Некромант-1

Влад Винтеркей (2024)

Сергей Громов — 43-летний спецназовец, позывной "Гром", погибает во время сложнейшего задания. Погибает? Нет, нашему герою суждено оказаться в другом мире, в теле 15-летнего паренька из презираемого всеми племени нищих отбросов общества. В мире, по сравнению с которым даже наше, земное Средневековье покажется настоящим раем, Сергею предстоит завоевать свое "место под солнцем", находясь в теле слабосильного подростка, которого все называют помойной крысой. Ситуацию не облегчает то, что Империя, в которой оказался Сергей, стоит на грани больших потрясений…

Глава 5

Доедаю свой скромный завтрак, подзываю официантку, расплачиваюсь. За гречку, ломоть хлеба и кружку лимонной воды — 15 челей. Мой кошелек становится совсем тощим — всего 52 челя в наличии. Не разгуляешься по здешним ценам.

Благодарю официантку и покидаю гостеприимный трактир «Сонная девка». Говорю гостеприимный без иронии: первую ночь под крышей в мире трех лун я провел относительно спокойно. Да, пришлось вырубить табуретом одного не в меру ретивого полумужа, но зато меня никто особо не цеплял, в пьяном мордобое участвовать не пришлось, и кишки мне выпустить никто не пытался.

Открываю дверь, выхожу — и тут же отпрыгиваю в сторону. Не отпрыгнул бы, угодил бы прямо под колеса промчавшейся мимо кареты. Возница еще и кнутом наотмашь стеганул, рассек воздух в считанных сантиметрах от моего лица.

Да, здесь зевать нельзя. Только расслабишься — и засияет на щеке глубокая рана от кнута. Попробуй, вылечи. Надо быть осторожнее, а то костей не соберешь под колесами местных «шумахеров».

Ругая возницу последними словами, иду по улице. На сегодняшний день задача понятна — нужно кровь из носу раздобыть денег. И желательно, побольше. Честным трудом, я так понимаю, здесь много не поднять: за день тяжелого труда где-нибудь в порту или на стройке наверняка дадут не больше 50 челей. Работа за еду — это ведь обычная традиция во многих мирах. Да и кто меня возьмет на тяжелую работу в теле 15-летки?

Тут, скорее, какой-нибудь местный толстосум-извращенец покусится на «комиссарское тело», выложит энную сумму за то, чтобы… Ну, да не буду об этих мерзостях распространяться. Самому противно. Ясно, смазливого подростка любой захочет.

И любая.

Стоп-стоп-стоп.

Погодь, Серег. Любая? Действительно, возлечь с мужиком — это не моя тема от слова совсем. Но с женщиной? Да еще, предположим, достаточно красивой? Если нормальная, богатая баба отстегнет мне за определенного вида услуги 500 челей? Ну, ладно, 200. Нормально?

Я отгоняю от себя эту мысль. Все равно ведь это будет проституция, даже если с женщиной. Как там, на Земле, называют мужиков, которые за деньги баб дерут? Альфонсы? Жиголо?

Нет, не для меня такая карьера. Надо что-то другое искать. И поскорее. День не резиновый, закончится, а у меня в кармане 52 челя. Пятьдесят, предположим, за ночлег. Остается 2 челя. Что, интересно, на них купить можно? Кружку воды хоть подадут?

Выхожу к припортовому рынку и тут же рыночный шум-гам, а также смесь всевозможных запахов разной степени приятности оглушают так, что чуть не валят меня с ног. Рынок простирается от города и до самого порта. Ряды лавок — как замысловатый лабиринт, по которому идут покупатели. Мужчины, женщины, ползут старики и старухи, выбравшиеся прикупить «чаво-нибудь свеженького» к ужину. Повсюду снуют чумазые дети в грязной одежде. И какой Вавилон! Каких тут рас только нет, каких расцветок кожи!

— Пить не хотите, господин?

Хочу вообще-то. Оборачиваюсь. Сочная, загорелая деваха лет восемнадцати с кувшином на голове смотрит на меня. Глаза зеленые, как у ведьмы.

— Что у тебя там? — спрашиваю.

— Ананасная вода.

Сразу вспоминаю Маяковского с его баром, где подают ананасную воду женщинам с низкой социальной ответственностью.

— Почем?

— Два челя.

Выходит, на два челя можно не просто воды купить, а ананасной. Неплохо.

— Ну, плесни, — говорю.

Она ловко снимает с головы кувшин, зачерпывает глиняной кружкой воду, подает мне. Я пью, она ждет. Понятно: кружка-то многоразовая. Гигиена, конечно, та еще, но где на всех напасешься? Будем надеяться, что пронесет.

Допиваю сладковатую ароматную водичку, возвращаю кружку. Достаю кошель, вынимаю монеты. Когда я открывал кошелек, краем глаза засек, с каким интересом уставилась на мои финансы девчонка, но, поняв, что там лишь чуток медяков, тут же потеряла интерес.

Девчонка берет два челя без особого энтузиазма, водружает кувшин обратно на макушку и уходит. Я делаю вид, что уже позабыл о ней, а сам, опять же краем взгляда, замечаю: торговка ананасной водой отправилась прямиком к пацану мелкоуголовного вида, торчащему у лавки с орехами и фруктами: плечистый парнишка, загорелый, руки крепкие, покрыты незатейливыми татуировками. Девчонка говорит что-то пацану и тот, до этого поедавший меня глазами, тут же теряет всякий интерес.

Ясненько, значит, рыночная банда. Девчонка предлагает покупателям испить водицы, изучает содержимое их кошельков, а затем сообщает своему подельнику. Если у человека в кошеле звенит серебро, парень последуют за ним и, ежели случай представится — ну, например, зайдет «клиент» в подворотню помочиться, — грабитель избавит его от необходимости носить кошель.

Сволота, конечно, та еще. Ну, ладно вы богачей грабьте, эксплуататоров, но примериваться к такому 15-летнему оборванцу, как Бруно — это какими же уродами быть?

Будь я в своем теле, вмазал бы хорошенько татуированному парняге. Вырубил бы одним апперкотом, как Майк Тайсон Лу Савориза. Девчонку бы не тронул, хрен с ней. Девкам в любом мире тяжело приходится.

Иду неторопливо по рынку, втягиваю запахи, пытаюсь разобрать, чем пахнет. Рыба вяленая, шашлык, овощи тушеные с пряностями… Живот бурчит, как недовольная жена. А в кармане — 50 челей. Ровно на одну ночь под крышей «Сонной девки». Купить местный аналог беляша — а потом под пирсом ночь кантоваться? Н-да, без денег в любом мире взвоешь. Хоть с одной Луной, хоть с тремя.

Торговцы смотрят на меня, как на пустое место — я для них просто небольшое сгущение воздуха. Призрак. Действительно, откуда у этого мелкого засранца деньги на всякие яства-снадобья, на шикарные ковры, на клинки дамасской стали, на великолепные кожаные пояса — да чего тут только нет! Богатый рынок.

— Господин, не хотите пить? — слышу знакомый голосок.

Оглядываюсь, вижу ту самую девчонку с ананасной водой. Нового «клиента» обрабатывает. Дядька лет пятидесяти. Гладко выбритый, толстый. Одет в расшитый серебром камзол.

Вижу, пить дядьке не то чтобы хочется, скорее, девчонка ему приглянулась. Маслянистым таким взглядом окинул ее отменную фигурку, сочную грудь, загорелые плечи.

— Ну, давай, красавица, отведаю твоего нектара, — причмокивая, говорит дядька, явно вкладывая в слово «нектар» не только прямой смысл.

Девчонка снимает кувшин, наливает «клиенту» воду. Тот отпивает пару глотков, достает из внутреннего кармана кошель, отсчитывает не два, а четыре челя — на две монеты сверх прайса дал, ловелас.

— Благодарю, господин, — кланяется девка, и, подхватив свой кувшин, скрывается в толпе. Дядька с сожалением глядит ей вслед, затем в сердцах плюет и идет по своим делам. Явно рассчитывал на что-то большее, бедолага.

Он даже не подозревает, что его история с этой девчонкой только начинается. Вернее, с ее корешом. Крадучись, следую за загорелой чаровницей. Ага, вот и он, татуированный наш. На этот раз у рыбной лавки притаился, аккурат рядом с бочкой соленой, пряной сельди.

Девчонка что-то говорит парнишке, глазки у того жадно вспыхивают. Сладкая парочка направляется сквозь толпу за дядькой в камзоле, который неторопливо следует вдоль прилавков, время от времени прицениваясь к товарам и беседуя с торговцами.

Я крадусь за «ананасной бандой». Толстяк останавливается у лавки мясника — вполне стереотипного такого мясника: здоровенный, сутулый белый мужик с квадратным подбородком и угрюмым взглядом исподлобья. До меня доносятся обрывки разговора:

–…самого лучшего барана…

–…будет сделано, господин.

–… тушу доставите сегодня же вечером.

Выходит, толстяк — это своего рода снабженец при богатом доме. Ходит по рынку, выбирает лучшие продукты, оплачивает и назначает срок доставки. То-то все торговцы так перед ним расстилаются: снабженцам надо угождать, они кассу делают.

Закончив с мясом, толстяк следует в хлебную лавку, в лавку зеленщика, наконец, разворачивается и направляется к выходу с рынка. «Ананасная банда», между тем, разделилась — девчонка исчезла из моего поля зрения, а ее подельник неотступно пасет снабженца.

На выходе толстяк заглядывает в лавку торговца фруктами, грозит негоцианту всеми карами небесными, если бананы будут хоть немного недозрелыми. Наконец, покачиваясь на своих толстых ногах, снабженец направляется в сторону города.

Я следую за татуированным бандитом на вполне безопасном расстоянии. То сливаюсь с толпой, то прячусь за угол. Все закоулочки славного города Истона, все укромные местечки и надежные убежища мне прекрасно знакомы — спасибо памяти Бруно!

Толстяк приближается к переулку. Ну, завернет отлить? Нет, не заворачивает. Что ж, не повезло «ананасной банде» — нынче вечером будут без богатого ужина.

Вдруг прямо перед снабженцем появляется наша зеленоглазая красавица-водоноска. Идет навстречу, будто по подиуму. Плотные грудки колышутся под тканью синего платьица, бедра, и без того изумительной архитектуры при каждом шаге соблазнительно изгибаются. Улыбается толстяку во все тридцать два: я нахожусь на приличном расстоянии, и то ослеплен белизной. Кувшин с ананасной водой девка куда-то дела: понятно, не до воды сейчас.

Значит, решили использовать «план Б», а именно, заманить «богатенького буратино» в переулок при помощи прелестей «ананасной» красотки. Что ж, вполне логично. Девчонка что надо, такая любого заманит в ловушку. Ну, кроме меня, конечно.

Зеленоглазая бестия сделала вид, что узнала толстяка, всплеснула руками. Мне не слышно, о чем они там говорят. Может быть: «Это я вам водичку продала? Вы такой щедрый, на два челя больше дали! Но мне так стыдно стало, что я решила вам вернуть!». Ну, или что-то в этом роде.

Говорят уже с минуту. За это время татуированный пацан достигает переулка и скрывается в нем. Спрячется там за какой-нибудь бочкой или телегой и будет поджидать «буратино». План понятен.

Я ухожу в растущие вдоль дороги кусты, перебежками достигаю девки и снабженца.

— А что, у тебя и своя комната есть? — спрашивает толстяк. Голос у него слегка дрожит, а изо рта только что слюна не капает: капитально мужик запал на зеленоглазую чаровницу.

— Есть, господин, — отвечает девка. — И рядом совсем.

Снабженец явно сомневается: не ловушка ли? Но загорелая кожа, упругая грудь и шикарные бедра так манят…

— Ладно, пошли, — выдавливает из себя толстяк, обливаясь потом.

Они идут к переулку. Зеленоглазая кошка и толстая мышка. Мышеловка захлопнулась, но вкусного сыра мышке не отведать.

Я не следую за ними в переулок — то, что произойдет там, меня не касается. Мое дело настанет позже. Вынимаю из ножен кинжал. Тяжесть клинка уже не так неприятна: значит, рука мальца-Бруно постепенно привыкает к новой роли. Роли того, кто бьет, а не того, кого бьют.

Жду в кустиках рядом с переулком. А вот и глухой вопль сразу перешедший в хрип. Толстяк думал отведать загорелого тела торговки, а отведал клинок ее кореша.

Вхожу в переулок, держа кинжал наготове. Жирное тело снабженца лежит на земле навытяжку, рядом с перерезанным горлом растекается блестящее багрово-черное пятно. Девка и пацан лихорадочно копошатся в карманах своей жертвы, меня они пока не видят.

Делаю короткий, но сильный взмах и бросаю кинжал. Клинок врезается точно в шею парня, тот, не издав ни звука, валится боком на землю.

Девка вскакивает, но закричать не успевает. Я бросаюсь вперед, затыкаю ей ладонью рот.

— Тише, красавица, — шепчу как можно грознее. — Тише, а то отправишься вслед за своим хахалем.

Ее тело крепкое, горячее, потное от волнения — вполне вероятно, что она сильнее меня, пятнадцатилетнего шкета. Но сейчас ее сковывает лютый страх. Держу девку правой рукой, левой вынимаю из шеи пацана клинок.

Она дергается — думает, что собираюсь перерезать ей глотку.

— Спокойно, — говорю. — Я не убью тебя. Не будешь кричать?

Мычание девки складывается в слово: «не буду». Отпускаю ее. Отскакивает к стене, смотрит затравленно.

Держа зеленоглазку в поле зрения, быстро проверяю карманы ее подельника. Кинжал, горсть фиников — больше ничего. Ясненько. Значит, деньгами в этой банде распоряжался не пацан.

Поворачиваюсь к «ананаске». Дышит тяжело, грудь вздымается, ноги плотно прижаты. Хороша девка, ничего не скажешь.

— Давай кошелек, а то худо будет, — говорю.

Вдруг девка улыбается во все свои тридцать два зуба. Уж не знаю, где эта бестия нашла в этом Средневековье стоматолога, но наши, земные «звезды» Голливуда, умерли бы от зависти, глядя на ее улыбку.

— Мальчик, — шепчет приятным, обволакивающим голосом. — Ты ведь не убьешь меня, мальчик?

И тихо-тихо отводит в сторону подол платья, обнажая загорелые, стройные ноги. Зеленоглазая ведьма! Но на меня, Серегу Громова, твои чары не действуют. Иное дело — малец Бруно.

— Убью даже глазом не моргну, — преодолевая беснующегося внутри пятнадцатилетнего озабоченного пацана, говорю я. — Гони кошелек.

Она запахивает подол платья и, сунув руку за пазуху, вынимает кожаный кошель. Бросает мне. Хватаю кошелек на лету: теплый, почти горячий, нагрелся между двух соблазнительных холмиков. И звенит так приятно.

Открыв кошелек, вижу блеск серебра.

— Убирайся отсюда, — приказываю «ананаске».

Девка, настороженно на меня посматривая, начинает двигаться к выходу из переулка. Спиной двигается, боится, что вонжу нож в спину. Да не бойся.

Добравшись до выхода, резко разворачивается и исчезает за поворотом. Я слышу лишь стук подошв ее кожаных сандалий по дороге.

Я тоже задерживаться в переулке не собираюсь: девка вполне может позвать с рынка подмогу. Мало ли кто еще есть в банде этой зеленоглазой бестии. Повторно обыскиваю толстяка — вдруг эти двое чего упустили? И правда — на груди у снабженца под белоснежной рубахой висит приличных размеров золотой кулон в виде головы дракона с разинутой пастью. Отличная находка.

Камзол у снабженца, конечно, великолепный. Крой изумительный, ткань парчовая, плотная, богато расшита серебряными нитями. За такой любой скупщик краденого отвалит немалую сумму. Как и за сапоги толстяка, и за шикарный кожаный пояс, и за штаны. Но вот только взять его одежду — это все равно, что подписать себе смертный приговор. Тут хоть бы с кошельком и кулоном не засветиться. Надо быть очень, очень осторожным.

Почти крадучись, вдоль стены двигаюсь к выходу из переулка. Выглядываю. На дорожке — никого. На рынке тоже вроде бы спокойно: значит, девчонка шум не подняла. Выхожу из переулка и спокойным шагом двигаюсь в противоположную от рынка сторону.

Пройдя шагов триста, схожу с дороги в кусты и, открыв кошелек, пересчитываю деньги. У толстого снабженца при себе было 5 серебряных тархи и 70 медных челей. Плюс остававшиеся у меня 50 челей. Итого, значит, я становлюсь обладателем 620 челей. Неплохие подъемные для «помойной крысы», да, Бруно? Кроме того, не следует забывать про золотой кулончик в виде дракона — любой старьевщик за него может отвалить вполне приличную сумму. Плюс кинжал зарезанного мною парнишки — тоже имущество, продать можно, если припрет.

Все вроде бы хорошо, но убежавшая девчонка, «ананаска», не дает покоя. Если уж я вступил на дорожку грабителя грабителей, то нужно идти по ней до конца. Девку нужно было пускать в расход, чтобы избежать возможных проблем в будущем. Но — рука не поднялась.

Маловероятно, что зеленоглазка побежит заявлять в местную «полицию» на меня: как-никак это она со своим хахалем снабженца на тот свет спровадила. Но какому-нибудь другому своему рыночному дружку вполне может стукануть. Неприятно, конечно. Но да Истон — город большой, в нем всегда можно затеряться. На портовый рынок я, предположим, некоторое время могу не соваться. Тем более, что здесь есть еще три рынка, включая невольничий, посетить который мне даже интересно.

Встаю, прячу кошелек за пазуху и выхожу из своего убежища на дорогу. Скоро свечереет, а мне еще нужно найти ночлег. В «Сонной девке» появляться опасно. Во-первых, если «ананаска» натравит на меня кого-то из своих рыночных корешей, те могут найти меня в трактире. Внешность у меня приметная, цыг на улицах Истона немного, — порасспрашивают прохожих, и пожалуйста: «Видел этого парня, он рядом с «Сонной девкой» терся. Во-вторых, нельзя исключать и выход на меня представителей здешних правоохранительных органов: этого особенно бы не хотелось. Наконец, в трактире остановился гном, которому я врезал по черепу табуретом. Мелочь, конечно, но все же.

Нет, мне надо затаиться ненадолго, переждать, посмотреть, что будет. Для этого гостиница — не лучший вариант. Идеально было бы найти комнату в доме у какого-нибудь доброго человека. Да с более-менее приличным столом. Деньги у меня сейчас есть, так что с оплатой проблем не будет.

Но вот как в мире трех лун снять комнату? На сайт «Авито» зайти?

Я невесело улыбаюсь, сворачивая с узкого, загаженного мусором и нечистотами переулка на широкую более-менее чистую улицу, ведущую в ткацкий район города. В очередной раз говорю спасибо памяти Бруно — в Истоне я ориентируюсь прекрасно, не хуже помойной крысы.

Да, до появления здесь сайта типа «Авито» тысяч пять лет, не меньше. Пока что я даже газетного киоска в этом городе не видел.

Агна добегает до рынка и останавливается, тяжело дыша. Оглядывается. Переулок, в котором они с Гефером напали на снабженца, отсюда едва виднеется.

Девушка садится на пустой ящик из-под апельсинов, пытается нормализовать сбившееся дыхание. Чертов Гефер! Зачем он зарезал толстяка, договаривались же просто оглушить его камнем сзади?! Агна вспоминает, как потные руки снабженца шарили под ее платьем, содрогается от омерзения. Нет, толстяка ей совсем не жалко. Как, впрочем, и Гефера, отправленного на тот свет этим странным парнишкой с бледной кожей и голубыми глазами.

Гефер был грубым и жестоким животным и мир трех лун стал лучше без него. А парнишка хорош! Агна сразу его приметила, потому и подошла с ананасной водой. Гефер даже удивился: «Чего ты к этому оборванцу поперлась?». Поперлась, потому что внутри что-то екнуло: не похож этот парень на тех, с которыми Агне обычно приходится иметь дело. Такими, как Гефер. Уже при первом знакомстве рыночный бродяга полез к девушке, но не на такую напал. Агна мгновенно остудила пыл Гефера, приставив ему к гениталиям кинжал. В дальнейшем их отношения стали сугубо деловыми: отработали днем на рынке, отнесли процент прибыли Малмучу и разошлись в разные стороны.

Да, Малмуч… Девушка поеживается будто ей холодно, хотя вечер теплый, а с моря дует приятный ветерок. Ей придется одной пойти к Малмучу и объяснить ему, почему она не принесла положенную сумму денег и куда делся Гефер. И, уж конечно, она должна будет рассказать о парнишке с бледной кожей. Сколько ему лет, интересно? Четырнадцать? Пятнадцать? На вид — да, но вот ведет он себя как суровый, прошедший сквозь огонь и воду мужчина… Странный… Очень странный…

Несмотря на то, что парень убил ее подельника, Агна не находит в своей душе ни крупицы ненависти к нему, но и особой жалости, или, того хуже, симпатии, девушка тоже не испытывает. Ясно, что парню придется туго: Малмуч обязательно найдет его и заставит пожалеть об убийстве его шестерки-Гефера. Но Агне все равно. Девушка прекрасно знает: в мире трех лун главное — сберечь собственную шкуру.

Агна поднимается с ящика, оглядывается по сторонам. Торговец фруктами старик Далгак отвлекся на позднего покупателя и девушка, улучив момент, ворует с прилавка крупный апельсин. Ей необходимо подкрепиться перед тем, как предстать пред грозными очами Малмуча. Агна идет между засыпающими до завтра торговыми рядами, поедая сочные дольки апельсина. Сок течет по ее пухлым, красивым губам.

Вот и Малмуч. Как обычно, сидит под навесом рядом с со своей конторой в самом конце рынка. Рядом — верные церберы, три здоровых парня с черных островов. Дикие, злобные. Агна даже не знает их по именам. Церберы режутся в кости и пьют бисо из глиняных кружек. Почему бисо, а не вино? Да просто Малмуч строго-настрого запретил своим людям употреблять алкогольные напитки. Хочешь работать с Малмучем — будь трезв как стеклышко. Не хочешь — убирайся. Все просто.

Малмуч, сидя за дубовым столом, считает деньги. Складывает серебряные тархи в колбаски по двадцать штук, упаковывает в плотную ткань. Говорят, в конторе у Малмуча стоит огромный железный сейф, а там серебряных колбасок больше, чем кровяных колбас у мясника Визала. Стало быть, ежедневный ритуал обхода рыночных торговцев уже завершен — парни отдыхают, Малмуч подсчитывает улов. И в этом улове не хватает одной-единственной рыбки — денег, которые должны были принести Агна и Гефер.

Девушка понимает, что дальше молчать она не может и подает голос:

— Господин Малмуч.

Тот, не отрываясь от подсчета денег, быстро смотрит на нее из-под кустистых грязно-желтых бровей. Не переставая работать пальцами, говорит своим спокойным, обманчиво-приветливым голосом:

— Агна? Ты одна? А где Гефер?

— Он м-мертв, господин, — заикаясь, сообщает девушка.

Малмуча, кажется, эта новость нисколько не удивляет и не обеспокоивает. Длинными, тонкими пальцами он формирует колбаску из серебряных монет и привычным ловким движением упаковывает ее в отрез ткани. Связывает концы суровой нитью и берет в руки ножницы.

— Мертв, говоришь? — переспрашивает Малмуч, отрезая конец нити. Чик! Агна прекрасно помнила, как сидящий перед ней бандит выколол именно этими ножницами глаза торговцу, спрятавшему часть прибыли.

Агна, преодолевая слабость во всем теле, рассказывает обо всем. Ну, или почти обо всем.

— Ты забыла рассказать мне как выглядел убийца Гефера, — напоминает Малмуч. Да, от него ничего не скроешь.

Девушка послушно описывает внешность бледного парнишки с голубыми глазами. Описывает все, что помнит. Скроешь что-то — Малмуч ведь потом все равно узнает, а дальше… Лучше не думать о том, что будет дальше.

— Ясно. Цыга, значит, — говорит Малмуч, пряча в кожаную сумку последнюю серебряную колбаску.

— Что, господин? — спрашивает Анга, которая впервые слышит слово «цыга».

Малмуч не удостаивает ее ответом, задумчиво теребит выцветший соломенного цвета ус. Агне становится не по себе, хочется провалиться сквозь землю. Малмуч — еще не старый, но уже и совсем немолодой. Худой, жилистый, с лицом, которое люди, не знавшие этого разбойника, сочли бы добродушным.

— Жаль, что ты не принесла деньги, Агна, — говорит Малмуч своим обволакивающим, приятным голосом. — Следовало бы наказать тебя, но я не буду этого делать. Однако, если завтра ты не принесешь двойную сумму, ребята с тобой позабавятся, как с Раминой. Помнишь Рамину, Агна?

Слезы наворачиваются на глаза девушки, она едва стоит на ногах. Рамина — это ее мать. Год назад Рамина не смогла принести вовремя плату Малмучу и черные островитяне втроем «позабавились» с ней. Мать умерла на руках у Агны, истекая кровью.

— Помню, господин.

Малмуч взмахивает рукой:

— Убирайся.

Агна кланяется, отступает назад, снова кланяется и, развернувшись, стремится поскорее покинуть место, на котором ее беззащитное тело является такой легкой мишенью для жутких глаз черных островитян.