — психически больны, то и ребёнок будет в зоне риска.

— Не один учёный этого точно не знает. Это ваше предположение. Вы ещё молоды, чтобы давать советы.

— Но если вы не нуждаетесь в моём мнении и сомневаетесь в моих профессиональных качествах, как учёного, то я ухожу. Мне надоело, что вы разговаривайте со мной как с первокурсником, а ни как с аспирантом.

— Это ваше мнение. Я ко всем своим сотрудникам отношусь одинаково.

— я уничтожил все черновики по конструкции прибора, потому что это моё изобретение.

— Это дело начал ваш отец, и у меня есть письменное разрешение на использование разработок Петра Степановича заверенное нотариусом это не четно, по отношению к его памяти.

— я — наследник его разработок. Я сам их дорабатывал. Моё разрешение вы не получите.

— Это не проблема.

— Вы не сможете меня заставить.

— Это один из вариантов. Я его не исключаю.

— я обо всём расскажу журналистам, и этот проект заморозят.

— Тогда мне придётся стереть вам память. Я должен донести своё изобретение до людей. А вы мне в этом мешаете. Нужно уметь не останавливаться.

— Почему я раньше не понял. Вы меня просто использовали.

— Не без этого.

— Вы и есть фанатик, которого я боялся. Вы хотите подчинить себе разумы людей.

— я, однажды уже переступал через людей. Друзей, в частности. И теперь не остановлюсь на достигнутом, на полпути.

— значит, это вы вкололи моему отцу вещество? Зачем? Чтобы он вам не мешал? Вы всегда воровали его идеи.

— Может быть. Но, если честно, давайте раскроем все карты. Вы всё равно никогда никому ничего не расскажите. Да. Это я убил твоего отца. Но я доработал вещество. Когда оно постепенно завладеет вашим разумом, вы будете подчиняться моей воле. Представьте, каких высот я могу добиться? А ваш отец просто слишком много знал. Я не рассчитал ему дозу.

— Вы специально его убили!

— Но теперь вы этого не докажите. Ни одна экспертиза не выявит вещество в организме жертвы. Потому что после 3-х доз оно начинает самопроизвольно выделяться в организме, мозгом жертвы. В Вас, пока нет ни одной, и я не знаю, сколько доз нужно вкалывать вам. Ваш отец умер от 10-й.

— у него было больное сердце.

— Вы этого не докажите. Ещё раз повторяю. Он дал согласие на то, чтобы мы испытали вещество на нём.

— Но вы же сказали ему, что состав не изменился!

— я солгал. Да и зачем ему было нужно это знать? Темболее, перед смертью? Он не знал, что я его изменил и добавил психотропные вещества.

— Вы всё хорошо рассчитали. Значит, вы хотите сделать из меня своего слугу? — Вы меня правильно поняли. Вы всегда понимали меня с полуслова. Это спасёт вам вашу жизнь. Но, не память, к сожалению. Андрей, Кирилл, свяжите его, чтобы не дёргался. Пора исправить ошибку, допущенную так неосмотрительно. Вы, Иван Петрович, слишком много знаете. Вы можете, в случае, если я вас не остановлю, разрушить дело всей моей жизни. А я этого не хочу.

— Это дело моего отца, вы его присвоили.

— что ж, его пришлось украсть. Но ваш отец никогда бы не дошёл до моего уровня.

— Да это так. Но только потому, что он не хотел захватывать мир и ломать чужие судьбы. С-24 был создан для лечения и помощи, но ни как ни для вашего всемирного господства.

— Вы слишком много болтаете. Думаю, одной дозы вам будет достаточно. Олечка, шприц.

Он уже был набран. Ивану Петровичу вкололи вещество внутривенно. Он был привязан к стулу в сидячем положении. И не мог сопротивляться. Он просидел так около двух минут с закрытыми глазами. Потом открыл их и, не свойственным себе голосом сказал.

— что вы мне ещё прикажите, хозяин?

И первая судьба уже была загублена.