Саркома

Владимир Александрович Жуков, 2017

Роман по мотивам реальной истории, которая для автора в период его службы заместителем начальника милиции города Д. могла обернуться трагедией. По морально-этическим соображениям имена действующих лиц изменены.

5. Партийный приказ

На следующий день, за час до полудня, дверь палаты отворилась, вошел среднего роста мужчина в темно-синем костюме, белой сорочке и галстуке. В нем Слипчук узнал помощника первого секретаря обкома Льва Платоновича Гнедого. Он приблизился к кровати пациента, вкрадчиво и заботливо произнес:

— Добрый день, Александр Петрович. Как ты себя чувствуешь?

— Неважно, суставы ломит, будто их пропустили через камнедробилку. От острой, тупой боли спасают обезболивающие инъекции. А то бы, хоть волком вой и на стену карабкайся…

— Мы потрясены, до глубины души возмущены случившимся. Не ожидали от Калача такой подлой дерзости, — посетовал Гнедой.

— Это не дерзость, а мерзкое, коварное преступление, — возразил Слипчук. — По Уголовному кодексу квалифицируется, как умышленное причинение тяжких телесных повреждений. Я ему этого зверства никогда не прощу.

— Понятно, — вздохнул Лев Платонович. — Тебя переполняют чувства обиды и мести, а надо руководствоваться разумом, следует задуматься о последствиях. Если инцидент получит широкий резонанс, то пострадает не только Калач, но и твоя политическая, деловая репутация. Прослывешь бабником, аморальным типом. Поэтому лучше дело замять, спустить на тормозах. Как говорится, выйти сухим из воды.

— Это мнение Виктора Сергеевича? — спросил Александр Петрович.

— Он очень обеспокоен твоим состоянием и не только физическим, но и морально-психологическим, — помощник уклонился от прямого ответа. — Если не будешь возражать, то вертолетом экстренной медицины доставят в областную больницу имени Семашко или же в нашу обкомовскую поликлинику. Там квалификация врачей выше, практикуют профессора и кандидаты наук из Крымского медицинского института.

— Не возражаю, сам об этом хотел попросить, — отозвался Александр Петрович. — В районной больнице оборудование не ахти, какое, да и врачи без ученых степеней и богатой практики.

— Считай, что вопрос решен. Дорогой коллега, у тебя от партии не должно быть никаких секретов.

— О чем речь, Лев Платонович?

— Тема весьма деликатная. Прежде, чем комиссия партийного контроля займется персональным делом Калача, я обязан узнать, были ли у него основания для расправы. Имею в виду твои неформальные, интимные отношения с его женой? Только не лукавь, отвечай честно, как на духу.

— Лев Платонович, тебе известно, что я по своим функциональным обязанностям курирую идеологию и гуманитарную сферу: народное образование, здравоохранение, культуру, спорт. В этих отраслях в основном в качестве руководителей работают женщины. Поэтому хочу я того или нет, вынужден с ними постоянно общаться, контактировать. И совершенно понятно, что не только Калач, но другие мужья ревнуют меня к своим женам, особенно к молодым, красивым и соблазнительным.

К женщинам я отношусь с уважением, по-рыцарски, делаю подчиненным комплименты, иногда балую скромными подарками на 8 Марта, дни рождения и юбилеи. Не скрою, что наиболее эмоциональные и темпераментные особы эти знаки внимания воспринимают, как ухаживания и готовы ответить взаимностью. Догадываетесь, какой?

— Безусловно, женщина способна обезоружить и пленить мужчину, — сдержанно улыбнулся Гнедой.

— Если кому-то из них я не отказывал, то по взаимному согласию и желанию, — признался секретарь. — Действовал осторожно, аккуратно, чтобы не оплодотворить, не нажить себе и им проблем с нежелательной беременностью. Я же не виноват, что бабы по мне сохнут, сами в постель ложатся. Если бы кого из них не удовлетворил, то затаили бы обиду. Отвергнутая женщина способна на коварство и месть.

— Да, природа тебя статной фигурой и обаянием, не обделила, — с завистью заметил партийный аппаратчик, почесав рукой затылок своей грушевидной головы с проплешиной на темени.

— Каждому свое, Лев Платонович. Тебе — карьера, высокая должность, блага и привилегии при первом секретаре обкома, а мне — женские ласки и наслаждения.

— Супруга Калача тоже попала в коллекцию соблазненных и обманутых женщин?

— Лариса из тех, кому и хочется, и колется. Противилась интиму, а может, набивала себе цену. Желала получить высокую должность, либо дорогие подарки, украшения, импортную одежду и обувь, французские духи, косметику. Еще не встречал женщину, которая бы после красивых ухаживаний сама не отдалась. В желании секса, влечение и похоти женщина превосходит мужчину.

— Надо же, не знал об этом, — удивился Гнедой. — Похоже, теперь тебе не скоро удастся удовлетворить, порадовать свою плоть?

— Сейчас мне не до утех, не остаться бы калекой в инвалидной коляске, — горестно произнес Слипчук.

— Значит, нет дыма без огня. Калач не случайно воспылал к тебе ненавистью на почве ревности?

— Это не дает повода для зверства, тем более что Лариса Юрьевна осталась нетронутой. Как мужчина, ты должен меня понять. Порою очень трудно, невозможно устоять, когда красивая женщина сама готова одарить своими прелестями. Никто из тех красавиц, с кем я был в близких отношениях, не в обиде. Напротив, желали продолжения отношений.

— Что думаешь делать с Калачом? — Лев Платонович неожиданно сменил тему.

— Я же сказал, что не прощу ему жестокости.

— Александр Петрович, ты дал повод, спровоцировал его жестокие действия. Намеревался соблазнить его законную жену, а ревность очень сильное и страшное, часто неконтролируемое разумом, чувство. Возможно, он пребывал в состоянии аффекта.

— Аффект — это внезапная, мгновенная вспышка гнева, а майор подготовился заранее, подстерег меня на трассе в роли инспектором ГАИ, проявил себя, как бандит с большой дороги.

— Если ты обратишься с заявлением в прокуратуру, то это чревато большим скандалом. Будь рядовым коммунистом, то еще, куда не шло, а то ведь партработник, боец идеологического фронта. Начнется следствие, судебный процесс и все любовные похождения вылезут наружу, станут известны общественности. Это нанесет моральный урон авторитету партии. Может тебя устраивает, чтобы все, кому не лень, полоскали грязное белье?

— Нет, конечно, нет. Злая молва страшнее пистолета.

— Рад, что ты это осознаешь. Думаю, что Виктор Сергеевич будет против того, чтобы этот инцидент получил широкий резонанс. Не дай Бог, если информации докатиться до ЦК, самого Леонида Ильича или главного идеолога Михаила Суслова. Сразу же последуют оргвыводы и полетят головы. Скандал ударит бумерангом по безупречной репутации Макарца и других ответственных товарищей обкома и райкома партии. Тебе тоже не поздоровится за аморальное поведение. Кто в перспективе захочет иметь дело с партработником, замешанным в амурных приключениях? Никто всерьез не воспримет твои утверждения о том, что женщины более похотливы, чем мужчины, что их следует удовлетворять втайне от официальных мужей-рогоносцев.

— Насчет степени похотливости, не моя версия, а выводы врачей сексологов и гинекологов. Лев Платонович, ты наверняка читал «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса? — неожиданно спросил Слипчук.

— Конечно, читал, как же без этого? — удивился он вопросу. — Какое отношение к ситуации имеет этот фундаментальный труд?

— Прямое. В нем изложена мысль об общности жен, то есть мужчина вправе удовлетворять свои сексуальные потребности с любой женщиной, независимо от того, замужем она или нет, — пояснил Александр Петрович.

— Ты, дорогой, форсируешь события, опережаешь время. Это станет реальным при окончательной победе коммунизма, когда наступит всеобщее равенство и свобода, в том числе в любовных отношениях. Мы с тобой, пока что живем в условиях развитого социализма, поэтому будь добр, соблюдай моральный кодекс строителя коммунизма в его последней редакции. Там нет положения об общности жен и полной свободе в интимной сфере.

— Да, долго ждать придется.

— Ты, что же, не веришь в коммунизм, в светлое будущее? — насторожился Гнедой.

— Верю, конечно, верю, — вяло ответил Слипчук. — Без этой веры невозможно успешно вести пропаганду и агитацию.

— Заговорил я тебя, Александр Петрович, а ведь врач разрешила всего на пять минут, — посетовал Лев Платонович. — Ты не паникуй, бывают ситуации и хуже. Вспомни Павку Корчагина из романа «Как закалялась сталь».

— Тогда шла гражданская война, а этот бандит напал на меня в мирное время, средь бела дня. Искалечил жезлом. Это все равно, что нанести удар ножом в спину.

— Через полчаса у меня встреча с Калачом, что ему передать?

— Дай ему под зад кренделя, — со злостью произнес потерпевший. — Если бы ты, Лев Платонович слышал, какого он мнения о нашей ленинской партии. Это же диссидент, классовый враг, затесавшийся в ряды КПСС. Я не удивлюсь, если узнаю, что он тайно читает книги Александра Солженицына, Виктора Некрасова и других диссидентов, сочувствует академику Сахарову. Куда только наши доблестные чекисты, рыцари плаща и кинжала смотрят?

— Что же он такое крамольное сказал?

— После того, как он нанес удары, я пригрозил ему пленумом райкома. Калач заявил, что наложил он на пленум, плевал с высокой колокольни.

— Прямо так и сказал?

— Дословно. Гнать надо в шею из партии, которую он в грош не ставит, деяниями и клеветой подрывает ее авторитет.

— Что же ты сразу мне об этом не сказал? — упрекнул Гнедой. — Очень серьезный факт. У тебя есть неопровержимые доказательства? Кто-нибудь слышал его мерзкое высказывание?

— Возможно оба водителя. Мой, конечно, подтвердит, а вот его, вряд ли. К тому же оба они беспартийные.

— Эх, этого недостаточно, ведь ты — заинтересованное лицо и поэтому не моешь быть объективным.

— Почему? Мне не доверяешь?

— Доверяю, но тобою, как пострадавшим, движет жажда мести. Вот, если бы магнитофонная запись.

— Кто же знал, что этот разбойник выйдет на большую дорогу, — вздохнул Слипчук. — Мой водитель предлагал не останавливаться, ударить по газам, но я решил уважить начальника милиции. Доверяй после этого…

— Ладно, постараюсь разобраться в ситуации и доложить Макарцу, — обнадежил Лев Платонович. — Виктор Сергеевич решит, дать делу ход? Но в любом случае сделает Калачу серьезное внушение? В какой форме, не знаю? Моя задача, предоставить ему достоверную информацию.

— Гнать надо Калача из партии и милиции метлой, — твердо стоял на своем Слипчук.

— Не горячись, не рви сердце. Тебе нужен покой, — внушал помощник. — Воздержись от заявлений и жалоб в прокуратуру, ЦК, газеты, иначе поставишь крест на своей карьере. Партийный приказ: не выносить сор из избы! Что касается Калача, то он безнаказанным не останется. Мы его, как следует, пропесочим, чтобы впредь не распускал руки. Я передал тебе мнение Виктора Сергеевича, а он слов на ветер не бросает. Не унывай, не падай духом. Постараюсь, чтобы завтра тебя отправили в Симферополь. Посидел бы рядом, но недосуг, надо еще опросить Калача и водителей, успеть с докладом к Макарцу. Прислушайся к его мудрому совету.

— Хорошо, заявлений, жалоб пока писать не буду.

— Правильное решение. Я не сомневался в твоем благоразумии, — Гнедой пожал его вялую руку. Степенно вышел из палаты в коридор к входной двери. У подъезда больницы его поджидала черного цвета «Волга».