У вас в руках книга, которая поможет вам научить собаку гулять на провисшем поводке, не натягивая и не дергая его, и даже вежливо просить у вас разрешения, чтобы подойти к чему-то интересному. Кроме того, вы найдете ответы на наболевшие вопросы. Почему собака тянет поводок? Как предотвратить ненамеренное обучение такому поведению? Как научить питомца гулять, не натягивая и не дергая поводок? Какие упражнения могут помочь в обучении собаки? Как правильно строить процесс обучения, исходя из специфики именно вашей собаки? В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Вы ведь знаете то чувство, когда случайно наступаешь в лужу, а она к тому же оказалась глубокой? Нога промокает насквозь, пальцы немеют и многое — многое другое… Вот примерно так я вляпалась в смерть: так же неожиданно и так же неприятно. Однако, чем это обернётся: будущей простудой или простой прохладой в летний денёк, мне предстоит ещё узнать.
Фэнтези про современную пятнадцатилетнюю девочку-подростка Тасю, которая однажды узнаёт, что она является наследной принцессой далёкой страны Капалонии в другом измерении. Ей придётся вернуться туда, вместе со своими верными друзьями Симоной и Зябликом, чтобы спасти королевство от посягательств тёмных сил и вернуть себе доброе имя. На пути её поджидает множество опасностей и удивительных открытий. Эта история навсегда изменит судьбы ее героев, а продолжение приключений не заставит себя ждать.
«…Я отошла еще на шаг к парапету и запустила руку в сумочку, выискивая платочек. В эту секунду взревел мотор, как мне показалось, прямо передо мною. Напомню, что свет, идущий от клуба, светил мне в глаза, так что видно мне было плохо. Руководствуясь больше слухом, чем зрением, я отскочила влево и увидала, как прямо на меня мчится огромный джип. Пришлось прыгнуть еще раз, потом еще. Я вжалась в стену старинной каменной беседки, оказавшейся на пути. Джип развернулся как раз на том месте, где я стояла за два шага до этого, и не перевернулся, хотя я ему того и пожелала, прости господи. Как мне показалось, скользкий, тускло блестящий в собственной тени борт джипа едва не коснулся меня. Впечатление было малоприятное…»
В ваших руках сборник из 52 советов от предков. Вы можете распечатать или отсканировать страницы сборника, разрезать советы, перемешать и тянуть один или несколько советов, как только у вас возникнет в этом необходимость. Вы также можете опереться на интуицию и просто загадать номер от 1 до 52. Ваши предки подскажут, какой именно совет вам сейчас необходим. Помните, что ваши предки всегда стоят за вами, помогая и направляя вас! Никогда не сдавайтесь и проходите свои жизненные уроки с их помощью.
Полезные упражнения, душевные и понятные иллюстрации, рабочие методические приемы, тесты на определение гибкости!Ваши ученики полюбят растяжку!
Рекламщица Дуся — красавица и умница, которой завидуют многие. Мало кто знает, что родители Дуси когда-то погибли в служебной командировке, что живет она с больной бабушкой в однокомнатной квартире. Неожиданные события последних пяти дней раскрывают Дусе истинную причину гибели родителей и дают ей в руки информацию, за которой охотятся самые разные люди. Только вот Дуся совсем не рада тому, что знает, где спрятаны огромные суммы чужих денег, поломавшие когда-то ее собственную жизнь…
Любовь и страсть ушедших дней. Всё это было, а быть может нет. Стихотворения о любви и о всём былом.
«Что-то новое, никогда неизведанное, переживал я в это время. Странная грусть, неясный страх волновали мою душу; ночью мне снились дурные сны, — а днём, на горе, уединившись, я плакал подолгу. Вечера холодные и неуютные, с уродливыми тенями, были невыносимы и давили, как кошмар. Какие-то долгие разговоры доносились из столовой, где сидели отец, мать, бабушка, и голоса их казались чужими; бесшумно, как призрак, ступала Маша, и звуки от её босых ног по полу казались тайной и пугали…»
«Малейшее свободное наше движение, громкий разговор, смех, — всё это раздражало его так, что мы не смели шелохнуться при нём. Время для нас тянулось тогда особенно долго, тоскливо и вместе с ним всё казалось каким-то другим, точно и комнаты, и прислуга, и мать, и большой, поросший травой двор…»
«Вот уже с месяц, как портной Иерохим шьет у себя на дому. В этот день, когда начинается рассказ, он с минуты на минуту ожидает хозяина дома, который еще вчера обещался зайти за квартирными деньгами, и каждый раз тревожно выглядывает в окно, — не идет ли?..»
«Мы становимся невидимыми, но я всё-таки со страху оглядываюсь и держу Колю крепко за руку. Заяц, потеряв следы, вдруг выскочил на дорогу, стал её обнюхивать и, не находя нас, скрылся в чаще деревьев. Вот и конец леса… Перед нами широкая, безбрежная равнина, поросшая высокой и густой травой. Воздух не прозрачный, а голубоватый, и птицы, летающие в нём, тоже голубые. Я вскрикиваю от восторга. В левой стороне, совсем уже близко, лежит та цепь гор, которая видна с нашей площадки, и Коля указывает мне на таинственный белый домик…»
«Жестокое наказание, которому мы подверглись, было скоро забыто. И я, и Коля после примирения простили отцу, Стёпе и даже злому мельнику — и опять зажили прежней жизнью, полной для нас интереса даже в трудные минуты. Совершенному забвению помогло ещё то обстоятельство, что отец прохворал несколько дней после происшедшего с нами, и страх матери, не отходившей от него, заразительно подействовал и на нас. В эти дни мы гораздо реже выходили из дома и, подчинившись общему настроению, разговаривали шёпотом, ходили на цыпочках и больше просиживали в своей комнате, со страхом спрашивая себя, — чем всё это кончится…»
«Все вошло у Иты Гайне в обычную колею жизни кормилицы. Новые интересы, от которых нельзя было ни уклониться, ни убежать, постепенно втянули ее. Наблюдая, как внимательно она оберегала ребенка, чтобы он не захлебнулся, когда его купали, как поспешно она старалась удовлетворить его голод, как нежно прижимала его к груди, когда он тянулся и ласкался к ней, признавая в ней постоянную мать, нельзя было поверить, что еще восемь недель назад эта самая Гайне клялась не изменять своему ребенку. Она сама не заметила, как это случилось…»
«Теперь наступила нелепость, бестолковость… Какой-то вихрь и страсть! Всё в восторге, как будто я мчался к чему-то прекрасному, страшно желанному, и хотел продлить путь, чтобы дольше упиться наслаждением, я как во сне делал всё неважное, что от меня требовали, и истинно жил лишь мыслью об Алёше. По целым часам я разговаривал с Колей о Настеньке с таким жаром, будто и в самом деле любил её, — может быть и любил: разве я понимал, что со мной происходит?»
«Я таки та женщина, которая любит много говорить! Как раз на такую напали. Посмотрите-ка на меня. Доставьте себе это маленькое удовольствие. Что, — красивая картина? Кто же здесь может говорить, и что здесь может говорить? Больная, больная и больная! И вместе с тем вот такая, как я — счастлива…»
«Как забрызганные кровью виднеются вдали вишнёвые деревья и так необычно красивы своими ветвями, ушедшими вширь. Внизу, из длинного ряда кустов, лукаво выглядывает твёрдый крыжовник зелёными глазами своими и как бы вытягивается, чтобы дать себя отведать. Бежит смородина мимо взора, собравшись в миниатюрные кисти красного винограда, и руки невольно сами тянутся к ней…»
С. Юшкевич в «Короле», нарисовав социально обобщенный портрет рабочего коллектива, правдиво отразил массовые выступления революционного пролетариата против капиталистов. «Король» не случайно был опубликован под одной обложкой с горьковскими «Врагами» в XIV сб. «Знания» за 1906 г. — обеим пьесам была присуща несомненная идейно-жанровая и тематическая близость. В образе «короля» — фабриканта Гросмана Юшкевич с большой резкостью разоблачил цинизм, внутреннюю опустошенность, безнравственность капиталистического мира, царящую в нем власть золота. Фигуре Гросмана противостоит лагерь рабочих, вступающих в непримиримый классовый конфликт с могущественным хозяином. Однако в трактовке революционных возможностей пролетариата Юшкевич исходил из меньшевистских позиций, что сказалось в финале драмы, лишенном исторической перспективы, проникнутом пессимистическими настроениями. Верность реалистическим художественным принципам проявилась в «Короле» не только в социально точной «расстановке» противоборствующих сил эпохи, но и в том, что именно конфликт между этими силами составил сюжетный стержень пьесы, определил нарастание драматического действия. В этом отношении «Король» примыкал к жанру публицистически заостренной общественно-политической драмы, образцом которой были горьковские «Враги». Запрещенная к постановке на сцене сразу же после публикации, драма Юшкевича находилась под запретом до 1908 г.
«В городе готовились к непредвиденному, ужасному, беспощадному. Казалось легким и возможным, что через месяц, через неделю, завтра враг внезапно покажется у стен, ворвется в город, разрушит дома, уведет жен, девушек, мужчин перебьет, и не было в этом городе ни одной хижины, ни одного дворца, где бы о войне не говорили, где бы войну не проклинали, как самое тягчайшее, ненужное зло. Ежедневно, словно в эпидемию, десятки семей бежали куда глаза глядят, чтобы уйти от страха, оставшиеся с грустью и завистью глядели на опустевшие дома, и чем дальше, все страшнее и страшнее становилось наблюдать этот веселый и неумолимый большой город, который по-прежнему продолжал творить жизнь в своих богатых и бедных кварталах…»
«– Я говорю, — давно уже шамкал старичок, торговавший свечами вразнос, обращаясь то к Шлойме, то к женщинам, и его поддерживал керосинщик, — нужно набрать воды в рот и молчать. Когда мы сподобимся увидеть землю Израиля, то там разверзнутся наши уста, и мы вспомним обо всем. Разговоры сразу утихли. Что-то огромное, более светлое, чем день, на миг ослепило всех. Улица кипела, — выкрикивали, торговали, клялись, и только здесь, в этой кучке, происходило великолепное и трогательное, вызывавшее на глазах слезы печали. Слово не произносилось. Одно священное имя земли Израиля покрыло все слова и зазвучало дорогим, радостным лозунгом…»
«И вдруг, словно мир провалился на глазах Малинина. Он дико закричал. Из-за угла стремительно вылетел грузовик-автомобиль и, как косой, срезал Марью Павловну. В колесе мелькнул зонтик. Показались оголенные ноги. Они быстро и некрасиво задергались и легли в строгой неподвижности. Камни окрасились кровью…»
«Перед нами стоял оборванный, босой мальчик, поразительно худой, но чистенький, с удивительно нежным лицом, заострённым книзу. У него были большие чёрные глаза с длинными ресницами. Губы были бескровны, а цвет всего лица напоминал свежий воск. Всего же удивительнее в нём был его голос…»
«…Этот день выдался чудесный. Никогда осеннее без тепла солнце не казалось мне таким огромным, светлым; никогда даже при закате оно не сверкало такой чистой белизной, как в это памятное утро. Круг неба, повязанный своими облаками, словно тёплым шарфом, терялся в серой дали, и от солнца отлого спускалась тёмная холодная синева. Воробьи, преследуемые копчиками, летали стаями, — не чирикали. Посреди двора гордо расхаживал огромный красный петух, драчун и забияка, и десяток куриц, словно войско, следовали за ним. Холода не было…»
«С утра начался дождь, и напрасно я умолял небо сжалиться над нами. Тучи были толстые, свинцовые, рыхлые, и не могли не пролиться. Ветра не было. В детской, несмотря на утро, держалась темнота. Углы казались синими от теней, и в синеве этой ползали и слабо перелетали больные мухи. Коля с палочкой в руке, похожий на волшебника, стоял подле стенной карты, изукрашенной по краям моими рисунками, и говорил однообразным голосом…»