Дайте мне другую маму!

Виолетта Лосева

«Дайте мне другую маму!» – это повесть о людях и отношениях…«Люди не виноваты в том, что они – такие, как есть. Но ведь… Ммм… Я тоже в этом, как будто бы, не виновата, правда?..»

Глава 2

А ведь счастье — это когда на твое пальто падает мокрый кленовый лист, и ты стоишь на берегу реки и слушаешь как увядает трава.

Молча.

И ты понимаешь, что есть вечное (как музыка, например), а есть — суета.

Я ушла от суеты. К увядающей траве.

Крылья и корни… Все, что нам нужно…

Подружки, с которыми мы проводим уикенд — Брагина и Серафима Эдуардовна — остались там, в отеле СПА-салона. «Погода не для прогулок» — постановила Брагина, и я с удовольствием оставила их в номерах. Первую половину дня мы провели в СПА — плавали, парились, булькались в джакузи, наслаждались массажем, — «любили себя», одним словом.

И болтали. Делились новостями. Наслаждались жизнью.

Мама позвонила только два раза. Причем в первый раз радостно сообщила мне, что разгадала кроссворд и, тем самым, выиграла приз в 350 тысяч гривен. И уже сообщила куда нужно и свой адрес, и свой телефон. Ну разве что отпечатки пальцев не отправила тем, кто должен выдать ей этот приз. После моих уверений в том, что этого делать не нужно и это — старый прием мошенников, которые, получив контакты, начинают навязывать свои товары, мама закончила разговор словами «не выдумывай, не могут люди так обманывать, здесь прямо так и написано, я — победитель».

Второй звонок был из разряда «о ужас-ужас, я теперь сижу и боюсь». Пришлось утешать и успокаивать. Убеждать в том, что бояться нечего. Просто не нужно так делать в следующий раз.

Так, где-то между строк я поняла, что, несмотря на все страхи, маме все-таки очень хочется получить приз в 350 тысяч. Обманывают-то других, а она — умная Элеонора Павловна — имеет высшее образование и хорошо разбирается в поэзии Серебряного века. Ее не обманешь.

Но все равно страшновато…

— Завидую твоему терпению, — говорит красивая и расслабленная Брагина, сидя в джакузи, — Я бы не выдержала, уже давно бы наорала. А ты так спокойно уравновешенно объясняешь что к чему. Молодец.

— Это манипуляции, разве непонятно? — начинает объяснять Серафима Эдуардовна, заворачиваясь в махровую накидку. Она все время что-то кому-то объясняет и доказывает. Иногда я думаю: как хорошо, что мы редко видимся.

Ах, девочки, оставьте, я сама знаю, как мне управляться со своей мамой. Разберитесь со своими.

Уж в этом вопросе — у каждого своя история. Я никогда не пойму вас. Вы — меня.

Брагина почти не общается со своей матерью вот уже лет десять. Раньше, как я понимаю, это устраивало их обеих. Сейчас мама стала позванивать чаще. С просьбами и поручениями.

— Где она была, когда я с двумя детьми без мужа крутилась как белка? — задает нам Брагина вопрос. Вопрос, понятно, риторический. Его нет смысла задавать ни нам, ни маме, — Собой занималась? Мужей меняла? По курортам разъезжала? А ведь это были времена, когда ни памперсов, ни автоматов не было…

«Это было давно, — хочется мне сказать, — И уже давно пора не дергаться по этому поводу. Какие памперсы?» Даже младшему сыну Брагиной уже почти двадцать.

Но я молчу. У каждого своя мама.

Серафима не молчит. Она не может молчать, если вопрос проблемный. Она считает, что во всем нужно докопаться до сути. Только суть у нее — своя.

— Каких автоматов? — переспрашивает Серафима, а мы с Брагиной переглядываемся.

— Стиральных машин типа «автомат», — уточняет Брагина, опуская глаза чтобы не рассмеяться.

Хотя можно и рассмеяться. Серафиме все равно. Она продолжает что-то доказывать, не зависимо от того, соглашаешься ты с ней или подсмеиваешься. Абсолютно все равно.

— А у меня уже тогда была стиралка-автомат, — заявляет Серафима и мы с Брагиной опять переглядываемся. Это имеет в нашем разговоре какое-то значение?

Серафима Эдуардовна видит в наших глазах удивление и считает, что мы сомневаемся. Поэтому продолжает доказывать.

— Нет, серьезно. Я помню, как я ее купила. До этого у нас была такая старенькая советская… Тоже неплохо стирала, но нужно было за ней следить и выкручивать. Там такой был барабан…

Брагина смотрит мне в глаза. Я тоже опасаюсь, что сейчас Серафима начнет рассказывать нам устройство стиральной машины. Старенькой. Советской.

Серафима раздражает, но мы прощаем ей странности. Мы понимаем (или думаем, что понимаем), «откуда ноги растут».

У Серафимы Эдуардовны нет ни семьи, ни детей. И никогда не было. Только мама. В нашем возрасте это опасно. Хочешь — не хочешь, а отпечаток остается. Не знаю, это биология или социология или все вместе.

Хотя странности у Серафимы были и в юности. Страшно подумать, мы знакомы больше двадцати лет. И все эти двадцать лет мы с Брагиной слушаем рассказы о том, как в Серафиму влюбляются все мужчины подряд. И те, кто встретил ее на своем пути, и те, кто увидел случайно. И как еще в институте какой-то безумно привлекательный и богатый Аркадий хотел ее увезти прямо в Израиль, а мама — на тот момент еще не старая и не слабая — «начала играть на жалость и говорить «как же я тут без тебя». И благородная Серафима сказала Аркадию решительное «нет» и осталась с мамой.

Честно говоря, у нас с Брагиной есть больше сомнения, существовал ли вообще в природе этот Аркадий. А если и существовал, то… звал ли Серафиму в благодатный Израиль… Сомнения у нас есть.

Но мы не высказываем их вслух. Нет смысла. Серафима любого убедит в том, что у нее все прекрасно и все мужчины без ума от нее. Только мама слегка испортила ей жизнь.

Ведь потом… Марио, начальник-немец, звал ее в Германию на постоянное место жительства и замуж, но… мама Серафимы не могла простить Германии «немецко-фашисткого» прошлого, и поэтому Марио вернулся к себе на родину холостым.

По словам Серафимы он пишет ей до сих пор. Женился, конечно, но… без любви. И детей завел тоже без любви. Да и какая может быть у него теперь любовь после того, как в его жизни была Серафима?

Честно говоря, мы с Брагиной за последние двадцать лет никогда не видели рядом с Серафимой ни одного мужчины. Даже в качестве друга или приходящего любовника. Были, наверное, какие-то эпизоды — не без этого — но… Как мы понимаем, о серьезных отношениях речь не шла. Естественно, все это было по причине капризного нрава и высоких запросов Серафимы. Кто бы сомневался!

Поэтому рассказ об интеллигентном Иване Ивановиче — благороднейшем из благороднейших, который активно хотел перевезти Серафиму в Питер вместе с мамой и даже купил специально для них трехэтажный дом на берегу залива, мы слушали уже как красивое фэнтези.

Нужно ли говорить о том, что Серафима Эдуардовна с мамой не поехали в Питер из-за климата? Что они забыли там в этой «столице на болотах»?

Арабский шейх, который «пристал» к Серафиме, соблазнившись ее красотой и сексуальностью, когда она гуляла по Андреевскому спуску, был отвергнут сразу же. А ведь сорок верблюдов уже были приготовлены для отправки сюда, в Киев… Другая культура. Другая страна. Другие ценности. Да и… зачем маме здесь верблюды?..

— К тебе шейхи на улицах пристают? — спрашивает меня Брагина после того, как мы прослушали рассказ Серафимы о верблюдах и мусульманской культуре, к которой она — женщина свободолюбивая и независимая — никогда не сможет привыкнуть.

— Нет. Ни разу. Вот ни одного шейха за всю жизнь, — отвечаю я, пытаясь обернуть все в шутку.

— Вот видишь, — продолжает Брагина, — Ни к Лизе, ни ко мне, шейхи почему-то не подкатывают. Тем более, на улице… Что ж в тебе есть такого?

Мне не нравится, когда Брагина начинает подшучивать над Серафимой. Это все равно, что смеяться над ребенком, который в силу возраста понимает все буквально. Единственный раз, когда я серьезно разругалась с Брагиной, был много лет назад, когда она сказала своему маленькому сыну «дуй отсюда», и он надул щечки и начал дуть. А Брагина начала ржать, как лошадь, призывая меня понять, как это смешно.

А мне было совсем не смешно. Мне было страшно жаль ее сына.

— А был ли шейх? — продолжает Брагина, поправляя купальник. Красивая она, конечно. Породистая. Роковая. Только очень рациональная. Чувств нет. Просто ноль.

— Брагина, что ты делаешь с волосами для того, чтобы они у тебя так блестели? — видно, это моя участь — переводить беседу в новое русло. Да, я как раз из тех, кому не трудно сказать собеседнику что-то приятное. Без проблем!

Но Серафима не может смириться, чтобы при ней хвалили кого-то другого.

— Да здесь просто освещение такое, — говорит она, поправляя прическу, в которой активно просматривается седина. Тоже, наверное, от такого освещения.

Брагина нагло смеется.

— Знаешь, в какой-то момент я решила для себя, что лучше выглядеть хорошо в своем возрасте, чем изводить себя попытками выглядеть на десять лет моложе. И это было мудрое решение, скажу я вам.

— А мне никто не дает мой возраст, — снисходительно улыбается Серафима, — И я ничего для этого не делаю. Буквально пару недель назад иду по Крещатику, подходит мальчик — ну лет тридцать, не больше — и… как всегда, «давайте знакомиться». Я ему говорю: «Малыш, опомнись! Ты знаешь, сколько мне лет?» А он: «Тридцать пять? Тридцать шесть?» Я рассмеялась ему в лицо.

— Так чего не познакомилась? — спрашивает Брагина.

— О чем мне с ним говорить? Да и я не знакомлюсь на улице. Вот еще! Мне это не нужно!

— Только с шейхами можно на улице? — подло уточняет Брагина. Серафима, конечно, иногда запутывается в своих рассказах и фантазиях, но и Брагина могла бы вести себя поприличнее.

Я принимаю решение, что после СПА — пусть делают что хотят — я пойду гулять одна. К реке. Даже если пойдет снег.

Погода, как верно сказала Брагина, «не для прогулок». Но…

Я стою на берегу осенней реки и смотрю на желтый листик, который лежит у меня на плече. Пусть лежит. Корни и крылья.

Корни стареют и уже не так прочно держат нас. Крылья облетают как осенние листья. И все-таки хорошо, когда у тебя есть и то, и другое.

Небо серое. Воздух сырой и промозглый. Река поражает своей чернотой.

Мне хорошо. Пусть девочки разбираются со своими шейхами и внешним видом без меня. Каждый любит себя по-своему. Мне хорошо наедине с черной рекой. Хотя… Я ценю то, что у меня есть подруги.

Звонит телефон. По номеру не понятно, кто это.

— Здравствуйте, Лиза. Это Иван. Удобно говорить?

О-о-о, в таких случаях говорят «сердечко затрепетало». И впрямь, затрепетало…

Иван…

В отличие от Серафимы, со мной уже давно никто не знакомится на улице. Увы… Справедливости ради, нужно сказать, что и тридцать лет назад это происходило нечасто. А уж теперь и подавно. Если руководствоваться принципами Серафимы и искать объяснения «в плюс» себе, то… Можно решить, что это происходит по очень простой причине: я редко хожу по улицам. В основном, езжу. На машине.

Серафима, правда считает, что на машинах ездят одни идиоты, которые не берегут себя и окружающую среду, и она «еще не сошла с ума, чтобы садиться за руль». Мы с Брагиной — отпетые автомобилистки — опять подозреваем, что причина не в уме, а в том, что Серафима просто не все может себе позволить. Например, купить машину. Или обслуживать ее потом.

— Ну так бы и сказала, что нет денег, — злится Брагина, — Надоело уже слушать этот бред.

— Она же тебе сказала, что ей лучше на троллейбусе, — шучу я, — Сидишь. Книжку читаешь. Отдыхаешь. Думаешь о высоком. Ты, Брагина, когда на СТО приезжаешь с пробитым колесом, способна думать о высоком?

— Да ну вас, — отмахивается Брагина, — Ты конформистка, Лиза.

Наверное, да. Я не спорю.

— Удобно, — отвечаю я Ивану, — я сейчас, правда, за городом. В Ворзеле. Но… здесь неплохо работает связь. Рада вас слышать.

— Взаимно, — Голос у Ивана с небольшой хрипотцой. Странно, что я этого не заметила, когда мы говорили не по телефону. Приятный голос. И речь приятная, — Отдыхаете? Или по работе?

— Отдыхаю, — отвечаю я, — С подругами.

Зачем я сказала про подруг? Он же не спрашивал, с кем именно я отдыхаю. Зачем? «Прекрати, — говорю я себе, — Не нужно анализировать каждое слово при разговоре с едва знакомыми мужчинами. Ну сказала и сказала. Захотела и сказала».

— Здорово! — говорит Иван, — Там сейчас сыровато, да? А я подумал, знаете о чем? Давайте встретимся и выпьем по чашке кофе. Или чаю. Когда вернетесь. Как вам идея?

— Прекрасная идея, — Идея мне, действительно кажется неплохой. Чего ломаться?

— Так когда вы будете в городе?

— Во вторник вечером.

— Так может быть прямо в среду и встретимся? Готов во всех красках рассказать чем закончилась та история. В целом все хорошо, но были нюансы, конечно.

— Да, с удовольствием.

Мы договариваемся о встрече, мое сердечко продолжает трепетать как в далекой юности и, несмотря на весьма солидный возраст, я продолжаю мучиться сомнениями по поводу того, не слишком ли быстро я согласилась на встречу.

Я смеюсь сама над собой. Дашка — мое самое любимой существо на этой земле, но превращаться в «только бабушку» я пока что не готова.

Я понимаю, что «та история» — это только предлог. Может, мне тоже никто не даст мой возраст, и я могу быть интересна интересным мужчинам с проседью на висках?

Кто бы сомневался!?

Я прощаюсь с черной рекой и возвращаюсь в отель. Вечером мы с «девочками» идем в ресторан «Шкипер», завтра — еще раз в СПА, я уже начинаю ждать среды, когда я пойду на свидание. Рестораны, мужчины, новые знакомства, процедуры для молодости и красоты… Да я просто прожигательница жизни, черт возьми…