Ван Тхо – сын партизана. Воспоминания морского пехотинца США о вьетнамской войне

Владилен Елеонский

Вьетнам. Тысяча девятьсот шестьдесят девятый год.Разочаровавшись в семейных ценностях, тридцатилетний сержант спецназа США отправляется на войну и попадает в плен из-за козней десятилетнего вьетнамского мальчика, однако любовь, в которую он давно не верит, позволяет не только спастись, но и выполнить боевое задание.

Глава вторая

Зря мы надеялись, что ранение образумит нашего неуемного командира. Он приказал вырезать для него палку из фиги, — того самого дерева, под которым когда-то нашли убежище изгнанные из рая несчастные Адам и Ева, — и, опираясь на нее, скособоченный и злой, двинулся дальше.

— Желтые спляшут нам рок-н-ролл, обещаю!

Вот и все, что мы от него услышали в тот кошмарный день. Ах, если бы можно было отмотать время назад, тогда бы я ни за что на свете не остался под командованием этого придурковатого негодяя и перевелся бы в другое подразделение, едва прибыв в Сайгон.

Куда он нас повел, было известно лишь одному ветру. Скоро мне стало казаться, что он бредет просто так, лишь бы куда-то брести.

К вечеру мы вышли на какое-то крохотное рисовое поле, на котором трудился, согнувшись в три погибели, сухой коричневый старичок, больше похожий на мальчугана, внезапно состарившегося в свои неполные двенадцать лет.

Он приветливо улыбался нам, кланялся непрестанно и даже мог связать в предложение парочку английских слов. Внимательно посмотрев на Нудса, он сказал, что ему очень не нравится лицо нашего командира. Старик имел в виду его цвет.

Он отсыпал из своего цветастого мешочка в ладонь Нудса горсть сухой измельченной травы и наказал положить ее на горячую влажную тряпицу, а тряпицу прикрепить на ночь к ране и так проспать до утра.

— Сон лесит, да, да, сон лесит, и моя трава, однако, тосе лесит.

— А гашиша у тебя нет? — скривившись, сказал Нудс.

— Нет, однако, гасиса нет, дурная трава, нехоросая, убивает ум.

— Врешь, желтая морда! Никогда не поверю, что в этих болотах можно прожить без гашиша. Где мальчик?

— Какой мальсик?

— Шустрый! Из соседней деревни. У него есть собачонка, забавная такая, лохматая, маленькая, и бросается на чужих, словно тигр.

— Не снаю, не снаю сдесь никаких мальсиков!

Старик продолжал кланяться и непрестанно твердил Нудсу, что если он не будет лечить свою рану его травой, она загноится и заразит кровь. Так продолжалось довольно долго.

Затем Нудс принялся долбить старика вопросами, а старик в ответ только отрицательно качал головой и твердил, что рана у Нудса очень нехорошая, а мальчика он не видел, и никто ему о нем не рассказывал. О партизанах ничего не слышал, рис, да, рис, вот его главная забота, он целыми днями торчит на поле, а урожай маленький, и бывает, что кроме травы совсем нечего есть, рис — его спасение, и ничего такого, что могло бы заинтересовать уважаемых американских солдат, он не знает.

Солнце скрылось за верхушками деревьев, пора было снова думать о ночлеге, мы все озябли, стоя по колено в воде, и всем, кроме Нудса, вся эта канитель порядком надоела. Наконец, он оставил старика в покое, и мы двинулись дальше, ища какой-нибудь продуваемый взгорок, где огромные как лошади комары не так досаждали бы нам.

Когда мы вновь углубились в лесные заросли, Нудс вдруг остановился и отправил одного из бойцов проследить за стариком. Вскоре тот вернулся и сообщил, что старик спрятал свою мотыгу и чуть ли не бегом поспешил куда-то.

— Наверное, к своей старухе.

— К старухе? — Глаза Нудса налились кровью как у быка на испанской корриде. — Остолоп! Ты посмотри на карту, здесь в радиусе семи миль нет ни одной деревни.

Нудс приказал снайперу взять винтовку с оптическим прицелом, забраться на дерево и застрелить старика.

— Я не буду этого делать, сэр.

Таков был неожиданный ответ. Нашего командира едва кондрашка не хватила.

— Почему?

— Я — ортодоксальный христианин, и совесть запрещает мне убивать мирных жителей.

Нудс побелел и сжал свои огромные кулаки так, что громко хрустнули суставы.

— Где это, интересно, твоя христианская совесть увидела здесь мирных жителей? Старик наверняка связной, и если сейчас он сообщит партизанам, где мы находимся, тебе придется молить твоего ортодоксального бога, чтобы «чарли» одним махом перерезали твое красивое горло вместо того, чтобы со смаком неспешно насаживать тебя на кол, медленно выпуская твои правоверные кишки на землю, чтобы ты вначале сошел с ума, и только потом, наконец, сдох!

Снайпер весь побагровел от переживаний, однако упорно стоял на своем, — стрелять в спину безоружного мирного жителя он не будет. Нудс буквально вырвал винтовку у него из рук и, бормоча отборные ругательства и невзирая на рану, сам полез на дерево.

— Ты думаешь, так твою, что если я сделаю за тебя твою работу, то твой бог ниспошлет на тебя благодать? Как бы не так. Вместе будем гореть в аду!

В следующую минуту раздался выстрел. Нудс спустился на землю и вдруг, стиснув зубы, приставил дуло винтовки к виску снайпера.

— Я снес старику его гнилую тыкву, а теперь к чертям собачьим снесу твою!..

Курок был взведен, и Нудс, кажется, не шутил, однако в следующий миг он пошатнулся и упал бы, если бы я не поддержал его. После лазания по грубым извилистым ветвям его рана стала сильно кровоточить, и он едва не потерял сознание.

Искать какой-нибудь взгорок, как мы делали в прошлую ночь, было поздно, сгущались сумерки, и на небе зажглись первые звезды. Я заметил на краю рисового поля старые покосившиеся бамбуковые щиты, наверное, когда-то они защищали рис от диких кабанов, а теперь во многих местах сгнили, образовав обширные прорехи. Я приказал отодрать щиты от столбов и разместить их в кронах низкорослых раскидистых деревьев, которых в этих зарослях было предостаточно, и закрепить края щитов лианами.

Когда все было готово, мы поднялись на щиты, оказавшись в относительной безопасности. По крайней мере, диким хищникам нас стало гораздо сложнее достать, а что касается зверей двуногих, здесь главное было услышать их издалека, самим издавая как можно меньше шума.

Нудса стала бить страшная лихорадка, и я неотлучно сидел рядом с ним.

— Проклятый старик! — непрестанно шептал он. — Это он накаркал беду.

Затем он стал бредить, время от времени выкрикивая какие-то бессмысленные фразы, и я, чувствуя, что дело плохо, сделал ему компресс из той самой травы, которую дал старик. Эту горсть Нудс небрежно сунул мне, хорошо, что не выбросил, а я ее сберег.

Всю ночь я, не смыкая глаз, наблюдал за состоянием командира. Под утро бред закончился, он уснул, и я тоже провалился в забытье, не уснул, а именно провалился.

Спал я настолько крепко, что не заметил, как поднялось солнце. Меня разбудил Нудс. Он выглядел сильно осунувшимся и изможденным, глаза сухо блестели, однако температуры не было, и приступы лихорадки оставили его совершенно.

— Слабость прошла, Хоткинс, и голова совсем ясная, как в детстве. Неужели проклятая стариковская трава спасла мне жизнь? Никогда не поверю!

— Зря ты его убил.

— Зря?.. У нас, между прочим, господин пацифист, пропала снайперская винтовка.

— Как пропала?

— Снайпер лег с ней как с любимой девушкой, а утром обнаружил, что девушка ушла.

— Куда она могла уйти?

— Я приказал обыскать старика, он лежал готовый без своей глупой башки на дальнем конце своего поля, ребята пошли туда, однако ни головы, ни тела нигде не обнаружили. У меня такое ощущение, что за нами следят. По крайней мере старик точно следил. Ребята обнаружили что-то вроде большого плетеного тайника с мотыгами и еще какой-то ерундой, он был прикрыт сухим тростником на краю его поля.

— Зачем тайно хранить мотыги?

— Среди мотыг и прочего хлама они нашли вот что.

Нудс показал мне бинокль радиста. Это была превосходная швейцарская оптика с германскими цейсовскими стеклами. Я с удивлением уставился на неожиданную находку.

— Чего застыл как истукан? Вот тебе и зря! Нет, Хоткинс, не зря. Проклятый старик, седой вьетнамский лис, ночью пробрался к нам, забрал бинокль из ранца радиста и пустил ему в вещи ужа, которого по пути поймал на своем поле, здесь их, оказывается, просто уйма. Впервые в жизни увидев живую змею, наш милый парень надолго утратил способность улыбаться и напрочь забыл о том, что у него вообще был бинокль. Вспомнил только тогда, когда ребята показали ему свою находку. Все это время старикан наблюдал за нами в наш бинокль!

Я, наконец, очнулся от утренней дремы. Состояние было такое, словно мне удалось с трудом вынырнуть из воды.

— Так что выходит — мы в западне? Кстати, я давно предупреждал тебя, но ты словно оглох! Как можно без поддержки с воздуха и без связи затевать что-то?! Брось играть с огнем, пока не поздно!

— Нет, это ты брось, Хоткинс! Рана все-таки продолжает ныть, эта боль не дает мне думать, и что-то мне подсказывает, что долго я не протяну, несмотря на временное улучшение. Вот почему теперь я тебе все скажу.

— Я не совсем понимаю.

— В действительности я выполняю задание полковника.

— Как так?

— А вот так! Джеральд Хоуп был не один, а с напарником. Они вдвоем должны были взорвать Крысиные норы, — крупную подземную многоуровневую базу вьетконговцев, по сути бункер, устроенный в земле без единого грамма цемента. Они, как ты знаешь, живут там, словно в подземном городе, у них приличный запас оружия, боеприпасов, медикаментов и продовольствия, мощные средства радиосвязи. Что-то у Хоупа не срослось, и вряд ли мы найдем его живым, если вообще найдем. Тем не менее, полковник приказал мне найти его, это очень важно.

— А если мы не найдем?

— Найдем мы его или не найдем, у меня приказ — Крысиные норы должны быть взорваны. В целях секретности, чтобы нас не засекли «чарли», в эфир мы выйдем только после выполнения задания, тогда полковник пришлет за нами вертолет. У вьетконговцев есть наши трофейные радиостанции, они знают нашу волну и могут легко засечь наши переговоры в эфире, а нам следует подобраться к Крысиным норам скрытно. Надеюсь, это понятно?

— А если Хоуп жив и находится в плену у вьетконговцев в Крысиных норах?

— Если, если, чего заладил, не будь бабой, Хоткинс, мы, между прочим, все здесь висим на волоске!

— Как можно пробраться в эти проклятые норы? Есть схема, план, описание? Где они расположены, шут их подери, как устроены?!

— Развалины древнего буддистского храма.

— Причем здесь развалины? Поясни толком!

— Там оборудован тайный вход.

— Покажи на карте!

— Вот, смотри сюда, квадрат «А5». Я намеренно сжег деревню и убил старика, тем самым показал им наше местонахождение и наш маршрут. Если судить по тем следам, которые я умышленно оставил, получается, что движемся мы на юго-запад, в горы, то есть далеко в сторону от Крысиных нор и развалин храма.

— Теперь нам следует развернуться?

— Да, на сто восемьдесят градусов. Мы скрытно проберемся через эту зеленку, видишь, вот она, затем вот отсюда подойдем к болотам Хо, а дальше к развалинам храма.

— Высота двести десять!

— Именно.

— Есть какой-то ориентир?

— Полуразвалившееся крыльцо со скульптурами драконов.

— И все?

— Под крыльцом замаскирован вход в подземелье, там мы найдем подземный ход, — один из тех многочисленных ходов, которые ведут в Крысиные норы. Именно это удалось выяснить Хоупу. Нам следует углубиться в этот подземный филиал вьетнамского коммунистического рая, заложить взрывчатку, выйти обратно на поверхность, привести взрывное устройство в действие и вызвать нашу вертушку условным сигналом.

— Позывной?

— Джерри.

— Пароль?

— Орлы гибнут в вышине.

— Что-то не нравится мне все это. Необходимо все тщательно проверить. Требуется разведка!

— Нет у нас времени на разведку. Ты лучше запомни позывной и пароль! Сообщаю тебе эти совершенно секретные сведения, потому что рана крепко беспокоит, да и вообще, в случае моей гибели выполнение задания ляжет на тебя. Это приказ полковника, и помни, что бы ни случилось, твой позывной и пароль должны остаться в тайне, не дай бог, «чарли» их узнают! Ты на самом деле все понял и запомнил или делаешь вид?

— Зря ты морочил мне голову. Сказал бы все сразу! Знаешь, какими словами я тебя поносил?

— Знаю, но не мог сразу сказать, таков был приказ полковника, дай бог ему доброго здоровья!

Я не буду подробно рассказывать, что мы пережили, пробираясь через проклятые и почти непролазные джунгли обратно к болотам. Скажу лишь, что нашего медика укусила бамбуковая гадюка, он неосторожно наступил на ее гнездо с яйцами, и большую часть пути мы несли его на руках, соорудив самодельные носилки. Сильно досаждали комары и особенно пиявки, о, иногда казалось, что эти твари упрямо лезут во все отверстия наших нежных американских тел! А еще мы изнывали от жажды, потому что наш запас воды иссякал, и мы ее жестко экономили.

В довершение ко всему снайпер наступил на вьетнамскую ловушку, его нога попала в замаскированную травой щель между двумя барабанами, утыканными длинными и острыми как шило гвоздями, и до самого бедра превратилась в фарш. Невозможно было слушать его рыдания, он успокоился лишь после того, как мы по совету как раз в этот момент пришедшего в сознание медика вкололи ему лошадиную дозу первитина.