Золото змея. Вызов стае

Виктория Остер, 2023

В самой благополучной стране мира случается невозможное – сгорают лаборатории и все научные разработки, обеспечивающие экономику государства. Страна на пороге краха. Но что, если этот пожар – лишь первое звено в цепи глобальных изменений, которые как-то связаны с единственным не заселенным людьми материком. И что, если в воронку этих событий затянет двух совершенно разных героев, один из которых стремится защитить любимую, а другая – стать настоящим лидером, не потеряв себя. Они из разных миров, но оказываются связаны одной целью – раскрыть тайну страшных событий, которые грозят переписать историю человечества.Первая часть дилогии.

Глава 3

Рагиль

— Я могу вам помочь, господин…?

Парень пах какой‑то странной смесью медикаментов, ментола и камфоры. Я сразу вспомнил, как болел в детстве и меня растирали разогревающими мазями.

— Рагиль‑асар, — представился я, раз уж помощник аптекаря хочет знать, как ко мне обращаться. На его лице растянулась услужливая улыбка.

— У нас широкий ассортимент нейростимуляторов, господин Рагиль. — Он указал рукой на витрину, возле которой я застыл. Высокий деревянный шкаф со стеклянными дверцами, за которыми стояли ряды картонных упаковок и баночек с малознакомыми названиями. На одной из полок красовалась модель мозга с раскрашенными в разные цвета зонами. На дверях висели замки.

— Какая проблема вас беспокоит? — не унимался продавец. — Плохая память? Трудности с концентрацией?

— Есть у вас что‑нибудь для возвращения воспоминаний?

— Возвращения? У вас амнезия?

— Похоже на то. Я не могу вспомнить события целого дня.

— Боюсь, тогда вам нужно обратиться к врачу, — сказал фармацевт. — Для подбора лекарства нам требуется медицинское заключение с установлением причины амнезии. Ведь одно дело, когда потеря памяти вызвана травмой, и совсем другое, если вам диагностируют нейродегенерацию.

Я сглотнул. Чем бы ни была эта нейродегенерация, надеюсь, это не мой случай. Может, в самом деле сходить к врачу? Но не вызовет ли подозрения, что я ничего не помню о том дне, когда произошел пожар? Хотя говорят, он случился вечером.

Я засунул руки в карманы куртки, рассеянно оглядывая витрину и думая, как мне поступить, и нащупал блистер. Посмотрел на аптекаря, ожидающего моей реакции, и как можно более непринужденно спросил:

— У вас случайно не продается лекарство под названием «Омроникс»?

Фармацевт окинул взглядом шкаф, придвинув к переносице очки, и переместился к соседней витрине. Достал оттуда коробочку и передал мне.

— Держите. «Омроникс» отпускается без рецепта.

— И как он работает? — спросил я, вчитываясь в мелкий шрифт на упаковке.

— «Омроникс» улучшает работу всех когнитивных функций, в том числе и памяти. Но я не уверен, что он поможет при амнезии.

— Здесь сказано, что в составе два миллиграмма действующего вещества. — Аптекарь кивнул. — А может быть больше? Например, восемь?

Я вспомнил, что на найденном в кармане куртки блистере была именно такая цифра.

— Никак нет, господин Рагиль. «Омроникс» выпускается только в этой дозировке.

— Но как же, — начал сочинять я, — мне абсолютно точно попадался «Омроникс» с дозировкой восемь миллиграмм. Здесь не может быть ошибки.

Помощник аптекаря внимательно оглядел витрину, где стоял препарат, и еще раз подтвердил, что в такой дозировке «Омроникс» не производят. Я устало вздохнул, ощущая досаду. Это самая большая аптека в городе, здесь раньше всех появляются разрабатываемые в Корпусе лекарства. Как они могут не знать про другую дозировку «Омроникса»?

— Вы не могли бы позвать старшего фармацевта?

Помощник аптекаря кивнул, стирая с лица маску доброжелательности, и отправился в соседнее помещение, расположенное за кассой. Через несколько минут он вышел оттуда вместе с мужчиной в два раза старше него. На нем тоже были очки и белый халат, надетый на рубашку с туго затянутым галстуком. Запах ментолового эфира усилился.

— Чем обязан, господин Рагиль? — немного нервно обратился ко мне аптекарь, как бы намекая, что я отвлек его от более важных дел, а обслужить покупателя вполне может и помощник, на которого он бросил недовольный взгляд.

Я еще раз сказал про предмет своих поисков, упомянув, что надеялся отыскать его в самой лучшей аптеке города.

— Видите ли, господин Рагиль, «Омроникс» действительно планировали выпускать в указанной вами дозировке, но он не прошел клинические испытания, и тогда состав пришлось скорректировать.

— Как это — не прошел?

Фармацевт почесал отросшие по бокам седые волосы и провел рукой по лысине.

— Я сейчас не помню всех деталей, читал об этом вскользь. Кажется, проблема заключалась в том, что при таком количестве активного вещества «Омроникс» негативно воздействовал на регионы мозга, связанные с памятью, и блокировал доступ к воспоминаниям. Они как бы есть, но человек не может к ним обращаться.

Мы с помощником аптекаря переглянулись. Уверен, он тоже подумал о моей амнезии. Старший фармацевт продолжил:

— Испытуемым удавалось разблокировать память, только когда они вступали в контакт с объектами, связанными с потерянными воспоминаниями.

— Что это значит? — Слова фармацевта звучали для меня как пийкрунская грамота.

— Это значит, что нужен триггер. Для чего, по‑вашему, людям с амнезией рекомендуют больше общаться с близкими или посещать места, в которых они бывали раньше? Чтобы спровоцировать узнавание. Снятие эффекта от «Омроникса» происходило так же. Испытуемые возвращали себе воспоминания, когда снова бывали в том месте или разговаривали с теми людьми, которые косвенно связаны с моментом, когда человек принял «Омроникс». Но это все очень примерно, — фармацевт поднял руки, будто открещиваюсь от своих слов, — если интересуетесь этим вопросом, лучше сами запросите отчет с испытаний в Библиотеке Айхенлина. Там есть отдельный сектор с документированными исследованиями Корпуса. А я вам больше ничем помочь не могу, кроме как еще раз повторить, что «Омроникс» в дозировке восемь миллиграмм после тех испытаний на рынок так и не вывели, и даже в нашей аптеке вы его не найдете.

Я поблагодарил фармацевта за обстоятельный рассказ и вышел на воздух. Достав блистер из кармана, еще раз изучил надпись на плоской стороне упаковки. Ошибки быть не может, здесь написано восемь миллиграмм. Написано так же, как и на других лекарствах, выпускаемых государственными компаниями. Не думаю, что надпись подделана.

Спрятав блистер в карман, я надвинул на глаза кепку и провел рукой по лицу. Выводы напрашивались неутешительные. Все указывает на то, что я принял таблетку восьмимиллиграммового «Омроникса», который неизвестно как у меня оказался, и мои воспоминания заблокировались. Принял сам или меня заставили? Я сжал блистер в кармане. Мысль о принуждении пугала, но другого объяснения я найти не могу. Зачем я бы стал лишать себя воспоминаний? Не может же это и в самом деле быть связано с пожаром?! Где Корпус, и где я! Просто смешно…

Я двинулся вдоль улицы Эббингауза, продолжая размышлять. Старший фармацевт сказал, что испытуемым достаточно было побывать в том месте, где они приняли «Омроникс». Но что мне делать с этой информацией? Единственная идея — это обойти те места, где я предположительно мог быть в воскресенье, и надеяться на то, что какое‑то из них станет триггером. Я остановился, ожидая зеленого сигнала светофора. Хлипкий план. Можно потратить полдня на обход города и ничего не добиться, в то время как сейчас есть и другие срочные дела. Например, найти Каву и убедиться, что с ней все в порядке. Если полиция действительно забрала ученых в Черный замок, то она должна быть там. Но от этой мысли у меня волосы встают дыбом! Черный замок, который занимает Главное полицейское управление, уже давно оброс самыми ужасными слухами. Говорят, там есть подземные казематы, где до сих пор пытают людей, и все это с разрешения начальника полиции. Я вспомнил его суровое лицо, когда он выступал перед журналистами и преподавателями. Черную форму, сидящую как доспех. Чеканный шаг. Не хотел бы оказаться во власти этого человека.

Улица Эббингауза была длинная, но не шумная, что вполне подходило для спокойной прогулки. Она примыкала к кварталу медиков, где традиционно жили и работали люди этой профессии. Здесь же находится лучшая больница Айхенлина и школа наук о материи, в которой училась Кава. Уклоняясь от проходящих мимо надушенных дам, весело щебечущих о своих делах, я покрутил большим пальцем найденное накануне кольцо, которое так и осталось у меня на мизинце. Я не очень верил в существование интуиции, однако что‑то похожее на голос подсознания буквально кричало о том, что это кольцо оставила мне Кава. Но для чего? Что я должен с ним делать?

Перед глазами всплыли ключи на пустой тумбе, и сердце привычно защемило.

Остановившись возле газетного киоска, я стал изучать заголовки прессы. Пожар, пожар, пожар… Полистал несколько газет, игнорируя пристальный взгляд продавщицы. Правые издания реагировали спокойнее, привлекая внимание читателей официальными комментариями политиков и мнением экспертов. Длинные скучные рассуждения, как пожар скажется на экономике Брэйе, что станет с нашими фармкомпаниями, как отреагирует международный рынок.

Я отложил газеты и бегло оглядел левые издания. Кричащие заголовки, каждый из которых — отдельная теория заговора. В пожаре обвиняли и сумасшедших ученых, и Гардар, геополитического соперника Брэйе, и оппозицию.

— Вы брать‑то что‑то будете, молодой человек? — не выдержав, спросила продавщица.

Я помотал головой и пошел дальше. Политикой я не интересовался и прессу практически не читал. Научные открытия — вот что меня по‑настоящему увлекало. Но я всегда понимал, что не стану первооткрывателем. Я хочу знать, как все вокруг устроено, но не добывать эти знания. Другое дело Кава. Она была одержима мечтой попасть в Корпус. Но и там все оказалось не так, как она себе представляла. Ученые по большей части не свободны в выборе направления исследований, все решали политики и бизнесмены, которые платили им огромные деньги за разработки, призванные доказать превосходство компаний Брэйе.

«Идеалы науки растоптаны, — говорила Кава. — Они не хотят исследовать мир, только выжимать из него больше денег».

Руки отчего‑то задрожали, и я засунул их в карманы. Предрекала ли Кава разрушение Корпуса или только жаловалась на несправедливость жизни?

Свернув за угол, я оказался на небольшом продуктовом рынке. На прилавках были красиво разложены фрукты, повернутые яркой глянцевой стороной к покупателю. Спелая плоть без единого изъяна, как мог бы подумать любой прохожий. Но мне было достаточно сделать несколько вдохов, чтобы почуять гнильцу. Под верхним слоем лежали куда менее свежие плоды, которые никто не видел. Я прошелся по рынку, разглядывая фруктовое изобилие, свезенное со всех уголков мира, но отвратительный запах гнили продолжал меня преследовать. Он был навязчивый и запоминающийся, почувствовав его раз, избавиться от этого душка было невозможно. Я быстро покинул рынок, и, только оказавшись на пешеходной улице, вздохнул полной грудью.

Квартал медиков завершался небольшой улочкой, за которой уже располагалась центральная часть города с узнаваемой архитектурой. Выбеленные трехэтажные домики с остроконечными крышами, покрытыми серой черепицей, напоминающей шкуру рептилии. Они жались друг к другу, ровным строем противостоя непредсказуемой алинской погоде, которая за один день проживала цикл от яркого солнца до оглушающего ливня. Вот и сейчас резко подул сильный ветер, заставляя людей как по команде поднимать воротники, повязывать на голову косынки и закрывать окна. Висящие на некоторых зданиях флаги заколыхались, и изображенный на них крылатый змей, обвивающий гору, будто ожил, извиваясь на танцующем полотне.

Я шел против ветра, не зная толком, куда хочу прийти и что собираюсь предпринять. Несмотря на сопротивление стихии и красные, горящие от холода уши, я чувствовал в себе разгорающееся пламя упорства. Вся моя жизнь — это движение поперек колеи. Пока мои ровесники, сбиваясь большой компанией, весело проводили время, я валялся в кровати с симптомами отравления, надышавшись пыльцой. Пока юноши из моего класса водили девушек на свидания, я отсаживался от одноклассниц подальше, спасаясь от запахов дешевого парфюма и шампуней с химическими отдушками. Пока мои университетские друзья обсуждали лекции за обедом в столовой, я в одиночестве поедал свой сэндвич на ступеньках здания, пользуясь перерывом, чтобы прочистить рецепторы и впустить в себя свежий воздух после запахов десятков людей, с которыми приходилось делить аудиторию.

За тридцать лет я успел свыкнуться с таким положением. Но раздражение и злость по‑прежнему вызывало то, что это не мой выбор. Со мной это сделали, пообещав моей матери приличную сумму всего за «один, совсем не опасный эксперимент». И я не мог винить ее в том, что она согласилась. Моя мама выросла в маленьком городке, где все занимаются разведением скота, и даже не окончила школу. Откуда ей было знать, каким скандалом, а главное, какими последствиями для меня обернется этот «маленький эксперимент»? Потом она сделала все, чтобы никто не узнал про мой нюх. Я долго думал, что она тщательно оберегала мою тайну, чтобы сберечь меня. Чтобы я снова не попал в руки тех, кто может позволить себе проводить эти «эксперименты». Но потом я понял, что дело не только в этом. Она стыдилась моих способностей, которые в любом провинциальном городке сделали бы из меня изгоя и посмешище. Именно поэтому я сразу после школы уехал в столицу. Я был уверен, что смогу начать здесь новую жизнь. Но наши ожидания — это проносящийся над облаками самолет, которому рано или поздно придется опуститься на жесткую землю, и чем хуже он готов к этому, тем сложнее выйдет посадка. Я был готов ко многому в своей жизни, но не к уходу Кавы. Это меня просто растоптало.

Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как пришел к Золотой площади. Давненько я здесь не бывал. Место и не было чем‑то примечательным: круглая брусчатая площадка, в центре которой — высокий каменный обелиск с именами первых членов Совета. Зато за ним — настоящая жемчужина Айхенлина, как любят писать в путеводителях. Резиденция Совета, которая раньше была княжеским замком.

Я присел на лавочку, рассматривая здание. Белая нарядная ратуша с вытянутыми башнями, которые словно врезаются в небо, пришпиливая проплывающие мимо облака. Несмотря на приличные размеры, ратуша казалась изящной и даже какой‑то воздушной. Наверное, благодаря башенкам и этим узорчатым барельефам, которые смягчали массивность конструкции. Жаль, конечно, что здесь не сделали какой‑нибудь музей. После революции бывший княжеский замок сразу же занял Совет. Что ж, эти люди привыкли брать себе все самое лучше.

Я сложил руки на груди и откинулся на спинку неудобной чугунной лавки. Иногда мне казалось, что я ненавижу Совет. Умом понимаю, что политики сделали для страны немало хорошего, но мою жизнь они превратили в кошмар. Какой она могла бы быть, если бы не вмешательство в мои гены? Многие люди так хотят выделиться, стать кем‑то особенным или значимым. Они не понимают ценности нормальности. Нет ничего лучше, чем быть самым обыкновенным. Видящим, слышащим и ощущающим запахи вокруг, как все остальные люди, а не как животные.

Зверью‑то их нюх весьма полезен. По запахам они находят себе пару, определяют своих детенышей и понимают, где границы их владений, а где — территория чужака. У людей все по‑другому. Их нюх — один из самых слабых. Они чутко настроены на запахи еды, воспринимая их как катализатор аппетита, и питают слабость к запахам цветов. На этом все. Многообразие других запахов проходит мимо них, но не мимо меня. Зачем мне нужен мой нюх? Что он принес мне, кроме мучений? Одно успокаивало — я до сих пор умело скрывал ото всех свои способности. И буду продолжать делать это впредь. Ничто не защитит меня, если кто‑нибудь об этом узнает. Даже этот смехотворный статус неприкосновенности, в силу которого я не верю ни на грамм. Если членам Совета нужно будет до меня добраться, их ничто не остановит.

Усталый и злой, что так ничего и не вспомнил, я сел в трамвай и поехал домой. Добравшись до своего района, я неспешно двинулся к дому, обходя перегородившую двор незнакомую машину. Машина была представительская, на капоте в свете фонаря поблескивал шильдик. Присмотревшись, я разглядел на шильдике герб Брэйе — крылатого змея, опоясывающего гору. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать: возле моего дома стоит автомобиль, принадлежащий члену Совету. Сердце почему‑то забилось чаще.

Я ускорил шаг, проходя мимо, но водительская дверь неожиданно приоткрылась, и сидящий там мужчина обратился прямо ко мне:

— Добрый вечер, господин Рагиль. Присядьте, пожалуйста, на заднее сиденье, у меня для вас сообщение от председателя Совета. Госпожи Меллар‑амардин.