Хозяйка северных морей

Владимир Александрович Бабенко, 2020

Эта книга о пиратах, кладах, роковых красотках и коронованных негодяях, сидящих на тронах цивилизованной Европы. А ещё она об интригах и схватках тайных служб под ковром госпожи Истории, о ледяном, злом Северном ветре, свистящем в снастях фрегата, идущего в боевом развороте навстречу вражеской эскадре, и не столь уж важно, что вернуться домой шансов почти что нет. Важно то, что впереди двадцать пять лет не объявленных войн, а контракт подписан на весь срок. А ещё эта книга о любви Капитана к Женщине. «К матери, сестре или жене?» – спросите вы. Это неважно. К Женщине! Ведь жизнь и смерть тоже особы женского рода. Для тех, и о тех, кто привык жить, а не существовать эта книга.

Все герои и события вымышлены от начала и до конца

Посвящается моей жене Ольге.

Пролог

Барельеф на скале

Когда мир весь идёт на тебя волной,

Впереди n-дцать лет необъявленных войн,

То контракт на весь срок подписан тобой.

Что осталось? Самим быть собой.

Юлия Захарова

«Трое неизвестных в тёмных одеждах под проливным дождём, с трудом преодолевая порывы свирепого ледяного ветра, на взмыленных и почти загнанных лошадях уходили от погони, которая буквально наступала им на пятки. Злобные свирепые звериные морды уже мелькали между деревьями, а сил для отпора не осталось совсем. И тогда…….»

Примерно так следовало начать роман, чтобы сразу схватить читателя за загривок и не отпуская тащить его до финала. А после того как хватка ослабнет и бедная тушка читателя выпадет из зубастой пасти госпожи Интриги, с ухмылкой смотреть как несчастный гражданин-товарищ, собрав остатки сил, «на карачках» улепётывает прочь.

Но мы не будем гоняться за дешёвой популярностью, и нагнетать страсти, потому что это было бы против истины. А вот она увы, банальна и ничего героического на самом деле не происходило.

Если, конечно, верить мемуарам мадам Корн, которые и легли в основу нашего повествования. Итак, начнём.

Трое неизвестных мужчин, в тёмных одеждах и на лошадях такой же масти неслась стремглав по российским просторам в окрестностях столицы.

Но за ними никто не гнался — просто они, повинуясь воли, пославшего их высокородного господина, спешили в заранее намеченное место, где и должны были совершить то, ради чего их собственно и наняли, заплатив приличные по тем временам деньги. Всё просто и обыденно.

Прибыв на опушку леса, безымянные личности, которые так и остались неизвестны для истории, спешились.

Тут обнаружилось, что к груди одного из всадников был приторочен объёмный свёрток, в котором оказалась небольшая деревянная детская люлька изящной работы.

В колыбельке был младенец — милая девочка, которая спала, смешно собрав губки «бантиком».

Справедливости ради следует сказать, что в её кормилицу, безжалостно влили изрядную дозу макового молочка, ничуть не заботясь о здоровье женщины. В положенный час, оторвавшись от её груди, девочка заснула и сейчас спала, улыбаясь во всю ширь своего милого личика.

Осторожно, затаив дыхание, чтобы не потревожить сон «ангелочка», изящная детская кроватка была препровождена в укромное, заранее подготовленное место и покрыта дорогущим атласным пледом. Троица скромно исчезла из вида.

Но это только для стороннего наблюдателя — за младенцем присматривали, и он был в полной безопасности.

Не прошло и четверти часа, как возле люльки появились трое уже совершенно других людей, одетых в простые кафтаны, в которых щеголяют господские егеря.

Где-то слышался лай собак, конский топот и звук охотничьего рожка. Девочка засопела, заворочалась, но не проснулась.

Князь Борис Сергеевич Стриженов — бывший воевода, полковник, ближний царский боярин, хозяин здешних мест в окружении дворовых людей, егерей, таких же, как он сам господ и пары столичных хлыщей от самого царя, выбрался на охоту по утреней зорьке.

Заботливо и осторожно, чтобы не разбудить младенца, троица «егерей» подняла малышку, со всем её нехитрым хозяйством и двинулась пешком навстречу «честной компании».

Солнышко поднималось над верхушками деревьев, начинался день. Россия всё ещё спала в предрассветной дымке туманов. До начала нового века — восемнадцатого, оставалось ещё прорва времени.

А где-то далеко — в Москве, царица Наталья, в душной светёлке в окружении мамок, нянек и повитух с криком, стонами и зубовным скрежетом рожала младенца — будущего Императора всея Руси.

Но великой Державе до этого, не было никакого дела. Она спала, нежась в предрассветной дреме, в предвкушении нового дня. Наступал четверг — чистый четверг.

Не будем торопить события, пусть Она спит, пока спит.

Но пройдёт совсем немного времени, Она обязательно проснётся, чтобы взвыть от боли, и ужаса и стать Империей, заняв место, подобающее ей по праву, чину и мощи. Всё только начиналось.

***

Сразу после адмиральского часа, на пирсе, где стояли торпедные катера, появился матрос в коротком чёрном бушлате, и прямиком направился к ревущему мотором катеру лейтенанта Малышева.

— Товарищ лейтенант вас в штаб вызывают — проорал посыльный, понимая, что перекричать вой мотора ему не удастся. — Товарищ лейтенант! Това….

— Чего орёшь, — из люка вылез небольшого роста крепыш в замасленной робе, — когда прибыть нужно?

— К трём часам.

— Понял, в пятнадцать нуль-нуль, буду в штабе. Что ещё?

— Всё!

— Свободен боец! Стёпа, а ну давай форсаж, — крепыш исчез в люке, и мотор взревел с новой силой, оглашая окрестности гулом восемьсот сильного двигателя.

***

В назначенное время в штабе появился тот же самый крепыш, но уже в чёрном офицерском бушлате, под которым был китель, застёгнутый на все пуговицы, кои были начищены до зеркального блеска. В общем, лейтенант был, при полном параде, как и положено по уставу.

Однако попасть к комдиву ему не удалось по той простой причине, что его быстренько направили в приёмную командующего, объяснив, что капитан-лейтенант Куксенко ждёт его именно там.

Оставив новенький офицерский бушлат в приёмной адмирала, прибывший лейтенант, решительно открыв дверь, вошёл в кабинет Арсения Головко.

У добротного, ещё старорежимного стола, стоящего посередине небольшой комнаты, сидело четверо офицеров, вместе с самим адмиралом и смолити папиросы так, что некурящий Малышев сразу почувствовал себя неуютно — если начальство так дымит, значит, ничего хорошего от вызова ждать не следовало.

Увидев вошедшего лейтенанта, начштаба — капитан первого ранга Платов, недовольно хмыкнул, нервно постукивая пальцами по столу.

Поняв, что впечатления на присутствующих он не произвёл, лейтенант, намерено громко печатая шаг, подошёл к столу и обратился к своему начдиву, как и положен по уставу:

— Товарищ капитан-лейтенант, командир торпедного катера ТКА-267 по вашему приказанию прибыл.

Комдив, недавно сформированного и ещё как следует не проявившего себя дивизиона торпедных катеров, Алёша Куксенко, поднялся из-за стола, пожал протянутую руку и, повернувшись к адмиралу, хотел отрапортовать, но Головко махнув рукой заявил:

— Подойдите к столу лейтенант. Я слыхал от комдива, что ты из тутошних будешь, — из поморов? Садись не стесняйся.

— Так точно товарищ адмирал, из Мурмана я.

— А куда ходил? — поинтересовалось настырное начальство, — да не дрейфь ты лейтенант.

— Да везде был, на Грумант ходил, в Архангельск, к норвегам, на Новую землю хаживали, рыбку ловили, грузы возили, я почитай с детства в море.

— А чего в катерники попал?

— А не нужно адмиральских дочек огуливать. Пусть спасибо скажет, что не посадили или в штрафники не отправили — из-за спины, как чёрт из табакерки появился «товарищ» в штатском и с мордой человека из органов. Особым отделом от него несло за версту.

— Это правда, лейтенант? — хмыкнул каперанг Платов, ему Малышев определённо начинал нравиться.

— Ну да, — простодушно подтвердил летёха, — было дело. Огулял вот… случаем, виноват товарищ капитан первого ранга.

Все сидевшие за столом грохнули от смеха, а представитель НКВД, так чуть не задохнулся от возмущения, но рот прикрыл. До поры.

Обстановка сразу разрядилась, но начальство на то и начальство, чтобы всегда о деле помнить.

— Ладно, лейтенант подойди ближе. Капитан, — адмирал обратился к Платову, — поставь боевую задачу:

— Вот из этой бухты, — капраз ткнул кончиком карандаша в точку на карте, — сегодня ночью нужно будет забрать разведгруппу. Сведения у них важные, вот товарищ, — Платов кивнул на особиста в штатском, — специально из Москвы прилетел.

Малышев, отбросив стеснения, внимательно смотрел на карту, подробную — десятикилометровую.

— Знаю я это место, там пролом в скале и узкий пятачок плёса. Бухточка небольшая, но глубокая. Течение у берега, сильное, но якоря удержат. А вот как из базы выйти, фарватер то заминирован.

Катера дивизиона стояли в Кувшинской Салме, что в проливе Торес и выход в море был фактически один. Ну можно, конечно, и вокруг острова пойти, но хрен редьки не слаще, мины были и там.

— Да пролив и выход из залива заминированы, — вынужден был согласиться начальник штаба, — а за минными полями эсминцы и лодки. Вот здесь замечены два и у входа в залив ещё три, а вот сколько лодок не знаю. Может две, а может пять, кто их считал, — Платов нервно отстукивал дробь костяшками пальцев.

— А глубоко мины стоят, — поинтересовался Малышев.

— Лейтенант, не считайте себя самым умным, — раздражённо заметил каперанг, но уловив недовольный взгляд адмирала, сменил тон, — ты Малышев на своём катере не пройдёшь. Может, есть какой-нибудь другой фарватер, о котором никто не знает?

Взгляды присутствующих скрестились на лейтенанте.

Сергей внимательно смотрел на кару, что-то прикидывая в уме. Пауза явно затягивалась, но начальство молчало с надеждой глядя на молодого офицера.

— Нет, товарищ капитан первого ранга, другого фарватера нет, — оторвавшись от карты решительно заявил он.

Лица присутствующих враз помрачнели.

Всем было понятно, что катерник не трус и выполнит приказ, как и любой другой на его месте, только от этого легче не станет, потому что вырваться из базы у него наверняка не получится, а значит гибель моряков будет напрасной — разведчики просто не смогут вернуться.

— Но есть идея, — выдержав паузу, достойную маэстро Станиславского, заявил Сусанин, тутошнего разлива.

— Лейтенант!!! Не тяни кота за причинное место, сказывай, что за идея, — тут уже адмирал вступил в разговор.

Не спеша, как и подобает аборигену, в компании «понаехали здесь», Малышев изрёк:

— Ну, если снять торпеды и механизм сброса, всё вооружение, рубку разобрать до каркаса — оставить только скорлупу и моторы, а из экипажа: боцмана и моториста, то я, пожалуй, смогу пройти над минами на форсаже.

— У тебя, что форсированный движок?

— Нет, но…

— Я разрешил товарищ адмирал, — Куксенко встал из-за стола, — в порядке эксперимента.

Адмирал, пропустил мимо ушей оправдание комдива — сам таким был, да и в Испании много чего повидать пришлось.

Идея ему явно понравилась. Рискованно, конечно, и авантюрой попахивает:

— Если без торпед узлов семьдесят дашь, да ещё и нос задерёшь, — может и получиться.

— А если и рванёт какая, так я её проскочу на скорости.

— Думаю, что проскочишь, — согласился Головко, — а вот как с эсминцами быть?

— Так они знают, что пролив заминирован и такой наглости — ну чтобы прямиком, по минному полю и во весь опор с шумом и грохотом — они не ждут. А вот на этом мы и сыграем.

— А если ещё и в заливе шумнуть моторами, и артиллерией грохнуть, думаю, шансы есть, — поддержал идею Платов.

Видя, что весы в принятии решения закачались, Малышев бросил свой последний аргумент:

— Да я везучий товарищ адмирал, прорвусь. Только вот как обратно.

В то, что Малышеву фартит по жизни, ходили байки — ни одного ранения в экипаже и поломок тоже не было. Может и везло, но вот только он сам и его команда знали, каким потом пахнет это везение.

— А обратно возвращаться не нужно, дуй сразу в Гранитный, Губу Долгая знаешь?

— Бывал там.

— Ну вот, туда и двигай, там теперь ваша база будет. Ладно хлопцы, — адмирал поскрёб пятернёй затылок, — авантюрой всё это пахнет и шито всё белыми нитками, но я так понимаю, других предложений нет! Так, товарищи офицеры?

— Почему авантюра, — возмутился Малышев. Ему бы помолчать, когда старшие товарищи глубокомысленно молчат, внимая гласу адмирала, — вот если не получится, то это, конечно, авантюра, а если получится — то и не авантюра вовсе.

— Подвиг?! Ладно лейтенант, обсудим после возвращения.

Адмирал, улыбаясь, смотрел на широкоплечего мальчишку в офицерском кителе и вспоминал Картахену:

«Наглость — второе счастье», — у него самого, конечно, такого не было, но «чем чёрт не шутит, пока….».

— Лейтенант перегоняй катер к четвёртому пирсу, а ты комдив обеспечь демонтаж всего, чего только можно. Возьмите с собой автоматы и гранаты. Ну, с богом. Удачи!

И тут же его послали, как и полагается в подобных случаях к чёрту, но без обид, а просто в силу традиции.

Правда, при этом Малышев получил кулаком вбок, от своего же собственного командира, чтобы не распускал язык и соблюдал почтение к старшим товарищам, хотя самим «старшим"едва исполнилось тридцать пять — на войне взрослеют быстро.

***

Спустя четыре часа в окрестных скалах ожила рация. В эфир упорхнула целая стая точек и тире. Радист работал быстро. Засечь его не смогли. Расшифровать тоже.

Доложили командующему.

— Отменяем выход? — особист из Москвы и Платов ждали решения адмирала.

Ситуация была непонятная.

— Если это немцы, то… — командующий внимательно посмотрел на офицеров.

— Я бы не рискнул.

— Я бы тоже, — согласился приезжий в штатском.

Головко прошёлся по своему небольшому кабинету, прикидывая расклад и последствия.

— Ничего не меняем. Я пошлю запрос в Москву, пока там войдут в курс дела, потребуют уточнений…. Ничего менять не будем. А вот бурную деятельность создать нужно. И этого гада найти следует. Это уже по твоей части Иван Васильевич. Всех на уши поставь, а радистов найди. Свободны оба.

Контр-адмирал закурил и, пуская дым кольцами в потолок, задумчиво смотрел в окно и улыбался.

Кто сказал, что командующие флотом не улыбаются?

А если тебе всего тридцать пять и всё Заполярье на твоих плечах. Тут не до смеха.

А улыбаться? Можно! Только чему?

***

Август сорок первого был жарким, солнце светило, как оглашённое и ни одного дождя, а вот за час до полуночи небо затянуло чёрными грозовыми тучами, пошёл мелкий и противный дождь, а вот волнения на море не было. Полный штиль.

— Везёт лейтенанту, погода лучше и не нужно, — Платов вместе с командующим напряжённо всматривались в водную гладь Кольского залива, находясь на наблюдательном пункте, на самой верхотуре сопки.

— Не каркай, — парировал адмирал, — у самого сердце не на месте.

Здесь же был и «москвич», товарищ их органов был далеко не дурак и всё понимал: «Если, что то пойдёт не так, то с него тоже спросят, может, даже больше чем с флотских».

Куксенко, как и положено комдиву, принял рапорт Малышева, пожал руку и неожиданно спросил:

— Серёга, а как ты к поросю относишься?

— В каком смысле, — не понял лейтенант, потому что думал о предстоящем выходе, а уж не о какой-то там свинье.

— Адмирал пообещал, что когда вернётесь, он пришлёт в подарок, жареного поросёнка.

Комдив мечтательно потянул носом воздух, представляя запах жареного порося.

— А водка будет? — деловым тоном поинтересовался боцман.

— Фадеич, кончай трёп. Водки не будет, будет спирт. Давай быстро на борт. Время.

Малышев в момент привёл в должное состояние разыгравшиеся фантазии боцмана.

Фадеич был, в общем-то, мужик неплохой, вот только трепач знатный. Мог часами заливать, без зазрения совести. Все, кто его слушал, понимали, что он врёт, но врал Карнаухов красиво, задушевно и совсем без злобы.

— Ну, бывай командир, нам пора. Боцман поднять якорь. Отдать концы. Стёпа заводи моторы.

Рокот прогреваемых двигателей поплыл над поверхностью залива. Дождь усилился, превратившись в сплошную пелену. Катер выходил на старт. До начала минного огорода оставались считаные десятки метров.

— Полный вперёд, — Малышев стоял сам у манипуляторов и по привычке отдавал сам себе команды и сам же их и выполнял.

Ручка газа плавно пошла вверх, и обороты вышли на предел.

— Форсаж.

Стрелка тахометра качнувшись, упёрлась с ограничительную планку. Нос катера поднялся над водной поверхностью, и он сам в пене и брызгах, рассекая морскую гладь пролива, рванулся к выходу как обезумевший джин из пивной бутылки, в которую случайно плеснули первач.

За кормой грохнуло раз, потом ещё раз, ещё и ещё — мины рвались, чётко отмечая место, где был катер несколько мгновений назад.

От такого грохота и воя моторов, работающих на форсаже — на пределе своих сил, проснулась бы вся преисподняя, а не только фрицы на эсминцах.

Но тут ожили батареи на сопках и море залива закипело от железа, мины уже рвались повсюду, а Куксенко выведя катера на рейд врубил моторы на полную мощь.

Разобраться в этом гвалте и шуме было трудно, но это только первые мгновения, а потом немцы разберутся и все расставят по полочкам, но важны были именно эти первые мгновения и, похоже, Малышев их выиграл.

Катер прошёл минное поле и направился к выходу в Океан и в этот момент госпожа Удача, вильнув попкой, удрала по своим, только ей самой ведомым делам, оставив Сергея одного.

Дождь прекратился, тучи разлетелись, а луна засияла во всей своей красе, осветив водную гладь, получше любого фонаря.

Выход из пролива перегораживали два, рядом стоящих эсминца, и они прекрасно видели русский катер. Хищные орудия уже опускали свои хоботы, готовясь плюнуть свинцом и сталью.

Настал Момент Истины. Немцы тоже умели читать лоцию, и они прекрасно знали, что единственный фарватер проходит по проливу Торос. А вот между островами, что справа — мель и пройти её невозможно.

А вот сразу за мелководьем глубина, скалы полукругом — идеальное место для засады, ежели, кто попытается выйти из залива.

Но всё это правильно для тех, кто «понаехали тут», а вот для местных, есть ещё и приливы с отливами, которые банку, если и не уберут, то точно притопить могут.

Для катера, что идёт на форсаже, с поднятым носом и ободранным, что та липка в лесу, мель не помеха вовсе.

А потому Серёга Малышев, круто переложив руль вправо и завалив катер набок, укрылся от огня фрицев, войдя в пролив.

Эсминцы его попросту потеряли из вида — слышать шум движков, они, конечно, слышали, но остров закрыл им всю видимость.

«А как же немецкий сторожевик, что в засаде стоял?» — спросите вы. И будете совершенно правы.

Но весь «фокус» состоял в том, что немец прекрасно знал, что со стороны пролива к нему не подобраться. И он, вообще-то, «охотник», и «дичь» обязана, как и подобает порядочному зайцу бежать прочь, а не нападать. Да и орудия были направлены в сторону залива.

И вот представьте себе состояние командира немецкой посудины, когда прямо на него летит на форсаже русский торпедный катер с двумя торпедами. Ну, он же не знает, что их нет, а вот то, что и одной такой «дуры» достаточно, чтобы отправить его корыто к морскому царю в гости знает точно. Представили?

Ну и, что, по-вашему, он должен делать, когда счёт пошёл уже на секунды?

Правильно! Гер капитан скомандовал:

« Полный вперёд», — стараясь уйти из-под атаки этого сумасшедшего.

А впереди по курсу камни. А дальше всё понятно и без слов — скрежет металла о скалы, пролом днища ниже ватерлинии и уже не до русского, тут бы сигнал SOS подать успеть, паника, давка.

А катер Малышева, круто отвернув влево, ушёл от тарана и сбросил скорость.

А тут и Удача, видимо, вспомнив о нём, спешно закрыла желтоглазую красотку покровом туч и вновь хлынул дождь.

Океанская волна с размаху смачно ударила катер в левую скулу, но он уже погасил скорость и ложился на заданный курс, прорвав блокаду. Капитан торпедного катера ТКА-267, выходил в Океан, до рандеву с разведгруппой оставалось четыре часа.

***

До места встречи добрались быстро, вошли в бухточку и бросили якорь. Ждать и догонять, как утверждают знающие люди, самое последнее дело.

А загорать пришлось долго. В назначенное время группа разведчиком не пришла.

— Командир пора уходить, — напомнил Фадеич, тревожно всматриваясь в пролом между скалами.

Где-то поблизости был враг. И его присутствие не добавляло оптимизма.

— Подождём, время ещё есть.

Рядом с бухточкой проходил фарватер и, учитывая, что немцы готовились к наступлению, движение судов было более чем интенсивное и если кому-то приспичит войти в бухточку то….., со стороны моря катер был как на ладони, хоть и стоял в тени прибрежных скал.

По фарватеру прошёл транспорт, тарахтя движком, эсминец, пара катеров, ещё какая-то лайба.

— Командир, пора, — снова напомнил боцман, — скоро рассвет, а по видному раскатают нас фрицы в блинчик, как бог ту черепаху.

— Стёпа, заводи, Фадеич поднимай якорь.

Катер, взревев моторами, пошёл на разворот. И в этот момент грохнул взрыв от гранаты, потом ещё громыхнуло и треск выстрелов. Кто-то прорывался к берегу.

Описав циркуляцию и вырубив фрикцион катер, вернее, всё то, что от него осталось, ревя обоими моторами, мягко ткнулся носом о прибрежную гальку.

На пятачок берега выбежали двое и, не раздумывая, во весь опор припустили к катеру. В глубине пролома громыхнуло ещё пару раз и появился третий разведчик, припадая на левую ногу.

До борта оставалось не более десяти шагов, когда Фадеич, открыл огонь из своего ППШ, по выскочившим из пролома фрицам. Две пары рук подхватили диверсанта и «торпедоносец», рывком отпрыгнул назад, врубив реверс.

— Нашумели, — недовольно ворчал Фадеич, размещая «гостей» на корме.

«Да нашумели, — мысленно согласился с ним командир, — и радио у них, наверняка, тоже имеется».

Небо на востоке полыхало красным, что, в общем-то, радовало, но это в перспективе. Катер вышел на фарватер, когда из предрассветной мути и тумана появилась морда вражеского эсминца.

«А второй наверняка где-то рядом» — подумал Сергей, понимая, что его видят и сейчас превратят в решето, не особенно-то и церемонясь, а может быть, попытаются захватить в плен, прижав к берегу».

Мозг думал, ища выход, глаза видели, а руки делами. В дело вступали рефлексы — молодой был, жить хотелось.

Ручка газа пошла вверх — мотор взревел, выходя на полные обороты, тумблер — режим форсажа, стрелка тахометра упёрлась в ограничитель, руль до упора влево.

Катер всем корпусом лёг набок, превращаясь в великолепную мишень для обстрела — комендоры, сидящие за штурвалами скорострельных пушек, аж прослезились от такого подарка и пальцы потянулись к гашетке, но русский катер выровняв корпус снова лёг, но на этот раз на правый борт.

Стальной смерч хлестнул рядом, чуть задев корпус.

— Командир, пробит трубопровод, — доложил моторист.

— Держать обороты, любой ценой. Держать!

Катер снова ложился на левый борт, петляя как заяц.

Впереди, прямо по курсу движения замаячил остров.

Командир эсминца крутым разворотом влево, шёл по фарватеру вдогонку, прижимая русского капитана к берегу, прекрасно понимая, что ему всё равно не уйти.

— Ну что же это даже интересно. Не стрелять! Он уже в капкане.

Пройдя в радиорубку, капитан эсминца связался со своим ведомым, таким же кораблём берегового охранения:

— Гюнтер! Это Ганс стань на «номер». Я сейчас погоню русский катер на тебя. Пусть парни попрактикуются в стрельбе по кабанчику.

Оба командира были заядлые охотники и понимали друг друга без лишних объяснений.

А в это время Степан Котов голыми руками зажимал резиновым пластырем пробоину в патрубке водяного охлаждения правого двигателя, фонтаны кипятка били между пальцев. Фадеич, конечно, спешил, но не так-то легко и удобно в тесноте моторного отсека наложить заплатку, а потом ещё и закрепить её, дважды обмотав мягкой и прочной вязальной проволокой.

— Всё Стёпа, всё, бросай.

Степан со стоном отвалился к стенке отсека, потеряв сознание. Ход был сохранён. Он своё дело сделал, теперь вся надежда на капитана.

Впереди по курсу появился небольшой островок, обогнув который «кабанчик» выходил на «номер», где его уже дожидался «охотник» держа в полной боевой готовности весь свой огневой арсенал.

Окончательно рассвело, небо было по-прежнему затянуто тучами, дождь усилился, волнение не более двух балов, а может и того меньше. Шансов на спасение у русских не было, это отлично понимали все участники «охоты».

Вот только «егеря» были заезжие, а «кабан» местный — тутошний, и к тому же наглый до невозможности и помирать он категорически не желал.

Круто заложив правый поворот, торпедный катер пошёл на таран. Только таранить он собрался не немца, что выглядело хоть и глупо, но вполне логично, а скалу, чёрная громада которой вертикально выходила прямо из воды.

Гюнтер, стоя на ходовом мостике, пялился в бинокль и не верил своим глазам.

Русский капитан, выжимая из моторов всё, что можно из них выжать, выровняв корпус и подняв нос, мчался прямо на скалу, круто уходя вправо, прикрывшись островком.

Командир разведчиков перебрался, к Малышеву. Степана вытащили из моторного отсека и заботливо уложили на корме под наблюдением молодого парня с физиономией столичного интеллигента.

— Пусть ветерком продует, — распорядился боцман, — присмотри за ним.

Фадеич вернулся в моторный отсек, прихватив с собой одного из разведчиков.

— Гранаты есть? — Малышев обращался к командиру диверсантов, не отрываясь от манипуляторов управления.

— Есть?!

— Сколько?

— Четыре, а что?

— По моей команде бросай на скалы.

Вообще то следовало спросить: «Зачем?», но времени на расспросы просто не оставалось. Четыре кольца полетели за борт, а «лимонки», удерживаемые скобой, остались в руках офицера.

Эсминец, отвернув вправо, огибал островок, а безумный катер русского капитана, на несколько мгновений пропал из вида, ревя моторами. До столкновения со скалой оставались секунды, и уйти от тарана каменной громады он просто не смог бы.

Раздался взрыв. Столб огня и дыма, взвился вертикально вверх, звук двигателя пропал. Наступила тишина.

Войдя в пролив между островком и чёрными скалами, Гюнтер оказался в том месте, где он последний раз видел русского.

Катер исчез, как будто его и не бывало.

— Внимательно осмотрите всё вокруг, — команда была отдана разве, что для порядка, потому что сигнальщики и так смотрели «в оба", внимательно обшаривая цейсовской оптикой каждый подозрительный бугорок в прибрежных скалах, включая неизвестный островок. — Акустик?

— Господин капитан шумов нет, — доложили оба «слухача».

— Странно, куда же он мог деться? — вопрос к вахтенному офицеру остался без ответа. — Самый малый вперёд!

Эсминец осторожно приблизился к берегу. Островок просматривался насквозь, прибрежные скалы стояли сплошной стеной, не было даже намёка на какой-либо пролом.

— Акустик, когда исчез шум винтов русского катера?

— В момент взрыва, господин капитан.

— Радист! Связь!

Через три четверти часа оба эсминца береговой охраны внимательно осматривали место исчезновения этого сумасшедшего капитана.

— Ну и куда он мог подеваться? На острове его нет, кругом скалы?!

— Я думаю, что русский сейчас дожидается приёма в очереди у Создателя, — пошутил голос Гюнтера в репродукторе громкой связи, — мой акустик ничего не слышит. А твой?

— Странно всё это, но пожалуй, ты прав. Хорошо, следуем на базу. Пристраивайся ко мне в кильватер, дистанция три кабельтовых.

Описав циркуляцию, оба эсминца, следуя друг за другом, обогнув островок, скрылись за горизонтом.

Окончательно рассвело, солнце улыбнулось новому дню, а дождь совсем прекратился.

***

После окончания Краснодарского Политеха я получил распределение на Компрессорный завод, в ремонтно-монтажный цех, мастером, а потом и до начальника дослужился.

Правда, на этом отрезке жизненного пути пришлось помотаться по стране, от Сургута до Калининграда.

И вот однажды в Одессе произошла встреча, которая и зародила идею написания этой книги, которая сейчас лежит перед вами.

Был у нас в бригаде «дед» — Шибко Виктор Григорьевич. Монтировали мы с ним станки, портовые краны, и целые заводы тоже монтировали. Пришлось мне помотаться по Великой, Могучей и Необъятной.

О том, что «дед» был фронтовиком, знали многие. А вот разговорить его, было делом трудным, почти что безнадёжным.

В те времена автомобиль был ещё роскошью — мало было «железных коней» у простых работяг, а потому после смены или «по поводу», могли мы себе позволить выпить пивка или, «что покрепче».

Это особым грехом не считалось — всё равно «руля» ни у кого не было, а хмель до завтра выветрится. Сам грешен, пару раз приходил домой «на бровях».

Витя, как нередко называли Шибко тоже мог хряпнуть поллитровку на троих и поговорить и душу раскрыть, но вот о войне ни разу никто даже и не слышал от него ни слова.

Парторг завода к «деду» имел особое расположение, потому как сам был фронтовик, а когда на проходной вывесили стенд «Они защищали Родину» все, кто знал Виктора Григорьевича, честно говоря попросту офигели.

Наш Григорьевич имел: два «Ордена Славы», «Красную звезду», «Отечественную войну третьей степени» и медалей с десяток. Между прочем две «За отвагу» и одна «За боевые заслуги». Вот такой иконостас, и всю войну в разведке.

В середине восьмидесятых направило нас, наше предприятие, в Одессу. Помогали мы устанавливать портовое оборудование.

Закончив наладку двадцатитонного крана, бригада уехала домой, ещё в полдень, а мы с «дедом» должны были отправиться восвояси «утреней лошадью». Ну в смысле на поезде.

Вечер был свободен и мы, взяв такси, направились к «Дюку». Я просто мечтал стать на крышку знаменитого люка и увидеть ну «это самое» у Дюка.

Молод был — двадцать третий год всего. А тут такой случай представился. По лестнице князя Таврического, Григория свет Александровича, я уже пару раз пробежался. Теперь решительным шагом, шествовал к господину Решилье.

Одесса город, конечно, большой, но вот говорят у «люка» сходятся все дороги и встречаются там те, с кем встретиться ну никак не ожидаешь.

— Витя! Ты? — удивлённый возглас за спиной не произвёл на меня никакого впечатления, потому что я во все глаза смотрел на «это самое», ну в смысле свиток знаменитого градоправителя «жемчужины у моря».

А вот «дед» изменился, рывком повернулся и уже через минуту два немолодых человека устремились друг к другу. Они удивлённо смотрели друг на друга, и было понятно, что встретиться эти двое, ну ни как ни рассчитывали.

— Степан?! Откуда? Живой чертяка! Сколько лет, — выдавил из себя Григорьевич и мужчины снова обнялись. Оба плакали.

Народ и не особенно-то и удивлялся. Здесь такое видели каждый день, а то и по несколько раз.

В тот вечером мы, поломав все планы, завалились в кабачок «Два Карла». Как выяснилось позже, название сей ресторации происходит от типичного одесского юмора — заведение располагалось на пересечении улиц Карла Маркса и Карла Либкнехта.

Степана здесь знали и наверняка уважали. Сразу при нашем появлении, без лишних вопросов нас усадили на самое лучшее место — у окна и ещё и шторочкой завесили, чтоб ни одна чужая морда не посмела даже и близко подойти к «дедушкам», пока они, выпив, закусив, и снова опорожнив стакан, вспоминали свою молодость.

Я сидел рядом, слушал и потихоньку ощущал, как глаза мои вылезали из орбит от всего услышанного.

К концу вечера старички уже основательно нагрузились, а вот я, напротив, был «ни в одном глазу». Самое обидное было в том, что отлично понимал, что о том, что только что услышал, ни смогу поведать ни одной живой душе — просто никто не поверит. Да и рассказать, обо всём, что я узнал, честно говоря, духу не хватит.

***

Грохот взрыва гранат и тишина остановившегося мотора сменился хрустом веток, шумом листвы и треском каркаса боевой рубки. Всё, что не сняли на базе, было сметено жёсткой метлой из веток, палок и листьев.

Катер на полном ходу влетел в довольно узкий пролом в скалах, заросший вековым лесом. Малышев и командир разведчиков успели нырнуть в углубление корпуса и зелёная метла, пройдясь по палубе, смела всё, что можно было смести.

Ручки управления, приборы, компас были вырваны смяты и выплюнуты за борт.

Катер летел напролом сквозь зелёный коридор, не разбирая дороги, теряя скорость и людей, находящихся на палубе.

Наконец, всё это закончилось, и он закачался на водной поверхности, окружённый тишиной и спокойствием.

Бухточка, в которой оказался небольшой отряд моряков и разведчиков, была метров сто в диаметре и имела овальную вытянутую форму. Отвесные скалы каменным забором окружали водоём, и он больше напоминал колодец, который кто-то вырыл среди гранитных громад.

Говоря о том, что все, кто был на палубе были сметены, это я, конечно, преувеличил, потому что Степан успел уцепиться за скобу торпедного ложемента, оставшуюся после демонтажа.

Зеленная метла, частично сорвав с него одежду, исцарапав тело, тем не менее, за борт его не скинула. А вот молоденький разведчик бултыхался в воде.

— Не утопнет? — поинтересовался Малышев, сбрасывая с себя листья, сучья и бренные остатки рубки.

— Ни черта с ним не станется, выплывет. Меня, кстати, Андреем кличут.

— Сергей, — Малышев протянул руку, — а его? — кивок в сторону разведчика, оказавшегося за бортом.

— Витя. Хороший парень, только, кажись, пару годков себе приписал, да это не страшно.

Виктор действительно грёб и не скулил к небольшой отмели, покрытой мелкой галькой.

— Фадеич, у нас есть багор?

— А как же без него. — боцман уже доставал добротный шест, сделанный по уставу, покрашенный и наточенный на совесть.

— Правь к отмели, куда гребёт вон тот юноша, по пути подберём, если, конечно, не утопнет.

Бренные остатки, красоты и гордости отряда торпедных катеров Северного флота, ведомые опытной рукой боцмана направились к вышеупомянутому пяточку суши.

Подбирать по пути никого не пришлось, по той причине, что разведчик прибыл туда даже раньше и сейчас его зубы активно выбивали чечётку от холода.

Швартовка произошла удачно. Нос катера выволокли на берег, а брошенный якорь, надёжно закрепил корму, на небольшом пятачке суши, окружённой гранитными скалами.

Мышеловка захлопнулась, мышка сидела и ждала кошку, а хвостатая зверюга в это время искала саму мышеловку, вернее, она даже не догадывалась о её существовании.

Капитан на корабле — первый человек после бога, а потому Малышев просто взял командование на себя, взвалив на свою совесть весь груз ответственности.

— Андрей, бери бойцов и двигайте вон к тому валуну. Там замаскируйтесь и ведите наблюдение. Смены не будет, так что ты уж выкручивайся сам. Возьми немного еды и воды, в случае чего дашь знак. Выполняйте.

Разведчики, прихватив один из своих сидоров, направились к указанному НП.

— Фадеич и ты Стёпа, начинаем ремонт. К утру нужно закончить.

— Всё понятно командир, а вдруг немцы найдут вход к нам, — боцман внимательно смотрел на лейтенанта, Степан тоже.

Если бы Малышев стал их уверять, что вход в бухточку найти невозможно и они в полной безопасности, вот тогда ему не поверили бы точно. Но лейтенант просто усмехнулся и будничным голосом, как о самом обычном, заявил:

— Не найдут, там хитрая иллюзия имеется, рядом пройдёшь, а вход не увидишь, так что будьте покойны и не шумите, а всё остальное и без нас здешние духи сделают. Место тут заговорённое. Чужих не пустит.

— А мы, что свои?

— Я — свой, и этого пока что достаточно. Ну, хватит молоть воду в ступе, за работу. Фадеич возьми ключи и инструменты. Пора.

Весь день и ночь, троица пахала без перекура и перерыва на"пожрать", вернее, работали двое, Степан только советовал, потому что когда руки в бинтах и боль отдаётся во всём теле, много не послесаришь.

В четыре утра, упёршись, баграми о каменистое дно, начали выход из «мышеловки» и уже через полчаса катер вышел из теснины скал на чистую воду.

Светила полная луна, Удача, кажется, снова улизнула по своим делам, но дольше оставаться здесь было нельзя, вода и провизия закончились. Фарватер был пуст, Океан лежал перед ними. Компас восстановить не получилось, но Сергей и без него в полный штиль смог бы найти дорогу.

— Фадеич, заводи моторы.

Оба двигателя, чихнув пару раз для приличия, запели свою песнь, быстро прогреваясь.

Берег отпрыгнул и стал медленно удаляться.

— Степан смотри! — молодой разведчик, которого разместили на корме, схватив одной рукой фуфайку моториста, другой указывал на чёрную скалу, от которой только, что отвалило из судёнышко.

Двигатель продолжал работать, но катер стоял на месте как вкопанный. Все, кто был на палубе и в рубке, неотрывно смотрели на скалу. Боцман ничего не понимая выглянул из трюмного отсека и тоже глядел и не верил своим глазам.

В свете полной луны на верхушке скалы был чётко виден барельеф, вырезанный искусной рукой неизвестного камнетёса.

Сам барельеф был не меньше полутора метров в окружности:

На капитанском мостике неизвестного парусника были вырезаны объёмные фигуры двух человек:

Один, который на переднем плане был молод, не более двадцати лет, на голове широкая шляпа с плюмажем. Перевязь от шпаги пересекала его грудь, в левой руке он держал подзорную трубу, а правой ухватился за парапет мостика. Глаза Капитана были устремлены в сторону бушующего Океана.

А вот второй! Второй была женщина. Она стояла рядом, чуть сзади, касаясь правой рукой плеча мужчины. Высокая статная, молодая, невероятно красивая с золотыми локонами, которые спадали на крутые, налитые здоровьем и силой плечи. Её взгляд был устремлён в ту же сторону.

Барельеф вдруг закачался и, отделившись от скалы, поплыл по воздуху в лунном свете. Это было так необычно и неправильно, что поверить в увиденное было решительно невозможно.

Каменное лицо Капитана повернулось в сторону невольных свидетелей, и Ужас сковал сердца всех, кто был на верхней палубе.

Неожиданно набежавшая тучка скрыла желтоглазую и, барельеф исчез. Мотор взревел, выходя на форсаж, неведомая рука отпустила судёнышко, и торпедный катер совершив прыжок, умчался в сторону Океана.

Четверть часа все, кто был на борту молчали, было понятно, что никому ничего не почудилось. Все, всё, видели, вот только поверить, а тем паче рассказать об увиденном ими, было решительно невозможно. Стать посмешищем и трепачом — малоприятная перспектива.

— А ничего и не было Стёпа, — моргая и укрываясь от морских брызг и встречного напора ветра, пролепетал разведчик.

Степан кашлянул. Усмехнулся:

— Было Витя, всё было. Вот только нужно об этом забыть поскорее и не вспоминать, от греха подальше.

Встреча с чертовщиной ничего хорошего не сулила, уж это он знал отлично, не первый год на флоте.

И, как оказалось, в дальнейшем, был абсолютно прав.

Утром катер швартовался на причале в Гранитном, где их уже ждали.

***

— Что было дальше?

— А ничего хорошего, самолётом в Ленинград и в особый отдел. Через пару дней выяснилось, что тот портфель с документами, что отбили у немцев — липа. А мы сами были фрицами завербованы. Никакой бухточки, где мы с вами прятались, нет и быть не может, а отсиживались мы у немцев на эсминце, где нам портфель и вручили. Между прочим, мне твоё собственноручное признание показывали.

— Так, я же писать не мог! У меня руки обварены были, ты же сам видел!

— Видел Стёпа, всё видел. Я такое видел, что и вспоминать не хочется.

— Понятно! А потом?

— А что потом?! Расстрел заменили штрафбатом и на передовую, в разведку. Москва, Ржев. Из нашей роты трое осталось, остальные все полегли. Ранения, контузии, госпиталя, но до «логова» я всё-таки дошёл, там и войну закончил. А ты, как?

— Да то же самое. Только у меня гангрена началась, я ничего не помню. Оклемался в госпитале. Думал без рук останусь. Повезло — выкарабкался, так в Ленинграде и блокаду встретил.

На завод направили — мотористом, сам знаешь специалистов по двигунам, днём с огнём не сыщешь. Но что-то в личном деле написали такого, что от меня, как от чумного люди шарахались.

Как город освободили, хищение на заводе случилось, в соседнем цеху. Ну, меня и забрали. Дали десятку и в Магадан, там с братвой и сошёлся.

Воровал, сидел, опять воровал, был в авторитете. Сейчас вот завязал. Женился. Работаю. На судоремонтном заводе мотористом.

Выпили они по полной, не чокаясь и не закусывая. Пили, между прочим, чистый спирт. Степан сам предложил, а «дед» согласился.

— А ты знаешь Витя, я ведь ещё тогда, в море, когда ты меня на фуфайку хватал, знал, что этим всё и закончится. Место там нехорошее. Лейтенант наш, ещё как катер чинили, говорил, что если бы не эсминец, он ни в жизнь туда, ни ногой.

— А что с ним стало?

— Думаю, что шлёпнули, как и твоего командира. А ты знаешь я того капитана, ну который на скале, потом видел, не живого конечно. Закрою глаза и вижу, как он голову ко мне поворачивает и смотрит прямо в глаза.

— Я тоже видел. Помнить буду до конца своих дней. Вот только никому не говорил. Особист, когда я ему про бухту, где мы прятались рассказал, нагло так рассмеялся и говорит: «Ты сволочь продажная, брехни про Аладинову пещеру другим заливай, я таких сказочником сотню раз видел и слышал столько же. Все вы твари продажные, горазды заливать».

Вечер пролетел незаметно и если дедушки всё же упились и с почётом были препровождены в апартаменты. Кстати, в этом же заведении, только на верхнем этаже. Я был, трезв «как стёклышко». А утром мы уехали в Краснодар.

***

Время неумолимо бежит, я на пенсии, «деда» давно уже нет, Степана-моториста думаю тоже.

А вот та история которую услышал, схватила меня мёртвой хваткой. Я тоже иногда вижу того капитана и его каменный взгляд не даёт мне покоя.

Ещё работая, решил написать книгу и написал: «Тень в тени трона» называется. Сам не ожидал, что она так понравится читателям. Напечатали. Просили написать продолжение.

Появились поклонники, даже свою страничка «ВКонтакте» завёл. Сын Алексей помог, растолковал, что и как, подкинул идею.

Я решил попробовать, — написал о барельефе и попросил прислать мне, любые сведения о капитане том или о бухточке, где катер прятался от немцев.

Полгода ни строчки, ни ответа. Никто даже ничего не слышал. И вот 5 марта 2019 года мне на почту пришло письмо.

Я его открыл и увидел фотографию барельефа при полной луне и фото той самой бухточки.

Теперь у меня в руках была ниточка, да что там ниточка — целый канат, я точно знал, что всё это не выдумка фронтовиков, понимал, где и как искать, а времени у пенсионера много и отпрашиваться ни у кого, кроме собственной жены, не нужно.

Опущу подробности. Перед вами книга, которую я хотел написать ещё тридцать пять лет назад.

Скажу без лишней скромности, книга удалась. Думаю, что Булгаков Михаил Афанасьевич, вместе с Алексеем Николаевичем, который Толстой, наверняка нервно курят в сторонке, завидуя коллеге по перу. Всё может быть.

Как сказал один англичанин: «Господа, прошу вас, не стреляйте в пианиста — он играет, как умеет». Ну, в смысле:

« Не стреляйте в бесталанных. Намного приятней пальнуть в талантливых представителей рода человеческого».

В Пушкина, например, стреляли двенадцать раз, в Лермонтова и того больше.

Но, шутки в сторону господа читатели!!!

Представьте, что у вас в руках пистолет и пуля уже в стволе. Представили? Хорошо! А теперь — стреляйте господа, стреляйте!!