Серый лютый. Киноповесть

Вилен Визильтер

Вилен Визильтер (род. 1938) – российский сценарист и режиссёр документального кино, автор мемуаров («Телевидение. Закадровые нескладушки», «Эхо Эпохи»), кинопрозы («Свет во тьме»), сборников стихов («Позывные любви» и др.).Новая киноповесть – о драматических событиях в жизни настоящего героя современной России. Время действия – конец XX и начало XXI веков. Добро побеждает зло, если добро – с кулаками. Любовь преодолевает планетарные расстояния от Сиднея до Москвы. Все дороги ведут к ХРАМУ. Книга содержит нецензурную брань.

ЧАСТЬ I

Глава I. ОХОТА

Время действия — лихие девяностые ХХ века

Тем временем Сергей Волков вытаскивает из сундучка фотографию: он с волчонком на руках. И тот хищно скалит зубы. Под снимком надпись: «СЕРЫЙ ЛЮТЫЙ».

Это случилось где-то год назад в Вологодской глухомани. По первому снежку Сергей приехал в гости к своему давнему другу егерю Петровичу отдохнуть и перевести дух. Как всегда, перед выходом на охоту они проверяют снаряжение. Сергей проверяет ружьё, пытается его зарядить картечью. Петрович смотрит на это с явным неодобрением.

— Стой, Сергей Николаич! Не делай этого.

— Да ты не боись. Я поставлю на предохранитель.

— Да я не боюсь. Примета плохая. Хороший охотник никогда не заряжает ружьё дома. Подойдем к логову, тогда и зарядим.

— А если по дороге встретим?

— Ну да, встретим. Будет она тебе шастать по дорогам. Она притаилась. В глуши. В логове. Понял?

— Понял.

— А коли понял, пошли.

Они молча выходят из дома, дальше — на околицу. В это время каркает ворона: «Кар-р-р!» Петрович машет на неё руками и мелко крестится.

— А чтоб тебе пусто было! Кыш, подлая тварь.

Ворона улетает. Охотники идут дальше. Лыжи легко скользят по свежему снегу. Охотники входят в лес. Лес весь пронизан ранним утренним розовым светом. Сергей застывает на какой-то миг в удивлении.

— Ё моё! Какая красота! Вот она моя земля. Надо же, какая розовая, словно полита кровью. «Любит, любит кровушку русская земля». Хрен я вам её отдам, ублюдки. Вы у меня ещё умоетесь кровью.

Петрович, шедший впереди, оборачивается.

— Ты что-то сказал, Сергей Николаич.

— Нет. Это я так, про себя.

Лесник подкатывает к какому-то высокому пню. Рассматривает что-то. Сергей подходит к нему. На большом, широком и достаточно высоком пне звериный помёт, уже побелевший. Сергей никак не может понять, ради чего они остановились.

— Что это?

— Волчий помёт.

— А как он сюда затесался. Это же надо умудриться его здесь наложить.

— Волки ишо и не то делают. Метят свои территории.

— Пора заряжать ружья?

— Не-е. Хозяина этого помета мы давно порешили. Осталась волчица с потомством. Это только начало. До логова километров 30, ежели не боле.

И снова охотники углубляются в лес сквозь чёрные тени на розовом снегу. И снова Петрович останавливается. Сергей подкатывает к нему. На снегу — мёртвая лиса. Мордочка оскалена в застывшей бессильной злобе. Петрович трогает её лыжей. Лиса примёрзла к снежному насту.

— А это уже след волчицы.

— Почему же она её не съела?

— Волки не едят лис, не любят. Обычно, на волчьей территории лис нет. Эта, видать, случайно забрела. Как видишь, не повезло. Не лезь, куда не надо.

Петрович внимательно изучает следы. Сергей отдыхает, прислонившись к стволу ели. Невольно вспоминаются старые школьные стихи.

— «Здесь на неведомых дорожках — следы неведомых зверей».

— Почему неведомых? — удивляется Петрович. — Очень даже ведомых. Вот след лисы. А-а-а. Вот оно что. Вот след зайца. Видимо, лиса шла по этому следу. Увлеклась. И напоролась на волчицу. А вот след кабана. Видишь, волчица пошла по его следу. А мы, так и быть, пойдём вслед за ней.

И снова они углубляются в чащу. Через некоторое время Петрович снова останавливается. Сергей подкатывает к нему. На снегу — волчий помёт, не белый, но и не свежий. Успел подмёрзнуть.

— Видишь Сергей Николаич, вот этот уже посвежее. Можно и ружья зарядить. Вот теперь будь повнимательней, Николаич. Волк, он зевак не любит. Ежели увидишь хвост торчком, уши подняты и глядит злобно, глаза в глаза, стреляй немедля. Всё. Он готов к прыжку. Ежели хвост опущен, а уши прижаты — значит, у тебя есть ишо время. Он тебя боится. Но здесь — самец убит. Волчица — злая. Так что, нужен глаз да глаз. Готов? Пошли.

Петрович уходит вперед. Сергей — за ним. Подкатывают к лощине. Впереди — бурелом. Петрович снимает с плеча ружье, протирает рукавицей ствол от изморози.

— Всё. Снимай ружжо. И стой здесь. Я зайду с той стороны. Она вполне может выскочить на тебя. Ружжо держи на изготовку. Близко не подпускай. Ежели выскочит на поляну, сразу бей. Усёк?

— Усёк.

Петрович скрывается за деревьями. Сергей вскидывает ружьё. Ждёт. Тишина. Даже птицы смолкли. Ничто здесь не располагает к смертельной драме. Сергей еще слабо надеется, что всё обойдётся.

— Какой чистый снег. Не хотелось бы его орошать кровью. Может, Петрович ошибся. И всё обойдется. Он же сам говорил, что волчицы хитрее самцов. Делают ложные логова. А сами скрываются с потомством в каком-нибудь неприметном месте.

Вдруг раздаётся рык и что-то серое с горящими глазами и красной раскрытой пастью летит прямо на Сергея. Сергей столбенеет, не от ужаса, а от удивления. Раздается выстрел. Чёрно-серое чудище падает на лету к ногам Сергея, и снег с ветвей обрушивается на них. А снег вокруг медленно краснеет. Сергей ещё не видел Петровича таким осерчавшим.

— Ты чего же, ворона! Я же тебе говорил! «Не зевай» С волчицей шутки плохи. Она на тебя бросается, а ты стоишь, как истукан. Беда с вами, городскими. Вот тебе и примета.

Сергей ошалело смотрит на Петровича.

— Какая примета?

— Помнишь, ворона каркнула на околице. Тварь поганая. Чуть не накаркала. Хорошо, я осенил нас крестным знамением. Как чувствовал, что что-то здесь неладно. — Петрович лыжной палкой осторожно прикасается к оскалённой пасти волчицы. — Ежели бы она не зарычала, тут бы тебе и каюк. Я ведь стрелял, не глядя, на рык. А ты чего стоял, как истукан? Ружжо для чего у тебя, для близиру, что-ли?

— Петрович, да ведь она, подлая, появилась из ниоткуда. Как будто с неба свалилась. Шерсть — дыбом, уши торчком, глаза горят, и пасть — мокрая и красная, и запах! Такое и в страшном сне не приснится. Жуткий, тошнотворный запах.

— Обычный волчий запах. Когда они в ярости, у них изо рта завсегда такой запах.

Петрович присаживается у тела волчицы и начинает ножом ковыряться в большой рваной ране в голове, и тут Сергей только приходит в себя.

— А что это ты, Петрович, там ковыряешься?

— Картечь извлекаю.

— Оставь. Я тебе целый ящик пришлю.

— Да, на кой мне твой ящик? У меня и своих зарядов достаточно.

— На кой ляд тогда выковыриваешь?

— Здрасте вам. Вот я эту картечь положу в новый заряд. И он уже точно не пролетит мимо. Я ведь почему попал с лету? В том заряде была картечь от самца. Пуля и не могла пролететь мимо. Это, как пить дать, и к бабке не ходи.

Сергей ехидно улыбается. Видно, уже совсем пришёл в себя.

— Примета?

— Примета. На то они и приметы, чтобы сбываться.

Петрович поднимается. Вставляет новый патрон в патронник.

— Пошли.

— Куда?

— Тут где-то её потомство. — И мчится к бурелому. Сергей — за ним. Петрович неожиданно резко останавливается перед каким-то лазом. — Вот оно, логово. Постой здесь. Да не зевай, ворона. А я там пошурую.

Петрович скрывается за сугробом. Вдруг из снега выскакивает волчонок. Увидев Сергея, останавливается. Шёрстка встаёт дыбом. Маленькая пасть раскрывается в злобном оскале. Сергей с восторгом смотрит на это крохотное, но смелое существо.

— Привет, тёзка! Привет, Серый! Ох, какие мы злые. Да ты просто лютый. Серый Лютый.

Появляется Петрович. Снимает с плеча ружье. Сергей с отчаяньем машет руками.

— Стой, Петрович! Не стреляй!

— А что с ним делать? Всё равно пропадет.

— Я его себе возьму.

— Да на кой ляд он тебе? Что с ним делать будешь?

— Буду воспитывать.

— Ежели думаешь его приручить, у тебя ничего не получится.

— Это почему же?

— Да ведь недаром говорится: «Сколько волка не корми, он всё в лес смотрит».

— Эта поговорка скорей для двуногих волков.

— Не скажи. Ты в цирке бывал?

— В детстве.

— Там все звери выступают: львы, тигры, даже такие упрямые, как верблюды. А волков нет. Потому как его приручить невозможно.

Сергей смотрит на Петровича с явным недоверием.

— А в зоопарке?

— В неволе они живут, но всё равно в лес смотрят.

— Нет, Петрович, извини, но на этого несмышленыша рука не подымается. Отдай его мне. Я всё-таки попробую из него человека сделать.

— Да ради Бога. — Петрович явно удивлен столь экстравагантной выходкой своего молодого друга. — Но учти, у тебя ничего не получится. Пока он маленький, он, конечно, потешный, а вырастет в матерого зверя, и руку, кормящую откусит, и не подавится.

Сергей берёт волчонка в руки, гладит его вздыбившийся загривок.

— Ладно. Там видно будет. А пока… Ну, Серый Лютый, отныне я тебе и волк и волчица в одном лице. Привыкай…

Сергей смотрит на фотографию хищного волчонка. Кладет её на стол.

А на другом конце земли в аэропорту Сиднея взлетает самолёт по маршруту Сидней-Токио. В салоне бизнес-класса Ольга и её администратор, несмотря на жару в салоне, самолёт ещё не успел набрать высоту, Ольгу бьёт озноб. Зуб на зуб не попадает. Аристарх Евсеевич с тревогой смотрит на неё.

— Деточка, вы себя плохо чувствуете?

— Что-то знобит.

— Может, выпить чего покрепче?

— Может быть. Долго нам лететь?

— Долго.

Подходит стюард с тележкой. На ней еда и напитки.

— Что желаете?

Аристарх Евсеевич внимательно изучает напитки.

— Виски со льдом.

— А Вы, сударыня?

— То же самое, но без льда и добавьте немножко содовой.

— А из еды?

— Ничего.

— Вы совершаете большую ошибку, деточка. — Вмешивается Аристарх Евсеевич и обращается к стюарду. — Ставьте её порцию и мою. Придётся поработать за двоих. Только поймите меня правильно.

Стюард понимает всё правильно. Ставит напитки и еду, и продолжает своё движение по салону. Аристарх Евсеевич с удовольствием выпивает виски и набрасывается на пищу.

— При крупных неприятностях, деточка, я отказываю себе во всём, разумеется, кроме еды и питья. Только поймите меня правильно.

Ольге немного полегчало. Виски подействовало. Во всяком случае, зубы перестали выбивать барабанную дробь. И руки перестали дрожать. Озноб сник.

— Аристарх Евсеевич, всё забываю вас спросить, почему вы всё время повторяете: «Только поймите меня правильно».

— Видите ли, деточка. Я живу в постоянном страхе, что меня не поймут правильно.

— Вы гений, Аристарх Евсеевич!

— Почему?

— Кто-то из великих сказал, что гений — парадоксов друг.

— Деточка, это сказал Пушкин. Но, к сожалению, на этом моя гениальность заканчивается. Кстати, когда я сопровождал Славу Рихтера в Токио…

— Тоже в Токио.

— Да. Только не из Сиднея, а из Москвы. То он так же снимал напряжение. А когда я сопровождал Иегуди Менухина из Петербурга в Москву…

— Это не о вас, случайно, Радищев написал свою знаменитую книгу?

— Браво, деточка! Вы наконец-то пришли в себя. И ради Бога, больше никогда из себя не выходите. Когда вы в себе — это вам больше к лицу, чем, когда вы не в себе. Вы, конечно, как всегда, подшучиваете над бедным гусаром, деточка, а я, между прочим, сопровождал Ванна Клиберна во второй его приезд в Россию.

— Это когда вы вояжировали из Ростова в Воронеж?

— Нет. В Воронеже мы не были. Там я был с Яшей Хейфицем.

— Когда же это было?

— Вас тогда, деточка, еще на свете не было.

— Это, когда вы были молодые и чушь прелестную несли?

— Да я всю жизнь только этим и занимаюсь, деточка.

— А есть ли кто-нибудь из великих исполнителей, кого бы вы не сопровождали?

— Ну что Вы, деточка, конечно есть. Их ведь много, а я один. Только поймите меня правильно.

— Это вы меня так развлекаете, Аристарх Евсеевич?

— Нет, деточка, отвлекаю. От чёрных мыслей отвлекаю.

— От ваших отвлечений что-то в сон потянуло.

— Вот и хорошо. Во сне время быстрее бежит, деточка. Только поймите меня правильно.

Ольга вытаскивает из сумочки мобильный телефон, набирает номер. На экране высвечивается лицо Сергея Волкова и звучит механический голос: «Телефон абонента выключен, либо находится вне зоны досягаемости».

А абонент тем временем в Москве наливает на донышко фужера порцию коньяка, выпивает, закусывает долькой лимона и вытаскивает из кованого сундучка фотографию. На ней девушка со скрипочкой в руках. На лице застыло выражение испуга и изумления. Это Ольга Рюрикова, но ещё в пору безвестности.

Глава II. СЛУЧАЙ В МЕТРО

Как правило, Сергей сам водит машину, но, когда очень устаёт, уступает руль шофёру. Вот и сейчас позади остался трудный суетный день, и Сергей отдыхает в кресле справа от шофера. Вдруг его внимание привлёк серый Фольксваген в боковом зеркале заднего вида. Он его уже видел. Усталость, как рукой сняло.

— Андрюша, сверни сейчас направо и покружи по переулкам.

Шофёр резко сворачивает в переулок, затем в следующий. Фольксваген следует за ними. Сергей вдруг почувствовал, что появляется давно забытое ощущение азарта, как перед первым раундом с неизвестным противником.

— Ну вот, кажется, началась охота. Бой предстоит долгий. Раундов на двенадцать. Это уж точно.

— Вы что-то сказали Сергей Николаевич?

— Нет, Андрюша. Это я так… Вот что, Андрюха. За нами хвост.

— Как вы их замечаете?

— Спиной чувствую. Остановись у станции метро, так, чтоб я мог раствориться в толпе. Повози их за собой часа три. Перед светофором открывай окно и что-то показывай рукой рядом стоящей машине. Ну в общем, не мне тебя учить. Сбивай их со следа. Повози их по Москве часа три. А затем постарайся оторваться и поезжай домой. И не высовывайся. Жди моего звонка на новый мобильник. Старый выключи.

Лимузин Сергея подъезжает к станции метро.

— Всё. Будь здоров. — Сергей выскакивает из машины и растворяется в толпе. Входит в метро и проезжает несколько остановок. На станции «Краснопресненская» выходит. Набирает номер на мобильнике.

— Диспетчер? Волков. Подайте мне резервную машину к станции метро «Баррикадная».

Сергей идет по переходу на «Баррикадную». Вдруг останавливается. Звучит нежная, дрожащая, тончайшая скрипичная мелодия. Невдалеке — девушка, почти девочка, играет на скрипке. Она одета в потертые серые джинсики, в такой же потертый серый свитер и такое же серое истощенное лицо давно досыта не евшего человечка. И музыка… рвет душу. Перед девушкой картонная коробочка с мелочью и несколькими десятирублевыми бумажками. У Сергея впервые за довольно продолжительное время какой-то комок подступил к горлу. Чужая беда застала его врасплох. Это как же должна была «достать» жизнь эту беззащитную девочку, чтобы она решилась спуститься в это мрачное подземелье, где мелькают абсолютно равнодушные тени, правда, не все. Вот старушка опустила в картонную коробочку, вполне возможно, последний пятак, что-то прошептала и перекрестила девочку-скрипачку. Увы, чаще всего, люди в беде находят сочувствие лишь у таких же обездоленных. Впервые за долгое время Сергею стало стыдно за свое благополучие. Как правило, он гнал от себя эти тревожные сигналы неблагополучия окружающего мира. Он достаточно много средств тратил на богоугодные дела, чтобы успокоить, как он считал, свою не в меру чувствительную совесть. Но вот эта обнаженная боль человеческая настигла его неожиданно. Он стал лихорадочно шарить по карманам в поисках денег, но обнаружил только сущую мелочь, которую даже стыдно было опускать в картонную коробку, и кредитную карту. Но банкомата поблизости не было. Дурацкая ситуация, когда стоять просто так нельзя, и уходить стыдно. Где он, этот ближайший банкомат? Пока его разыщешь, девочка уйдёт. И останется у нее в памяти этот здоровый, полный сил, сытый барин, который постоял в своё удовольствие, послушал на халяву и ушёл. Он ещё хуже тех бесплотных теней, что равнодушно-деловито мелькают туда-сюда, делая вид, что ничего не видят, ничего не слышат. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Все эти его муки совести обрываются самым неожиданным и роковым образом.

Вдруг, откуда ни возьмись, как саранча, как серое вороньё, налетает шпана и начинает выгребать из картонки всё содержимое. Музыка обрывается на полуноте. Девочка в отчаянии поднимает вверх руки со смычком и скрипкой. И тут, как это с ним нередко бывает, Сергей мгновенно превращается из мыслящего существа в действующую, повинующуюся только инстинктам машину, заправленную холодной, расчетливой, не рефлексирующей яростью. Он хватает за шиворот одного из стервятников и в ярости швыряет мордой в стенку. Тот, как тряпичная кукла, сползает на пол, оставляя на стене багровый след. Сергей хватает еще двоих, бьет их тупыми лбами друг о друга, и те валятся на пол, заливая его кровью. Четвертый застывает, как истукан. Сергей бросается к нему.

— На пол, сука!

Тот падает навзничь.

— Ползи, мразь! Целуй ее ноги и проси прощения, если хочешь сохранить свою паскудную жизнь. Ну!!!

Тот ползет, целует ноги оторопевшей юной скрипачке и что-то бормочет. Сергей ногой отбрасывает его прочь, хватает девушку за руку и устремляется с ней по переходу. Они выходят с противоположного выхода, садятся в рядом стоящую машину, и машина срывается с места. Девочка в шоке, ничего не соображает..

— Как тебя зовут?

— Ольга.

— Ты сегодня ела что-нибудь?

— Ела.

— Что?

— Булочку с маком.

— Когда?

— Утром.

— Да… Не густо… Вот что, Ольга, сейчас мы с тобой первым делом поужинаем. Я тоже что-то проголодался.

— Да, я… Я… Я не голодная… — Она все еще дрожит, как в лихорадке.

— Ты со мной не спорь. Это даже не предложение. Это приказ. Понятно?

— Понятно. — Машина подъезжает к ресторану. — Спасибо, Алексей Никитич, — обращается Сергей к пожилому шоферу. Насколько я понимаю, ваш рабочий день закончен. Давайте ключи, дальше я уже без вас.

В этом ресторане Сергей время от времени ужинал. Неназойливый, незаметный дизайн и вся атмосфера здесь располагают к отдыху. Ничто не отвлекает от еды. Это Сергея вполне устраивает. Молодой мэтр провожает их к столику. Там уже ждёт официант.

— Вот что, Максим, бутылочку «Бордо» и всё, что к нему полагается.

— А Вам?

— Я за рулем. Да, — протягивает ему кредитную карту, — кроме всего прочего, обналичь тысяч десять для текущих расходов. — Официант уходит. Сергей обращается к Ольге — Так… Как тебя зовут? Извини, забыл.

— Ольга.

— А фамилия?

— Это что, допрос? — видно, что Ольга пришла в себя.

— Ишь ты, какая ершистая! Вот что, девочка, ты не Красная шапочка, а я не серый волк. Ах, да, не соблюдён этикет. Сударыня, позвольте представиться. Сергей Волков.

Ольга заразительно хохочет. Сергей в полном недоумении и изумлении смотрит на неё. Как же она похорошела во время смеха..

— Что я такого смешного сказал?

— А говорите, не серый волк. Извините.

— Ах, да, Волков, действительно оказался малость не того… Но ты-то уж точно не Красная шапочка.

— Точно. Я — Ольга Рюрикова.

— Надо же. С таким княжеским именем и фамилией негоже играть в подземных переходах.

— Человеку с княжеским именем и фамилией тоже кушать надо.

— Надо. Но человек с таким именем и фамилией заслуживает лучшей участи. Больше ты играть в переходах для всяких болванов не будешь.

— А как жить?

— Будешь играть мне. А я тебе буду платить. Столько, сколько ты заслуживаешь. А заслуживаешь ты гораздо большего. Уж поверь мне. Я в этом деле толк знаю.

Официант подкатывает к столу тележку с заказом. Сервирует стол. Ставит бутылку с вином, большое блюдо с бифштексом перед Ольгой и такое же блюдо с бутылкой минеральной воды перед Сергеем. Разливает вино и минеральную воду в фужеры, вручает Сергею деньги. Сергей поднимает свой «бокал».

— Выпей. Не бойся, я не собираюсь тебя спаивать. Это лёгкое вино. Оно придаст тебе силы и снимет напряжение.

Ольга колеблется. Не знает, куда девать руки.

— Да ты меня боишься, что ли?

— Боюсь. — Как-то сразу соглашается Ольга.

— Почему?

— Мне кажется, вы — жестокий человек.

— Разве?

— Так безжалостно расправились с ними.

— Тебе жалко эту мразь?! А они тебя пожалели? Защитить слабого — это разве жестокость?

— Защитить — это хорошо. Это даже благородно. Но не так жестоко.

Надо же! Этот серый слабый воробышек умеет твёрдо возражать.

Ольга осторожно пробует вино и ставит фужер на стол.

— Вы же сильный человек. Вы могли их просто разогнать.

Сергей не может сдержать иронической улыбки.

— Сказать: «Уважаемые джентльмены, не будете ли вы столь любезны оставить эту благородную леди в покое»

— Не иронизируйте. Вы же прекрасно понимаете, что я хотела сказать.

— Я-то понимаю. Они этого не понимают. Это даже не волки. Волк — благородное животное. Это гиены. Они живут злобными инстинктами и признают только силу. Слова для них — пустой звук, интершум. Они сами поставили себя вне закона нормального человеческого общения. Всё. Хватит о них. Эта мразь не заслуживает никакого снисхождения. Я действительно жестокий человек. Но ты не бойся меня. Я хоть и Серый волк, но Красную шапочку не обижаю и никому в обиду не дам. Ну, выпьем за твои успехи на музыкальном поприще. И ешь, ешь. Соловья баснями не кормят.

И вдруг Ольга замечает, какая у него добрая улыбка. Она озаряет мягким светом это жёсткое лицо. И, словно, бросаясь в омут, Ольга берёт бокал с вином… Наступает пауза. Оба заняты едой. Сергей незаметно наблюдает за этим серым воробышком: как легкий румянец покрывает её лицо, как она изящно ест… Официант уносит остатки еды и ставит перед ними сладости и кофе. Сергей пододвигает ближе к ней сладости.

— Ты, конечно, учишься.

— Учусь.

— Где?

— В консерватории.

— А где живешь?

Ольга вздрагивает. Сергей замечает эту тень испуга на её лице.

— Не бойся. Номер твоего телефона и адрес мне не нужны.

— Снимаю комнату.

— И сколько ты задолжала своей хозяйке?

— А откуда вы знаете, что задолжала?

— Тут особой проницательности и не требуется. Иначе не спускалась бы в преисподнюю. Это не лучшая концертная площадка в Москве.

— Шесть тысяч.

Сергей протягивает ей деньги.

— Вот десять тысяч. Рассчитаешься с хозяйкой. Остальное — на карманные расходы до следующего концерта.

— Нет-нет! Что Вы? Я не могу. Такие деньги!

— Какие деньги? Ты стоишь больше. Придет время, и ты будешь зарабатывать миллионы. Поверь мне. Считай, что я твой инвестор, и вкладываю деньги в твой талант.

Ольга инстинктивно отодвигает от себя купюры, словно они обжигают пальцы.

— Это за что же такая милость? Я ведь вас не смогу отблагодарить ни-чем! В ближайшее обозримое время.

— Сможешь.

— Чем?!

— Своей игрой.

— Вы так уверены в моем таланте?

— Уверен. Бог тебя наградил таким талантом, о котором ты даже не догадываешься. Так что служи ему и не растрачивайся на мелочи. Твоё дело — оттачивать мастерство, а остальное теперь уже не твоя забота. Считай, что ты вытащила счастливый билет. Всё. Концерт окончен. Поехали.

— Куда? — Я отвезу тебя домой. — Ольга вздрагивает — Не бойся. В гости напрашиваться не буду. Вот тебе моя визитная карточка. Можешь звонить в любое время суток и по любому поводу. Ольга и Сергей покидают ресторан.

Глава III. НОЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

Аэровокзал в Токио непривычно многолюден и словно наэлектризован. Но Ольга не замечает этой толчеи. Она целиком погружена в расписание авиарейсов. От этого занятия её отвлекает лишь появление Аристарха.

— Ну что?

Аристарх вытаскивает пакет с ароматизированной салфеткой, с треском разрывает его, так что Ольга вздрагивает, и молча вытирает лицо и шею.

— Нам с Вами, деточка, крупно повезло или не повезло.

— Это как понимать?

— Только поймите меня правильно. Аэропорт закрыт по случаю неблагоприятной погоды. Наш борт последний, которому разрешили приземлиться.

— И что делать?

— Ехать в гостиницу и ждать у моря погоды.

— Нет. Какая еще есть возможность выбраться отсюда?

— Ну-у-у. Разве что ехать в Осаку. Там есть паром до Владивостока.

— Едем в Осаку.

— После такого перелета? Посмотрите на себя. Деточка, на Вас лица нет. Давайте хоть переночуем в гостинице. Утро вечера мудренее.

— Нет. Едем в Осаку.

— Ну что ж. В Осаку, так в Осаку.

ТОКИО — ОСАКА

Первое, что бросилось в глаза в поезде — броский, кричащий заголовок на первой полосе свежего номера газеты «Джапан таймс», лежащей на столике перед ней: «На Японию надвигается тайфун». Ольга набирает номер телефона. Звучит ответ: «Номер абонента заблокирован. Попробуйте позвонить позже. Абонент не отвечает…».

— Абонент не отвечает, — повторяет Ольга, как заклинание. Аристарх смотрит на нее и ничего не понимает.

— Вы что-то сказали, деточка?

— Я?.. Нет, ничего…

— Может быть, чашечку кофе?

— Нет. Попробую заснуть… — Закрывает глаза. Из темноты выплывает лицо Сергея. И чья-то рука держит его руку с пистолетом у виска. Вспышка. Ольга вздрагивает и открывает глаза. Обращается к Аристарху: — Возьмите виски с содовой.

— Может быть, что-нибудь из еды?

— Нет.

Мимо мелькают японские пейзажи под низким, хмурым японским небом. А на другом конце земли, в Москве Сергей Волков кладёт на стол снимок Ольги. Вытаскивает из сундучка фотографию мужчины средних лет с пистолетом в руке. Снимок сделан, судя по всему, во время пристрелки пистолета в тире. Внизу подпись: «Олег Смелый. Начальник службы безопасности». Сергей укладывает этот снимок рядом с фотографией Ольги.

Тот день выдался на удивление удачным. Хорошие новости с фондовой биржи. Серия удачных деловых переговоров, и в течение дня — сплошной зелёный свет, ни одной «пробки». И уже за полночь в хорошем расположении духа Сергей возвращался домой. Он любит в это время ездить по городу. Спокойно шуршат шины по мостовой, за окном тихая, умиротворенная, добрая Москва. По радио звучит песня:

Надежда — мой компас земной,

А удача — награда за смелость…

Но какие-то посторонние звуки вторгаются в песню. Сергей выключает приемник, гасит фары и медленно, почти бесшумно проезжает несколько метров, и справа, в переулке, освещённом лишь светом одинокого фонаря — драка: один парень отчаянно отражает атаку пятерых или шестерых ночных стервятников. Сергей останавливает машину, закрывает и направляется к месту происшествия.

— Нехорошо, господа, нехорошо. Чего ж это вы, семеро на одного?

Один из нападающих поворачивает к Сергею удивленную морду.

— Тебе, что, жизнь надоела. А ну вали отсюда!

Сергей улыбается.

— А ты, оказывается, еще и плохо воспитан.

«Морда» от такой наглости просто ошалела. Он, как остервенелый бык, бросается на Сергея. В руке сверкает лезвие ножа.

— Чего?! Ах, ты, придурок!..

Сергей правой выворачивает руку с ножом, а левой — коротким ударом бьет в подбородок. Тот молча валится на землю, как куль с песком. Сергей бросается в схватку и становится спиной к спине отчаянно дерущегося парня.

— Держись, приятель. Прикрываем друг друга.

Идет отчаянная мясорубка. Вертится мордобойная карусель, ось которой — Сергей и его случайный боевой напарник. Через некоторое время все кончено. Вокруг Сергея и его напарника — шесть тел. Сергей смахивает пот со лба.

— Ну, кажется всё. Встреча закончилась полным нокаутом.

Случайный ночной напарник с удивлением оглядывает поле боя и Сергея.

— Спасибо, друг. Если бы не ты, в нокауте оказался бы я.

— Да уж, как пить дать, и к бабке не ходи, как говорит один мой приятель. С таким кодлом в одиночку не справиться. — Замечает кровь на груди напарника. — Да они тебя всё-таки зацепили.

— Не очень. По касательной. Я успел увернуться. Да-а-а… Ты меня, можно сказать, от смерти спас. Я твой должник, если на тебе, конечно, нет криминала.

— А если есть?

— А если есть, извини. — Вытаскивает мобильник, набирает номер. — Дежурный, капитан Смелый, высылай наряд. Николо-Спасский переулок, и машину на шестерых.

Сергей улыбается.

— Чего лыбишься?

— Первый раз вижу, чтобы фамилия соответствовала действительности.

— А твоя фамилия?

— У меня — простая. Волков.

— Так ведь и у тебя соответствует действительности. Ты, как одинокий волк, пришел, увидел, растерзал. Слушай, ты не торопишься?

— А что?

— Может поможешь в качестве понятого?

— Нет. Я с ментами дело не имею.

— Не любишь ментов.

— Не люблю.

— А мне почему помог?

В это время один из поверженных приходит в себя и медленно поднимается с ножом в руке. Сергей подходит к нему и резко бьет ногой в подбородок, и тот падает навзничь, и нож выскакивает из руки и отлетает в сторону.

— А это зверьё я еще больше не люблю.

— Да уж вижу, что не любишь. Ментов, конечно, есть за что любить и не любить. Менты, они ведь тоже разные. Видно, тебе здорово когда-то не повезло с ментами.

— Это уж, как пить дать, не повезло.

— Ладно. Вот тебе моя визитка. Такие я даю только очень близким друзьям. И, если ты порядочный человек, и тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, можешь на меня рассчитывать.

— А если непорядочный?

— Тогда, извини. Но я думаю, ты стоящий человек. Я редко ошибаюсь в людях. Дерьмо не стало бы смертельно рисковать жизнью ради случайного человека.

— А почему ты не спрашиваешь моей визитки?

— Когда захочешь, сам дашь. Думаешь, я без понятия, могу только кулаками махать? Видно, тебе здорово не повезло с ментами, раз не доверяешь. И вообще, звони просто так. Вдруг захочется пообщаться с хорошим человеком.

— А ты хороший?

— А ты разве не видишь?

Сергей невольно улыбается такой простодушно уверенной самооценке.

— Вижу. Даст Бог, может быть и свидимся.

— Ежели что, ты свистни — себя не заставлю я ждать.

Слышен звук милицейской сирены. Олег как-то странно поморщился. Смелый капитан это заметил.

— Ну, будь здоров, дружище. Удачи тебе.

— И тебе.

Пожимают руки друг другу, и Сергей растворяется в темноте…

Сергей вытаскивает из сундучка визитную карточку, внимательно рассматривает, как будто видит впервые: «МВД. Олег Иванович Смелый. Оперативный работник».

Вот так же он её изучал перед тем, как собрался позвонить.. Голос Смелого, грубоватый, с хрипотцой он сразу узнал.

— Слушаю.

— Олег Иванович?

— Да. С кем имею честь?

— Сергей Николаевич Волков.

— О-о-о! Сколько лет, сколько зим. А я-то думал: «С глаз долой, и с сердца вон».

— Плохо ты обо мне думал.

— Извини.

— Может быть встретимся, выпьем по рюмочке.

— Что-нибудь случилось?

— Нет. Просто хочется поговорить с хорошим человеком.

— Это можно. Почему бы нет.

— Мы как-то с тобой сразу перешли на «ты», а вот на брудершафт не выпили.

— Действительно. Есть такой прокол. Нужно его ликвидировать.

— Да уж, как пить дать. Ты, как я понимаю, на Петровке. Там недалеко на Неглинке есть уютный подвальчик.

— Есть такой.

— Ты когда заканчиваешь?

— У меня ненормированный рабочий день.

— Да, действительно. А сегодня?

— Думаю, часов в семь буду свободен.

— В самый раз. Значит, договорились. Сегодня в семь.

Сергей укладывает визитную карточку Смелого под фотографией Ольги……

Осака неприветливо встречает Ольгу и Аристарха. Колючий дождь, пронизывающий до костей ветер и волны, на которые страшно смотреть. Длинная очередь на паром. Аристарх совсем сник.

— Деточка, только поймите меня правильно, может быть, откажемся от этой сумасбродной идеи? Дождёмся лётной погоды. Посмотрите, какое море. Эта переправа не для слабонервных. Вам-то уж точно несладко придется.

— А Вам?

— Мне то что? Я человек подневольный.

— Ну так, оставайтесь. Ага… Сумасшедшая женщина. — «Что же Вас гонит? Судьбы ли лишение, зависть ли тайная, злоба открытая, или на вас тяготит преступление, или друзей клевета ядовитая?»

— Всё вместе. И не ссылайтесь на Лермонтова. Он вам всё равно не поможет.

Тогда вперёд! Без страха и упрёка.

— Идут на паром.

ОСАКА — ВЛАДИВОСТОК

Последний сигнал, и паром медленно отчаливает от берега. Волны с грохотом разбиваются о волнорез и брызги закрывают горизонт. Огромный паром в открытом море кажется щепкой во власти разыгравшейся стихии. Каюта на пароме качается, словно взбесившиеся качели. Ольга пластом лежит на койке. Аристарх держится за бутылку водки, как за спасательный круг.

— Хвалёные таблетки, как я вижу, не помогают. Попробуйте вот это. — Протягивает ей рюмку водки. — Хлебните. Это средство получше любых таблеток. — Ольга, не открывая глаз, отрицательно качает головой. — Что ж за бес в Вас вселился? Ради чего такие муки смертные?

— О Господи, Аристарх. Не причитайте. Мне и без Вас тошно… А вас, как я вижу, и качка не берет.

— Деточка, морскую болезнь вызывают у меня люди, а не море. Но, боюсь, наука еще не нашла лекарства от этого недуга.

— Вы так считаете?

— Нет, не я. Так считал Альберт Эйнштейн. И я с ним вполне согласен.

— Вы его тоже куда-то сопровождали?

— А может быть он меня. Ведь все в мире относительно, не так ли, деточка?..

А волны словно сорвались с цепи и набрасываются на паром со всех сторон…

Сергей в гостиной передвигает визитную карточку Олега Смелого из-под фотографии Ольги под фотографию Смелого.

Они встретились в небольшом уютном ресторанчике. Полупустой зал. Звучит легкая неназойливая музыка, дающая возможность собеседникам поговорить, и в то же время отгораживающая их разговор от остального зала. В общем, удобное место для конфиденциальных разговоров. За столиком в углу Сергей и Олег. Сергей разливает водку по рюмкам

— Ну, да Бог с нами и чёрт с ними!

Выпивают и закусывают хрустящими огурчиками.

— Между первой и второй перерывчик небольшой. — На этот раз Олег подхватывает эстафету и разливает водку по рюмкам. — Будем! — Чокаются, выпивают и закусывают. — Чего это ты сегодня такой агрессивный?

— А ты меня видел другим?

— Да, вроде, нет. — Улыбается Олег. — Так ты всегда такой?

— Иногда.

Я слыхал, у тебя неприятности по службе.

— Ну ты даешь! — Олег аж поперхнулся огурцом. — Кто из нас мент, ты или я?

— Ты. Но раз ты мне дал свою визитку, которую ты даешь только своим близким друзьям, я должен был поинтересоваться, кто мой друг.

— Ну и как?

— Да, вроде бы стоящий мужик. Только идеалист. За что и пострадал. Это рано или поздно должно было случиться.

— Почему?

— Ты сколько лет проработал в ментовке?

— Семь.

— И до сих пор ничего не понял?

— Что я должен был понять?

— Что мы все равны перед законом. Но некоторые — ровнее. А есть ещё более ровные — н е п р и к а с а е м ы е. Вот на такого ты и нарвался.

— А мне до лампочки, прикасаемые или неприкасаемые.

— У Ежи Леца есть хороший афоризм: «Не пытайся пробить головой стену. Можешь оказаться в соседней камере». Тебя сейчас вышвырнут из системы, которой ты служил верой и правдой…

— Ты пришел мне это сказать?

— Нет. Я пришел предложить тебе работу. — Кладет перед ним свою визитку. Олег внимательно её изучает: «Сергей Николаевич Волков. Президент „РФК“ — Российская финансовая корпорация».

— Ни фига себе! Какие люди! И без охраны. Я-то тебе чем могу быть полезен? Я не финансист.

— Мне финансисты и не нужны.

— А кто же тебе нужен?

— Начальник службы безопасности. У меня слишком большой бизнес. Большие риски.

— Решил второй раз проявить благородство. Я в темную не играю.

— А мне и не нужно, чтобы ты играл в темную. Я для чего тебе визитку дал? Можешь навести справки, везде, где хочешь. У меня честный и прозрачный бизнес.

— Но я-то тебе зачем нужен?

— Ты мне очень нужен. Мне нужен честный, смелый, неподкупный и преданный мне человек.

— Ну ладно, честный, смелый, неподкупный — это понятно. А преданный тебе зачем, если ты не нарушаешь закон?

— Ну ты даешь! Ты что, с Луны свалился? Ты же мент. Ты что, не видишь, в каком мире мы живем? Сколько всякой мерзости вокруг. Ладно. Визитку ты получил. Значит, я тебе доверяю. Ты мне нужен. Один раз я тебе помог. Теперь — твоя очередь. Но, если найдешь в моей кредитной истории хоть одно темное пятно, поступай, как тебе подсказывает твоя на удивление незапятнанная совесть. Ты знаешь, кто ты?

— Кто?

— Динозавр.

— Кто, кто?

— Реликт. Истребленная порода. Я не требую быстрого ответа. Предложение сделано, а ты поступай, как знаешь. И пусть тебя не терзают муки совести. Даже при отрицательном ответе я не перестану тебя меньше уважать.

— Ну вот. — Олег улыбается. — Наконец дошли и до извечно русского: «Ты меня уважаешь?»

Сергей подхватывает эту извечную застольную прибаутку.

— Ты меня уважаешь?

— Уважаю.

Сергей разливает водку по рюмкам.

— Тогда выпьем.

— Выпьем. (Чокаются).

Глава IV. ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ

Этот рабочий день, как обычно, начинается со звонка секретарю.

Как правило, Елена Ивановна сообщает ему о деловых звонках, факсах и прочих делах. На этот раз он даже не интересуется делами.

— Елена Ивановна, на звонки отвечайте, что меня нет. Я уехал по делам. Когда буду неизвестно.

— Но у Вас сегодня очень плотный график.

— По графику и работаем. Для всего остального мира меня нет. Вызовите ко мне начальника службы безопасности.

Через минуту Олег Смелый входит в кабинет.

— Присаживайся. Я должен сообщить тебе пренеприятнейшее известие, дорогой мой вещий Олег.

— К нам едет ревизор.

— Хуже. Вчера я заметил за собой «хвост».

— Но ты же этого хотел?

— Хотел… Ты полагаешь, что всё-таки с этого началось. — Показывает ему пригласительный билет: «Уважаемый Сергей Николаевич! Приглашаем Вас на празднование 5-ой годовщины нашего кадетского корпуса».

— По всей вероятности, да…..

Кадетский корпус — гордость и слабость Сергея Волкова. В его социальных проектах он занимает особое место. И, естественно, он откладывает все дела, отправляется в кадетский корпус и… попадает на урок истории. Учитель истории говорит о первых этапах Великой Отечественной войны. На задней парте молча слушает его Сергей Волков.

— Таковы были первые трагические этапы войны. На следующем уроке мы более подробно остановимся на роли Георгия Константиновича Жукова в этой войне. До конца урока остаётся несколько минут, и я приглашаю сюда к столу Сергея Николаевича Волкова. На прошлых каникулах, благодаря его финансовой помощи мы с вами побывали на местах воинской славы России.

Волков подходит к столу.

— Времени у нас с вами для общения не так уж и много. Я готов ответить на ваши вопросы, если таковые у вас имеются.

Один из кадетов поднимает руку.

— Пожалуйста.

— Кадет Виктор Скобелев. Скажите, а Жуков гений?

Учитель и Волков опешили от такого вопроса, что называется, в лоб. Волков еще не успевает опомниться, как учитель вмешивается в разговор.

— Ну, вы и загнули, господин кадет. Сергей Николаевич Волков не военный историк. Он специалист в другой области.

— Ну почему же? — Вдруг неожиданно парирует Волков. — Человек с такой фамилией имеет право на такой вопрос. Я готов ответить. Я Вам, господин Скобелев, приведу два примера из жизни этого прославленного военачальника, а вы уж сами решайте, гений он или нет.

Жуков, особенно в первые месяцы войны выступал в роли Спасателя, этакого МЧС, министерства по чрезвычайным ситуациям в одном лице. Когда внимательно перечитываешь его разговоры со Сталиным на протяжении, во всяком случае, первых лет войны, рефреном звучит одна и та же фраза: «Катастрофическое положение». Первое катастрофическое положение, которое ликвидировал Жуков, — так называемый Ельнинский выступ, когда танковые армии Гудериана и Гота прорвали оборону на стыке Западного и Резервного фронтов, в августе 1941 года, и рванулись к Москве. Туда срочно бросили Жукова. И случилось невероятное. Первое блестящее и победное контрнаступление. С 30 августа по 5 сентября войска Резервного фронта, которым командовал Жуков, перерезали этот клин в самом узком месте, а дальше с тыла буквально искромсали передовые части противника, погнали немцев на запад и освободили Ельню. Хвалёные гитлеровские полководцы Гудериан и Гот долго не могли опомниться после этого неожиданного разгрома.

А Жукова Сталин уже на следующий день после триумфальной победы срочно вызвал в Кремль. Вот фрагмент их разговора, который Жуков приводит в своих воспоминаниях: «Очень тяжёлое положение сложилось сейчас под Ленинградом, я бы даже сказал, положение катастрофическое» (опять «катастрофическое»), — говорит Сталин и 12 сентября Жуков срочно вылетает в Ленинград. И здесь он совершает чудо. Иначе это назвать нельзя. Командующий группой армий Север фон Лееб собрал более чем шесть дивизий в один мощный кулак и старым проверенным способом нанес сокрушительный удар на узком участке фронта на подступах к Ленинграду. А Жуков, вместо того, чтобы латать оборону, за сутки из ничего собрал ударную группировку и 19 сентября ударил во фланг наступающему клину Лееба. Удар буквально поддых. И Лееб снимает несколько дивизий с наступающего клина для спасения фланга, иначе наши войска пошли бы крушить его тылы вплоть до разгрома с тыла. Но именно в этом и состояла цель Жукова. Обе стороны в полном изнеможении остановились на достигнутых рубежах. Фронт стабилизировался. Угроза Ленинграду миновала.

— Ну что, кадет Виктор Скобелев, вас удовлетворил мой ответ?

— Не совсем…

— Вот как?

— Я где-то читал в исторической литературе, что кроме Жукова в этих победах участвовали и другие военачальники.

— Видите ли, господин кадет, у победы родственников много, а поражение — всегда сирота. Так вот, Жуков никогда не был сиротой казанской. Он был всегда среди победителей. А как вы думаете, почему?

— Почему?

— У нас страна большая. И, к сожалению, очень часто бытовало мнение, если кто сунется к нам, шапками закидаем. А вместо шапок устилали трупами путь завоевателей.

Дело не всегда решает сила. Большое значение имеет умение её применить, как у Суворова «Не числом, а умением». То самое военное искусство, которым владеют или не владеют военачальники, возглавляющие войска. Жуков этим искусством владел в совершенстве…

Искусством боя, правда, на ринге, Сергей Волков владел в совершенстве. Как говорил когда-то его тренер Михалыч, это в нём было заложено от рождения. Оно тоже или есть, или его нет. Этому научить невозможно. Можно только отшлифовать. Как давно это было. От давно забытого запаха, аромата ринга у Волкова закружилась голова, «в зобу дыханье сперло». Этой строчкой из басни он всегда подчеркивал свое состояние, когда стоял над поверженным противником. Всё это осталось в детстве и юности. И вот снова нахлынуло в спортивном зале кадетского корпуса. Как же они смачно, с каким азартом мутузят друг друга

— А это наши боксеры. — Голос начальника кадетского корпуса возвращает его к действительности. — На прошлых соревнованиях заняли первое место среди средних учебных заведений города.

Тренер останавливает тренировку.

— Тайм-аут, господа спортсмены. Здравствуйте, Сергей Николаевич. — Здоровается с Волковым. — А у нас для Вас сюрприз. Гоша, тащи сюрприз. — Мальчишка, который только что боксировал, убегает в раздевалку и выносит большой пакет. Передает тренеру, тот — Волкову. — Это форма спортивного клуба «Кадет». Надевайте её время от времени и вспоминайте своё боевое спортивное детство и юность.

И тут Гоша не выдерживает.

— А это правда, что вы были самым молодым мастером спорта по боксу?

— Насчет самого молодого не знаю, а вот насчет мастера спорта, правда.

— А вы могли бы провести мастер-класс?

— Прямо сейчас?

— А что? Слабо?

Тренер аж перчатку швыряет на пол от такой наглости.

— Эй, ты, наглый фраер, хуже танка. Совесть имей.

— А почему бы и не провести. — спокойно и невозмутимо отвечает Сергей. — Кстати, посмотрим, как форма сидит. Где тут у вас раздевалка?

Тренер провожает Сергея в раздевалку и машет кулаком Гоше. За спиной шум, смех, шутки.

— Ну, Гоша, качай мышцы. Щас ты получишь.

— Это мы еще посмотрим. Во всём нужна сноровка, закалка, тренировка.

Выходят тренер и Волков в спортивной форме. Тренер объявляет регламент.

— Итак, бой только для желающих, и по одному раунду. Ну, что ж, Гоша, ты инициатор, с тебя и начнем.

Волков и Гоша ныряют под канаты. И начинается бой. Гоша со всем пылом юности бросается на Волкова. Волков умело защищается да так, что все удары агрессивного юного боксера уходят в пустоту. Шум, хохот вокруг ринга слышны голоса.

— Бей, Гоша! Эй, мазила! Гоша, поддай жару!

Проходит раунд. Гоша так ни разу и не попал в своего противника.

Тренер выскакивает на ринг, поднимает руки противников. — Победила дружба!

— Ну, вы даете! — Гоша изумлён. — Как это вам так удается! Так ловко уходить из-под ударов?

— Мы это называли: «Бой с тенью». Трудно сказать, что важнее в боксе, нанести противнику как можно больше чувствительных ударов, или не дать ему нанести ни один.

— Вот это класс!

Тренер подводит итог блиц-мастер-классу.

— Учись, Георгий, пока мы живы. Ну как, не напрасно вручили нашему шефу форму?

— Не! Не напрасно. Вот это мастер-класс! Ловко это у вас получается.

Волков с подчеркнутым уважением пожимает руку юному боксеру.

— И у тебя получится. «Учись, мой друг. Науки сокращают нам тяготы быстротекущей жизни».

— И язык у вас подвешен. И слова у вас такие классные.

— Это не у меня. Это у Пушкина. Так что, читай Пушкина, Георгий, и у тебя всё получится…

Откуда-то сверху, из актового зала доносятся звуки старинного вальса кажется, «Осенний сон», так он называется. Под этот вальс Сережка Рогов, тогда он был Рогов, учился танцевать вальс. Как же звали ту очаровательную солнечную девочку, которая старательно выводила с ним первые движения вальса. Господи? Всё забыл. Всё было стерто тем чёрным вечером, когда в одно мгновение ушла любовь вместе с Сергеем Роговым, и в сердце у Сергея Волкова запылала холодная всеобъемлющая ненависть. Потом, когда он познакомился с Тилем Уленшпигелем, всё облеклось в одну фразу: «Пепел Клааса стучит в моё сердце». Холодная расчетливая ненависть двигала его по жизни, питала успехи, победы и скрашивала поражения. Правда, где-то глубоко под толстым слоем пепла тлела любовь.. И вот здесь вдруг в этом актовом зале, где так старательно, с таким азартом танцуют кадеты в парадной форме и кружатся девушки в бальных платьях, он впервые за очень долгие годы почувствовал совершенно забытый слабый аромат детства, может быть, аромат того, чего не было. Этот слабый аромат остался там, за роковой чертой вместе с Роговым. Как он завидовал тем, кто мог о себе сказать: «Я родом из детства». А он был родом из ниоткуда. И поэтому щедро дарил этим ребятам то, чего когда-то был так резко лишён. И сегодня он греется у их костра счастья.

А как трогательны учителя, которые наблюдают за своими питомцами. Они облачились в свои военные мундиры. У многих из них ордена. Все поглощены вальсом, и участники, и наблюдатели.. Мимо проплывает, кружась в вальсе молодая женщина. Увидев Волкова, резко останавливается, отталкивает кавалера, всплескивает руками.

— Ба! Кого я вижу! Сам великий Гетсби, финансовый Зевс Громовержец, господин Волков, собственной персоной! Какими судьбами?!

Сергея всегда коробила такая хамильярность, и он старался в таких случаях ставить собеседника на место.

— С кем имею честь?

— Аграфена Петровна Столыпина, Ваша честь.

— Приятно побеседовать с дочерью Петра Аркадьевича.

— Ну, для дочери я наверное, слишком хорошо сохранилась.

— Так кто же Вы, любезнейшая Аграфена Петровна? — Сергей невольно перешел на её тон.

— Ну зачем же так официально? Друзья меня зовут просто Грушенька. Сударь, позвольте Вас пригласить на вальс.

— Как можно отказать наследнице такой фамилии?

— Если это комплимент, сударь, то весьма сомнительный, смею Вас уверить.

— Простите, сударыня. Вы меня просто ошеломили. Сочту за честь разделить с Вами этот тур вальса.

Сергей берет за руку невесть откуда взявшуюся Аграфену Столыпину и они устремляются в общий поток. Грушенька удивлена танцевальным искусством партнёра.

— А вы, однако, не только мастер биржевых операций.

— Однако, да.

— Где же вы научились так легко танцевать?

— В туманном Альбионе. Там иначе нельзя. Не примут просто в хорошем обществе.

— Так вы из хорошего общества?

— А вы?

Грушенька, танцуя и кружась, всплескивает руками.

— Ой, и не спрашивайте. Я из плебейского племени ненавистных вам журналюг.

— Так вы всё подстроили! Ловко.

— Предком клянусь, нет! Я совершенно не ожидала встретить вас в этом месте и в это время.

— Но, судя по всему, давно интересуетесь моей скромной особой.

— А как вами не интересоваться: молодой, красивый, бо-га-тый! И не женатый. Какой жених пропадает!

— Так вы охотница за женихами?

— Я охотница за жемчугами.

— Это как понимать?

— Раковин в житейском море много. Но не в каждой заключена жемчужина. Пустышек много. Но даже если и есть жемчужина, то не факт, что экстра класса.

— А вас интересуют жемчужины только экстра класса?

— В общем, да.

— Боюсь, что вы переоценили мои скромные возможности в этой области.

— А вы не бойтесь. Как там сказал поэт? «Большое видится на расстоянии». Со стороны видней.

— И что вам нужно от меня?

— Всего ничего. Самую малость. Интервью.

— Как говорил незабвенный Виктор Степаныч: «Зачем же увязывать вопросы так перпендикулярно?»

Столыпина хохочет.

— А вы, однако, не лишены чувства юмора.

— Это не я. Это Черномырдин. Но и вы тоже…

— Я всего-навсего выполняю свой профессиональный долг.

— На балу удачи.

— Да. На балу удачи.

— Хорошо. Будет вам и дудка, будет и свисток.

— Когда?

— Завтра.

— Где?

— В офисе. Он находится по адресу…

— Вот это мне можете уже не говорить. Адрес Вашего офиса мне известен. Исходила там всё вдоль и поперёк, слева направо и справа налево, надеясь на удачу, а нашла её там, где не ожидала.

— Так всегда бывает. Недаром умные люди говорят, что очень важно оказаться в самое неподходящее время в неподходящем месте.

— Это как раз мой случай.

— В таком случае, Случай, простите за тавталогию, ваш друг.

— А может быть и ваш?

Сергей пристально смотрит на Грушеньку. Случайно это вырвалось у нее или с подтекстом? — Может быть и мой. Я жду Вас завтра в 11 часов.

— И время встречи изменить нельзя.

— Ни в коем случае.

Сергей и Грушенька уносятся в вихре вальса.

На этот раз рабочий день начинается не как обычно. Сергей долго сидит перед серым экраном выключенного компьютера. Включает компьютер, но даже не замечает этого своего жеста. Он давно склонялся к чему-нибудь подобному, но всегда была масса аргументов против этого шага. И самый главный — нельзя просчитать последствия этого шага. Противник абсолютно неизвестен и, как это часто бывает, всё за него решил его величество случай. Чему быть, того не миновать. Сейчас самое главное, заявить с помощью этой девицы о себе, намекнуть для тех, кто этот намёк поймёт, но более ничего конкретного. И обязательно завизировать материал. У нынешних журналюг, как она изволила заметить, лёгкость в мыслях необыкновенная. От всех этих размышлений его отвлекает голос секретаря.

— Сергей Николаевич, к Вам корреспондент.

— Приглашайте.

Как же всё-таки женщины умеют преображаться. Прирождённые актрисы. Вошла в кабинет совсем другая женщина. Типичная бизнес-леди: ничего лишнего ни в одежде, ни в причёске, ни в макияже. Сергей делает движение ей навстречу.

— Присаживайтесь. Чай, кофе.

— Кофе.

Сергей переадресовал желание гостьи секретарю.

— Елена Ивановна, две чашки кофе. — Обращается к корреспонденту. — Одну минутку. Я выключу компьютер.

— Если Вы не возражаете, я тем временем посмотрю Вашу книжную полку.

— Не возражаю.

Грушенька по роду своей деятельности часто бывала в офисах сильных мира сего. Этот офис её удивил и озадачил. На книжных полках среди финансовых талмудов — Розанов, Ницше, Бердяев, Булгаков, Ильин.

— Надо же, Розанов, Бердяев, Ницше, Шопенгауэр, Соловьев, Булгаков, Ильин. Первый раз вижу у финансиста, предпринимателя, бизнесмена такой набор книг.

— Это хорошо, или плохо?

— Это странно.

— Действительно, странно. Я ищу великих людей, а нахожу лишь обезьян их идеала..

Аграфена Петровна Столыпина, язык не поворачивается сказать «Грушенька» возвращается к столу, усаживается в предложенное ей кресло.

— Так зачем Вы их здесь держите?

— Это ступени для меня. Я должен был пройти по ним. Они же думали, что я хотел сесть на них для отдыха.

— Интересно. Но непонятно…

— Вы, насколько мне кажется, умный человек. Разберётесь на досуге.

— Постараюсь. А Вы, я думаю, достаточно закрытый человек.

— Почему Вы так думаете? Мне нечего скрывать. Бизнес у меня достаточно прозрачный.

Аграфена Петровна не даёт Сергею опомниться и задает вопрос, что называется в лоб.

— В таком случае, как вы заработали свой стартовый капитал? Говорят, удачной спекуляцией на бирже.

— Удачной спекуляции на бирже не бывает.

— А что бывает?

— Боюсь, что слишком долго придется объяснять. И вы всё равно не поймёте. Это то же самое, что человеку, владеющему четырьмя правилами арифметики, объяснять формулы высшей математики. Могу лишь дать образное сравнение, весьма далёкое от оригинала. Биржа первоначально была создана производителями для финансовой поддержки производства. Сейчас — это сложнейший финансовый механизм свободного предпринимательства. Ну, скажем, его можно сравнить с симфоническим оркестром, или органом. Один на органе может исполнить органную токкату Баха, а второй — «Чижик-пыжик». Вот, собственно, и всё.

Аграфена Петровна иронично улыбается.

— Вы, конечно, исполняете органную токкату?

Сергей, что называется, «не клюёт» на ироничную улыбку журналистки и продолжает вполне серьёзно.

— Пытаюсь, в меру своих сил и возможностей. Но, чтобы исполнять органную токкату, нужно много учиться. У меня за спиной мехмат МГУ, стажировка в Лондонской школе экономики, работа на Лондонской бирже.

— А почему мехмат?

— Надо уметь создавать математические модели самых невероятных финансовых процессов. Это из области высшей математики.

Столыпина резко меняет тему разговора.

— Вы ведёте почти уединённый образ жизни. Ни в каких тусовках не замечены. Почему?

— Служенье муз не терпит суеты.

— Я не это имела в виду. Я первый человек, кому Вы даёте интервью. Вы почти неизвестны.

— Почему же? Известен. Только в очень узких кругах. Вот, благодаря Вам, стану известен более широкой общественности.

— Говорят, Вам прочили блестящую карьеру в боксе.

— Опять говорят. От Вас, как я вижу, ничего не скроешь.

— Профессия обязывает. — Аграфена Петровна снова улыбается. — Так как насчет бокса?

— Графа Монте Кристо из меня не вышло. — На этот раз Сергей решил поддержать её ироничный тон. — Пришлось переквалифицироваться в управдомы.

— Вы хорошо знаете классику.

— Профессия обязывает.

— Так ли?

— Что Вы хотите этим сказать?

— Я хотела сказать, что может быть, наоборот. Управдома из вас не вышло. Пришлось переквалифицироваться в графа Монте Кристо.

Эта фраза заставила Сергея более пристально взглянуть в глаза собеседнице. Вот уже второй раз с острого язычка этой особы срывается то ли намёк,, то ли догадка. Что известно этой странной разноликой дамочке?

— Граф может стать управдомом, а вот управдом графом — вряд ли.

— А боксёр?

— Боксёром становятся, а графом рождаются. Не так ли?!

— Логично.

— Я так и думал. Есть ещё вопросы?

— Почему Вы решили заняться кадетскими корпусами? Это ведь, как теперь любят говорить, непрофильные активы.

— России нужны воины. В каком-то старом фильме, который я смотрел в детстве, прозвучала фраза: «Есть такая профессия — Родину защищать». Вот эту профессию и нужно возрождать.

— О Вас ходят разные слухи.

— Какие могут ходить слухи о неизвестном человеке?

— Потому и «слухи» вместо фактов.

— И какие же слухи?

— Говорят, Вы жесткий человек, даже жестокий.

— Ко всем проявлениям зла — да. Изучая мою книжную полку, Вы обратили внимание на ряд весьма достойных людей, а вот одного, ныне почти забытого, не увидели.

— Это кого же?

Сергей выходит из-за стола, проходит к книжной полке, вытаскивает небольшой томик в серой обложке и передает Столыпиной.

— Варлама Шаламова. Он прошел все круги ада сталинских лагерей. В его колымских рассказах есть одна любопытная мысль, вернее, его кредо. Я его запомнил на всю жизнь: «Принцип моего века, — пишет Варлам Шаламов, — моего личного существования, всей жизни моей, вывод из моего личного опыта, правило, усвоенное этим опытом, может быть выражено в немногих словах. Сначала нужно возвратить пощёчины, и только во вторую очередь — подаяния. Помнить зло раньше добра. Помнить всё хорошее — сто лет, всё плохое — двести. Этим я и отличаюсь от всех русских гуманистов девятнадцатого и двадцатого веков». Я готов подписаться под каждой фразой, под каждым словом его кредо.

Столыпина долго всматривается в портрет Шаламова на титульном листе книги. Откладывает книгу в сторону.

— Вы берёте на себя роль Верховного судьи?

— Ни в коем случае. — Резко возражает Волков. — Есть закон. И действовать надо в рамках закона. Иначе мы такого наколбасим, мало не покажется. Строгое соблюдение закона — основная черта здорового общества.

— А что такое, на Ваш взгляд, здоровое общество? Равноправное?

Сергей морщится, как от зубной боли.

— Природа никого не наделяет равными правами. Люди неравны от рождения. Один талантлив, а другой нет. Нет несправедливости в неравных правах. Несправедливость — в притязании на равные права. Только перед законом должны быть все равны. А в остальном…

— А что в остальном? — Подхватывает Аграфена Петровна.

— Видите ли, в каждом здоровом обществе существует три типа людей. — Сергей придвигает к себе томик Шаламова. — Одних природа одарила сильным духом, других — мускулами, а третьи, не выдающиеся ни тем, ни другим — посредственности. Только у сильных духом доброта — не слабость. Вторые — исполнители сильных духом, их ближайшая среда. И первые, и вторые — это те, о которых когда-то поэт сказал:

Природа — мать! Когда б таких людей

Ты иногда не посылала миру,

Заглохла б нива жизни.

Так вот, я вижу свою задачу в меру моих сил и возможностей находить и поддерживать первых и вторых. Остальным я ничем не могу помочь. Я бессилен против природы.

— Так что получается, посредственные не нужны?

— Почему же? Высокая культура — пирамида. Она может стоять только на широком основании. А это сильная и здоровая посредственность. Ремесло, торговля, земледелие, всё, что содержится в понятии специальной деятельности, согласуется с посредственным, что ни в коем случае, ни хорошо и ни плохо, а объективная реальность. Подобному нет места среди исключений.

— Да-а-а. Оригинальная теория.

— Ну что вы! — Продолжает Сергей, совершенно не обращая внимание на иронический оттенок реплики собеседницы. — Я не оригинален. Представьте, росли по соседству два человека. Один стал первооткрывателем новых миров, раздвигает границы возможного. А второй стал бухгалтером. Это не значит, что второй не нужен. Кому-то ведь надо подсчитывать дебет-кредит.

Аграфена Столыпина снова не может сдержать ироничной улыбки.

— А Вы себя к какому типу людей относите?

— Это я предоставляю Вам решать. — Так же иронически парирует Сергей Волков.

— Спасибо за доверие.

— Не за что. Вы ведь все равно сделаете свои выводы, доверяю я Вам или нет.

— Нет. Я не люблю точек. Предпочитаю многоточие. — Уже без иронии отвечает Столыпина.

— Я рад. Значит Вы — настоящий журналист.

— Благодарю Вас. А к какому типу людей вы относите нового вождя всех «проклятьем заклейменных»?

— Я не интересуюсь политикой. Это не область моих интересов.

— И все таки, вы же наверняка его видели по телевизору.

— Видел как-то мельком.

— И каково ваше мимолетное впечатление?

— По моему, он относится к тем, кто свободно лжет ртом, но рожа, которую он при этом корчит, всё-таки говорит правду. Я бы сказал: «Он гений с интеллектом кретина».

Грушенька заразительно хохочет: — Ну вы даете! Да, вам палец в рот не клади. И последний вопрос. Вы счастливый человек?

— Один счастливый человек, который потом повесился, писал:

Счастлив тем, что целовал я женщин,

Мял цветы, валялся на траве,

И зверьё, как братьев наших меньших,

Никогда не бил по голове.

— Судя по тому, что Вы это запомнили, Вы с ним согласны.

— Это, как говорят математики, необходимое качество, но недостаточное.

— А что же достаточное?

— Для ответа нужно сначала определить, что такое счастье.

— И что такое счастье?

— У каждого оно свое.

— А у Вас?

— Определить формулу счастья — еще не значит быть счастливым. Помните, у Козьмы Пруткова: «Хочешь быть счастливым, будь им».

— Ладно, оставим этот философский спор о счастье. — Столыпина медленно допивает кофе.

— Еще кофе?

— Нет, не надо. И всё-таки, вы никогда не задавались вопросом: «Для чего Вы живёте? Ну заработаете еще пару сотен миллионов долларов. А дальше что?»

— Ни много, ни мало, философский вопрос о смысле жизни. Вы слишком много от меня требуете. На этом коварном вопросике не один философ, начиная от Сократа, а может еще и раньше, себе зубы сломал. Несколько сотен лет тому назад восточный поэт, философ Омар Хайям так говорил по этому поводу.

Меня философом враги мои зовут.

Да видит Бог, ошибочен их суд.

Ведь мне ничто не ясно.

Неясно даже то, зачем и кто я тут.

С тех пор ничего не изменилось. Может быть Вам удастся ответить на этот вопрос. Тогда благодарное человечество Вам памятник поставит… при жизни… — Сергей смотрит на часы.

— Простите, я, кажется пожираю Ваше время. Для Вас, воспитанного в английском духе, время — деньги.

— Вот в этом-то и разница между пуританской Европой и евроазиатской Россией. Для европейца время — деньги, а для русского — Судьба индейка, а жизнь копейка. До тех пор, пока жизнь будет на Руси копейка, а единица — ноль, ничего хорошего у нас не будет.

— Значит нужно менять поговорки. — Подводит итог Аграфена Петровна.

Сергей неожиданно расхохотался, чем привел в смущение свою собеседницу.

— Я что-то не то сказала.

— Извините, вы мне напомнили одного моего студенческого приятеля. У нас шли полевые занятия по военной кафедре. Преподаватель по тактике ставит перед нами боевую задачу: «Итак, вы танковый взвод в наступлении. Прорвали оборону противника. И вдруг наткнулись на мощный артиллерийский обстрел. Вот снаряд взорвался за вами, вот — впереди, сбил вот этот придорожный столб. Студент Буряк, ваши действия. Быстро! Быстро! Буряк буквально ошалел от этого вала информации и не нашёл ничего лучшего, как громко и бодро скомандовать: «Взвод! Убрать столб!»

— Значит, дело за малым.

— За малым. Но и здесь у нас любят, если делать, то делать по большому.

— Вы хотите сказать, что поговорки — история болезни.

— Таких поговорок на Руси, что собак нерезаных. А что прикажете делать с этой: «Лес рубят — щепки летят». Лес вырубили, щепки сожгли…

Олег встаёт из-за стола, подходит к книжной полке, берёт книгу, раскрывает её, читает.

«…И из дыма вышла саранча на землю… и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. Царём над собою имела она ангела бездны, имя ему по Еврейски Аваддон — Губитель».

— Откуда это?

— Святые книги надо читать, любезная Аграфена Петровна. Откровения святого Иоанна Богослова.

Сергей ставит книгу на место и сам возвращается на свое место.

— И в результате — пустошь осталась.

Наступает пауза. Впервые бойкая Столыпина не знает, что на это ответить. И неожиданно задает вопрос, что называется «в лоб».

— Вы верующий человек?

— А вы?

— Сочувствующая. Как раньше говорили, попутчик. Я попутчица.

И снова пауза. Сергей автоматически расставляет предметы на столе по своим местам.

— Так, на чем мы остановились?

— На пустоши.

— Да. А на пустоши знаете что растёт?

— Что?

— Чертополох. Вот он и попёр.

— Но вы то не чертополох?

— Я — нет.

— Откуда у вас такой дар финансиста?

— От отца, наверное. Он был финансистом. Его вырубили, а на щепку не обратили внимания. Вот она и залетела на берега туманного Альбиона и попала на благоприятную почву.

Столыпина иронически улыбается.

— И почему-то вернулись назад, на пустошь.

— Кому-то ведь надо облагораживать эту землю. — Полусерьёзно, полуиронически отвечает Сергей.

— А кто вырубил отца?

Этот вопрос стирает остатки иронии с лица Сергея. Оно становится мрачным и угрюмым.

— Знаете, какая поговорка родилась ещё в совковые времена?

— Какая?

— Меньше знаешь — лучше спишь.

— Так я вам и поверила.

— В Гулаге бытовала ещё одна поговорка. «Не бойся, не верь, не проси».

— Вы окружили себя поговорками, как бронёй. Сквозь неё не пробиться.

— Такой уж я поговорочный человек. — Смотрит на часы.

— Я всё поняла. Спасибо за глубоко содержательную беседу…

Сергей рассматривает фотографию Грушеньки Столыпиной. Вся она — вихрь вальса. Вся растворилась в музыке… кроме глаз. Глаза, как две звезды в этом вихре. Сергей укладывает эту фотографию в свой своеобразный пасьянс между Ольгой Рюриковой и Олегом Смелым.

А Ольга Рюрикова в это время сходит на дальневосточный берег.

ВЛАДИВОСТОК

Земля все еще качается под ногами, и Ольге приходится опираться на руку верного Аристарха.

— Деточка, может быть, в гостиницу хоть на пару часов. Поймите меня правильно, вам надо прийти в себя, пока я буду наводить справки.

— Нет.

Аристарх комически разводит руками, словно пытается отмахнуться от ее упрямства.

— О, Господи. Из всего словарного запаса у Вас осталось только слово «Нет». Да посмотрите на себя. На Вас лица нет. Вас же снимут с рейса.

— Перестаньте причитать, Аристарх. Тоже мне, Савельич нашелся.

— Тогда хоть в кафе зайдём. Выпьем по чашке кофе, пока я буду звонить, наводить справки. А вон и кафе. Я уже издали вижу, что довольно приличное. Вы дойдете, деточка, или вызвать носильщика?

— Ну и шуточки у вас, Аристарх Евсеевич.

— А здесь довольно миленько, — продолжает щебетать Аристарх, усаживая Ольгу за столик, и тут же обращается к подошедшему официанту. — Рюмку водки. Два бутерброда, но только со свежесоленой сёмгой. Две чашки кофе. Одну — со сливками. И принесите номер телефона справочной транспортных услуг.

— Я пока пойду приведу себя в порядок.

Ольга уходит. Аристарх погружается целиком в справочник транспортных услуг.

— Ну, чем вы меня на этот раз порадуете, ходячий источник плохих новостей?

Аристарх Евсеевич отрывается от справочника и мобильника. Ольга, кажется, немного пришла в себя, и это уже неплохо.

— Деточка, только поймите меня правильно, я не властен над капризами природы и близких мне людей.

— Вы хотите сказать…

— Да, что аэропорт закрыт. Тайфун добирается и к Владивостоку. Вот такие невесёлые дела, деточка.

— Узнайте, какие аэропорты открыты.

— Дайте сначала перевести дух.

Аристарх выпивает рюмку водки, закусывает. Снова набирает номер телефона. — Вы мне можете сказать, какой ближайший аэропорт открыт. В Хабаровске? Благодарю Вас. — Обращается к Ольге. — Ну вот, в Хабаровске. — Листает книгу. — Ближайший поезд на Хабаровск…, на Хабаровск… вот, через два часа. Так что расслабьтесь, пейте спокойно свой кофе, и на поезд. Вы почему не едите бутерброд?

— Семгу со сливками?

— Давайте, закажу что-нибудь другое.

— Нет. Достаточно кофе со сливками.

— Ладно. — Обращается к подошедшему официанту. — Еще рюмку водки и счёт…

Олег Смелый так увлёкся сооружением «нечто», вроде башни из листа бумаги, что не замечает присевшего к столику Сергея Волкова. В этом маленьком уютном кафе при офисе время от времени встречаются сотрудники фирмы для неформальных разговоров, чтобы отвлечься от насущных дел и забот. Сама обстановка здесь располагает к разгрузке. Наконец Олег отвлекается от башни и замечает Волкова.

— А-а-а, это ты?

— Я. Над чем это ты так усердно трудишься?

— Над памятником.

— Кому?

— Тебе.

— Не рано ли?

— В самый раз. Слышал, ты начал интервью раздавать. Славы захотелось?

— От кого слышал?

— От секретаря. Оно тебе надо? Ты же сам твердил: «Не высовываться».

— Деваться некуда. Вот уже сколько времени, как кроты, мы с тобой роем землю носом.

И что мы имеем?

— Хрякина.

Сергей морщится, словно от зубной боли.

— Это очень мало. Что такое Хрякин? Даже не палец на курке, а элементарное орудие убийства. А вот рука, которая его держит, а тем более, голова — за семью печатями. Мы с тобой упёрлись в стену.

Олег прихлопывает ладонью бумажное сооружение.

— И ты решил высунуться. Вызвать огонь на себя.

— Да.

— Ради того, чтобы найти одного. Его среди 12 миллионов москвичей?

Сергей берет бумажное сооружение, пытается расправить его. У него ничего не получается, и он в сердцах сметает его со стола.

— Да, ради одного Его среди 12 миллионов москвичей. Я должен заставить Его искать меня. Пусть у него хотя бы возникнет подозрение, что я здесь. А затем попытаться покончить с ним до того, как он успеет покончить со мной.

— Решил действовать по древнему анекдоту времен шестидневной войны?

— Какому еще анекдоту?

— Ну был такой анекдот полвека тому назад во время шестидневной арабо-израильской войны. Рядом еврейские и арабские позиции. Мойша кричит: «Ахмед! Ахмед!! Вам все равно не поможет вам все равно не поможет вам все равно не поможет». Ахмед высовывается и кричит в ответ: «Чего тебе?» Мойша — бабах — и нет Ахмеда. На следующий день Абдула решил ответить ударом на удар и кричит: «Мойша!» Мойша в ответ: «Это ты, Абдула?» Абдула высовывается и отвечает: «Я». Мойша — бабах! — и нет Абдулы.

Сергей иронически улыбается.

— Хороший анекдот. И что?

— Ты, может, и похож на Мойшу. Но перед тобой далеко не Абдула.

Олег показывает куда-то вниз, в преисподнюю.

— Он не высунется.

— А я и не надеюсь, что он высунется. Мне важно, чтобы он хотя бы пошевелился.

Олег пошевелился и неосторожным движением опрокидывает солонку.

— Ну вот видишь, не к добру всё это.

— Что всё это? — Сергей пытается собрать рассыпавшуюся соль.

— А то. Ты, значит, вроде наживки.

— Почему вроде? Наживка.

— Не слишком ли дорогая? — Олег направляет указательный палец в сторону Сергея. — Они ведь бьют без промаха. Ты не знаешь этой породы.

— Да уж знаю. — Сергей сбрасывает остатки соли с ладоней. — Но я предпочитаю потерпеть поражение, как сила, чем уцелеть за счет бессилия.

— И ради этого ты лезешь на рожон?

— Почему на рожон? А ты на что? Вот ты и должен опередить их на одно мгновение. — Которые свистят, как пули у виска. — Олег иронически вертит пальцем у виска. — Это в песне хорошо звучит. А в жизни — всё гораздо сложней. Или ты решил, что за 15 лет они успокоились, и их мускулы покрылись жирком?

— Может быть и так.

— Может быть и так. Но инстинкт не спит. Он только дремлет. — Олег снова выбрасывает указательный палец в сторону Сергея. — И просыпается мгновенно. Ты же сам говорил, что нельзя недооценивать своего противника.

— Говорил и говорю. — Сергей поворачивает указательный палец Олега в сторону хозяина. — Вот ты и держи ухо востро. Будь начеку.

— Но еще не факт, что кто-нибудь клюнет.

— Не факт. Но тем не менее, вызов брошен. Ждите ответа…

Глава V. ГРУШЕНЬКА

Сергей любит эти утренние часы в офисе. Первая чашка кофе. Первая сигарета. Первая удачная мысль. На этот раз её прерывает голос секретаря.

— Сергей Николаевич, звонок от госпожи Столыпиной.

— Соединяйте.

— Сергей Николаевич?

— Он самый.

— Интервью готово. Могу Вам его подвезти.

— Ну, зачем же? Я могу и сам подъехать. Скажите, куда. Правда, я могу это сделать только после работы. День забит до предела. А впрочем, может быть, встретимся в ресторане за легким ужином?

— Нет. В таком случае, на этот раз я угощаю.

— Ах, да, я совсем забыл, что имею дело с эмансипированной женщиной.

— Не в этом дело. Просто я не люблю ресторанную еду. Она годится для деловых встреч.

— А у нас с вами встреча разве не деловая?

— Я не бизнес-леди. И у меня все встречи неделовые.

— В таком случае, слушаю. Куда подъехать?

— Большой Каретный 13. Квартира 13.

— Большой Каретный?!

— Да. Почему Вас это так удивляет?

— Там, где черный пистолет?

— Именно. Но вы не бойтесь. Он не заряжен. И давно не стреляет.

— В таком случае, буду.

Честно говоря, Грушенька не ожидала, что так легко удастся вытащить этого рыцаря наживы из его бронированной башни из акций и котировок. Пришлось изрядно посуетиться. И к вечеру посреди ее «ателье» уже стоит изящно сервированный стол на двоих. И венчают его две свечи в старинных бронзовых подсвечниках.

Звонок. Грушенька открывает дверь. Сначала появляются орхидеи в старинном серебряном сосуде. За ними — Сергей Волков. Грушенька принимает цветы, внимательно рассматривает их.

— Какие странные цветы.

— Орхидеи.

— А почему орхидеи?

— Они долго живут и радуют нас своим изяществом и совершенством.

Грушенька провожает гостя в гостиную, ставит цветы на подоконник.

— Мойте руки. Сегодня я угощаю.

Сергей уходит в ванную комнату. Грушенька зажигает свечи. Усаживает возвратившегося Волкова за стол.

— Занимайте место за пиршественным столом. Вино, коктейль, аперитив?

— На ваш вкус.

— Я предпочитаю гранатовое вино. Друзья из Армении снабжают.

— Я много пил хороших вин, а вот гранатовое не пробовал

— Вот и распробуйте, пока будете читать материал. А я тем временем приготовлю к употреблению свое фирменное блюдо. Уверена, что вы его тоже не пробовали.

Грушенька раскладывает перед Волковым листочки с интервью, ставит хрустальные бокалы с кровавым напитком, армянские сладости и убегает на кухню. Волков читает материал и каждую прочитанную страничку запивает глотком гранатового напитка. Тем временем, Грушенька вносит на подносе свое фирменное блюдо, украшенное зеленью.

— Как напиток?

— Великолепный. Таинственный восточный аромат. Это случайно не любовный напиток?

— Не волнуйтесь. Я не собираюсь Вас совращать. А что Вы скажете об интервью?

— Вполне нормальное.

— Вот именно.

— Вы недовольны своей работой?

— Вы верно сказали: «Вполне нормальное». — Грушенька отодвинула бокал с вином, как будто он мешал сосредоточиться на точной мысли. — Достоевский об одном из русских писателей, кажется, о Потапенко, сказал: «Он безнадежно здоровый человек». Чего-то нет в этом интервью, от чего оно и не дотягивает до ненормального. Аромата нет. Ладно. Соловья баснями не кормят. — Поднимает бокал. — Выпьем.

— За что?

— Да ни за что. Просто так.

Выпивают. Закусывают. Сергей съедает один кусочек, второй, третий…

— Фантастика! Это что за блюдо? Я, правд, а не большой эрудит в области кулинарии, но знаком с английской кухней, французской, мексиканской, китайской, а такого чуда еще не пробовал.

— Нравится?

— Не то слово. Откройте секрет этого кулинарного очарования.

— Это, как вы сказали, очаровательное блюдо из кухни советских генсеков.

— Да-а. — Сергей удовлетворенно хмыкнул. — У них была губа не дура. Но что это? Из чего это?

Грушенька выдерживает прямо-таки мхатовскую паузу, словно раздумывает, открывать секрет кухни, или нет. Но всё-таки решает открыть.

— Хорошо вымоченное мясо косули, сдобренное специями, нафаршированное мясом молочного поросенка. Отсюда такой нежный пряный вкус. Ешьте, ешьте. У меня еще есть.

Волков ест с явным удовольствием.

— Объедение. Да, вожди мирового пролетарьята знали толк в еде.

— Ещё бы.

— И, всё-таки, Вы довели это блюдо до совершенства. В нём какой-то необыкновенный вкус и аромат.

— Чего нельзя сказать об этом блюде. — Грушенька берет в руки листочки с интервью и укладывает их на поднос с ножами, тарелками, вилками.

— Что будете пить, чай, кофе?

— Кофе.

Грушенька уходит на кухню. Волков допивает вино. Грушенька вносит поднос с чашкой кофе. Ставит перед Волковым. Сергей пробует.

— О-о-о! А это кофе по-каковски?

— По-Столыпински.

— Я так и понял. А почему одна чашка?

— Вы пейте. А я Вас буду развлекать.

Грушенька легким движением руки раздвигает деревянную ширму, и открывается загадочное, фантастическое, звездное пространство. Другой мир. Видно, что здесь поработали очень талантливые художники-дизайнеры. Грушенька перешагивает порог и растворяется в этом мире. И вдруг, «как поцелуй в сердце», грянули струны. Всё пространство заполняют древние, как зов дикой необузданной природы, звуки, сопровождаемые вспышками света, как сполохами молний. Волков вспомнил, что нечто подобное он видел очень давно под августовским звездопадом в одном из селений Мавритании. Только там в такт звездопаду двигалась молодая, бронзоволикая, гибкая, страстная пантера, а здесь — её светлоликое отражение. Грушенька словно растворяется, в этих гортанных звуках древней свободной дикой природы. Барабаны звучат громче и настойчивей, ритм их становится стремительней, и, словно повинуясь этому стремительному ритму, ускоряется движение и жесты танцовщицы. Ей становится тесно в облегающих одеждах, и она освобождается от них. Вихрем уносятся детали туалета. Грушенька выскальзывает из юбки, как стремительно оживший птенец из яичной скорлупы. Сергей чувствует, как становится трудно дышать, и рвет ворот рубашки. И тут волшебная дьявольская ручка хватает его за руку, вытаскивает из уютного кресла и втягивает в этот водоворот, в этот смерч звуковой и световой вакханалии. Он освобождается из тесных пут одежды, и его свободное тело начинает жить своей собственной свободной жизнью. Вся долго сдерживаемая дикая необузданная, древняя страсть выплескивается наружу. И они уже одно целое, сливаются в едином древнем разнузданном ритме, отдавая друг другу всю нерастраченную энергию любви и страсти. Звездное небо, вся вселенная опрокинулась на них, и их ликующие вопли сливаются с бешеным ритмом света и звука. Они пришли из космоса и растворились в нём без остатка. Удивительный миг растворения в окружающем таинственном, беспредельном мире. И лишь её глаза, как загадочные звёзды, уста — как терпкий вкус граната, и тело — божественное тело Афродиты, вышедшей из пены морской. И нет слов. Одна божественная радость бытия. Весь прекрасный и яростный мир опрокинулся на них и соединил в одно целое в беспредельной нежности и страсти. Всё исчезло. Всё растворилось в освободившейся энергии яростной вселенской страсти. И поплыли они на легких волнах чего-то еще неведомого в ту таинственную область бытия, название которой ещё так никто и не придумал…

Сергею снится детство, море, на котором он в той жизни так и не успел побывать, ласковые руки, и улыбки отца и матери, которыми он в той жизни так и не успел насладиться. Он сладко плачет во сне, и чьи-то нежные руки вытирают ему слезы, слезы радости и печали. Он раскрывает глаза. В окно пробиваются первые лучи солнца. Над ним склонилась Грушенька.

— Ты так горько и безутешно плакал во сне.

— Это ты виновата. — Сергей почувствовал себя как-то странно, как будто его поймали на каком-то мелком преступлении.

— О, мой рыцарь. — Грушенька пытается загладить неловкость ситуации. — Чем я могу искупить свою вину?

— Чашкой кофе. Но не того, колдовского, а самого заурядного.

— Слушаю и повинуюсь, мой господин.

Сергей успевает заметить развевающиеся края каких-то легких прозрачных одежд..

— На кого она похожа? Бегущая по волнам. Она словно парит, не касаясь грешной земли. Что за чудное создание…

Сначала в дверях появляется поднос с кофе, и вслед за ними летящая Грушенька.

— Извольте кофе в постель, сударь.

— Ты откуда, из каких миров, милое создание?

— Грушенька, Ваша покорная слуга.

— Нет. Ты Ассоль. Бегущая по волнам.

— Как Вам угодно, сударь.

— Что за чудесный напиток. Знаешь, кто ты?

— Ассоль?

— Нет. Колдунья-приворотница. Я чувствую, как ко мне с каждым глотком этого напитка возвращаются силы Богатырские.

— А ты и впрямь Богатырь, мой господин. Не желаешь ли омыть свое Богатырское тело живой и мертвой водой?

— Лучше живой.

Грушенька протягивает Сергею махровый халат.

— Живой источник уже приготовлен. Изволь испробовать.

Сергей набрасывает халат. Грушенька берет его за руку и выводит из гостиной…

Возвращается. Ставит на стол две порции омлета, кофейник, сливки, кладёт рукопись. Возвращается Сергей, свежий, чисто выбритый, волосы влажные.

— Ни убавить, ни прибавить.

— Это как понимать?

— Мой завтрак. Как ты догадалась?

— Интуиция. Садись. Угощайся. — Наливает кофе. — Со сливками?

— Да. — Сергей берет рукопись. — А это на закуску?

— Да.

Сергей смачно ест омлет, запивает кофе и просматривает рукопись. Затем прекращает есть и пить и весь погружается в рукопись.

— Вот это да! Это же совсем другое блюдо. Когда ты успела?

— Пока ты сладко спал.

— Да-а-а. Вот это блюдо! Даже не генсековское, царское…. Ты со всеми своими героями такие фокусы проделываешь?…

Грушенька закрывает ему рот ладошкой.

— Не кощунствуй. Ты не все. Ты единственный. Таких больше в мире нет.

— Ну а раньше были?

— Я не живу ни прошлым, ни будущим. Я живу настоящим. А весь мой сегодняшний день ты заполнил без остатка.

— Неужели?

Грушенька долго молча смотрит на Сергея.

— Что это ты на меня странно как-то смотришь?

— Мне страшно за тебя.

— Почему?

— У тебя внутри живет не укрощённый зверь. Сегодня ночью он на какой-то миг вырвался наружу.

— Ну и как? — На лице Сергея появляется то ли виноватая, то ли ироническая улыбка.

— Не смейся над моей пророческой тоскою. — Грушенька проводит рукой, словно пытается стереть улыбку с его лица. — Это было какое-то безумие. Такого со мной еще никогда не было.

— Со мной тоже. — Соглашается Сергей. — Где ты этому всему научилась? Это даже не танец, а некое древнее, дикое, необузданное языческое действо. Так что ты тоже не горлинка.

— У меня бабка была колдунья, знахарка. Это от неё. И начинала я свою карьеру стриптизершей в ночном клубе. — При этом воспоминании лицо её как-то гаснет.

Когда я входила в транс, весь зал заходился в экстазе. Потом на меня положил глаз издатель одной крупной ежедневной газеты и сделал своей секретаршей.

— И…

— И! А ты как думаешь? Он что, ангел небесный? И стала я входить в премудрости второй древнейшей профессии. Ничего особенного. Не боги горшки обжигают. И оказалось, что у меня хорошо работает не только то, что ниже пояса, но и то, что повыше. А так как я шаманка и кулинарка, то и блюда стала готовить ароматные, с перчиком. И сейчас я известный и независимый журналист.

— А я независимый финансист. В этом наши судьбы схожи.

— В каком смысле?

— Все мы, нынешние, вышли из грязи в князи.

— Из грязи. Это точно. — Соглашается Грушенька. — И барахтаемся в грязи, но иные из нас всё-таки иногда поглядывают на звёзды.

— На эти? — Сергей кивает на деревянную ширму.

— Не ерничай. Эти — отражение. «По ночам ко мне прилетают звёзды. Я открываю окно и впускаю их в комнату. И тогда…»

— Случается волшебство.

— Ты что-то на меня как-то странно смотришь?

— Действительно, есть в тебе что-то колдовское. От черного Лебедя.

— А в тебе что-то звериное, волчье.

— Так я же Волков. В переводе с древнего, волков сын.

— Да. Фамилия обязывает. Но мне страшно за тебя. Не дай Бог, начнется охота на волков.

— А она никогда и не прекращалась.

— Вот, вот. — И опять тень тревоги появилась на лице Грушеньки. — Вокруг тебя какая-то наэлектризованная аура. И она, как громоотвод — молнии, притягивает опасности. Когда я была маленькая, всё время искала опасности. Приставала к матери: «Мама, где опасности?» И вот сейчас прикоснулась к обнаженной опасности. И обожглась. Господи, береги себя, я тебя заклинаю.

— У тебя Богатое воображение. — Сергей пытается уйти от опасной темы разговора. — Тебе всё это почудилось.

— И зверь почудился?

— Ну, зверь. — Сергей зевнул. Но зевок получился какой-то искусственный. — В каждом из нас сидит зверь.

— В каждом из нас — прирученный зверь. А в тебе — яростный и живой. Не дай Бог вырвется наружу — быть беде. Я буду молиться за тебя. — Грушенька как-то по детски осеняет его крестным знамением. Сергей невольно улыбается этому жесту.

— Неужели так всё серьезно? Не знаю, что будет завтра. Не люблю заглядывать в завтрашний день. А сегодня ты заполнил всё пространство.

— И что будем делать?

— Да ничего. Мы с тобой два свободолюбивых зверя. Нам тесно будет в одной клетке.

— Так что будем дружить клетками? Тем более, что они на одной улице.

— Так вот почему, была такая пауза, когда я сообщила свой адрес. Надо же, соседи и ни разу не встретились. Ну, тем более, будем дружить клетками, мой яростный и нежный зверь….

Глава VI. РАЗВЕДКА БОЕМ

В последнее время Сергей Волков и Олег Смелый встречаются в офисе каждое утро задолго до начала рабочего дня. Есть о чём подумать, поговорить на досуге в тишине и покое. Но сегодня, судя по всему, Сергей принял окончательное решение.

— Хвост пора завязывать.

— Как?

— Судя по их поведению, дилетанты… Или…

— Или. — И этим «или» Олег сказал все.

— Ты так полагаешь? Собственно, в этом вопросе Сергея уже был и ответ. И Олег подвел черту. — Человека обмануть можно. Нюх не обманешь.

— Понятно. В таком случае, операция «Ы»?

— Да.

— Где дежурят твои друзья из ДПС?

— На Ярославском шоссе.

— Как там ситуация?

— Нормальная.

— В 10.00 я выезжаю. — Сергей поднимается, давая понять, что разговор окончен. Олег тоже выходит из-за стола. — Может быть, мы сами всё это провернём? Зачем тебе рисковать своей головой?

Конец ознакомительного фрагмента.